«В 2022 году выручка IT-отрасли Татарстана на фоне санкций достигла рекордных 150 миллиардов рублей. Таких цифр не было никогда! Но теперь возможны замедление и даже спад, компаниям нужно искать новые рынки», — говорит министр цифрового развития госуправления РТ Айрат Хайруллин. В интервью «БИЗНЕС Online» он подвел итоги Года цифровизации, призвал не зацикливаться на уехавших айтишниках и объяснил, почему отдал бюджетные площади IT-парка и без того богатому Сберу. Также он анонсировал реинжиниринг госуслуг, строительство нового здания технопарка и утроение размеров отрасли по численности и выручке.
Айрат Хайруллин: «Если говорить об IT-индустрии республики в целом, отвечая на вопрос об итогах года, то в 2022 году отрасль достигла рекордной выручки в 150 миллиардов рублей. Таких цифр не было никогда!»
О Годе цифровизации на фоне спецоперации
— Айрат Ринатович, завершился масштабный Год цифровизации — удовлетворены ли вы его результатами? Как он был скорректирован внешними обстоятельствами?
— Год цифровизации уже не получится обсуждать вне контекста. Сотни тысяч людей, в том числе призванных по мобилизации, сейчас всего в 1,5 тысячи километров от нас, в 16 часах езды на автомобиле, находятся в эпицентре специальной военной операции. Поэтому можно много говорить о новом IT-парке, оснащении РКБ по лучшим мировым стандартам, о том, что Татарстан занял первую строчку по уровню цифрового развития среди всех российских регионов, о том, как мы первыми в стране перевели абсолютно все услуги в электронный вид, но на самом деле главный итог Года цифровизации получился другим. Произошла перестройка реальности в головах у всех — и на уровне госуправления, и на уровне бизнеса. Стало понятно, что стране нужно обеспечивать цифровую независимость и информационную безопасность
Если говорить об IT-индустрии республики в целом, отвечая на вопрос об итогах года, то в 2022 году отрасль достигла рекордной выручки в 150 миллиардов рублей. Таких цифр не было никогда!
— За счет чего?
— Рост произошел в моменте, когда нас отключили от зарубежных сервисов. На фоне санкций выросла потребность в импортозамещении — только у ICL выручка приблизилась к рекордным 30 миллиардам благодаря продаже компьютерной техники. Сейчас, на мой взгляд, может произойти замедление и даже спад, люди и компании начнут экономить на всем. Чтобы удержаться на прежнем уровне, нужно искать новые рынки.
Не секрет, что большое количество разработчиков уехали из России. Не потому, что представители IT-профессий какие-то особенно нелояльные, просто они не привязаны к рабочему месту — пандемия показала, что им необязательно находиться в офисе физически. И в том, что отрасль осталась сравнительно стабильной, — колоссальная заслуга министра цифрового развития РФ Максута Шадаева.
Мобилизация была объявлена 21 сентября — в тот день стартовал Kazan Digital Week. На следующий день Шадаев прилетел на этот форум в Казань, и у него были постоянные созвоны с администрацией президента России и членами правительства — речь шла как раз о том, как обезопасить программистов, чтобы их не призывали в армию, не раздавали повестки. Это все обсуждалось в Казани.
И надо отдать должное политической смелости Шадаева. Указ об отсрочке работникам IT-отрасли, те прямые эфиры, которые он лично проводил, часами терпеливо отвечая на все возникающие вопросы, сыграли огромную роль в том, как отрасль себя повела в момент мобилизации. Региональным министерствам осталось лишь транслировать принятые меры, вести работу с руководителями на местах, собирать обратную связь.
«В том, что отрасль осталась сравнительно стабильной, — колоссальная заслуга министра цифрового развития РФ Максута Шадаева (справа)»
— Много ли людей получило отсрочку от мобилизации в Татарстане?
— Списки, которые доводит Генштаб, имеют гриф секретности, мы их не имеем права раскрывать. Могу сказать, что это помогло значимой части индустрии. К тому же после 21 сентября у всех появилась дополнительная мотивация получить аккредитацию минцифры РФ, поэтому на сегодня в Татарстане количество официально зарегистрированных IT-компаний существенно выросло — их уже около 900. Отсрочкой от службы в армии воспользовались 367 призывников.
— А многие ли татарстанские разработчики уехали из страны? По России Шадаев называл статистику — уехали и не вернулись 100 тысяч человек, почти каждый 10-й занятый в отрасли. Есть ли такая цифра по Татарстану?
— Такой цифры нет.
— Невозможно отследить? По налогам высчитать, например?
— Мы не почувствовали оттока. Руководители компаний, где работают, к примеру, 200 человек, говорят, что у них уехали двое или трое. Как мобилизация закончилась — многие приехали назад. Выяснили, что жить за границей невозможно: нужно оплачивать жилье, садик, школу и так далее, а цены взлетели до небес. Кто-то уехал, кто-то остался. Я считаю, что делать какую-то трагедию из этого нет никакого смысла. Что случилось плохого?
— Что плохого в том, что уехали десятки тысяч очень высококвалифицированных, высокооплачиваемых людей, которые могут определять будущее и создавать экономику, компании, отрасли, технологические переделы?
— У нас еще есть 145 миллионов человек, которые живут в России. Не менее способных, не менее талантливых. Уровень зарплаты не определяет уровень личности. Даже если уехали 100 тысяч… У меня позиция четкая. Да, любые военные действия — это плохо, то, что люди гибнут, — это плохо. То, что этот процесс способствовал тому, что энное количество людей уехали из России, — это тоже очень плохо. У них рушатся судьбы, семьи, они теряют работу. Это все очень плохо. Но зацикливаться на этом… Ну уехали — и уехали. Давайте мы в первую очередь позаботимся о тех 900 тысячах айтишников, которые остались в России! Перед ними стоят сейчас большие вызовы, за которыми открываются новые возможности.
Заявки на льготную ипотеку подали более 1 тыс. IT-специалистов Татарстана, заключено 220 договоров на сумму 1,882 млрд рублей.
Татарстанской программой льготного налогообложения кIТык (1% по статье «Доход» и 5% по статье «Доход минус расход») воспользовалось 119 компаний республики.
О санкциях и импортозамещении
— О каких вызовах и возможностях идет речь?
— Главный системный фактор 2022 года — все очень быстро перекрасилось в отечественное. Если в госсекторе переориентация на российский софт началась еще в 2014 году, то в бизнесе до последнего все покупали SAP, AutoCAD и так далее. В абсолютном большинстве российских компаний все программное обеспечение, связанное с управлением производством, было зарубежным. И когда западные вендоры ушли из России, это стало для всех серьезным ударом. Причем сильнее всего пострадали те компании, в которых первые лица сами глубоко не погружались в IT, делегируя все своим заместителям. Эту ошибку они осознали после 24 февраля, когда в один день у них все перестало работать. Были даже публичные истории с увольнениями замов по цифровизации.
Сегодня всем пришлось стать айтишниками и начать разбираться в информационных технологиях. Выяснилось, что, кроме SAP, есть отечественные ERP-системы, та же самая «Галактика» или 1С, «Парус», что облачные решения предлагают не только Microsoft, Azure или Google Cloud Platform, но и «Яндекс.Облако», SberCloud, Mail Cloud Solution или МТС Cloud. KazanExpress за сутки вынуждены были мигрировать на отечественные облачные решения, но не все успели это сделать. Даже в нашем IT-парке были такие примеры — у ребят перестал работать цифровой бизнес, потому что Google заблокировал их аккаунт. Оказывается, по щелчку пальца можно все отключить. И разговоры, что айфоны тоже выключат, на самом деле не из разряда фантастики.
«В новом iPhone 14 Pro используется процессор с технологией 4 нанометра — в нем 16 миллиардов транзисторов, которые размещены на кристалле площадью 130 квадратных миллиметров!»
— А возможно ли добиться полной цифровой независимости?
— В глобализированном мире, в условиях XXI века, ни одна страна на земном шаре не может быть стопроцентно самодостаточной. Но есть принципиальные вещи. Допускаю, что одежда может быть импортной, а продовольствие точно нет. Как выяснилось, IT сегодня сопоставимы по уровню значимости с едой, раз щелчком кнопки выключаются целые отрасли. У нас нет собственного смартфона, собственной операционной системы как таковой, мы не производим микропроцессоры. В новом iPhone 14 Pro используется процессор с технологией 4 нанометра — в нем 16 миллиардов транзисторов, которые размещены на кристалле площадью 130 квадратных миллиметров! Технологический процесс в России ограничивается 65 нанометрами. Это уровень примерно 2000–2006 годов.
Нам нужно стремиться стать частью мира современной микроэлектроники. Разделение труда в микроэлектронной отрасли, во главе которой стоят процессоры, устроено как слоеный пирог. Какие-то компании производят химию для вытравливания микросхем, кто-то производит одни станки, кто-то — другие, кто-то делает лазеры для станков третьего типа и так далее. Если страна — часть этого «пирога», без которой невозможно его существование, то ей обеспечено технологическое благополучие.
И 2022 год, на мой взгляд, должен был перезагрузить развитие IT-индустрии в России, переосмыслить ее значимость. Сейчас в эти процессы пришлось вникать высшему политическому руководству, потому что от их решений зависят целые индустрии. Вот этот итог 2022 года для нас является положительным трендом.
«Теперь задача — искать новые рынки. В первую очередь надо ориентироваться на те сегменты, которые нам подарили зарубежные компании, свернув деятельность в России»
— Какая глубина импортозамещения должна быть?
— 50 на 50. Это уровень сравнительной устойчивости, который позволит переключиться на другие рынки в случае необходимости. Проблема в том, что самый главный компонент — процессор — могут создавать только пять стран: Россия, Тайвань, США, Корея, Япония. В России есть компьютеры, ноутбуки, серверы, которые работают на отечественных микропроцессорах. Но для смартфонов мы ничего своего предложить не можем, увы.
От глобальных рынков мы зависим на 100 процентов (отечественные процессоры производим за пределами России). Поэтому у ICL сейчас правильный вектор на строительство завода материнских плат. Да, на первом этапе речь только о монтаже из готовых комплектующих, но в дальнейшем вокруг него могут вырастать новые производства, новые экосистемы разработчиков.
— Насколько Татарстан был готов к таким санкциям?
— Если отвечать в лоб, никто не был готов ни к каким санкциям, но наша экономика, судя по налоговой базе, смогла быстро перестроиться. Теперь задача — искать новые рынки. В первую очередь надо ориентироваться на те сегменты, которые нам подарили зарубежные компании, свернув деятельность в России. Раньше мы даже подумать не могли, чтобы конкурировать с Microsoft, где работают 180 тысяч сотрудников. Сегодня есть российские компании, которые делают операционные системы для ПК и серверов — им зарубежные корпорации просто бесплатно отдали рынки. С одной из них, кстати, сейчас ICL прорабатывает возможность создания в Казани федерального центра компетенций по развитию и внедрению отечественной операционной системы.
Перестроить экономику России после 30 лет работы на Windows непросто. Переход на отечественную операционку не всегда бывает бесшовным: у кого-то принтер перестал работать, или звуковая карта не видит, еще что-то. Потому что в мире множество моделей принтеров, а драйвера у конкретной ОС могут быть написаны под 80 процентов из них. Поэтому ICL с партнером хочет облегчить миграцию на отечественные операционные системы, обеспечивая техподдержку для всего российского рынка.
— На каком этапе сейчас этот процесс?
— В феврале начнется работа. Для ICL это будет новый рынок, куда компания сможет перенаправить людей, высвободившихся после сокращения сервисного направления.
Другой пример. Siemens в России делала PLM-системы. Руководитель российского направления сейчас перешел работать на челнинский автогигант. И есть надежда на то, что мы сможем в обозримый период времени создать свою PLM-систему, где будет проектироваться кабина КАМАЗа. Это не просто чертеж — это полная цифровая модель, учитывающая все нюансы, где можно сделать краш-тесты и так далее. Это сложнейшая математика!
Те компании, которые правильно сориентируются, получат и российский рынок, и рынок СНГ, и, может быть, даже другие рынки не под британским флагом, например Арабские Эмираты. Мы видим, что страны Ближнего Востока с бо́льшим удовольствием готовы сотрудничать с нашими компаниями, чем с компаниями из Израиля или США.
— Масштабы все равно несопоставимые у европейского и американского рынка по сравнению с Ближним Востоком.
— Если российский бизнес будет обслуживать хотя бы 30 процентов мирового рынка (Вьетнам, Индонезию, страны Африки те же самые), это будут более чем достаточные масштабы.
— В Африке, наверное, проникновение компьютеров чуть-чуть поменьше.
— Африка — второй рынок мобильной связи в мире после Азии! Суммарное количество абонентов там более миллиарда человек. Люди там могут голодать, там может не быть канализации, питьевой воды, но смартфоны практически у всех. Емкость рынка колоссальная, а сервисы в области IT там практически отсутствуют. И компании из России и Татарстана делают финтех-проекты, чтобы обслуживать африканский рынок финансовыми инструментами.
— Рынок информационных технологий Петербурга покинули «дочки» зарубежных компаний с совокупной выручкой около 25 миллиардов рублей. По Татарстану есть аналогичные процессы?
— Наша фишка в том, что татарстанская индустрия была самостийной, она сама выросла. Современный интернет в Татарстане появился в 1994 году на физфаке КФУ. Уже в 1995 году «Комтат» начинает предоставлять интернет по web-протоколам обычным пользователям. Руководство республики раньше федеральных властей почувствовало, что интернет и цифровизация не просто забава технарей, а важное явление, правительство республики очень рано начинает осваивать сеть. Первая республиканская программа информатизации датируется 1996 годом.
20 лет назад ICL был одним из немногих IT-компаний вместе с небольшими на тот момент «Барс Групп», «Практикой», «Инфоматикой», «Абаком» и «Центром». А сейчас в Татарстане в IT-отрасли задействованы 46 тыс. человек — это и связисты, и айтишники. Это все наши. Весь татарстанский IT-бизнес, 95 процентов, — корнями из Татарстана. И в этом плане мы не пострадали, наоборот, растем. Зарубежные компании регистрировались в основном в Москве и Петербурге, причем там, как правило, не программисты сидели.
«ICL входит в топ-3 поставщиков отечественного железа на российском рынке»
Об успехах и перспективах татарстанских компаний
— Что Татарстан в этой ситуации может предложить России? Чем отрасль может похвалиться?
— ICL входит в топ-3 поставщиков отечественного железа на российском рынке. KazanExpress с одного склада обеспечивает товарами уже 120 городов России и в прошлом году организовал маркетплейс в другой стране. Взяли свой же софт, назвали по-другому, перекрасили в другие цвета, подключили серверы, маркеты, и все довольны.
Есть «Барс Груп». Тимур Ахмеров за последние 30 лет создал федеральную компанию, которая разрабатывает для России систему казначейства, медицинские системы, которыми пользуются в 35 регионах и так далее. Компания занимает 6-е место в рейтинге разработчиков и поставщиков российских ИКТ-решений в стране! Крупные заказчики — от Альфа Банка до СИБУРа — есть у «Технократии», у «Эттона», которые будут сейчас делать систему для минэкологии. «Инфоматика» оборудовала стадион ЧМ в Катаре и 6 стадионов РПЛ, включая ЦСКА и «Спартак», в 90 школ Москвы установили современные системы пропускного режима. Хорошие результаты у разработчиков игр компании Axlebolt, Fair Games, игры которых популярны во всем мире. Компания-разработчик FlatStack/Scalewill вышла на рынок ОАЭ, резидент IT-парка Movika стал частью экосистемы VK.
«Инфоматика» оборудовала стадион ЧМ в Катаре и 6 стадионов РПЛ, включая ЦСКА и «Спартак», в 90 школ Москвы установили современные системы пропускного режима»
В казанской «Школе 21» от Сбера сегодня учатся 1 024 высококлассных специалиста. Innostage стоит сегодня в одном ряду с «Касперским» и сберовским «Бизоном» и защищает от кибератак «Газпром», «Росатом», «Россети». Объем продаж на фоне кибервойны у них превысил 10 миллиардов рублей.
— Кстати, как с кибератаками Татарстан справился?
— За год было зафиксировано и отработано более 375 тысяч инцидентов с информационными системами правительственного ЦОД, отфильтровано более 12 миллиардов нелегитимных запросов, заблокировано более 15 тысяч атакующих IP-адресов. Мы разработали второй периметр киберзащиты: онлайн-систему, которая фильтрует весь входящий трафик на все государственные информационные системы. У нас в первую очередь пытались атаковать edu.tatar.ru, госуслуги и МФЦ.
— Были ли утечки данных?
— Нет, все работает стабильно. Были пару раз проблемы с сайтом президента РТ, от получаса до часа сайт мог быть недоступен, но по сравнению с тем, какой был уровень угроз, мы смогли неплохо пройти этот период. При этом в сфере кибербеза никогда нельзя расслабляться, потому что взломать можно абсолютно все — вопрос денег и целеполагания. Элементарно можно подкупить человека внутри компании — и все.
— Атаки фиксировались со стороны Украины?
— Она была в числе стран, откуда фиксировались попытки атак. Но надо понимать, что украинские хакеры не будут атаковать со стороны Украины, они скорее будут стараться делать так, чтобы выглядело, как будто эта атака была со стороны российских IP-адресов.
«В Татарстане есть стихийно сложившийся рынок гейм-разработчиков, которые трудятся на международных рынках. Это Ян Шевченко, Fair Games, Axlebolt и другие»
О точках роста
— Где в отрасли точки роста?
— Компьютерные игры. В Татарстане есть стихийно сложившийся рынок гейм-разработчиков, которые трудятся на международных рынках. Это Ян Шевченко, Fair Games, Axlebolt и другие. Игры из элемента развлечения превратились в индустрию: появились стримы, профессиональные комментаторы, большое количество людей не играет в компьютерные игры, они просто смотрят, как другой играет.
Второе — нейробиология. Третье — интернет вещей. Умные устройства на бытовом уровне уже у многих есть: «Яндекс»-колонки, умные розетки, лампочки, которые умеют включать свет, музыку, кондиционер, чайник. Но важнее это в промышленности и городском хозяйстве. Умные счетчики и датчики позволяют точно определить, где произошел (или есть риск, что произойдет) прорыв. Елабужский «Водоканал» очень хорошо оцифрован, стоит датчик интернета вещей. В Нижнекамске МТС сейчас будет делать проект по умным светофорам, который позволит упорядочить трафик.
— МТС до светофоров дошла?
— Да. Операторы связи поняли, что зарабатывать на интернете и просто на сим-картах практически невозможно, потому что в России самые низкие тарифы в мире на интернет и мобильную связь, и они переключились на создание экосистем. И мы сейчас с МТС ведем переговоры, чтобы привлечь их программистов в наш IT-парк.
«В Казани теперь делают главную страницу «Сбербанк Онлайн», 400 программистов работают. Вы спрашивали, кто из Татарстана уехал, но пока к нам больше приезжают»
— И они готовы?
— Сейчас переговоры идут. Но к нам на четвертый этаж уже переехал Сбербанк, ребята в Казани теперь делают главную страницу «Сбербанк Онлайн», 400 программистов работают. Вы спрашивали, кто из Татарстана уехал, но пока к нам больше приезжают.
— По Сберу, кстати, тоже есть вопрос. Популярна точка зрения, что крупнейший банк России и СНГ мог себе сам что-нибудь построить, а не заезжать на государственные площади, построенные за бюджетные деньги…
— Тезис хороший, и вторым этапом мы будем говорить: «Ребята, постройте себе в Казани полноценный центр разработки, на 5 тысяч программистов». Нужно время, Москва не сразу строилась.
— А на первом этапе зачем вам Сбер в качестве якорного резидента? Не высосут они вообще всех толковых разработчиков из мелких компаний?
— Кого-то высосут, кого-то не высосут. Малые и средние компании мы тоже приветствуем. Как работают законы физики и химии? Кристалл из ничего не вырастает. Крупные корпорации, как Сбер, входят в большое количество стартапов. И когда появляется такой якорный заказчик, то для всех стартапов, находящихся в Татарстане, это очень хорошо, потому что он становится точкой контакта. Нельзя так просто рассуждать: вот большая корпорация заняла площади в IT-парке, построенные на бюджетные деньги.
— Но де-факто же так и есть.
— И это хорошо.
— Сейчас еще придет корпорация «МТС», займет еще площади.
— И отлично! Занять все не смогут, для больших проектов у нас есть в том числе Иннополис. Наша задача — чтобы программистов в Татарстане было не 46 тысяч, а 150 тысяч человек. Емкость татарстанского рынка ограничена, демография растет медленно, за последние 10 лет население Татарстана увеличилось на 250 тысяч человек только за счет приехавших из других регионов. Если к нам переедет «Яндекс», или «Касперский», или еще кто-то, мы будем только рады. Увеличится критическая масса профессиональных людей, появится центр компетенций, начнется перекрестное опыление айтишников.
«Первыми в новый технопарк заехали резиденты стартап-хаба — это к вопросу о поддержке малого бизнеса»
Об эффективности IT-парка
— Вы говорите о привлечении крупных корпораций в IT-парк. Хватит ли всем места? Какая сейчас загрузка нового IT-парка?
— Хватит, хоть на сегодня и занят уже 61 процент площадей. Планируем в 2023 году выйти на полную загрузку. Кстати, первыми в новый технопарк заехали резиденты стартап-хаба — это к вопросу о поддержке малого бизнеса.
— А другие технопарки как себя чувствуют? Все резиденты не уехали в IT-парк имени Рамеева?
— В казанском IT-парке на Петербургской загрузка сейчас 81 процент, так как часть резидентов действительно переехала в новый IT-парк. В планах на 2023 год — довести загрузку до 100 процентов и провести реновацию уличного пространства. А в Челнах занято 99 процентов площадей.
Обсуждаем проект строительства нового корпуса, чтобы расширить челнинский IT-парк. Ищем для этого ресурсы — рассматриваем кредитные и заемные средства. Существующая площадь — 25 тысяч квадратных метров, мы планируем построить второй корпус в 29 тысяч квадратных метров. Ключевым резидентом станет АТОМ — производитель инновационных отечественных электромобилей.
Второй проект — создание модульных ЦОД в Челнах.
— Третьим зданием?
— Такой вариант тоже рассматривается. Мы сейчас хотим идти от клиентов и финансовой модели. ЦОД в IT-парке на Петербургской показал высокую эффективность.
«В казанском IT-парке на Петербургской загрузка сейчас 81 процент, так как часть резидентов действительно переехала в новый IT-парк»
— Как измеряется эффективность IT-парка в целом? На какие маркеры ориентируетесь?
— Простой маркер — сколько налогов инфраструктура вернула в бюджет. Мы ожидаем, что резиденты IT-парка ежегодно будут приносить бюджету 1,5 миллиарда рублей. Таким образом инвестиции окупим через пять лет. Мне этот критерий не очень нравится, потому что можно представить себе, что какой-нибудь торговый центр по краткосрочной бюджетной эффективности будет более выгодным. Но главное — в другом.
IT-парк — это точка сборки, где может встретиться студент, школьник, разработчик Сбера и программист HeadHunter. И начинается перекрестное опыление, в котором рождаются идеи. Когда все сидят по своим квартирам, концентрации ресурсов не происходит. Гомо сапиенс выжил благодаря сотрудничеству, хотя был слабее неандертальцев. И наша задача — научить людей сотрудничать. Промышленников с айтишниками, фермеров со специалистами по big data, экспертов по блокчейну с медициной, разработчиков игр с образованием. На стыке отраслей и будут точки роста.
— А есть первые примеры таких идей?
— Конечно! Сейчас в IT-парке мы разрабатываем детский цифровой рубль. В нашей замкнутой экосистеме мы тестируем онлайн-криптоэквайринг, поставим свои НОД и запустим экспериментальную цифровую валюту. Родители будут со своей банковской карты переводить определенную сумму на счет ребенка, а тот эти деньги сможет потратить на территории детского IT-парка, купить чай, или кофе, или книгу. А чипсы или газировку не сможет, если ему не разрешают. Родители не просто видят, что ребенок приобрел, но смогут сами влиять на виды расходов и регулировать их через приложение.
IT-парк им. Рамеева
Здравые идеи появляются от общения людей внутри команды. Вадим Янгиров пришел с системой хронометража, а организует работу спорттех-кластера. 80–90 процентов рынка принадлежало голландским компаниям — это означает, что результаты наших спортсменов хранятся не у нас, а где-то в Голландии. Сейчас процесс пошел: разрабатывают свою систему, выходят с ней в десятки городов и посматривают уже на страны БРИКС. Появляются и другие кластеры — по недвижимости, например.
— Стоимость тендера на строительство IT-парка имени Рамеева увеличилась в 1,5 раза с 4 до 6,2 миллиарда рублей. Как изменился бюджет на мероприятия в Год цифровизации?
— Совокупно общий объем бюджетных средств на цифровизацию составил почти 11 миллиардов рублей.
«Сейчас в IT-парке мы разрабатываем детский цифровой рубль. Родители будут со своей банковской карты переводить определенную сумму на счет ребенка, а тот эти деньги сможет потратить на территории детского IT-парка, купить или чай, или кофе, или книгу»
— 6,2 миллиарда — это новый IT-парк. А остальные средства как распределились?
— Примерно 3,5 миллиарда рублей направлено на решения в сфере цифровизации министерств, проекты в образовании, медицине, мировых судах, экологии, лесном и сельском хозяйстве, ГЛОНАСС… Перечень очень большой, более подробно можно ознакомиться у нас на сайте министерства.
Только приобретение техники обошлось в 2 миллиарда рублей (ноутбуки учителям — 800 миллионов, оборудование РКБ по стандартам HIMMS, оснащение 1,4 тысячи ФАПов и так далее). Проектирование 9 информационных систем — 60 миллионов рублей, приобретение лицензий на ПО и техподдержка — 509 миллионов рублей, разработка и модернизация 25 информационных систем — 786 миллионов рублей, связь и информационная безопасность — 275 миллионов рублей.
— Как будет выглядеть смета на 2023 год?
— Она скромнее, чем на 2022-й. В бюджете республики заложено 1,4 миллиарда рублей.
— С учетом нового корпуса в Челнах?
— Нет, там будут внебюджетные средства. Мы хотим создать механизм, позволяющий создавать IT-инфраструктуру не за счет средств налогоплательщиков. Надеюсь, что после Челнов мы еще один парк и в Казани построим. Стратегически я верю в то, что в каждом муниципальном районе должен быть IT-парк. Как дом культуры.
«Сегодня уже стопроцентно все республиканские и муниципальные услуги переведены в электронный вид»
О планах на будущее
— На каких векторах и новых возможностях минцифры будет концентрироваться в 2023 году и далее? Год цифровизации закончился, но процессы цифровизации же не завершились.
— Первая цель — оптимизация госуслуг. Сегодня уже стопроцентно все республиканские и муниципальные услуги переведены в электронный вид (за исключением ряда услуг города Казани). Ежеминутно на портале оказывается 507 электронных услуг. А самым востребованным электронным сервисом — записью к врачу — воспользовались более 7 миллионов раз. Вторым шагом должен стать глубокий реинжиниринг госуслуг.
Мы должны радикально пересмотреть количество дней, за которые оказываются госуслуги. Обычно по стандартам это 30 календарных дней. Но в XXI веке маркетплейсы привозят товары уже на следующий день. Мы считаем, что госуслуги должны быть супербыстрыми. Мы будем вводить «золотой, «серебряный» и «бронзовый» стандарт оказания услуг. По «золотому» услуга оказывается в течение одного рабочего дня, «серебряному» — трех рабочих дней и «бронзовому» — 10 дней.
— Когда это будет сделано?
— Планируем на 2023 год. Это одна из главных повесток. Сначала мы оцифровываем услуги «как есть», смотрим, какие процессы можно оптимизировать, и предлагаем алгоритм, как должно быть. Аппетит приходит во время еды, сами министерства и ведомства уже увидели, что это удобно, и начали сами в эту работу вовлекаться, предлагать свои идеи и решения по пересмотру сроков в административных регламентах.
«Самым востребованным электронным сервисом — записью к врачу — воспользовались более 7 миллионов раз»
— Госуслуги — это первая цель. Какие остальные?
— Вторая — оптика (интернет) в каждую квартиру и в каждый сельский дом.
— Вне зависимости от масштаба населенного пункта?
— Конечно. В этом есть потребность: за год количество абонентов мобильной сотовой связи увеличилось, интернет-трафик вырос на 20 процентов.
В 2022 году операторы связи зарегистрировали 800 новых базовых станций. Только по федеральной программе «Устранение цифрового неравенства» «Ростелеком» должен в 2022–2023 годах установить более 100 базовых станций в малочисленных населенных пунктах Татарстана. «Таттелеком» провел сети GPON в 132 населенных пункта и жилых массивах в прошлом году, обеспечив скоростным интернетом 127 тыс. домохозяйств. В 2023 году оператор планирует охватить данной технологией еще порядка 80 тыс. домов.
— А за счет чего такой рост?
— Люди стали потреблять тяжелый контент, смотрят YouTube, видеорепортажи «БИЗНЕС Online», например (улыбается). Онлайн-кинотеатры развиваются, потребление музыки растет.
— Операторы связи били тревогу, что качество будет со временем проседать.
— Да, возможно, оно будет падать со временем. Если ничего не поменяется, через 1,5–2 года это будет ощутимо. В Казани с АО «НПО „Радиоэлектроника имени Шимко“» и КНИТУ-КАИ разрабатываются базовые станции технологий LTE/4G-5G-NG. Уже есть пилотный образец. Но проблема не только в оборудовании, но и в софте для телекома. Его российских аналогов нет, создавать их очень дорого и весьма сложно. Все, что связано с сетевым оборудованием, в России практически не производится, завозится из-за рубежа. Есть аналоги в Новосибирске. Они больше по размеру, медленнее работают, но на каких-то проектах это возможно. Объективно проблемы со связью уже начинаются. У многих корпораций запас оборудования на год-полтора. 2023-й покажет, куда мы движемся.
Возвращаясь к задачам. В этом году мы хотим подключить искусственный интеллект к видеопотоку с камер «Безопасный город» и «Безопасный двор». Во-первых, для распознавания бродячих собак, чтобы информация о них сразу уходила в муниципалитет. Во-вторых, камеры во дворах могут распознавать неплательщиков транспортного налога. Судебные приставы подгружают номер автомобиля должника в систему, и, если он попадает в поле зрения камеры, приставам приходит уведомление, мол, по такому-то адресу стоит автомобиль, можно арестовывать. При этом мы сторонники гибкого подхода, считаем, что не должно быть перегибов, поэтому будем очень тщательно прорабатывать пути реализации этого решения.
— Есть ли какие-то проекты, которые задумывались еще в прошлом году, но в силу внешних обстоятельств были перенесены или отменены?
— Их очень немного, шоу дронов на TatarstanFuture, например, не смогли провести. Если серьезно, то пока откладывается проект с цифровыми паспортами. И не реализован проект по оснащению всех школ Wi-Fi. Планировалось охватить 900 школ, на это требовался 1 миллиард инвестиций, но бюджет был перенаправлен федеральным центром на другие задачи, и удалось оснастить только 124 школы. К образовательному проекту мы подходили поступательно: сначала провели во все школы «оптику», раздали всем учителям (еще 24 тысячи учителей получат их до 1 сентября).
К новому учебному году работаем над заменой системы электронного образования. Edu.tatar.ru давно морально устарела, в ней нет автоматизации рутины для учителя. Сейчас в трех школах тестируем федеральное решение, которое должно позволить оптимизировать большое количество процессов как для учителя, так и для завуча, и для директора, чтобы они тратили минимум времени на оформление учебных планов, отчетность. Если все пройдет удачно, к 1 сентября будем внедрять ее во все образовательные учреждения. А Wi-Fi закончил бы весь комплекс цифровизации школьного образования.
О криптовалютах и финтехе
— На прошлой коллегии вы говорили, что Татарстан готов стать цифровой песочницей по криптовалютам и цифровым активам. Сохраняются ли эти планы?
— Ситуация с цифровыми валютами сильно затянулась. Закон, который планировался год назад, пока так и не приняли. При этом в секторе криптовалют крутятся большие деньги, это очень большой сегмент. И есть множество людей, которые хотят платить налоги, готовы получать специальную лицензию, соблюдать правила, которые устанавливают Центральный банк, ФСБ, МВД, налоговая и так далее. В чем особенность криптовалют? Если за этот биткоин покупалось оружие или наркотики или, не дай бог, продавали людей, хеш-функцию этой конкретной монеты можно отследить. И можно окрасить ее как токсичный актив. В результате этим биткоином нельзя будет расплатиться. Таким образом преступления даже легче будет выявлять.
«В секторе криптовалют крутятся большие деньги, это очень большой сегмент»
— Но при этом владельцев ведь не отследить? Анонимность же главная прелесть криптокошельков…
— Очень много разных способов существует, все можно отследить при желании. Уровень конспирации определяется масштабом твоей криминальной деятельности и количеством денег, которые владельцы токсичных активов готовы за эту конспирацию платить. Вот и все.
— Как тогда могла бы работать такая криптовалютная песочница?
— В Татарстане в целом или в отдельно взятой локации, например IT-парке, вводятся соответствующие правила, нормативные документы. Все, кто занимается обменниками или биржами, пусть регистрируются на специальной платформе (возможно, даже через ЕСИА), получают финансовую лицензию, как в Эстонии, например. И официально платят налоги. Это даст существенный приток новых IT-проектов, построенных на блокчейне.
99 процентов людей вполне добропорядочны. Да, тот 1 процент, который регистрироваться не хочет, останется в серой зоне, криминал, к сожалению, будет существовать всегда. Но из-за этой серой зоны страдают все и официально приобрести криптовалюту сейчас невозможно. Но процессы-то развиваются. Если пять лет назад в мире было 15 миллионов криптокошельков, то сегодня их уже 320 миллионов. Думаю, так или иначе, со временем регуляторы тоже к этому придут.
— Одним из аргументов против регуляторы называют волатильность, резкие обвалы курсов…
— И что? Вы какие-то митинги видели в Татарстане: «Верните мои биткоины!»?
Вторая часть — блокчейн. С его помощью можно делать новые IT-решения, позволяющие устранить посредников во многих традиционных системах. Например, возьмем электронный нотариат. Очень много простых нотариальных действий по заверке чего-нибудь может осуществлять алгоритм, каждый шаг которого прозрачен, его можно проверить. Здесь Татарстан тоже готов выступить пилотной зоной.
«К нам часто поступают звонки из других регионов, хотят приехать в Татарстан, изучить, как работает та или иная система»
О цифровом развитии Татарстана
— Какую задачу вы как министр ставите перед отраслью и перед собой?
— С точки зрения экономики — задача с 150 миллиардов рублей выручки вырасти до 500, потом до 1 триллиона. Сфера IT это позволяет: она не зависит от плодородности почвы и залежей полезных ископаемых. Из Татарстана можно делать хороший софт и его продавать в Новосибирск, Москву, Казахстан, ОАЭ, страны Африки и так далее. И этим компании пользуются.
К нам часто поступают звонки из других регионов, хотят приехать в Татарстан, изучить, как работает та или иная система. Мы стараемся быть полигоном по созданию передовых решений, которые реально работают и которые могут быть востребованы. Взять то же здравоохранение. Кроме переоснащения РКБ мы вместе с минздравом запустили радиологический центр, который объединил 11 крупных больниц Татарстана. К ним мы подвели оптику, создали инфраструктуру для обработки результатов маммографии, компьютерной томографии, МРТ со всего Татарстана. Первично их расшифровывает искусственный интеллект, который отсеивает снимки без патологии. К врачу попадают только те, которые вызывают подозрение. При этом сложные случаи поступают одновременно к двум разным врачам, получается, что два профессионала проверяют друг за другом. В перспективе мы хотим оказывать такие услуги другим регионам, где не хватает врачей-радиологов.
— А почему целевой показатель именно в 500 миллиардов закладывается? Откуда эта цифра?
— У IT-индустрии Татарстана большой нераскрытый потенциал.
Чтобы 150 миллиардов выручки отрасли превратить в 500 миллиардов, нужно утроить и количество людей, занятых в этой сфере. Мы хотим качественно расти, ставим перед собой большие задачи, очень важно целеполагание. Зачем Татарстану IT? И так нормально все было, жили как-то. Но сегодня IT стали неотъемлемой частью любой экономической системы, необходимое, как электричество.
Кроме того, мы должны еще более динамично работать с теми отраслями, где есть прямой экономический эффект от цифровизации. Это в первую очередь сельское хозяйство и промышленность.
— То есть там недостаточный уровень цифровизации?
— Считаю, что да. Если самокритично к этому подходить, там большой пласт работы. Один из главных маркеров производственного процесса для меня — это склад. Если там нет RFID-меток, для меня это сигнал, что компания не очень понимает, какие возможности дают IT-решения. RFID-метки позволяют снизить складские остатки, управлять товарными запасами и просто получать прямую экономическую выгоду. К сожалению, у нас на многих предприятиях есть амбарные книги и кладовщик, который в них все записывает.
— А есть ли какой-то рейтинг цифрового развития предприятий?
— Мы в 2021 году его делали совместно с минпромторгом. С тех пор ничего принципиально не изменилось.
«КАМАЗ очень мощно двигается, особенно в области беспилотников. Кабина К4 моделируется в цифровом виде, краш-тест проводится в цифровом виде, роботы реально заменяют людей»
— Кто его возглавляет?
— В Татарстане есть очень развитые цифровые компании. КАМАЗ очень мощно двигается, особенно в области беспилотников. Кабина К4 моделируется в цифровом виде, краш-тест проводится в цифровом виде, роботы реально заменяют людей, «Геркулес» — автомобиль вообще без кабины.
Один из безусловных лидеров по цифровизации — «Татнефть». Наиль Маганов на кончиках пальцев знает все процессы и прекрасно видит, где можно применить автоматизацию и цифровизацию, чтобы повысить эффективность. Если раньше о проблемах на скважинах узнавали только обходчики, которые на лыжах или на «Буранах» их объезжали в лучшем случае раз в три дня (а каждый час простоя — потерянные деньги), то сегодня контроль инцидентов полностью автоматизирован.
— КАМАЗ, «Татнефть» — кто еще в тройке?
— Из промышленности — вертолетный завод. Есть предприятия и в оборонке, и в других отраслях. Есть проект на птицефабрике в Пестречинском районе — там технологии компьютерного зрения считывают количество яиц. Раньше этим занимался человек, а там в одном курятнике содержится около 17 тысяч птиц, а таких птичников 5! «Челны-Хлеб» тоже планирует внедрять компьютерное зрение, чтобы, отбраковывать на конвейере некачественный хлеб.
— То есть не все так плохо?
— Неплохо, но есть куда расти. А в сложившейся ситуации десятилетнюю «школу цифровизации» надо не просто проходить урок за уроком, а срочно заканчивать экстерном. Наша задача — прикладывать к этому все усилия, выстраивать диалог с бизнесом. Сегодня по уровню цифровизации промышленности мы выше среднероссийского уровня по оценке минпромторга РФ.
— А в целом по общему уровню цифровизации Татарстан какое место в России занимает?
— Мы номер один среди российских регионов.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 94
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.