Максим Калашников — политик, футуролог Максим Калашников политик, футуролог
— Я тогда был в армии, после второго курса исторического факультета Одесского университета. И я скажу так: в общем перестройки хотели все! Изменений хотели! Было ясно, что Советский Союз жить по-прежнему уже не может.

Я прекрасно помню, что, когда умер [генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид] Брежнев, все вздохнули с облегчением. Ушло это немощное, чмокающее, «брови черные, густые, речи длинные, пустые». Но жизнь ухудшалась. Да еще и на фоне войны в Афганистане. И мне, и очень многим было очевидно, что нужно что-то менять, проводить реформы в стране. Тогда еще была надежда на [генсека ЦК КПСС, председателя президиума Верховного совета СССР] Андропова. И после Брежнева он очень хорошо воспринимался. Это потом мы узнали о другой стороне его жизни. О том, кого он выдвигал вперед, и прочее-прочее…

Все отдавали себе отчет, что все это будет очень и очень трудно. Хотя надежды, конечно, были. Все понимали, что старая система прогнила. Мы прекрасно осознавали, что в ней есть очень достойные люди, такие динамичные технократы, конструкторы, ученые, очень успешные производственники. Но, насколько я мог судить тогда в армии (а у меня первые полгода была учебка, некогда было следить за политическими новостями), было очевидно, что [последний генсек ЦК КПСС и председатель Верховного совета СССР Михаил] Горбачев очень быстро терял доверие нашего народа, терял авторитет в наших глазах. Первые месяцы было увлечение им. Мы очень старались если не услышать, то прочесть, что он говорит. А он говорил очень путано и непонятно.

И я помню прекрасно: ноябрь 1985-го, мы чистим свои автоматы, сдаем их, и я еще думаю — а вот армия, спецслужбы, они-то заинтересованы в высокотехнологичном рывке страны? Тяжкие такие были раздумья тогда. А я все-таки одессит, и заграница была «за иллюминатором». Мы прекрасно видели, где мы отстаем. А сможем ли мы сделать этот рывок, никто не знал.

Первая главная ошибка перестройки была в том, что нам не предъявили четкого образа будущего страны, куда нам нужно идти. Нам предъявили только программу партии, но она была расплывчатой. Это был 1986 год, февраль, XXVII съезд КПСС. И второе. Это теперь уже я знаю, поскольку все прочитал, изучил. Были начаты очень здравые преобразования в экономике, действительно здравые по замыслу. Создание межотраслевых технических комплексов, временных творческих коллективов. То есть попытка создать такие вот корпорации развития, которые бы выдавали на-гора очень передовые идеи и продукты. Вот вокруг этого попытались строить преобразования. То есть было начато очень много интересных проектов. Но дальше последовало второе: Горбачев начал политические реформы, не закончив толком с экономическими преобразованиями. Буквально на полпути он все это бросил и начал настегивать политические изменения, так называемую демократизацию. И он мне напомнил человека, который запускает ракету. Обычно, когда запускаешь ракету, должна сначала отработать первая ступень, затем — вторая, затем — третья. А Горбачев мне напомнил такого дурака, который нажал сразу все три кнопки и включил сразу все три ступени. И ракета взорвалась…
Валентин Катасонов — профессор кафедры международных финансов МГИМО, доктор экономических наук, русский экономист и руководитель Русского экономического общества им. Шарапова Валентин Катасонов профессор кафедры международных финансов МГИМО, доктор экономических наук, русский экономист и руководитель Русского экономического общества им. Шарапова
— В принципе, лозунг был очень привлекательный. И действительно, не только я, но и многие другие люди рассчитывали на то, что произойдет какое-то реформирование экономики. Потому что мы до того момента, когда было провозглашено это слово — «перестройка», — жили в условиях, если можно так сказать, загнивающего социализма. Или застойного социализма. Причем надо сказать, что иногда даже коммунисты (и не только в кулуарах) позволяли себе использовать такие слова. Потому что все устали, действительно накапливался какой-то груз проблем, и они не решались, а куда-то откладывались в дальний ящик.

Тем более что я, как экономист, прекрасно помнил, что последняя попытка реформировать советскую экономику приходилась на вторую половину 60-х годов. Это так называемая реформа Косыгина. Иногда еще добавляли «реформа Косыгина – Либермана». Это немножко позднее второй автор был озвучен. Либерман — какой-то никому не известный экономист из Харькова. Кстати, он дожил до развала Советского Союза и потом уехал в Америку.

Ну а реформа тогда зашла в тупик. Там, я помню, ключевое слово было «хозрасчет». Фактически был отход от директивного планирования и чуть ли не главным показателем становилась прибыль. По крайней мере, на уровне отдельных предприятий думали не столько о каких-то физических показателях плана, сколько о прибыли. Потому что прибыль определяла отчасти и уровень зарплаты из фонда заработной платы, и некоторые другие фонды, в том числе фонд социальный. Поэтому началась такая невидимая перестройка, которая еще не означала переход к капитализму, но тем не менее финансовый результат выходил на первое место.

Поскольку был включен зеленый свет этому показателю прибыли, появилось желание ее максимизировать. Использовались в том числе методы, которые были не в ладах не только с Конституцией Советского Союза, но даже с Уголовным кодексом. Появились так называемые цеховики, барыги. Но в конце концов было принято решение, что надо останавливать реформу — она пошла куда-то не туда. После этого решили, что лучше ничего, чем проводить подобного рода эксперименты. И это продолжалось где-то с начала 70-х годов и, наверное, до 1985-го. То есть где-то примерно 15 лет был такой застой.

Да, говорили в 1985 году про ускорение. Правда, мы тогда не очень-то были в курсе, насколько у нас высокие или низкие темпы экономического развития. Тогда еще, кстати, не было таких показателей, как ВВП или ВНП. Мы использовали свою методологию расчетов экономических показателей, у нас был показатель «совокупный общественный продукт», «национальный доход». Поэтому не вполне это было сопоставимо с показателями зарубежных стран. Тем более не было интернета и мы толком не знали, какие там показатели, отстаем мы или, наоборот, опережаем. Хотя, конечно, у меня, как у экономиста-международника, были какие-то доступы к источникам информации, я сравнивал макроэкономические показатели Советского Союза и Соединенных Штатов Америки.

В чем была главная ошибка перестройки? Это была даже не ошибка, а такая глобальная диверсия. Потому что люди, которые озвучивали эти лозунги и их претворяли в жизнь, осознанно или неосознанно (я думаю, осознанно) работали на геополитического противника. Есть такие версии, что тот же Горбачев был завербован во время одной из своих поездок за рубеж. Ну и последующее его поведение показало, что он «их человек», а не «наш человек».
Борис Межуев — главный редактор сайта АПН, профессор Института философии РАН, политолог, соредактор портала Terra America Борис Межуев главный редактор сайта АПН, профессор Института философии РАН, политолог, соредактор портала Terra America
— Я на эти события тогда смотрел в общем-то, как и сейчас смотрю, довольно позитивно. Поэтому моя позиция особенно не изменилась, хотя мне было тогда 14 лет, я был еще довольно юн. Естественно, вся семья и я сам встретили это с большими надеждами. Периодически были какие-то скептические переживания, но надежды были сильные. Максимумом этих надежд, наверное, был 1987 год. Я помню очень короткий период, когда я сам и все остальные были абсолютно довольны происходящим. Это где-то примерно с мая по сентябрь 1987 года. С момента чистки в армии и прихода горбачевских людей стало ясно, что перелом в его сторону. Это было, по-моему, с январского пленума и до снятия Ельцина, когда появилось ощущение, что что-то идет не так.

Так что я бы сказал, что это было именно такое переживание. А некий алармизм, ощущение, что все идет не так (не в смысле, что это вернется куда-то в застой, а в смысле, что это пройдет слишком радикально и приведет к тем последствиям, о которых вы говорите), началось в 1989 году. Тогда действительно появилось ощущение, что процесс вышел из-под контроля и ситуация развивается в неизвестном направлении.

Туда ли нас завела эта перестройка? Ну какие-то вещи были неизбежны и очень плодотворны: расширение информации, преодоление отставания в каких-то критических областях. Таких, как компьютеризация, например. То есть какие-то вещи оказались в любом случае благотворными. Мы получили возможность свободно читать и писать, думать, говорить и так далее. Начались какие-то новые формы экономических взаимоотношений. Некоторые из них были жуткими, но все-таки это было.

Но, разумеется, главный урок заключается в том, что если ты начинаешь преобразования, то позаботься о жесткой руке. Позаботься о том, чтобы ситуация не вышла из-под контроля и ты держал руль машины, которой собираешься управлять. В этом смысле некоторый урок для Дэн Сяопина (китайский политический деятель, инициатор, лидер Коммунистической партии Китая, реформатор — прим. ред.), конечно, был. Дэн Сяопин сумел проявить жесткость, твердость, иногда даже жестокость для того, чтобы его самолет не зашел в пике. У Михаила Сергеевича, к сожалению, такой жесткости, твердости и определенности не было. Я уверен, что он руководствовался лучшими намерениями, но, к сожалению, одних намерений в политике мало. К 1990–1991 годам потребность в каком-то жестком ударе по процессам хаотизации была уже совершенно очевидна. И Горбачев, конечно, был не тот человек, который мог удержать ситуацию. Чисто по характеру, по личным качествам.

Я тогда не переживал по поводу обвала восточного лагеря. Мне казалось вполне естественным, что он отпал. Хотя, разумеется, уже в 1990 году идея, что НАТО расширяется, пускай только на одну страну, но этим не кончится, уже вызывала опасения у меня, хотя я был еще очень юным человеком.

Я воспринимаю перестройку как очень позитивное явление. Но, к сожалению, как это часто бывает, лидер, который начал преобразования, не смог их удержать. Так же, как и Николай II. У них разные, конечно, судьбы, более счастливая для Михаила Сергеевича и более трагичная для Николая II. Но тем не менее они очень похожи в этом отношении. И неслучайно, наверное, Горбачев родился в день, когда царь отрекся. Есть какая-то зависимость между тем и другим, довольно определенная…
Сергей Обухов — член президиума ЦК КПРФ, депутат Госдумы, доктор политических наук Сергей Обухов член президиума ЦК КПРФ, депутат Госдумы, доктор политических наук
— Перестройка не была первым опытом трансформации советской системы. Ленин с 1918 по 1922 год опробовал пять типов государственной политики сообразно ситуации в стране и мире — от военного коммунизма до НЭПа.

Сталин, готовя конституционные реформы, тщательно изучал Веймарскую конституцию в Германии, попытался адаптировать элементы парламентаризма через Конституцию 1936 года. Однако, как отмечал последний председатель Верховного совета СССР Лукьянов, «советская система переварила парламентскую систему», сохранив и Советы, и доминирование правящей Компартии над госаппаратом.

Реформы Хрущева (1950–1960-е), косыгинская реформа 1965 года и дискуссии 1970-х, включая «брежневскую Конституцию», также демонстрируют высокую адаптивность системы Советов и партийного доминирования в ней к потребностям изменяющейся в стране и мире действительности.

Страна надорвалась на андроповском «мы еще до сих пор не изучили в должной степени общество, в котором живем и трудимся». Многолетний руководитель спецслужб СССР и впоследствии генсек ЦК КПСС был очень закрытым человеком. Поэтому мы до сих пор не знаем, чего, каких реформ СССР именно Андропов хотел. Но для одних этот вывод послужил основой для поиска путей дальнейшего развития системы Советов в условиях научно-технической революции и все большей активности новых, ориентированных на модернизацию и прорыв в XXI век социальных групп советского общества. Для других групп, связанных с теневым распределением в условиях дефицита и несовершенства планирования, части управленческих кадров — оправданием применения в практике партийно-государственного строительства теорий конвергенции социализма и капитализма. Эта часть «элиты», брезгливо относившаяся ко всяким «измам», на деле всерьез считала возможной конвергенцию. Правда, при этом рассматривала ее как первый шаг вхождения в западный, глобально-капиталистический проект при отказе от альтернативного советского социалистического.

Сегодня, спустя 40 лет, можно полагать, что особенность перестройки в 1980-х заключалась не в масштабе вызовов перед советским проектом, а в стратегическом целеполагании руководства. А это целеполагание и отражало накопившиеся противоречия в трансформировавшейся за послесталинский период высшей управленческой прослойке — распорядителей общегосударственной собственности (в просторечье называемом то «аппаратом», то «номенклатурой»).

Понятно, что никакой Горбачев с Ельциным, Яковлевым и Шеварднадзе, пусть даже сотни таких политиков, не смогли бы осуществить процесс демонтажа СССР. Это было под силу только коллективному политическому субъекту. А он, формируясь в недрах партийно-хозяйственного и силового высшего аппарата управления страной после сталинских и хрущевских «перетрясок», все большей частью стал осознавать свой отдельный узкий интерес. А именно перейти от исполнения функций распоряжения, подконтрольных обществу и КПСС, к полноценному владению этой созданной за десятилетия советского рывка общенародной собственностью.

Перестройка стала третьей масштабной попыткой (после 1930-х и начала 1950-х) адаптировать советскую модель к внешним вызовам. Но в условиях возникновения внутри руководящего слоя субъекта, не заинтересованного в продолжении советского социалистического проекта, рукотворный кризис управляемости КПСС привел не только к демонтажу системы управления страной через КПСС и Советы, но и к расчленению исторической России в форме СССР, распаду единого государства на два десятка субъектов международного права.

Так что ошибки при перестройке никакой не было. Просто произошел перехват управления и власти для реализации принципиально иного проекта общественного устройства. А начиналось все с обычного и необходимого процесса модернизации системы в связи с вызовами времени.
Яков Геллер — генеральный директор ГУП «Агентство по государственному заказу РТ» Яков Геллер генеральный директор ГУП «Агентство по государственному заказу РТ»
— Верил ли я в перестройку? Конечно, верил! 40 лет назад я был молодой и горячий. Один из самых молодых, кто занимал руководящие должности [в республике]. И я не согласен с формулировкой, что перестройка привела к развалу СССР. К развалу СССР привело создание СССР на самом деле. И как только Горбачев и ситуация [в стране] выбили страх, на котором все держалось, оно и развалилось.

И слава богу, что удалось удержать Российскую Федерацию. Потому что она тоже держалась на страхе. Но [тогда президент России Борис] Ельцин сказал: «Берите суверенитета, сколько хотите, но оставайтесь в России». И не только в Татарстане он это сказал. Он это говорил везде, отдавая суверенитет в решениях и под условием сохранения РСФСР. Но, в отличие от тех людей, которые 40 лет назад не жили в СССР, я могу сказать, что СССР был обречен. Как только из него выбили страх, на котором все держалось. На сталинском страхе. Я не говорю про экономику, беспутную плановую экономику. Я не говорю об этом: и так все знают, что нельзя из Москвы определять, сколько стоят яблоки во Владивостоке. Это значит лишать тех людей продуктов. Просто люди, которые не жили 40 лет назад, не знают, что такое дефицит, что такое очереди, что такое записи на мебель или машину. А знают про легенду о бесплатном образовании, бесплатной квартире и бесплатном здравоохранении. Это легенды.

Поэтому да, конечно, я и 40 лет назад надеялся, когда узнал, что будет вот это изменение отношений. Горбачев говорил: «Давайте ускорим!» Но экономику невозможно было ускорить без рыночных отношений, а рыночные отношения нельзя строить в стране, где все держится на страхе. Те, кто не жил в СССР, не могут спорить о том, хорош ли был СССР. Они спорят о глубине легенд и красочности сказок.
Дамир Исхаков — главный редактор журнала «Туган җир» Дамир Исхаков главный редактор журнала «Туган җир»
— Я был человеком, настроенным в демократическом русле, поэтому поддерживал этот курс, как коммунист. Уже с 1980 года мы начали внимательно слушать, что происходило в идеологическом плане, узнали много нового про прошлую историю СССР в том числе. И мы стали участниками попытки демократизации жизни в Татарстане тоже.

Короче, я считаю, что перестройка и сопутствующие ей преобразования — это была линия на изменение государственного строя СССР, но по линии демократизации. И я думаю, что если бы все нормально шло, то все можно было бы по-другому провести. Но все это не было выдержано до конца, потому что уже к началу 90-х курс на реформу фактически приобрел иной характер и демократизация продолжалась не так долго.
Шамиль Агеев — председатель Торгово-промышленной палаты РТ Шамиль Агеев председатель Торгово-промышленной палаты РТ
— Тот период был интересным. Я в то время как раз работал на КАМАЗе. Мы собирались с моими друзьями, начальниками цехов, многие из которых сейчас уже ушли из жизни, и обсуждали происходящее. Вера была в перестройку! Было такое чувство, что уже надо было что-то менять, что куда-то не туда страна шла. Потому на этой волне желания сыграли свою роль в полном смысле этого слова. Не до конца поняв, что нужно делать, не имея четкого плана, [взялись за перестройку]. Я думаю, это большой вопрос, от чего развалился Союз. Экономические, социальные и другие моменты были.

Туда ли нас завела эта перестройка? Нет, не туда. Потому что то, что было в социализме полезного, выбросили, а все, что было плохого в капитализме, осталось. Конкуренции нормальной нет, образование поднимать надо… Сейчас нужно вставать с колен, возвращаться к тому, что было. В этом отношении наши руководители очень здорово просчитались.
Мансур Джалялетдинов — заместитель муфтия РТ по вопросам поддержки участников СВО и членов их семей Мансур Джалялетдинов заместитель муфтия РТ по вопросам поддержки участников СВО и членов их семей
— 40 лет назад я в мечети Аль-Марджани работал. Перестройку мы, конечно, видели и верили в нее. Потому что было такое положение, когда имелась всего лишь одна мечеть. Религиозных заведений тоже не было. Когда перестройка пришла, мы увидели, что есть свобода вероисповедания и так далее. Слава Всевышнему, сегодня вы видите, какой у нас мир: вместе с конфессиями работаем, как у нас в мечети медресе начали строить, церкви открываются, синагоги — все для людей. Я считаю, это заслуги перестройки.
Максим Шевченко — журналист Максим Шевченко журналист
— Верил ли я в перестройку? Сначала да. Потому что требовалось движение вперед. Эти «гонки на лафетах» уже немножко утомили. Особенно молодежь. Она нетерпелива всегда. Но уже прошло время с 1985 года, и в 1988-м всерьез к Горбачеву никто не относился. А сейчас я оцениваю его вообще по-другому. Трус, дурак и предатель.

В чем главная ошибка перестройки? Она состояла в том, что такие глубинные экономические реформы, которые на самом деле были необходимы, во-первых, должны были быть адекватны той системе экономики, которая господствовала в советском обществе. Горбачев же просто начал ломать старое и на его месте возводить новое. Ты можешь любые экономические реформы проводить, если при этом держишь власть. Жестко, как это китайцы делали. Они проводили невероятные реформы, которые изменили суть экономики Китая. От маоистско-марксистской к такой более гибкой, современной, с элементами капитализма и частного предпринимательства. Но при этом власть КПК, государства никто не оспаривал. Она жестка и непоколебима.

Горбачев же одновременно начал движения экономические (стал фактически банкротить предприятия, разрушать их, вводя там совершенно новые виды деятельности типа кооперации, управления предприятий средней и легкой промышленности трудовыми коллективами) и политические. Он стал бить по власти партии и одновременно по экономическому статусу страны. Но он нарушил главное правило. Ты либо проведи политические реформы, а потом переходи к экономике, либо добейся эффективного политического статуса, чтобы власть КПСС была незыблема, как бы мы к ней ни относились, и потом проводи экономические реформы. А он действовал как дурак.

Мы в среду, 23 апреля, когда было 40-летие известного пленума, сделали эфир с [историком и публицистом] Евгением Юрьевичем Спицыным, который закончил книгу про Горбачева, и он полтора часа говорил о нем. Он считает, что это был просто предатель изначально, который с самого начала действовал вместе с Яковлевым в интересах разрушения системы и уничтожения советской власти, советского строя.
Искандер Зигангараев — генеральный директор «КЖК-Логистик» Искандер Зигангараев генеральный директор «КЖК-Логистик»
— Конечно, тогда мы все верили в перестройку. Нам надоела вот эта старая система: обман, ложь, лозунги, которые ничего не значили, на полках пусто. А на лозунгах совсем другое. Партократия жила в хороших условиях, а простой народ не особо хорошо.

Все понимали… Не было там каких-то вещей, свободы слова, например. Мы все верили, что перестройка все принесет. Но в то время ведь еще, знаете, вот эта перестройка была перестройкой не только экономики, но и духовных ценностей. Там же и музыка другая пришла, и свобода отношений между людьми как-то, но все ее восприняли очень положительно. Потому что все равно либерализм в молодежи есть. Как говорят, если ты в молодости не был либералом, то у тебя нет сердца, а если в старости не стал консерватором, то у тебя нет мозгов. Я же тогда еще молодой был, мы восприняли на ура. Это сейчас, спустя сколько-то лет, мы понимаем, что это было губительно для страны, так нельзя было делать.

Мы это сейчас только понимаем, кинув взгляд назад. Она нашу страну отбросила лет на 10 назад, вот эта перестройка. Нельзя было это все делать, рушить. Старое ведь можно было просто реконструировать. Не надо было его сносить до основания, прямо до фундамента. Потому что можно было просто где-то изменить, где-то дать ослабление. Как Китай, там то же самое, он же пришел [к этому]. Видите, какие результаты сейчас дает КНР, а мы их только догоняем еще. Вот только-только свой самолет сделали полностью со своими комплектующими. Что же это, сколько лет прошло. А у нас до перестройки каждый третий самолет в воздухе — это наш Ту или Як был. У нас авиация была очень развита, мы очень сильные были.

Главная ошибка перестройки в том, что сблизились с Западом очень сильно и поверили им. А они хитрые. Вот это самая главная ошибка, что мы им поверили. Хитрому лису поверили — англосаксам, американцам, а они нас сколько раз уже предавали. Кто нас на Афганистан подстрекал, кто «Талибан»* сделал? Почему нужно было верить тем людям, которые воюют с нами чужими руками, и полностью под них лечь? Вот это политика Горбачева.

Чуть ли не советники все сидели вокруг него, все эти цэрэушники. Ну зачем это надо было? Это не нужно было. Надо было менять, но без них, самим. Самим просто.
Фарит Фарисов — председатель татарской национально-культурной автономии Москвы, зампредседателя ДУМ РФ по особым поручениям Фарит Фарисов председатель татарской национально-культурной автономии Москвы, зампредседателя ДУМ РФ по особым поручениям
— Я пришел только из армии, первый год проработал. Конечно, верили в перестройку. Очень много рассказывали о реформах, которые начал Андропов. Говорили, что Горбачев — это последователь Андропова. Верили, смотрели, работали на производстве, ставили его плакаты, портреты. Но было видно, что он ненастоящий, что в нем нет стержня.

Мы видели там других руководителей, не говоря уж о Сталине, Молотове. Я вот на этих учился, потому что у меня учителя все были фронтовиками. Они говорили мне про Горбачева, что он ненастоящий, я никогда этого не забуду. Постепенно все начали переводить в деньги, и непонятная ситуация такая, конечно, происходила. Однозначно, что этот человек начал разваливать страну. Видно было, что он первым убежит. Повел бы страну другой лидер, мы были бы в другом месте. Где был в это время Китай и где мы? При правильном отношении где бы мы сейчас были? Мы были бы давным-давно высоко. Если бы мы правильно курс просто выбрали, у нас все было бы. Мы были самодостаточны. Я видел, какая у нас армия была в Германии. От нас дрожала вся Европа, когда мы учения там проводили.

После того как развалился Советский Союз, в Китае был создан институт по изучению развала Советского Союза с численностью миллион человек. Они сделали все, чтобы у них этого не случилось, три года изучали и потом выбрали теперешний курс. У нас было все нормально, нужно было просто корректировать, а не перестраивать.

Нормальный человек, который пришел, просто посмотрел, откуда начался развал. Он начался с коррекции кого? Хрущева. Промышленность у нас была, сельское хозяйство было на высоком уровне. Я работал в колхозе. У нас колхоз имени Ленина, который развалил не буду говорить кто, был лучший. У нас в деревне была школа заполнена, больше тысячи детей, а сейчас и школы нет. Представляете? Это то, что сделал Горбачев.

Горбачев своими действиями уничтожил… Ну не то что уничтожил, но из-за него погибло больше людей, чем в Великой Отечественной войне. Никогда мы не терпели такое крушение, как при нем. Это самый главный негодяй, который был в нашей истории. Он таким и останется. Можно сразу сказать, какие ценности у человека. Дети его живут в Германии и выделяют деньги Украине, которая борется с нами. Вот весь смысл Горбачева. Много даже говорить нельзя.
Рустэм Ямалеев — президент общественной организации «Национальный конгресс татар и тюркских народов» Рустэм Ямалеев президент общественной организации «Национальный конгресс татар и тюркских народов»
— Я тогда возглавлял комсомольскую организацию «Нижнекамскнефтехима». Я очень поверил в эту перестройку, меня она воодушевила, это был такой контраст. Тогда очень много алкоголизма было, очень много людей пили, пили на производстве. Вот эта борьба с алкоголизмом — раз. Во-вторых, демократия, плюрализм мнений, вот эти новые веяния. Я очень поверил в перестройку и ее поддерживал. Я верил в нее, что должны быть перемены, должно быть что-то по-другому, как пелось тогда в песнях. Виктор Цой тогда гремел — «Перемен требуют наши сердца», а группа «Машина времени» тоже пела песню «Поворот».

Сейчас я думаю, что на том этапе что-то все-таки не доработали, не додумали. Идей было очень много хороших, но получилось, что было много отрицательных моментов. Главная ошибка перестройки состояла в том, что все сверху спускалось, с народом не было согласовано. Это была не инициатива снизу, все равно она шла сверху, как ЦУ. Поэтому она в народе поддержки сильной не нашла. Это первое. Второе: вместо Коммунистической партии сразу же надо было какую-то другую создать. Я, наверное, коммунистического воспитания, но партии надо было создать альтернативу, а ее тогда не имелось. И вот к этой демократии мы оказались не готовы.