Данияр Соколов: «Шаймиев открыл дверь и сказал: «Иди и держись!»

Данияр Соколов: «Все карты раскрывать не хочется, но могу сказать так: на сегодняшний день я стараюсь сохранить написанную Джаудатом Файзи партитуру» Фото: Сергей Елагин

«Мы к этому шли три-четыре года»

— Данияр, сегодня в Камаловском театре премьера музыкальной драмы «Башмагым», одна из главных ролей в спектакле отдана как раз вашему оркестру. Чем будете удивлять публику?

— Это очень серьезная работа музыкантов и режиссера, актерам тоже непросто, потому что музыка написана как полноценная оперетта со сложными ариями. Но мы к этому шли три-четыре года — педагог по вокалу каждую неделю занимается с актерами, ставит им голос, дыхание. Уже сформировался пул прекрасно поющих актеров, которые на постоянной основе делают программу с оркестром. Они созрели выпустить музыкальный спектакль.

— Это будет классическая версия «Башмагым» или современное прочтение?

— Все карты раскрывать не хочется, но могу сказать так: на сегодняшний день я стараюсь сохранить написанную Джаудатом Файзи партитуру. Мы работаем над тем, чтобы это было интересно, стильно, смешно, современно и профессионально спето.

На самом деле неважно, в каком веке происходит действие, потому что история стара как мир: два человека влюбляются, но не могут быть вместе, так как девушку хотят выдать замуж за другого. Самое главное, как актеры это передают на сцене.

— Но это не мюзикл?

— Нет. Мюзикл имеет свои формы и жанры, у него зачастую нет оркестра, как в оперетте или опере. Мюзикл — это все-таки бэнд, различные эстрадные инструменты (джаз-гитара, бас-гитара, электрогитара), а у нас музыкально-драматический спектакль. То есть режиссер Фарид Бикчантаев отталкивается от пьесы по большей части. Это новый спектакль, не копия (не как «Евгений Онегин»), которую играют строго по партитуре с чуть различными режиссерскими версиями. Мы позволили себе внести некоторые новшества в музыкальный материал, в жанре драматического спектакля и музыкального театра это возможно.

Оркестр не просто сопровождает действие, а все звуки, которые будут звучать, исполняем мы. И вообще, оркестры перестают сопровождать спектакли — увлеклись современными технологиями, фонограммой. И работать с оркестром — это непростая задача. Одно дело выучить роль и отыграть, но в хорошей опере ты должен быть и актером, и уметь танцевать, и владеть голосом, и слышать оркестр, и попадать в ноту. Это колоссальный труд. Но наши актеры — молодцы.

Ильгиз Зайниев Фото: «БИЗНЕС Online»

— Уже известно, какой будет следующий новый спектакль театра с непосредственным участием оркестра?

— Планируем с Ильгизом Зайниевым «Су Анасы» на балетную партитуру Энвера Бакирова, которую мы полностью восстановили. Может быть, это будет мюзикл, танцевальный перформанс или иной жанр. Подробностей раскрывать пока не буду.

«Я считаю театр имени Камала оплотом национальной культуры, и оркестр здесь должен быть на самом высоком профессиональном уровне» Фото: Сергей Елагин

«Чтобы нам вылезти из оркестровой ямы…»

— Правильно ли мы понимаем, что с переездом в новое здание у оркестра открываются совершенно новые возможности?

— В старом здании у нас была комнатка 5×5, где невозможно было организовать репетиционный процесс. В 2021 году, когда меня назначили главным дирижером, оркестр состоял всего из 10 человек. Но тогда были абсолютно другие задачи — играть только на спектаклях «Зәңгәр шәл» («Голубая шаль»), «Әтәч менгән читәнгә» («Взлетел петух на плетень») и «Гөргөри кияүләре» («Зятья Гэргэри»).

«Если разрешит Фарид-абый»: Ильгиз Зайниев о планах развития театра им. Камала

Затем задача изменилась — оркестр должен стать отдельной концертной единицей. У нас есть прекрасный пример — оркестр Мариинского театра, который вышел за рамки спектаклей. Чтобы нам вылезти из оркестровой ямы и играть репертуар татарских классических композиторов, нужно было стать полноценным оркестром, который исторически и был в театре. И мы к этому пришли! Сегодня у нас образовался малый симфонический оркестр, с которым можно играть симфоническую музыку.

Я считаю театр имени Камала оплотом национальной культуры, и оркестр здесь должен быть на самом высоком профессиональном уровне. Задача, которую мы перед собой поставили, — играть, находить партитуры татарских классиков, которые давно не игрались, записывать их, выкладывать в сеть. Дело в том, что я очень часто сталкиваюсь с вопросами от коллег в Санкт-Петербурге, какие у нас есть композиторы, где их можно послушать и увидеть партитуру. К сожалению, очень мало партитур татарских композиторов находится в свободном доступе. Допустим, если мне позвонят из другого региона и попросят какое-то произведение, то я не смогу предоставить. А они есть, может, хранятся в консерватории или архиве, но, чтобы достать их, надо пройти ряд сложных препятствий. Если мы хотим, чтобы звучала музыка татарских композиторов, то партитуры должны быть в доступе, а в идеале партитуры и записи.

ГАСО РТ Александра Сладковского много делает в этом направлении, но они не могут охватить все. Усилия, я думаю, нужно централизовать на базе союза композиторов РТ. У нас есть предварительная договоренность с председателем союза Ильясом Камалом о том, что с оркестром театра имени Камала и привлечением оркестра театра имени Тинчурина будем это дело двигать вместе. Я вообще считаю, что нам, академическим музыкантам, надо объединяться, быть одной большой семьей, чтобы продвигать национальных классических и современных композиторов. Под эти цели в организованном мною благотворительном фонде содействия развитию музыкального исполнительства РТ Sforzando («Усилие») был запущен проект «Яңа» («Новое»), в рамках которого принимаем партитуру у молодых композиторов и играем их на своих концертах.

Александр Сладковский Фото: «БИЗНЕС Online»

— Как оцениваете их уровень?

— При сравнении партитур состоявшихся композиторов и молодых возникает очень много вопросов. И чаще всего о том, как это элементарно сыграть. То есть ничего нет, просто голые ноты — ни нюансов, ни штрихов. Если взять, например, партитуру Алмаза Монасыпова, то там все написано — как играть, как он хотел, чтобы сыграли струнные, духовые и прочее. Профессиональному музыканту остается только сыграть, как написано. А когда видим работы молодых, то иногда не понимаем, что он хотел сказать и хотел ли вообще.

— Почему так происходит?

— Все зависит от желания — будешь ли ты тратить на это время или нет. Молодые люди придумывают мелодию, вбивают ее в программу и думают, что этого достаточно. И никто не задумывается, как это будут играть музыканты. Мне рассказывали байку (сейчас я уверен, что это правда): когда знаменитый дирижер Фуат Мансуров видел такие партитуры, разворачивался в зрительный зал, где композитор сидел, выбрасывал и говорил «Идите работайте». Когда я был молодой, мне казалось: как это так, не дали дорогу молодым! А сейчас понимаю почему. Но все это приходит только с опытом.

Когда такие сложности возникают, то я сажусь с композитором и все проговариваю. Говорю: «Молодой человек, валторна так не сыграет, а тут что вы хотели сказать?» — и прочее. Потому что он может и не знать эти тонкости. Их надо больше привлекать, чтобы они руку набивали. Есть идея — запустить проект для татарстанских композиторов, чтобы они сочинили композицию на музыку из архивных спектаклей. В архиве театра хранится большое количество музыкальных материалов, которые очень давно не звучали, но взять их и сразу вынести на концерт невозможно: поскольку это музыка для спектакля, то без контекста будет не совсем понятно.

Я же предлагаю пофантазировать на одну из тем из спектакля и написать новое симфоническое произведение. Мы закроем задачу по оцифровке архива, композиторы получат гонорар, появится новое произведение для оркестра, и прозвучит музыка, которая не звучала десятилетиями. Вообще, мы занимаемся архивами больше трех лет, у нас порядка 10–15 программ.

— Успехом это пользуется у зрителя?

— Сегодня без освещения в СМИ сложно созвать зрителя. Это все-таки непростая программа, к классике надо привыкать, тем более у татарской классики много красивых песен, арий. Но за три года мы добились больших успехов, в сентябре 2024-го, например, впервые выступили с концертом в Консерватории имени Чайковского в Москве.

Гримерки с душем или мировая сенсация: зачем Татарстану театр им. Камала 2.0?

Работы очень много, не все музыканты выдерживают. Потому что мы играем разные по уровню сложности сочинения — от Рустема Яхина до Николая Римского-Корсакова. Но я на это иду специально, потому что нужно повышать уровень музыкантов. Я в них верю. И наш репертуар не ограничен, есть возможность играть все что захотим. Есть даже программа с диджеем.

— А ваши музыканты готовы к таким вызовам?

— Готовы, конечно. Но не все выдерживают. Тут комплекс причин — и график, и зарплаты.

— А какая средняя зарплата в вашем оркестре?

— В районе 50 тысяч рублей.

— В других казанских оркестрах?

— По-разному, где-то 70 тысяч, где-то и 150 тысяч.

— Под вашим руководством сейчас сколько человек?

— 34, а нужно 40 человек. Как только у нас откроются ставки, объявим конкурс.

«Даже с нынешним репертуаром мы можем закрыть все залы» Фото: Сергей Елагин

«Заводик внутри завода»

— Чего еще ждать от оркестра театра имени Камала в новом здании?

— У нас уже есть порядка 15 больших программ с участием актеров. И готовы хоть завтра начинать играть в восточном и камерном залах.

С переездом в новое здание открываются большие возможности. Поэтому ждите, будет много новых неожиданных форм. Самое главное нам сейчас — это начать работать, надо обжиться. Чтобы понять, какая тут акустика, как звучит оркестровая яма, как работают спусковые механизмы, сколько времени потребуется, чтобы перебежать с одной стороны сцены на другую, нужно время. Тогда еще больше появится наметок на дальнейшие проекты.

Пока же больше вопросов, чем ответов. Но даже с нынешним репертуаром мы можем закрыть все залы. Для меня удивительно слышать сомнения в том, что театр сможет обеспечить контентом все четыре зала в новом театре. В старом здании на спектаклях залы забиты, зрители привыкли приходить и на концерты оркестра. Хотя это была колоссальная задача пиарщиков — затащить их к нам. Потому что люди не понимали, что в театр можно приходить и музыку послушать. С переездом появятся и новые формы.

— Например?

— Беби-концерт, 0+. В восточном зале опустим пол, накидаем подушки, пусть ползают в удовольствие. Пускай кричат, но они будут с самого младенчества воспринимать музыку. О таком проекте я еще не слышал вообще в мире.

Будем экспериментировать, как я уже сказал, с диджеем (танцевальная программа), с организаторами фестиваля «Нур» готовим большую мультимедийную программу в восточном зале. В камерном зале будут проходить лектории и мастер-классы по татарской музыке, будем знакомить с татарскими классиками, приглашать действующих композиторов и музыкантов. Здесь же начинающие музыканты смогут презентовать свои новые сочинения. И со стороны очень много предложений. С Романом Пархоменко, к примеру, будем делать ультрасовременную программу. Тут всего четыре зала, а не 15. Опять места хватать не будет!

— Не планируете сами сесть за рояль?

— Очень хочу! Мне нужно найти время (надо заниматься полгода по 5–6 часов в день для подготовки к концерту) и второго дирижера. Мой профессор Александр Полищук в Санкт-Петербургской консерватории, где я учусь на четвертом курсе, предупреждал, что если ты главный дирижер, то дай бог на дирижирование 5 процентов времени будет оставаться. Очень много административной работы, организаторской, у меня 34 человека в подчинении — каждый со своей историей, проблемами. И все мы при этом находимся внутри театра. Такой заводик внутри завода.

«Музыкальный театр — это подготовленные актеры, которые могут и петь, и танцевать, и быть драматическими артистами. Еще в театре должен быть хор, балет, оркестр, труппа» Фото: Сергей Елагин

«Выпускники консерваторий сразу идти в музыкальный театр не готовы»

— Нет желания писать самому музыку?

— Может, появится когда-нибудь. Потому что я учусь на дирижерско-композиторском факультете, образование позволяет. Но это отдельная профессия, очень сложная, к этому нужно тяготеть.

— В 2023 году министр культуры РТ Ирада Аюпова говорила, что раис РТ Рустам Минниханов положительно отозвался о проекте музыкального театра. Возможной площадкой называли нынешнее здание Камаловского театра. Поскольку в новом театре открываются большие возможности — есть четыре зала, запланированы музыкальные спектакли, на оркестр делаются большие ставки, то, может, потребность в еще одной институции отпадает?

— Это очень сложный вопрос, потому что всем надо понимать до конца, что такое музыкальный театр и театр вообще. Во-первых, многие думают, что раз у нас есть хорошие певцы, то они придут и будут петь. Не будут. Наши актеры в консерватории занимались вокалом, и то этого мало. Музыкальный театр — это подготовленные актеры, которые могут и петь, и танцевать, и быть драматическими артистами. Еще в театре должен быть хор, балет, оркестр, труппа.

Но выпускники консерваторий сразу идти в музыкальный театр не готовы, потому что ты должен быть универсальным солдатом — очень много характерных ролей в мюзиклах и опереттах. Просто выйти и красиво петь — никому такое не надо. Во-вторых, это будет сугубо татарский или театр, который на трех китах стоит — на мировой, русской и татарской музыке? Если последний вариант, то идея еще может иметь право на существование.

— Можем предположить, что через какое-то время оркестр театра имени Камала станет отдельной единицей, гастролировать и, например, как ГАСО РТ, иметь абонемент в Московскую филармонию? Нужны финансовые вливания, управленческие решения или такая задача не стоит?

— Я считаю, что самая главная наша задача — это пропаганда татарской классической академической музыки. Если мы достигнем того, что наша национальная музыка абонементом зазвучит в филармониях Санкт-Петербурга и Москвы, то это будет очень круто. После выступления в консерватории мы получили положительный отклик, нашу программу ждут и хотят слушать. Чем чаще будет звучать национальная татарская музыка, тем больше шансов на то, что ее будут знать и любить, а не только «Шурале» Фарида Яруллина.

Часто слышал критику, мол, зачем драматическому театру оркестр. Я отвечаю, что оркестр здесь был всегда. Театр тесно связан с музыкой, мы просто восстановили историческую справедливость. Сейчас у нас вообще появился целый «космический корабль», и оркестр должен соответствовать — быть профессиональным, иметь возможность пропагандировать татарскую национальную академическую музыку.

«Мне с детства нравился рояль, это универсальный инструмент — вся партитура под рукой, на нем можно сыграть за целый оркестр, целую симфонию исполнить» Фото: Сергей Елагин

«Молодому музыканту в России очень трудно развиваться»

— Вы и музыкальную школу, и консерваторию оканчивали по классу фортепиано. Кто повлиял на выбор специальности?

— Я из творческой семьи: папа — певец, заслуженный артист России Мнир Соколов, мама — актриса Ирина Соколова. Но они не настаивали, чтобы я занимался творчеством. Это как-то само собой получилось. Мне с детства нравился рояль, это универсальный инструмент — вся партитура под рукой, на нем можно сыграть за целый оркестр, целую симфонию исполнить. В то же время я был обычным пацаном, играл в баскетбол, то есть в нотах не закапывался. Мне рояль довольно легко дался, видимо, гены давали о себе знать. Но профессионально я захотел заниматься музыкой лет в 14, когда впервые вышел на сцену ГБКЗ имени Сайдашева с отчетным концертом в музыкальной школе. Аура большого зала, зрителей и выход на сцену меня взбудоражили так, что все остальное я отмел на второй план и начал углубленно заниматься музыкой. Я объездил всю Европу для участия в конкурсах.

— В какой момент свернули «не туда» и стали дирижером?

— В 2014 году министерство культуры РТ пригласило в Париж победительницу шоу «Голос» Дину Гарипову и меня, выигравшего в Испании фортепианный конкурс, представлять Татарстан на презентации Свияжска и Болгара в штаб-квартире ЮНЕСКО. Там я познакомился с госсоветником РТ Минтимером Шаймиевым. Была душевная встреча, он меня спрашивал про планы, и я на голубом глазу рассказал, что молодому музыканту в России очень трудно развиваться. Да, есть различные площадки, но когда едем куда-то на конкурс, то с мира по нитке собираем, тогда как китайцы целыми делегациями приезжают за счет государства или спонсоров. Мне, например, помогали родители, но не у всех есть такие возможности. Кто-то берет кредит, едет на конкурс и выигранное снова вкладывает в свое развитие.

По приезде в Казань Минтимер Шарипович пригласил меня к себе на разговор. Я был удивлен. В ходе встречи он снова расспрашивал меня про развитие музыкального искусства и спросил, что я могу сам предложить. Так родилась идея создать фонд Sforzando с целью популяризации классической музыки, поиска и поддержки талантливой молодежи. Наш первый президент настолько мудрый человек, что он не подсказывал мне, а просто открыл передо мной двери. Шаймиев просто открыл дверь и сказал: «Иди и держись!» «Держись», потому что я зашел с самого верха.

Так началась моя музыкально-общественная деятельность. Мы стали привлекать молодых талантливых ребят, и в этой молодежно-музыкальной движухе сформировался оркестр Sforzando. Совместно с минкультом РТ и мэрией Казани начали проводить фестивали, конкурс и другие проекты. Главным дирижером был Евгений Сакмаров, я же художественным руководителем, директором и пианистом в одном лице. Но Женя уехал учиться в Канаду. Пока я оглядывался по сторонам и думал, кого же ставить за дирижерский пульт, начались мероприятия, и я сам стал дирижировать. Это было очень страшно — я впервые дирижировал. Проведя пару концертов и репетиций, понял, что мне надо учиться на дирижера. Это очень сложная профессия с миллионами нюансов. Как говорит мой профессор Александр Полищук: «Может быть, лет через 20 вы поймете что-нибудь». В этой профессии надо жить и долго жить. Потому что, чтобы сыграть целую партитуру, нужно знать тонкости всех инструментов, не умея на них играть.

На тот момент я уже работал в театре. И сказал руководству, что если мы хотим профессиональный оркестр, который будет не просто аккомпанировать спектаклям, а вести концертную деятельность, играть татарскую академическую музыку, то должен быть и профессиональный дирижер. И меня поддержали.

— Расскажите о своих корнях. Вы Данияр Мнирович, но Соколов.

— По собранным нами данным, мои предки с 1640 года все известные нижегородские муллы, работали переводчиками и дипломатами со странами Востока. Один из них, Самирхан бине Габделхамид бине Сайфулла Сакалов, имел награды от императора и иранского шаха. Соколов Мухаммад-Фатих Хусаинович и Соколов Садек Хусаинович основали соборную мечеть в Нижнем Новгороде. Мой прадедушка жил в Сергачском районе, был довольно зажиточным человеком. Во время раскулачивания ночью ему сказали, что за ним придут, и он быстренько собрал семью, кинул необходимое в повозку и уехал в сторону Финляндии. Но почему-то не доехали и обосновались в Иваново, где устроились на кирпичный завод. Они скрывали, что являются татарами. Потому что страшно было — вдруг найдут?! Была версия, что именно в этот период они взяли русскую фамилию и имена. Поэтому у бабушки и дедушки были и татарские, и русские имена. Так же и у папы: татарское имя Мнир (Мунир), а русское — Миша.

Когда мне было лет 16, с родителями ездили в деревню Андреевка под Нижним Новгородом, где жили родственники дедушки. Это полностью татарская деревня, где местные жители говорят на татарском, есть мечеть. Мы никого там не знали, просто заехали на главную улицу и встретили какую-то бабушку. Мы ей объяснили, что когда-то здесь жили наши предки и мы хотим узнать что-нибудь о них. Она нас завела в дом, накрыла стол и ушла. Мы в шоке сидим, кусок в горло не лезет, странно же, согласитесь? Возвращается она минут через 20, зовет нас во двор, где нас ждали около 20 местных жителей во главе с муллой. Они нам обещали рассказать все, что знают, и позвали в мечеть, была как раз пятница. И самый пожилой старец деревни нам поведал, что у одного из наших предков была белая борода — ак сакал. И поэтому к нему все уважительно обращались «аксакал». И когда советская власть начала выдавать паспорта, ему могли дать фамилию по созвучию «аксакал – Соколов». Есть и другая версия: строителем мечети, которую я упоминал, указан Сыкылов. Возможно, тогда фамилия трансформировалась в Соколова. Я намерен и дальше изучать свою родословную.

— Если обнаружите настоящую фамилию предков, то что тогда?

— Фамилию менять не буду.