Андрей Продеус: «Не очень продуманные мамы говорят: «Зачем я буду мучиться, рожать, через схватки проходить, когда можно сделать 15–20-минутную операцию, и все» Андрей Продеус: «Не очень продуманные мамы говорят: «Зачем я буду мучиться, рожать, через схватки проходить, когда можно сделать 15–20-минутную операцию, и все» Фото: © Нина Зотина, РИА «Новости»

«Надо смотреть и на папино здоровье»

— Андрей Петрович, сейчас много говорят о том, что девушки и молодые женщины не спешат рожать. Это как-то сказывается на здоровье потомства? Раньше ведь мамочек уже в 30 лет называли «старородящими» и врачи говорили, что роды у них с большой долей вероятности будут сложными, а у потомства возможны всякие отклонения и нарушения.

— Может быть, я идеалист, но считаю, что представлять ситуацию таким образом, что девушки и молодые женщины просто хотят делать карьеру и по этой причине не хотят иметь детей, не совсем верно. На мой взгляд, подавляющее большинство женщин, если бы у них было все в порядке с партнерскими отношениями, душевными, человеческими и так далее с теми, с кем они хотели бы делать детей, растить их, воспитывать, рожали бы не задумываясь и гораздо раньше. Это было бы лучше любых мер господдержки. Это же общественная проблема.

Мы недавно разбирали ее на экспертном совете по вопросам семьи, отцовства и материнства. Мы даже специально не выделяем термин «материнство», потому что тогда вся ответственность на матери, а не на семье, а ребенок наиболее оптимально все-таки воспитывается в семье. Если у женщины рядом нет плеча, на которое она может опереться, то что ей остается делать? Заниматься карьерой и тогда, может быть, заводить детей. Мне кажется, это достаточное основание, для того чтобы понять данную реальность как принцип.

Продеус Андрей Петрович — врач-педиатр, иммунолог, доктор медицинских наук, главный детский аллерголог-иммунолог министерства здравоохранения Московской области, научный руководитель областного центра детской аллергологии и иммунологии НИКИ детства МЗ МО. Широко известен как соведущий программы «Жить здорово!».

Родился 22 августа 1967 года в Ленинграде в семье медиков. Его отец работал педиатром, а мама была санитарным врачом и больше 30 лет посвятила работе в институте паразитологии.

Детство и юность провел в Вологде, а в 1984 году переехал в Москву. Здесь поступил на педиатрический факультет в 2-й Московский ордена Ленина государственный медицинский институт им. Пирогова (сейчас Российский национальный исследовательский медицинский университет).

Отслужил в армии, а в 1992-м окончил вуз с отличием. Позже поступил в ординатуру Института детской гематологии, после окончания ординатуры в этом же институте учился в аспирантуре.

Затем некоторое время жил в Германии. В Гейдельбергском университете практиковался в институте иммунологии и серологии, работал с ВИЧ-инфекцией.

В 1994 году, согласно открытым данным, получил приглашение из центра исследования крови Гарвардского университета, а в 1995-м уехал в Гарвард. Получил вид на жительство в США по графе Outstanding researches как выдающийся исследователь.

В 1999 году вернулся в Россию и начал развивать службу аллергологии и иммунологии, впоследствии открыл в ДГКБ № 9 им. Сперанского центр детской иммунологии и аллергологии.

В 2002-м возглавил кафедру педиатрии ПФ РГМУ (РНИМУ) им. Пирогова (один из самых молодых заведующих в истории вуза), а спустя год стал доктором медицинских наук.

С 2017-го руководит кафедрой клинической иммунологии и аллергологии Высшей медицинской школы.

В апреле 2019 года Продеусу было присуждено звание «Почетный доктор БФУ им. И. Канта».

Более широкую известность получил как соведущий и эксперт телевизионной передачи «Жить здорово!» на Первом канале, которую ведет Елена Малышева.

Второй момент — это многодетность, когда в обществе говорят: «Зачем тебе второй, третий, четвертый ребенок? Ты что, дура?»

Так что вопрос не только об этом. Это вопрос о том, какие ожидания у нас по жизни. Я считаю, что большинство нормальных людей заточены на семью, на детей, на то, чтобы этот ребенок был не один. Но мы же говорим о принципиальной возможности, и те, кто являются осознанными родителями, как раз имеют больше и психологических, и моральных, и эмоциональных проблем в связи с тем, чтобы завести ребенка, именно потому что осознают свою долю ответственности в этом вопросе. Ответственность за его детство и его будущее.

Что касается возраста, действительно, природа так придумала, что оптимальный возраст рождения ребенка для женщины — это от 20 до 24 лет. По крайней мере, если мы возьмем славянскую часть нашего народа. Люди южные имеют тенденцию более раннего возраста деторождения, и они физиологически готовы к этому. Да, вы правы, раньше старородящими были все женщины уже старше 28 лет. Потом номенклатура была изменена и сказали, что старородящие — это те, кто старше 32 лет. Сейчас мы считаем, что и 35, и 40, и 45 лет не предел. Насколько я помню, наиболее возрастная дама, которая забеременела, успешно выносила плод и родила ребенка, была в возрасте 72 лет.

— Чем старше мама, тем больше букет возможных патологий и болезней у ребенка? Есть такая тенденция или закономерность?

— С точки зрения здоровья да, больше. Но это скорее мы говорим о заболеваниях генетической предрасположенности. Например, более вероятен синдром Дауна. Но здесь же дело не только в матери, но и в папе, в его возрасте. При этом, когда мы с вами ориентируемся на паспортный возраст, надо сказать, что средний возраст людей стал больше.

Вспомните классику. Старик Каренин лет 42 вошел в залу. Пожилая женщина Анна Каренина 28 лет. Это середина XIX века. А мы сейчас с вами говорим о среднем возрасте у нас в Российской Федерации — 76 лет. Задача стоит поднять его до 82. Соответственно, и 35 лет физически становится возрастом для деторождения не старым. И то осознанное отношение к здоровью, которое у нас все больше входит в моду и норму жизни молодых людей, может, по сути, приравнять физическое состояние 35-летних к 25-летним. Если люди правильно к себе относятся.

Поэтому здесь вопрос неоднозначный. Да, есть больше предрасположенностей. Да, есть больше, что называется, накопленных проблем, но это все решаемо. При этом здесь не вся проблема только в мамах. Надо смотреть и на папино здоровье.

— А так называемых недоношенных детей сейчас много рождается в России? Эта недоношенность, наверное, тоже сказывается на здоровье ребенка и будущего взрослого человека?

— В 2012 году Российская Федерация присоединилась к мировому сообществу в педиатрической сфере относительно того, что дети имеют право на жизнь, даже если они родились с весом менее килограмма и даже полкило. Даже в возрасте 24 недель, то есть раньше 28 недель. Ранее существовала установка, что дети меньше килограмма почти нежильцы. Сейчас мы их выхаживаем. Недоношенных и маловесных детей сегодня в среднем 6 процентов от всех детей, которые рождаются. Соответственно, как вы понимаете, это дети с наиболее сложной судьбой применительно к здоровью. Их стало значимо больше, и это происходит на наших глазах. Сейчас эти дети живы, а раньше бы их не было.

— Помимо всего прочего, старородящим еще и с каждым годом все тяжелее родить самостоятельно, естественным путем, и они вынуждены прибегать к кесареву сечению. Такие дети отличаются от тех, которые родились естественным способом? Много пишут о том, что у них возникает гидроцефальный синдром, который потом несет массу всевозможных рисков для роста и развития ребенка, да и взрослого человека. Это так?

— Спору нет. Однозначно дети, рожденные через кесарево сечение, и дети, рожденные естественным путем, очень отличаются. И это не о гидроцефалии. Это о том, каким способом дети проходят по родовым путям или не проходят. У них совершенно другая микробиота, другой старт иммунной системы в данном отношении.

Но возраст здесь не главное. Да, возможно, у более возрастных мам, если это первый ребенок, рисков не родить естественным путем больше, но дело в том, что в последние 15–20 лет резко увеличилось общее количество детей, рожденных путем кесарева сечения. И дело здесь не только в старородящих. Рост отмечается во всех возрастных группах. Более того, у меня, как у педиатра, большое сожаление вызывает тот факт, что многие молодые мамы рассматривают кесарево сечение как выбор. Хотя у нас в Российской Федерации запрещено кесарево сечение, что называется, по выбору, но оснований и объяснений, почему его надо провести, всегда можно найти миллион.

Поэтому не очень продуманные мамы говорят: «Зачем я буду мучиться, рожать, через схватки проходить, когда можно сделать 15–20-минутную операцию, и все». При этом они не отдают себе отчета в том, что это все-таки полостная операция для самой мамы, что здоровье ребенка будет совершенно другим с точки зрения старта. Я не говорю о том, что дети будут более болезненными, но рисков у них, например, ожирения, аллергических заболеваний, бронхиальной астмы, ревматоидного артрита будет значительно выше. Для понимания масштабов проблемы скажу, что сейчас в России порядка 35 процентов, а в некоторых регионах и до 40 процентов детей рождается путем кесарева сечения. Это очень большие проценты. Соответственно, когда у вас такой большой процент этих детей, то надо очень хорошо понимать, какой у них будет старт.

Помимо этого, женщина, которая рожала посредством кесарева, не прошла через гормональные изменения, происходящие в организме для того, чтобы адаптировать ее организм к родам. Соответственно, другой уровень гормонов, которые существовали в их организме, часто не дает женщинам заняться грудным вскармливанием в той мере, в которой они могли бы это делать. Именно чисто гормонально, потому что нет тех гормонов, которые будут обеспечивать хорошую лактацию. Следовательно, ребенок не получает не только нормальной микробиоты, но и в полной мере той материнской поддержки, материнского молока, которое не столько еда, сколько весь комплекс необходимых полезных веществ для роста, развития, становления гормональной функции эндокринной системы. Кроме того, есть совершенно четкая закономерность, заключающаяся в том, что женщины, которые выбирают кесарево сечение как, по их мнению, наиболее простой способ родоразрешения, часто выбирают и искусственное вскармливание как способ питания ребенка.

С другой стороны, их тоже нельзя полностью в этом винить, потому что если им надо выходить на работу, если у них так складывается жизнь, что ребенка они решились родить, но теперь им надо продолжать обеспечивать свою жизнь, то им просто приходится быть «искусственниками» и не быть на естественном вскармливании. Это еще один накопленный фактор риска, который дает возможность проявиться некоторым заболеваниям, например атопическому дерматиту. Могу сказать, что за последние 25 лет, если взять поколение бабушек и дедушек, поколение родителей и поколение нынешних детей, детей-атопиков в 3 раза больше, чем было 20–40 лет назад.

«Дети, рожденные через кесарево сечение, и дети, рожденные естественным путем, очень отличаются. И это не о гидроцефалии. Это о том, каким способом дети проходят по родовым путям или не проходят» «Дети, рожденные через кесарево сечение, и дети, рожденные естественным путем, очень отличаются. И это не о гидроцефалии. Это о том, каким способом дети проходят по родовым путям или не проходят» Фото: © Komsomolskaya Pravda/Global Look Press / www.globallookpress.com

«Вопрос не в том, сколько болеет ребенок, а чем именно и как»

— По свидетельствам воспитателей детских садов и учителей начальных классов средней школы, к ним все чаще приходят уже не абсолютно здоровые дети. У многих какие-то ограничения по питанию, физическим нагрузкам, имеются какие-то патологии. С чем это связано? Или проблема не так велика, как ее пытаются представить?

— Здесь, наверное, надо разбираться более предметно по каждой ситуации, потому что больных детей у нас становится больше часто потому, что лучше начинает работать диагностика. У нас есть такая медицинская шутка: когда в деревню Ивантеевку Алтайского края выехала группа сотрудников чазовского кардиоцентра, то по какой-то причине в этой деревне выросло количество сердечно-сосудистых заболеваний. Здесь вопрос в том, что если мы пытаемся больше что-то узнать, то мы это найдем. Еще у нас есть пословица: «Нет абсолютно здоровых людей, есть плохо обследованные больные». Это все вещи, которые отчасти справедливы.

Если я покопаюсь и в анамнезе, и в истории жизни любого ребенка, наверное, найду то, что хотелось бы подправить. Является ли это состоянием болезни или это вариант нормы, который может проявиться в виде болезни? Это надо разбираться. Да, мы больше стали иметь детей-атопиков. Да, дети сейчас в большем проценте имеют лишний вес и алиментарно опосредованные заболевания. Что значит алиментарно опосредованные? Это те, которые связаны с неправильным питанием, нерациональным под их жизнь и их возраст. Это важный вопрос для понимания того, насколько мы можем судить о том, насколько их стало больше. Да, мы начали делать очень многое для того, чтобы выявлять нарушения ортопедического характера. Например, такие, как нарушения тазобедренного сустава, сколиоз, плоскостопие. Мы очень многое делаем для выявления проблем, связанных с какими-то ранними сердечно-сосудистыми вещами. Ну и по факту, наверное, стали лучше и больше понимать и находить такого рода пациентов. В Российской Федерации с 1 января 2023 года начали делать исследования на генетические заболевания, которые можно считать редкими. На 36 серьезнейших состояний стали делать исследования, включая и болезни обмена, и иммунодефицитные состояния. Практически больше, чем во всем мире. Раньше делали только на пять.

Так что в итоге получается, мы стали более больной нацией или просто начали более внимательно относиться к возможностям своего здоровья и хотим жить дольше и лучше? При этом, посмотрите, с одной стороны, все отмечают, что формально мы более больные, часто болеющие, а с другой — в целом-то мы живем дольше и здоровее. Мы не думаем в 55 и даже в 60, что хотим на пенсию. Я имею в виду большинство из нас. Это же тоже показатель того, что многие из нас в свои 55 и 60 эмоционально чувствуют себя не старше 30. И физически, между прочим, выглядим неплохо.

Посмотрите на ситуацию с этой стороны. Большинство из этих людей принимают препараты: и статины, и препараты против давления. Например, я. Мне 57, и я считаю, что для своих лет, в общем-то, неплохо выгляжу и вполне неплохо себя чувствую. Более того, старшему сыну у меня 36 лет, а младшему 2,5 годика. И в промежутке есть 25, 17, понимаете? Поэтому разговор о чем? О том, что, как говорит мой хороший товарищ и один из талантливейших поэтов современности Александр Яковлевич Розенбаум, возраст — это состояние души, конфликтующее с телом иногда.

— При этом те же школы постоянно накрывают какие-то хвори почти эпидемического характера, когда болеют чуть ли не всем классом или вообще всей школой. Дети заражают учителей, и те постоянно вынуждены уходить на больничные. По этой причине некоторые молодые педагоги даже увольняются, устав болеть. Правда ли это и что происходит на самом деле?

— Я не соглашусь с таким посылом. Когда была вся эта коронавирусная история, то проводились очень интересные исследования. Вы же понимаете, что коронавирус — это как раз вирусная инфекция респираторного характера. Сейчас ее можно приравнять к любым респираторным инфекциям. Более того, она таковой и стала. Так вот, как выяснилось, дети заражаются в основном от взрослых. Если смотреть по результатам ковидных исследований, то взрослые заражают детей в 4 раза чаще, чем наоборот. Это очень важно понимать. У меня лично есть вопросы к состоянию здоровья учителей младших классов. Более двух третей учителей младших классов — это женщины, имеющие лишний вес. Я думаю, вы их себе представляете. И соответственно, у меня есть вопросы к их состоянию здоровья в большей степени, чем к детям, которые к ним приходят.

Следующий момент: почему и что именно мы имеем в виду, когда говорим, что дети стали больше болеть? Могу сказать так: в больших городах, таких как Казань, Москва, Санкт-Петербург и других, родители имеют возможность оставлять детей дома вместе с собой. У нас появилась уже целая прослойка мам, которые занимаются только семьей. Они домохозяйки. Либо у них есть не самые старые бабушки, либо они имеют возможность нанять кого-то, кто занимается их ребенком дома. Когда мы делали одно важное исследование, связанное с респираторной инфекцией у детей от трех до шести лет, в 2008–2010 годах, то выяснилось, что количество пропусков в детских садах определяется не тем, что ребенок болеет и как тяжело, а тем, есть ли у этого ребенка бабушка. Есть бабушка — больше пропусков, нет бабушки — меньше пропусков.

Поэтому я бы не стал полагаться на высказывания учителей младших классов о том, что они увольняются из-за болезненных детей. Работа стала более нервной и напряженной. Родители — более требовательными. Два-три поколения назад было все более прямолинейно и понятно, что делают учителя младших классов, что делает средняя школа, что делает старшая. Сейчас все не так однозначно. Более того, я, наверное, отношусь к каким-то ретроградам и считаю, что школа, особенно ранняя, должна делать главный упор не на том, насколько бегло ребенок читает в первом классе, а на том, насколько он умеет социализироваться, слушать старших и взаимодействовать со своими сверстниками, себя обслуживать, мыть руки и ходить в туалет. А у нас к ним часто завышенные требования. Мы хотим, чтобы они обязательно хорошо учились, ходили в две-три секции или кружка начиная с первого класса. А реально ли мы оцениваем их физические возможности для этого? Более того, я думаю, вы знаете массу семей, которые не хотят, чтобы их ребенок ходил в ближайшую школу, расположенную в двух кварталах от дома, а куда-то их возят, в какие-то, как сейчас говорят, раскрученные учебные заведения, где что-то углубленно или как-то по-особенному изучают. В результате тратят минимум 2–3 часа на дорогу туда и обратно каждый день. Это тоже надо иметь в виду.

Есть очень интересный факт, почему дети в ранней школе стали или могут чаще и больше болеть. Когда мы говорим о так называемом феномене «часто болеющий ребенок», то родители в большинстве случаев рассказывают такую историю: сидел дома — болел раз в полгода, стал ходить в садик или школу — неделю ходит, две недели болеет. Но здесь вопрос ведь в том, а что, собственно, есть болезнь? Считать ли насморк болезнью или нет? Он ухудшает качество жизни? Безусловно. Есть сопли, кашель? Да. Болеет? Формально болеет. Является ли это нормальной реакцией организма на то, что он встретился с другими вирусами, бактериями и детьми, которые всем этим меняются в детском саду? Да. Это является адаптивной реакцией организма на встречу с бактериями и вирусами.

Представьте себе идеальную картину мира, когда бактерия пришла на слизистую оболочку носа, например, там же сразу погибла, встретившись с нашим иммунитетом, и ребенок от этого никоим образом не пострадал. Идеальная картина, правда? На практике же что такое сопли и заложенный нос? Это состояние, когда некоторое количество вирусов или бактерий пришло на нашу носоглотку, иммунитет ответил и возникло воспаление. Это хорошо или плохо?

— Наверное, хорошо. Значит, человек здоров, иммунитет в порядке, защита сработала и организм получил своеобразную прививку. Теперь он будет распознавать эти вирусы и бактерии и знать, как им противостоять.

— Совершенно верно. Есть иммунный ответ. Но при этом температуры, интоксикации нет, но заложенный и сопливый нос есть и в горле першит. Формально болезнь есть. Но с точки зрения иммунитета это как раз хорошо. Он отвечает и учится бороться с вторжениями подобного рода.

А теперь посмотрите на эту ситуацию с другой стороны. Увеличилось количество детей, которые в 3–4 года по разным причинам в детский сад не пошли. Где-то очереди большие и нет возможности попасть в ближайший сад, где-то родители считают, что он недостаточно дозрел до коллективизма и самостоятельности. Что мы имеем в итоге? В итоге эти дети не из детского сада, а из дома приходят в школу. Соответственно, период адаптации они начинают проходить не в 3–4-летнем, детсадовском возрасте, а когда им уже 6–7 лет, то есть в младшей школе. Поэтому лучше, если ребенок пройдет адаптационный период в саду, нежели в школе.

Опять же, согласно нашему исследованию, если взять количество респираторных заболеваний у детей, которые из старшей группы детского сада идут в первый класс, и сравнить с теми школами, где, что называется, сборная солянка, когда больше половины детей до школы не видели друг друга и не знают, то оказалось, если меньше половины детей друг с другом общались, то до конца октября без болезни доживают только 2–3 человека из 30 учащихся класса. Это вопрос адаптации и обмена флорой.

Я не оправдываю эту ситуацию. Я говорю о том, что не надо делать из таких проявлений какого-то большого страха. Одно дело — болеть и иметь формальные признаки в виде заложенности носа и время от времени больное горло, и совсем другое — заболеть какой-то серьезной пневмонией или чем-то похожим. Поэтому вопрос не в том, сколько болеет ребенок, а чем именно и как. Для педиатра-иммунолога это очень важно. Если у ребенка даже температурка была, но он поболел 2–3 дня и быстро восстановился, нет проблем с его состоянием здоровья, то в будущем его жизни ничто не угрожает.

На мой взгляд, да бог с ним, с этим насморком. А вот если у него есть лишний вес, гиподинамия, есть нарушение микроэлементов, витаминов и так далее, то мы имеем дело с проблемами, которые не отражаются болезнью в моменте, но могут иметь куда более серьезные последствия в будущем, нежели кратковременный насморк и кашель, которые быстро и без последствий прошли сами собой. У нас у большинства детей в Российской Федерации имеется латентный дефицит железа, витамина D. Вот это большая проблема с точки зрения их здоровья и жизни.

— А с чем это связано? Почему у детей такие дефициты?

— Прежде всего это вопрос питания. Кроме того, бо́льшая часть России расположена севернее 42-й северной широты, соответственно, у нас недостаточно солнечных дней для того, чтобы получить необходимое количество витамина D. Допустим, регион Москвы и Московской области — это от силы 60 дней в году. Поэтому вероятность получения не очень большая. А питание, которое существует, если оно не обогащено специально витамином D, то оно не предполагает, что у ребенка его будет достаточное количество.

Точно так же и железо. Особую важность эти микроэлементы имеют для девочек. Девочкам, когда они входят в период полового созревания, нужно его в 2–2,5 раза больше, чем мальчикам. При этом мальчики того же мяса едят больше, чем девочки. Если посмотрим дальше, то практически все девочки, которые следуют здоровому образу жизни (так называемые пэпэшницы — придерживающиеся правильного питания), едят с гулькин нос мяса, рыбы и много всякой зелени. В итоге по факту имеют железодефицит. А потом они беременеют, и откуда взять малышу, который зародился в этом теле, железо? От мамы, у которой его нет?

«Антипрививочная пропаганда во всех смыслах вражеская пропаганда. Это к сожалению, тоже имеет место, отражается на здоровье детей и будет отражаться» «Антипрививочная пропаганда во всех смыслах вражеская пропаганда. Это к сожалению, тоже имеет место, отражается на здоровье детей и будет отражаться» Фото: © Виталий Аньков, РИА «Новости»

«Есть силы, которые очень хотят, чтобы наши дети не прививались, потому что не хотят, чтобы они жили»

— Опять же есть распространенное мнение, что сейчас дети стали чаще получать осложнения, переходящие в хроническую форму, от, казалось бы, несерьезных первичных заболеваний. Так ли это?

— Всегда и везде респираторно-вирусные инфекции имели медицинскую проблему не сами по себе, а именно как вероятный источник возникновения бактериальных осложнений на фоне вирусных инфекций. Умные люди всегда говорили одну простую фразу: «Бактерия влезает в нашу слизистую на плечах вируса». Поэтому получается, что своевременное лечение малыша и предотвращение этих вторичных бактериальных осложнений — серьезная задача.

Но у нас на этом пути есть достаточно серьезная проблема — самолечение. Я всегда молодым врачам говорю: «Помните, когда вы делаете кому-нибудь назначение, вам в процессе лечения этого пациента помогают (в кавычках) еще три великих богатыря». Первый — соседка по лестничной клетке. Это собирательный образ, поскольку под ним может быть и лучшая подруга, и свекровь, и кто угодно, кто расскажет, как надо «правильно» лечить и что «реально помогает». Мама, придя из поликлиники или консультации, конечно, поделится назначениями и получит все «необходимые» комментарии и советы.

Второй богатырь-помощник, который в последнее время вышел, наверное, на первое место, — это интернет. У нас даже шутка есть на эту тему: если вам диагноз поставил Google, то лечитесь в «Яндексе».

И третий — это провизор в аптеке. Аптечный бизнес — это тоже бизнес, и там есть также масса советчиков, которые тоже будут что-то прописывать. У нас в Российской Федерации, к сожалению, бесконтрольно используются антибиотики. Они доступны, они есть, это, с одной стороны, счастье, а с другой — большой вред. Почему? Потому что решили родители сами, что их нужно купить и дать ребенку, а при наличии большого количества антибиотикорезистентности это как раз и есть те самые осложнения, которые наиболее опасны. То есть возникают инфекции бактериями, которые плохо лечатся стандартными антибиотиками. В этом случае осложнения приводят к более тяжелым последствиям. Одно тянет другое. Кроме того, повторяю, значимо сильнее и хуже будут болеть дети с дефицитом витамина D, с лишним весом и ожирением.

— Сезонность и региональные особенности болезней детей. Есть таковые?

— Если мы говорим о сезонности, то весна-лето — это в основном кишечные, осень-зима – ранняя весна — это острые респираторные инфекции. Четкого разграничения по регионам в процессе прохождения циклов этих заболеваний нет.

— Важный вопрос — прививки. Раньше делали, и все. Редко кто даже спрашивал, от чего этот укол. Просто приходили в школу врачи и делали. Никаких отказов за редчайшим исключением не было. Сейчас родители разворачивают целые антипрививочные кампании в соцсетях. Почему? Вакцины стали хуже, дети начали тяжелее их переносить, негативных последствий больше или с чем это связано?

— Антипрививочная пропаганда во всех смыслах вражеская пропаганда. Это к сожалению, тоже имеет место, отражается на здоровье детей и будет отражаться. Хочешь навредить обществу — сделай так, чтобы они болели. А сделать это можно именно в этом направлении, потому что те прививки, которые делаются, от заболеваний, против которых у нас нет никаких лекарств вообще (а люди это недопонимают). Например, против таких, как клещевой энцефалит, краснуха, бешенство, корь, ветрянка. Такими же заболеваниями, от которых пока нет лекарств, являются гепатит B и папиллома-вирус. Проблема не в самих гепатите В и папиллома-вирусе, а в том, что они приводят к тем изменениям в организме, которые заканчиваются раком.

Нет против них ни одного эффективного лекарства. В другом случае лекарства есть, например, от таких заболеваний, как пневмококковая, менингококковая инфекции, но течение болезни может проходить так быстро, что мы можем просто не успеть со своим лечением.

Почему родители разворачивают антипрививочные кампании в классных чатах? Во-первых, безграмотность. Во-вторых, есть силы, которые очень хотят, чтобы наши дети не прививались, потому что не хотят, чтобы они жили. Я абсолютный провакцинальщик, но я считаю, что неправильно делать одну прививку, что называется, под общую гребенку всем. Я считаю, что прививка должна быть сделана всем, но с очень персонифицированным подходом. В данном случае мы строим персональный график, определяем, что действительно является значимым и важным, когда организм наиболее готов к этому процессу, и выбираем наиболее качественный вакцинальный продукт, потому что, как и все в нашем мире, если есть выбор, то что-то имеет лучшие показатели, а что-то худшие.

Если в 1970-е была одна прививка от кори и одна от гепатита, то сейчас есть выбор из 3–5 продуктов той же вакцины против гриппа и у нас есть возможность выбирать. А для того чтобы уметь выбирать, надо быть грамотным. Я имею в виду врачей. А дальше надо уметь правильно разъяснить все пациенту, потому что, как родитель, я их понимаю, я хочу знать о последствиях, о рисках.

Есть страшное заболевание полиомиелит, которое за последние 25 лет никто не видел живьем, я имею в виду среднюю полосу России. А в возрасте, когда мы с вами ходили в школу, это все было, а в Средней Азии и подавно, причем в огромных количествах. Поэтому те, кто видел хоть одного ребенка, больного этим страшным недугом, задумывался. Ровно так же, как в Сибири и на Дальнем Востоке никто не задумывался, надо ли прививаться от клещевого энцефалита. Все по факту просто прививались, а кто не прививался, просто в лес не ходил. А сейчас мы начинаем думать. Я не пожелаю никому видеть выжившего ребенка, потому что не факт, что это лучше, чем уйти из жизни. Выживший иногда имеет такую жизнь, что врагу не пожелаешь.

— Люди задумываются, потому что не верят, считая получаемую информацию о прививках либо недостаточной, либо ангажированной, то есть выгодной так называемой Биг фарме или иным заинтересантам.

— Пока что мы как врачебное сообщество, к сожалению, никак не можем договориться с государством о том, кто, как и за какие средства будет продвигать правильную идеологию знаний. То, что мы сейчас делаем это интервью, является вкладом в идеологию подобного рода. Оно направлено на то, чтобы обратить внимание людей на необходимость иметь ответственность за свои действия и понимание этих действий. Но это лично моя общественная миссия, как я ее вижу. А вопрос ведь в том, как государство к этому относится и должно ли оно это поддерживать. Ведь у нас сейчас, к сожалению, телевидение становится продвигателем идей только старшего поколения аудитории.

Молодые люди поколения 30 и моложе все сидят в интернете. А в интернете у нас нет информационной гигиены. У нас нет умения и понимания того, как читать и выбирать информацию, определять, что из этой информации является правдой, а что ложью. В современном мире, как написано у меня в книге «Доктор прописал любовь. Здоровый ребенок от 0 до 3 лет», которая прошлой осенью вышла, мамой быть легко и просто, с одной стороны, и тяжело — с другой. Почему? Да потому что, когда, например, у меня старший ребенок родился, то подгузников, смесей не было, ничего не было и были свои сложности. Сейчас все это есть, но вокруг такое количество информации, что мама теряется во всем этом и подчас не понимает, что ей делать. Это все достаточно сложно.

«В детском возрасте и в педиатрии самый большой прорыв — это уметь диагностировать серьезные тяжелые заболевания до того, как они принесли наибольшее зло и разрушение» «В детском возрасте и в педиатрии самый большой прорыв — это уметь диагностировать серьезные тяжелые заболевания до того, как они принесли наибольшее зло и разрушение» Фото: © Santiago Mazzarovich/dpa/www.globallookpress.com

«Мы научились предотвращать и лечить такие заболевания, которые раньше считались смертельными»

— Как вы оцениваете уровень наших врачей-педиатров молодой волны, которая сейчас идет на смену выбывающему старшему поколению? Количество жалоб со стороны родителей в соцсетях просто зашкаливает.

— Здесь есть вина и людей, и системы, и врачей. К большому моему сожалению, качество специалистов в любой сфере — неважно, дворник, водитель автобуса, юрист, экономист, политик, врач, — примерно одинаково распределено. Настоящих специалистов среди них примерно 20 процентов, 50 процентов — это ни рыба ни мясо, и 30 процентов лучше бы в эту профессию не ходили вообще. Но разница в чем? Если мы встретимся с плохим продавцом, мы огорчимся, развернемся и уйдем. Будет плохой водитель автобуса — мы поворчим, протрясемся и, если, конечно, не будет аварии, благополучно покинем транспортное средство. А когда мы встретимся с плохим врачом или тем, что ни рыба ни мясо, то здесь история будет другая. Мы же хотим самого лучшего врача, поскольку от этого зависит не просто качество нашей жизни, но ее будущее или будущее самых близких нам людей.

Маленькая ремарка. Мам, которые приходят ко мне на прием, я спрашиваю: «Вы пришли ко мне, к профессору, вы, наверное, до этого прошли пятерых или даже 10 других врачей? Почему, когда у вас случилась проблема, вы пошли в первое попавшееся место к первому попавшемуся врачу, а теперь критикуете это место? Вот на вас прекрасный маникюр и прекрасная прическа. Вы что, ходите все это делать к первому попавшемуся мастеру в первую попавшуюся парикмахерскую? Нет. Вы потратили время на то, чтобы выбрать хорошего специалиста. Никто из ваших мужей не выбирает первый попавшийся автосервис. А почему ваш ребенок не вправе иметь выбранного, до того как возникла проблема, врача, который вам подходит, которому вы доверяете, который, по вашему мнению, грамотный?»

Хорошо, пусть мы пришли к первому попавшемуся врачу и попали к хорошему специалисту. Но среднестатистический врач, когда мы говорим об амбулаторно-поликлинической практике, поставлен в ситуацию, когда у него на общение с одним пациентом при потоковом приеме отведено 12 минут. В этих условиях выслушать подробный рассказ родителей, а тем более спорить с ними на понятном им языке достаточно непросто. Я сейчас не беру случаи, когда врач делает какие-то свои ляпы, что тоже случается. Смотри пункт первый, когда я сказал о 20 процентах действительно стоящих врачей.

И третий вопрос: а где престиж той профессии, о которой мы говорим? Вспомните 1960–1980-е годы, кто был профессор? Это была настоящая элита, сливки общества! 550 рублей зарплата, 90 дней отпуска, санатории, квартира в хорошем доме. Работать профессором, заведующим кафедрой в вузе считалось верхом престижности. Доцент получал 350 рублей при среднем заработке в 130 рублей. Сейчас работать в высшей школе нерентабельно, поскольку ничего особенного ты за это не имеешь.

А медицина — это наука, которой надо учить и которую надо передавать, по сути, из рук в руки, чтобы она была персонифицирована. Если ты не имеешь школы, то как ты ее сделаешь, если дальше у тебя все построено на ситуации, когда зарплата среднестатистического доктора мало отличается от зарплаты механизированного уборщика метрополитена? Я иду и вижу объявление, где написано: заработок уборщика метро около 100 тысяч рублей. А чтобы стать врачом, нужно минимум 8 лет учиться: 6 лет обучения в вузе и 2 года — в ординатуре.

Ну и не будем сбрасывать со счетов современную информационную тенденцию, когда гадости писать более выигрышно, доходно и успешно, чем писать о хорошем и делать добрые дела. Поэтому о плохой медицине у нас не говорит и не пишет только совсем ленивый, а о позитиве в этой области можно найти материалы, только если очень постараться.

Конечно, как говорится, при прочих равных престиж медицинской профессии остается, поступление в медицинские вузы всегда было делом непростым и почетным, но вот дальше встает вопрос: все ли их выпускники остаются в профессии и все ли они хороши и адекватны? Действительно ли их заработная плата и возможность обеспечить себя соответствуют тем вложениям и тому труду, которые делает врач? Особенно врач-педиатр. Это, к сожалению, актуально для всех стран, потому что врачи-педиатры самые низкооплачиваемые доктора. Надо сделать так, чтобы профессионалы могли качественно жить за счет своего труда, а непрофессионалы лучше бы вообще ушли из этого бизнеса.

— Что нового в современной педиатрии? Мы много слышим о каких-то прорывах в области чудо-лекарств от СПИДа, рака, малоинвазивной хирургии, трансплантологии, биоинженерии, протезировании и так далее, а о педиатрии как-то тихо. Там есть какие-то прорывы?

— Посмотрите за последние годы премию «Призвание», которая выдается лучшим врачам России. Она вручается каждый год в День медицинского работника. Так вот, там 80 процентов премий присваивается как раз по поводу прорывов в области здоровья детей. Это же вопрос популяризации. По сути, мы признаемся в том, что мы не умеем делать пиар. Я вам скажу так: когда в 2023 году началась программа расширенного неонатального скрининга, то даже часть медработников не знала и не понимала, что это такое. А это реальный прорыв, когда мы по одной капельке крови, взятой из пяточки малыша, которому один день от роду, научились диагностировать заболевания, способные привести к его смерти на первом году жизни. А сейчас мы, по сути, перегоняем всю планету. Мы научились предотвращать и лечить такие заболевания, которые раньше считались смертельными, например рак крови. Если он вовремя диагностирован, то в 95–98 процентах случаев дети с раком крови будут излечены навсегда. По-моему, это очень серьезное достижение.

— Какие еще болезни детей мы уже можем лечить из тех, что раньше тоже не поддавались лечению?

— Мы можем стабилизировать и лечить такие заболевания, как ревматоидный артрит, спинально-мышечная атрофия, еще кое-что. А вообще, в детском возрасте и в педиатрии самый большой прорыв — это уметь диагностировать серьезные тяжелые заболевания до того, как они принесли наибольшее зло и разрушение. Нам в этом отношении очень нужна дружба с пациентом. Вы знаете, с какой проблемой мы столкнулись, когда стали выявлять проблемы со здоровьем в детском возрасте, когда они еще не проявлены? 15–20 процентов родителей отказывались верить в то, что у них дети болеют и болеют опасно, почти смертельно. Я до сих пор раз в несколько месяцев с этими историями встречаюсь. Родители говорят: «Да нет, у нас все хорошо, ничего не болит, ребенок чувствует себе прекрасно». Мы отвечаем: «Когда заболит, когда начнутся клинические проявления, будет поздно. Мы уже не сможем ничего сделать». Это очень важный вопрос. Мы потом уже начинаем переживать, когда слышим историю о том, что ребенок-подросток потерял сознание на уроке физкультуры и погиб от сердечной проблемы. Слышали, наверное, о таких случаях?

— Конечно, и в первую очередь все сразу начинали обвинять школу, учителя физкультуры, ну и начинались рассуждения на тему, что у нас сейчас здоровых детей вообще нет, поэтому надо снизить физические нагрузки, а может, и уроки физкультуры вообще отменить.

— А если родитель разумно и правильно подошел к диспансеризации, то он и в 5 лет, и в 7, и в 12, и в 14 может предотвратить проблему, если отнесется к этому неформально. Сейчас мы имеем системы выявления данного процесса.

В частности, за последние годы государством практически решена проблема глухоты с рождения. Почему? Потому что есть аудиоскрининг и всем детям Российской Федерации абсолютно бесплатно может быть поставлен кохлеарный имплант, и они смогут слышать. А если мы этого не будем делать или, что называется, прошляпим, то исправить ситуацию просто не будет шансов.

Врачи-звезды, шикарные врачи говорят: «А я что? Я делаю свое дело, у меня пациентов хоть отбавляй, у меня прекрасные отзывы пациентов, они мне все благодарны, я что, еще буду популяризацией себя заниматься или этой темы? Зачем?» Поэтому получается, что это задача, на которую общество должно обратить внимание. Если общество хочет об этом знать, оно будет знать, и об этом нужно знать.

— Искусственный интеллект в педиатрии уже как-то активно применяется?

— Обязательно, а как же? Это уже в оценке электрокардиограммы, рентгенограмм, в оценке и статистике анализов. Все это есть, и люди думают, что искусственный интеллект — это палочка-выручалочка. Нет. Сейчас надо понимать одну простую вещь: ИИ настолько хорош, насколько хороши программисты, которые его программируют. Что в него заложили, настолько он и будет хорош. Например, если мы в базу ИИ заложили, что Россия — это страна со злыми людьми, то в нем это будет существовать как данность и развиваться. Искусственный интеллект ведь обучается на основе определенных данностей, которые в него заложил программист. И дальше мы с вами будем пожинать плоды самообучения ИИ на основе этих данностей.

Потом, есть еще одна скрытая угроза в искусственном интеллекте. Она заключается в том, что те молодые люди и те студенты, которые очень активно пользуются ИИ для написания своих работ, снижают свой показатель умения думать, анализировать, и снижаются их когнитивные способности. Мозг должен тренироваться. Если он такого не делает, это проблема человека.

— А роботов допускают до лечения детей, до операций, постановки диагнозов?

— Не то что допускают. Есть у нас такое понятие, как робот-ассистированные операции. Есть некоторые вещи, которые рука или глаз человека не может выполнить, а с помощью манипулятора или робота мы это можем значительно легче делать. Конечно, это все делается.

А потом, если так посмотреть, компьютерный томограф ведь, по сути, тоже робот, который делает определенное количество снимков и выдает нам информацию, которую мы потом оцениваем тоже с помощью робота в виде компьютерной программы.

— Какие-то прорывы в пересадке органов детям или выращивании органов для больных детей с целью их замены есть?

— Отчасти мы это уже делаем. Существуют методики так называемого экстракорпорального оплодотворения, когда мы можем проверить состояние здоровья эмбриона. Выбрать эмбрион, который является здоровым. Отобрать те, которые имеют проблемы, и не пересаживать их. Соответственно, заниматься отбором только лучшего генетического материала будущего человека. Есть люди, у которых имеются генетические нарушения, и это разумно — сделать им систему экстракорпорального оплодотворения, когда при отборе эмбриона ты уже проверишь наличие известного дефекта. Обычно это рекомендуется, когда у семьи уже родился один или два ребенка, имеющие дефекты, тем более если эти дефекты привели к гибели. В таком случае это можно и нужно сделать.

— В будущем можно будет моделировать детей, заранее закладывая в них какие-то свойства и черты?

— Мы об этом пока не говорим. У каждого человека есть свое понимание того, что для него является идеальным. Далеко не факт, что то, что считаю идеальным я, подойдет для кого-то еще. Поэтому давайте просто надеяться, что мы будем идти к ответственности за своих детей и разумности в оценке своего здоровья. Полюбим все-таки врачей как специалистов и поддержим их в их нелегком труде, потому что они имеют дело с людьми, у которых болеет ребенок, а это значит, что в этот момент они находятся в очень непростом психологическом и не до конца взвешенном умственно-эмоциональном состоянии. Нам говорят, что врачи должны войти в их положение. А кто войдет в наше? Поэтому давайте входить в положение друг друга и сделаем так, чтобы общество было на стороне здоровья и понимания, как это реально происходит.