Ильгиз Ханов о Вселенском храме: «С собой я его не заберу, могу передать городу!»

Уникальный объект и, без преувеличения, единственный архитектурный символ всех мировых религий — Вселенский храм в казанском поселке Аракчино. Аналогов в мире, пожалуй, нет Фото: Евгений Жура

Вселенский храм: без обрядов и служб, толпы туристов и продолжающаяся стройка

Вселенский храм в казанском поселке Аракчино — пожалуй, единственная туристическая фишка, которой нет аналогов в России, да и мире. Комплекс входит в топ посещаемых мест наравне с Казанским кремлем, мечетью Кул-Шариф, набережными и аквапарком. В одном причудливом ансамбле объединены 18 религий — ислам, православие, католицизм, буддизм, иудаизм, а также исчезнувшие цивилизации. А еще у этого Храма крайне захватывающая и непростая судьба.

История культового места началась почти 30 лет назад, когда уже известный на тот момент художник, архитектор и скульптор Ильдар Ханов приступил к строительству Храма на территории отчего дома. Ему тогда было 54, и, как рассказывал сам создатель, 19 апреля 1994-го во сне ему явился Иисус, который велел строить Вселенский храм. Ильдар возразил, что у него нет денег на стройку, но Иисус ответил: «Ты начни строить, люди поверят в тебя, и придет помощь». Уже тогда Ханов интересовался Тибетом, Индией, изучал искусство восточных стран, буддизм, йогу, тибетскую и китайскую медицину. А еще чувствовал в себе дар лечить людей, который открылся еще в детстве после клинической смерти. В Храме выстраивались очереди из желающих попасть на сеанс лечения от наркомании и алкоголизма. Его называли экстрасенсом и ясновидящим. Поговаривали, что среди пациентов и хороших знакомых — Леонид Брежнев, Сергей Королев, Юрий Андропов, Владимир Высоцкий и Булат Окуджава … Большое влияние на Ханова оказало и знакомство с сыном художника Николая Рериха Святославом (по одной из версий, это он вдохновил Ильдара построить храм), а также с Порфирием Ивановым, создателем собственной оздоровительной и духовной системы.

Уже на момент строительства Храма за плечами Ханова был большой профессиональный бэкграунд. Он окончил Казанское худучилище и Московский художественный институт им. Сурикова. За свою карьеру написал сотни картин, создал более 70 скульптурных и монументальных произведений. Челны обязаны ему мемориальным комплексом «Родина-мать», который воздвигли буквально за пару месяцев в 1970-х. За серию композиций в городах и районах РТ в 2010-м Ханову присудили госпремию Татарстана им. Тукая.

Мечтой Ханова было создать международный культурный центр духовного единения, независимо от вероисповедания и национальности. Строился храм до последних дней жизни Ханова. В 2013-м неожиданно для всех он умер в Москве от инфаркта, в 74 года. Судьба комплекса была в подвешенном состоянии из-за длительного противостояния между его сподвижником и прорабом стройки Мансуром Зиннатовым, претендентом на наследие строителя Вселенского храма, и родственниками художника, владевшими зданием. Появлялись и многочисленные благотворительные фонды, которые обвиняли в рейдерском захвате Храма. Часть родных и вовсе хотела, чтобы комплекс оказался под контролем государства, другие были против. Деятели культуры даже писали письмо президенту РТ Рустаму Минниханову и госсоветнику РТ Минтимеру Шаймиеву с просьбой придать Храму статус объекта культурного наследия. Кульминацией распрей стал большой пожар в 2017-м: огонь уничтожил часть залов и работ Ханова. Погибает при пожаре и сам Зиннатов, который находился внутри, — в день пожара двери в храме были заперты, и прораб должен был вот-вот съехать….

Пока шел ремонт и восстановление от пожара, объект был закрыт для посещений. Вновь открылся он лишь в 2017-м и уже в новом качестве — как туристический объект, куда стали водить экскурсии Фото: Евгений Жура

После смерти Ханова комплексом продолжили заниматься его брат Ильгиз и сестра Флюра Галеева, которые позже стали единственными наследниками. Пока шел ремонт и восстановление от пожара, объект был закрыт для посещений. Но сейчас сюда вовсю водят экскурсии, здесь проводят выставки и мастер-классы.

Теперь на первый план как хозяин и продолжатель дела основателя Храма выходит Ханов-младший. По образованию он православный иконописец, написал 89 иконостасов для различных храмов России. Со слов художника, его работы есть в личных коллекциях президента РФ Владимира Путина и секретаря совбеза РФ Николая Патрушева. Вместе с Ильдаром он делал скульптуры на бульваре Энтузиастов в Челнах. Окончил Ильгиз Мансавеевич Казанское худучилище и Высшее художественно-промышленное училище в Москве, входит в союз художников России и международный союз графиков. В Казани участвовал в реставрации Петропавловского собора, делал работы для Благовещенского и Никольского соборов, восстанавливал Султановскую мечеть и т. д.

Несмотря на такой послужной список и многочисленные награды, Ильгиз Ханов очень скромный. Сейчас ему 75, он активно занимается йогой и сам преподает ее. Во время визита журналиста «БИЗНЕС Online» в комплекс мы застали его после прогулки с собакой — для художника это ежедневный ритуал вместо утренней зарядки. Гости храма называют его «абый» и тянутся обняться и пожать руку. Сам он экскурсий практически не ведет, здесь много помощников. Все силы сейчас направлены на стройку, которая ведется на пожертвования и выручку от продажи входных билетов. Прямо в центре комплекса будет татарский зал и галерея народов Поволжья — массивные бетонные колонны начали поднимать еще в пандемию.

Планов у Ильгиза-абыя много: открыть иконописную школу, сделать смотровую площадку, японский зал, зал ацтеков, майя, инков, авангардного искусства… В интервью нашему изданию он рассуждает об идеологии Вселенского храма, о том, почему запрещает молиться здесь и не хочет превращать объект в религиозное место, а также раскрывает тайны о своем даре, работах и будущем комплекса.

Ильгиз Ханов: «Приезжали мои московские друзья и говорят: «Ильгиз, мы можем приехать, но тебе же там жить». Поэтому я просто брал и зал за залом делал» Фото: Сергей Елагин

«Я пять лет не мог в дом войти, потому что там жили бандиты»

— Ильгиз Мансавеевич, помните, когда в последний раз видели Ильдара перед смертью?

— Брат ушел неожиданно. Я его видел полдвенадцатого ночью в этот день в феврале 2013-го. Утром дочка звонит, говорит, что Ильдара увезли, он умер. Я пять лет потом не мог в дом войти, потому что там жили бандиты. Меня не пускали — у меня не было никаких документов на дом. Брат когда-то попросил, чтобы я отписал свою долю ему, и так я оказался ни с чем. Мне пришлось затратить массу усилий, чтобы у его дочери попросить дарственную, потому что у меня денег не было. Когда она мне ее дала, тогда мы с большой войной вошли в дом. А человек, который там жил, Мансур Зиннатов, облил весь дом бензином и сжег его, и сам погиб. Кто точно поджег, конечно, версий много. Но факт тот, что сам он задохнулся. Потому что ребята мне сказали, что у него в крови было много алкоголя.

— Но это не доказано еще…

— Вся улица говорит, что он это сам сделал.

— И в каком году вы снова пришли в этот дом, вернули его?

— В 2017-м, после пожара. Я приехал в дом на машине «Сойка», поставил ее, просыпаюсь утром — у меня машина разрезана в клочья вся, всю порезали! Затем стали приходить друзья Ильдара, помогать, им тоже всем машины порезали, колеса. Сказали: «Еще раз приедете — сожжем машины!» И народ, художники перестали просто приезжать. Потом мы навели справки, выяснили, кто эти люди, которые угрожали. Но я не стал заниматься этим, потому что это война. Приезжали мои московские друзья и говорят: «Ильгиз, мы можем приехать, но тебе же там жить». Поэтому я просто брал и зал за залом делал.

«Мансур всегда говорил, что он подожжет храм»: в Аракчино разыгралась античная трагедия

— А вы вообще изначально хотели вернуться в этот дом?

— Я не мог туда вернуться, потому что я был никто.

— Но, в принципе, хотели?

— Ну мало ли чего я хотел. Самое интересное заключается в том, что мне пришлось 2–3 года уговаривать дочь Ильдара Юлю, чтобы она мне отдала долю в доме. Она остановилась на какой-то цифре, я сколько-то денег занял, отдал, она мне сделала дарственную. Потому что купить я не мог, это другие деньги совсем.

— А она где сейчас, чем занимается?

— Живет в Москве, у нее две дочки, внучки, занимается семьей.

«Я серьезно занимался буддизмом, и вот один из учителей, когда приехал сюда, сказал: «Сколько же здесь будет народу!» И он дал мне надежду на то, что это не пропадет» Фото: Евгений Жура

Восстановление дома и нахлынувший турпоток

— С чего вы начали восстанавливать Храм?

— Здесь были руины. Крыши в некоторых залах не было. Сгорело все, что было деревянным. Я все построил заново. Сгорели почти все картины Ильдара, его книги, стихи. Я отпечатал его картины большого размера, написал все по-новому. Одна картина осталась — «Автопортрет».

Я серьезно занимался буддизмом, и вот один из учителей, когда приехал сюда, сказал: «Сколько же здесь будет народу!» И он дал мне надежду на то, что это не пропадет. Не было ни денег, ничего! Пригласил товарищей, художников из Москвы, которые помогли мне все картины восстановить. Очень большую поддержку оказал Фарид Хайруллин, мой товарищ. Ведь здесь не было ни газа, ни электричества, ни отопления. В общем, это был ад!

— А ремонт? Это же огромные деньги!

— Как раз в то время мы начали продвигать туризм. Храм считался закрытым. Ильдар же не занимался туризмом, были только редкие группы. Никто не рвался помогать. Люди приезжали, от пожара все отмывали, рериховцы (общественное движение — прим. ред.) были.

— Ну какой туристический объект, если все сгорело?

— Народ все равно стал потихоньку ходить. Я поставил все свои написанные иконы, у меня их очень много, порядка 78. Например, есть работа «Краеугольный камень веры». Это фантастика! Затем появился зал татарских красавиц. Интерес у людей уже был в том, что Храм открыли. Как-то мы собрали все туристические компании и сказали, что мы открыты, приходите! Сделали экскурсионную программу, обучали экскурсоводов. Я сам проводил лекции, ввиду того что я немножко подкован, хорошо знаю Евангелие. Это были не просто лекции, а что-то духовное: как я видел Бога, как он помогал… И народ потянулся потихонечку.

У меня здесь были выставлены такие иконы, которых нигде нет в мире. Потому что я писал эзотерические иконы, [когда] уже владел тибетскими техниками, и вкладывал туда энергию. Естественно, народ пошел. Также я преподаю здесь йогу, уже лет пять. Мои ученики тоже подключились — Юля, Рома, Марат. Мастер-классы проводим по мозаике, росписи, музыкальные вечера.

— Получается, вы включили турпоток, и пошли деньги?

— Ой, это копейки были! По 50 рублей вход был тогда. Иногда по одному человеку в день приходило, когда мы начинали. Когда народ потянулся, стали приезжать автобусы, по 18 автобусов! Вдоль дороги ставили. Я ходил к президенту РТ Рустаму Минниханову с письмами с просьбой оказать содействие. Потом к нам приезжал мэр Казани Ильсур Метшин, нам сделали парковку. Это большая помощь. Мы бы сами не сделали этого однозначно.

«Почему ты, татарин, иконы пишешь? Если Русь пропадет, не будет ни татар, ни башкир…»

— Сколько людей ежедневно к вам приходит, считаете?

— Примерно 1–1,5 тысячи в туристический сезон, в межсезонье на порядок меньше. В зимние каникулы может и до 2 тысяч доходить. А летом иногда бывает, что поток идет, и вообще не протолкнешься. В год нас посещают более 300–400 тысяч человек, может и больше. Даже Свияжск с нами ругается. У вас, говорят, больше народу зимой, чем у нас (смеется). Многие еще и не заходят внутрь, потому что не успевают. Мы даже специально окно сделали большое, чтобы с улицы видно было некоторые залы.

— 200 рублей за вход вы берете. На эти деньги вы, по сути, сейчас развиваетесь?

— Да, строим и обслуживаем здание.

«Как-то Андриан на плечи мне руку положил и говорит: «Под большим деревом еще одно большое дерево не вырастет. Тебе от брата надо уйти». Я говорю: «Как уйти? Брат для меня все, что же мне делать?» И он ответил: «Ну что мне тебе, кисточку, что ли, дать?» Так я стал заниматься иконописью» Фото: Евгений Жура

Как иконы привели брата Ханова во Вселенский храм

— На каком этапе вы подключились к проекту Храма всех религий или вы изначально с Ильдаром его строили?

— Еще до появления Храма я начал строить там свою мастерскую по иконописи. Затем в наш казанский дом из Челнов приехал Ильдар со своей гражданской супругой, а я собрал рюкзак и уехал. Ездил по России — от Камчатки до Пскова, писал иконостасы.

У меня было много встреч с людьми того поколения, именно старцами, такими как Наум (духовник Троице-Сергиевой лавры — прим. ред.) Андриан (духовник Псково-Печерского монастыря — прим. ред.), Гермоген (наместник Воскресенского мужского монастыря Тольяттинской епархии — прим. ред.), святитель Николай с острова (протоирей, храм святителя Николая Чудотворца на острове Залит — прим. ред.). И как-то Андриан на плечи мне руку положил и говорит: «Под большим деревом еще одно большое дерево не вырастет. Тебе от брата надо уйти». Я говорю: «Как уйти? Брат для меня все, что же мне делать?» И он ответил: «Ну что мне тебе, кисточку, что ли, дать?» Так я стал заниматься иконописью.

— Сколько вам тогда лет было?

— Около 27.

— Кому делали иконостасы?

— Два иконостаса Патрушеву, Путину один, Вешнякову (Вешняков Александр — российский дипломат — прим. ред.). Делал иконостасы по их заказам. Все ведущие иконостасы, которые есть в России, писал я, в силу того что меня учили Виктор Лазарев, Михаил Алпатов, Андрей Чегодаев в Суриковском институте. Это были ведущие искусствоведы в советское время. Мне было тогда 16–18 лет, и они в меня заложили знания, которые сейчас воплотились. А потом мне повезло, что меня выгнали из Суриковского. Сказали, мол, их два брата и один должен уйти. А у Ильдара уже в то время была работа «Хиросима», нонсенс! С ней его потом приняли в союз художников. А я ушел в армию.

— С какого курса вас выгнали?

— Я был вольнослушателем, учился примерно на 3–4-м курсе. Я уже тогда был талантлив. А уйдя в армию, попал в Германию. Хлебнул там как надо!

— Уже была тогда дедовщина?

— Всегда она была! Самое интересное, что в 1968 году я попал в Чехословакию, в период Пражской весны. А когда вернулся, поступил в Строгановку (художественно-промышленный университет им. Строганова — прим. ред.). Мне повезло, меня учил Холмянский Лев Моисеевич, человек, прошедший с первого дня войну, который давал знания, и я получил образование. Холмянский даже приезжал в Татарстан. А я после окончания привез в Казань три потока Строгановки: свой курс и два предыдущих курса.

— С какой целью привезли?

— В то время мэром города был Александр Бондаренко. И он нам дал задание — сделать фонтан в Лядском саду, подпорную стенку на Баумана, магазин «Цветы», магазин «Вино». К сожалению, сейчас это все уничтожено, как и барельеф на Доме молодежи. Это была наша с Ильдаром работа. А сейчас там высокохудожественная вентилируемая плитка, так я ее называю.

— Когда вы вернулись в Казань, где именно работали?

— Четыре года был в «Горводзеленхозе» дизайнером. Потом 12 лет в Челнах трудился — с Ильдаром делали бульвар Энтузиастов, различные памятники. Был и в Свияжске — 30 лет писал иконостас в Троицком храме. Яков Вайсфельд, заведующий Свияжским архитектурно-художественным музеем в советское время, дал мне иконы XVI века, рюкзак этих икон зеленых. И я их восстанавливал. Начал делать копии, учился на подлинниках. А в 1975 году поехал в Москву. У меня и сейчас там осталась мастерская, которую нам еще союз художников выдавал.

— Только иконами занимались или еще какая-то работа была у вас?

— Ездил по России — куда звали, туда ехал. 500 куполов поднял, в Соловках сделал самый большой иконостас — 28 метров в длину, 13 — в высоту и 220 икон. Делал его около полугода!

— Кто были заказчики ваших икон? Это монастыри, богатые люди или и те и другие?

— По-разному бывает. Лет 20 назад я случайно попал в благотворительный культурный фонд имени Рублева на Гоголевском бульваре. Там патриарх Алексий жил. И вот они друг к другу ходили в гости, были друзьями. Председатель фонда Вячеслав Киселев давал мне работу, я все выполнял за короткий срок и никогда не просил денег. Я ему как-то иконостас написал, а он себе купил 20 донских лошадей, конюшню целую. Я говорю: «Вячеслав Альбертович, мне же вроде должны денег». Он говорит: «Ну ладно, когда-нибудь отдам». А ввиду того что я не просил денег и не судился, мне просто давали работу. В Иверском монастыре, допустим, сделал огромный иконостас. А никто не брался, потому что не умели, — раз. Смелости не хватало — два. И думали о деньгах — три. А я брал и делал.

«У меня как краеугольный камень веры стоит архангел Гавриил. Он являлся Божией Матери один раз, Аврааму — один раз, Моисею — один раз, а пророку Мухаммаду на горе Хира, Джабраиль, он являлся 20 тысяч раз» Фото: Евгений Жура

О вере

— Вы сам верующий?

— Этого я не знаю, этого никто не знает.

— То есть вы себя с какой-то религией не отождествляете? В одном из интервью вы говорили, что вы чуть не приняли православие, иначе вам бы не доверили писать иконы.

— Знаете, мне доверяли иконы писать, потому что я делал это лучше всех и дешевле всех. А им [заказчикам] все равно.

— Все равно?

— Все равно, потому что все дворцы всегда делали пленные. Поэтому религия никакого отношения к этому не имеет.

— Как мы поняли, вы себя ни с одной конфессией не отождествляете?

— Не отожествляю. Но я попросил дочку похоронить меня по мусульманским традициям.

— Вы в Аллаха верите?

— Если бы не верил, я бы не стал делать самую красивую мечеть в Казани. И вообще, я восстанавливал несколько мечетей в городе. Но меня эти вещи волнуют меньше всего. Потому что у меня как краеугольный камень веры стоит архангел Гавриил. Он являлся Божией Матери один раз, Аврааму — один раз, Моисею — один раз, а пророку Мухаммаду на горе Хира, Джабраиль, он являлся 20 тысяч раз.

— Коран читали вы?

— Конечно. Я же духовный человек, очень много занимался. И я давно немножко занимаюсь всякими эзотерическими вещами. У меня было видение, словно из реальной жизни. Когда я был в церкви в Чистополе и вошел в алтарь, я прямо увидел — бах-бах, как я в 1944-м был расстрелян в этом храме. Моего деда, к слову, председателя колхоза, так расстреляли.

Я апокрифы читал, учился. Потому что мне повезло — я учился в Москве. В Казани такого уровня знаний нет. Моими первыми учителями были очень хорошие буддийские мастера.

— Какая линия буддизма на вас повлияла — калмыцкая, бурятская?

— Нет, школа Геше Джампа Тинлея (буддийский учитель — прим. ред.), представителя далай-ламы в России. Их четыре школы, и все они истинны. Я много ездил, никогда не пил водку и никогда не путался ни с кем. Для меня это важно, потому что я даже сейчас читаю по ночам, поскольку мне было дано задание — каждый день читать 100 страниц, не ложиться спать, пока не прочитаешь. Неважно что, хоть газету «Правда».

— И до сих пор читаете?

— Ну стараюсь.

— А куда ездили за знаниями?

— Был в Тибете, в Лхасе, на Шиша Пангму ходил, на вершину. В Индии был раз 18. Шри Шри Рави Шанкару (индийский гуру и общественный деятель — прим. ред.) я вообще привез из Индии в Россию, в Москву. Он и в Казань приезжал.

— Где вы силы черпаете на все это?

— Такой заряд я получил от родителей, от отца, матери. И потом, я каждое утро бегал, обливался, моржевался, мы с Ильдаром даже ходили к Порфирию Иванову (создатель оздоровительной и духовной системы, распространенной в СССР, — прим. ред.) в Москве. Там у нас образовалась такая среда молодых людей, которые страстно хотели чего-то другого.

«Самое главное, мы создали уникальную вещь, где все присутствует вместе и ничто ни с чем не воюет. Люди уходят добрые, с улыбкой. Вот самое главное — мир, доброта, любовь» Фото: Евгений Жура

«Если у человека забрать икону, поставить сковородку — он будет на сковородку молиться!»

— Есть такая версия, что, прежде чем сделать икону, нужно поститься, молиться. Делали так?

— Чтобы вы знали, живописец Дионисий с сыновьями были татарами, коренными татарами. И были пьяницами, их из кабаков вытаскивали! Все иконописцы в Москве — многие квасят со страшной силой! Я с этим сталкивался в свое время. Поэтому все это ханжество, лицемерие.

— Но есть же, наверное, какие-то каноны, которые нужно соблюдать при иконописи?

— Да никакого канона нет! Это все люди придумывают с песьими головами, для того чтобы вам мозги морочить, что постятся.

— А в самой композиции иконостасов есть какие-то правила?

— Вот композиция идет — царские врата, справа Спаситель, слева Божия Матерь, все. Потом идет местная икона, на которой святой архидиакон Стефан или Лаврентий на царских вратах и местный ряд святых… У каждого народа свой канон. У византийцев, допустим — престол, алтарь и Тереза там, мученицы святой Терезы распятия храм. Они все разные. Но канона как такового нет, потому что Евангелия писались 300 лет после Христа. Потом были иконоборцы, которые ломали иконы. Вот кто бы мог подумать, что мы Ленина будем поливать грязью? В то время навряд ли мы могли себе это представить. Ильдар писал картины про Ленина. Сейчас приходят, говорят: «А почему здесь у вас Ленин висит?»

— Эпоха такая была.

— Ну потому что, если ты не нарисовал Ленина, ты не художник. Возьмите вот сам сюжет Смоленской иконы Божией Матери. Откуда, думаете, этот сюжет вообще? Примерный вариант? Это богиня Изида с младенцем Гором на руках, есть такая. И большинство течений в иконописи — это переход от Египта к росписи сюда. Многие вещи переняты.

— А как вы относитесь к Казанской иконе Божией Матери?

— Понимаете, если у человека забрать икону, поставить сковородку — он будет на сковородку молиться. Человеку важно поклонение. Я как-то виделся с Феофаном (митрополит Казанский и Татарстанский (2015–2020), — прим. ред.) и просил благословить открыть иконописную школу в Храме. Но мне не дали этого сделать.

— А вам нужно благословение, чтобы открыть такую школу в Храме?

— Нет, у меня благословение есть от Анастасия (митрополит Татарстанский (1988–2015) — прим. ред.). Но, если я сейчас открою там иконописную школу, это будет буря в стакане. Не все это станут приветствовать. У нас был такой случай. К нам пришли какие-то католики 4–5 лет назад и говорят: «У вас место грешное, надо вам замолиться тут. Мы сейчас встанем на колени, и вы здесь встанете. Вы будете молиться вместе с нами, будем замаливать это все». Я говорю: «Женщина, извините, внутри мы не молимся, это нельзя. Давайте на крыльцо выйдем и там уже что-то сделаем». Ну я их вывел и говорю: «Извините, здесь никаких молитв нет, это не религиозный объект». Женщина готова была нас растерзать, была очень агрессивной. Мусульмане к нам часто приходят, говорят: «Абый, давай молельную комнату сделаем, мечеть». Но одну такую запустишь — все, потом…

— Все обидятся, да, другие захотят.

— Все захотят. Самое главное, мы создали уникальную вещь, где все присутствует вместе и ничто ни с чем не воюет. Люди уходят добрые, с улыбкой. Вот самое главное — мир, доброта, любовь.

— А как вы отвечаете тем, кто называет Храм эклектикой, язычеством, смешением всего и вся?

— Это невежество. Я вообще ни с кем не разговариваю. Я стою, набираю мозаику или еще что-то. Сейчас картины Ильдара некоторые буду восстанавливать. Для консерватории напишу картину «Паганини» и подарю им. Потому что жизнь очень быстротечна.

«Когда он [Константин Васильев] сделал выставку в Доме молодежи и шел оттуда домой, его кинули под поезд, и все» Фото: «БИЗНЕС Online»

Тайна смерти Константина Васильева

— У Ильдара остались какие-то работы?

— Да, в подвале лежат, я даже их не разобрал до конца — там куча эскизов! Чтобы их доделать, жизни не хватит! Он очень плодовитый художник был.

— А сами полотна есть где-то?

— Одно есть в музее изобразительных искусств — «Похороны татарского рабочего». Есть также подлинники кое-какие подгоревшие, которые нужно восстанавливать.

— Кстати, Ильдар был знаком с казанским художником Константином Васильевым?

— Они учились на одном курсе в художественном училище имени Фешина. И он жил у нас на сеновале в Казани. Потому что из Васильево ему было далеко ездить.

«Подполковник КГБ всех испугал»: как на самом деле погиб Константин Васильев

— Вы сами знали Константина Васильева? Как относитесь к его творчеству?

— Знал. С уважением отношусь. Во-первых, он немец, это раз, начнем с этого, и репрессированный немец. И посмотрите на его картины, это по работам ощущается. И в целом они гениальные! А когда он сделал выставку в Доме молодежи и шел оттуда домой, его кинули под поезд, и все.

— Вы все-таки считаете, что его убили?

— Да, 100 процентов. Один из известных художников.

— Почему это сделали?

— Вы не вдаетесь в мир художников. А художники очень ревнивые, его просто убрали.

— То есть видели восходящую звезду?

— Он же был бы гениальнейшим художником!

— Да, он и оставил это гениальное наследие.

— Нет, ну это только малая часть работ. А какие у него планы были! Он великий человек.

— Казань родила много талантливых людей, художников в том числе.

— Здесь две культуры, и они как бы между собой соревнуются.

«То, что я задумал, станет уникальным. Будут представлены элементы всех народов Поволжья. Этот пример я подсмотрел в театре-музее Сальвадора Дали в Фигерасе» Фото: Евгений Жура

«То, что я задумал, будет уникально»

— Как мы видим, при вас строительство Храма продолжается. Что еще появилось?

— Я построил огромный татарский зал, сделал в нем купол. Восстановили все купола, которые сгорели, и поставили новые. Мы сделали буддийскую ступу, поменяли всю кровлю. А во время пандемии коронавируса отлили самый большой барабан — мусульманский купол, метров 25 в высоту.

— Он будет для мечети?

— Мечети здесь не будет. А купол — это повторение иерусалимского, как в мечети Аль-Акса (одна из наиболее почитаемых святынь ислама — прим. ред.).

— Если не для мечети купол, тогда для чего?

— Это будет национальная татарская галерея, а также галерея народов Поволжья — чуваши, мордва, марийцы, удмурты, башкиры — все будут представлены там.

— Галерея — то есть там картины будут?

— Не только картины, в целом искусство народов. То, что я задумал, станет уникальным. Будут представлены элементы всех народов Поволжья. Этот пример я подсмотрел в театре-музее Сальвадора Дали в Фигерасе. У него есть залы, в которых запрещено снимать, публиковать. У меня сейчас точно такие же лестницы, еще мне лифт хочется, чтобы люди поднимались и тоже спускались по таким красивым лестницам.

— Сколько всего залов в Храме?

— 23. Первый зал — это древние религии, языческие. Затем идут залы тайных обществ — масоны, теософское общество Елены Блаватской, лютеранство, тамплиеры. Далее идет зал Иисуса, или православный зал, — его Ильдар еще в свое время строил. Зал татарских красавиц, восточный, католический, концертный, зал Будды и Шивы, два мемориальных зала Ильдара Ханова с его картинами. Зал «Краеугольный камень веры» — он полностью сделан иконами, а потолок и низ зеркальные. Исламский зал также есть, детский зал с рисунками и работами, зал художника Владимира Попова, который недавно скончался. Есть еще волшебный коридорчик, с ежиком в тумане, Чебурашкой и Хоттабычем.

Сейчас я делаю зал майя, ацтеков, инков, индийский и иудейский, зал современного и авангардного искусства. Для последнего у меня в мозаике набран Михаил Врубель, буду делать мозаику Джотто ди Бондоне «Поцелуй Иуды» — это гениальное произведение. Будет также зал бахаи (монотеистическая религия, возникшая в Иране в XIX веке, — прим. ред.). У нас есть мастерская по керамике с обжигом, работаем также с гипсом, поэтому все, что внутри, мы сами делаем.

— Какая площадь Храма сейчас?

— Более 3,5 тысячи квадратных метров примерно.

— Штат помощников, работников у вас есть вообще? Вы им платите деньги?

— Один человек — Валентина Антоновна.

— Это кто?

— Это жена моего друга, сидит на ресепшене.

— А рабочие на стройке?

— Конечно, три узбека у меня получают по 4 тысячи рублей в день. Это высокая зарплата.

— Только три узбека, и все?

— По-разному бывает. Иногда из Питера, Екатеринбурга, Москвы художники приезжают. Строители также есть.

— Одновременно сколько человек работают на объекте?

— Когда как, сегодня — 10–12.

— Визуально, когда смотришь на Храм, есть ощущение грандиозной продолжающейся во времени и пространстве стройки, как будто «домик гномика» такой бесконечный, так сказать, расползается. Испанский архитектор великий Антонио Гауди вспоминается, который тоже всю жизнь строил, строил собор Саграда Фамилия в Барселоне, и его все еще достраивают. У Ильдара-абыя был ли некий план этого Храма, сохранились ли чертежи или он как бы по наитию строил?

— Он, как художник, композитор, просто брал и строил формы. И его внутренний мир давал ему возможность все делать правильно.

— То есть чертежей не было?

— Нет.

— И у вас сейчас чертежей нет? По наитию идете?

— Например, я смотрю на картинки Тадж-Махала (мавзолей-мечеть в Индии — прим. ред.), отхожу и думаю: вот здесь в Храме такой купол надо сделать, здесь такой… Думаю, дай еще четыре сделаю!

«Люди приходят одни, а уходят другие — с осознанием того, что все едино. А история человечества насчитывает 100 миллионов лет!» Фото: Сергей Елагин

«Это международный центр духовного единения, объединения людей — так его Ильдар назвал, и это главный посыл»

— В чем глубинный замысел Храма, как вы для себя его определяете?

— «Красота спасет мир», — говорил Достоевский. И Ильдар тоже так говорил. И я должен поднять культуру татарского народа до какого-то определенного момента.

— Именно татарского?

— Да, конечно! Я же татар малай (с тат. яз. — татарский мальчик — прим. ред.).

— На это вам скажут: а как татарская культура связана с Храмом всех религий? Все-таки замысел, наверное, у Ильдара-абыя другой был, универсальный — как вы считаете?

— Много вариантов имелось. У Ильдара были свои идеи… Он хотел то, пятое-десятое, но у него не получилось.

— Как не получилось?!

— Вообще, это древняя история насчет идеи храма. Он еще обсуждал ее в 1974 году со Святославом Рерихом (российский и индийский художник, общественный деятель — прим. ред.). Они пытались строить его в Набережных Челнах, на Камчатке, в Туапсе. Но если бы мы делали его в другом месте, нам бы не дали его построить. Потому что в Татарстане — две культуры, и, когда мы поставили один купол с крестом православным, поставили и полумесяц рядом. Чтобы ни нашим ни вашим.

К нам часто приходят как в молельные комнаты, просят организовать службу. Но мы говорим, что это международный центр духовного единения, объединения людей из искусства и культуры — так его Ильдар назвал, и это главный посыл, мы его придерживаемся.

— Его замысел все-таки сбылся, раз он этот храм начал строить и при нем он обрел свои главные очертания. Неважно, кто достроил, всем миром же достроили, и ваша заслуга, безусловно, огромная в том, что проект состоялся, не погиб, а получил развитие. Получилось же?

— Да.

— Но вы все дальше развиваетесь, строите. К вам и так ходит гигантское количество людей, уже есть чем удивлять. Чего добиваетесь в конечном итоге?

— Люди приходят одни, а уходят другие — с осознанием того, что все едино. А история человечества насчитывает 100 миллионов лет! Нужно, чтобы люди посмотрели назад и вперед. Я, когда сижу на ресепшене, вижу, какие люди уходят от нас.

— И какие?

— Глаза светятся: «Наконец-то мы нашли истину!»

— Вы же идею никакой религии не проповедуете?

— Это религия любви, добра. Люди видят татарских красавиц, иконы. Приходят, стоят на коленях, плачут.

— Вам могут сказать, что это воплощение идеи экуменизма (объединение различных христианских конфессий — прим. ред.).

— Вы знаете, здесь выше.

— Мировые глобалисты, в том числе Ватикан, над этим работают — нивелировать все религии, объединить под одну якобы универсальную…

— Мы не пытаемся их уничтожить, а, наоборот, рассказываем историю религий. А люди, которые хотят объединить религии, преследуют свои цели. Самая главная цель — это власть. А мы же не властная структура, мы не пытаемся затащить куда-то.

— А ваша цель какая, поменять сознание людей или что?

— А не я меняю.

— Может, поменять сознание с помощью вашего проекта?

— Я иногда среди ночи просыпаюсь, у меня бах — звоночек, и я что-то делаю. Или я стою, Ильдар мне говорит: «Ильгиз, Ильгиз!» Я слушаю, вот он стоит сзади, и он мне говорит, напоминает: ага, у меня беда, там беда, я должен быть бдительным. А когда лечу людей, Ильдар за спиной стоит.

— Так вы тоже стали лечить людей?

— Ну я могу.

— Рассказывали, что Ильдар-абый даже Брежнева лечил и Андропова…

— Не только… Как-то комитетчики прилетали в Челны к нему на своем самолете и говорят: «Слушай, кроме тебя, никто…» Ильдар рассказывает: «Прихожу, 40 человек в белых халатах, лежит Ельцин. Беру так его (пауза, щелкает пальцами) — и сбрасываю». А он глаза открывает: «А, Ильдар, это ты! Чего тебе дать?» Он говорит: «Пачку чая». Я говорю: «Ильдар, попросил бы Сретенку — отдал бы Сретенку!» (Смеется.) Понимаете, в чем дело: в нем была застенчивость и скромность. И он никогда не тянул одеяло на себя! Потому что он был великим человеком. Он и с Сергеем Королевым дружил ведь, они в консерватории познакомились. Ильдар там рисовал. Потом он всех космонавтов лечил после полетов.

Любой человек имеет этот талант. Ильдар очень прозорливым был, ясновидящим, для него не было многих тайн.

— То есть это не фантазия, что он лечил людей?

— Нет-нет-нет.

— Но вы опять же с его слов ведь знаете.

— Я же видел этих людей, они приходили к нему. Ванга вот раскручена как явление, а Ильдар старался уходить в тень. Но как он трудно жил, боже мой… У него же была саркома потом, лет в 23, он серьезно занялся йогой и вылечил себя.

— А откуда у него этот дар?

— В три года у него клиническая смерть была. И тогда ему открылись ясновидение и дар лечить. И потом, у него были великие учителя.

— Кто?

— Он же встречался со Святославом Рерихом. В Москве босиком ходил… Потом, он же был очень скрытным и никому ничего не говорил. Жизнь заставила быть таким. Когда вас из института выгоняют или из Дома культуры… Там татары собирались на концерт поэзии, а Ильдар стихи писал шикарные. Приходили какие-то «матросы» и говорили: «Ну татарва тут собралась, понимаешь!»

— А у вас откуда способности лечить проявились? Брат вас этому научил?

— Нет, я же йогой занимаюсь больше 30–40 лет. А если ты занимаешься йогой, у тебя открываются сиддхи: ясновидение, яснослышание и талант целителя. Это независимо от того, хотите вы или нет.

— Когда эта способность лечения у вас открылась?

— Ну мы, йоги, ходим в баню, друг друга массируем…

— В последние годы стали лечить?

— Нет, давно.

«Надо Храм довести до ума, как туристический кластер сделать. Уровня образования у меня хватает, силы пока есть. Я хочу это доделать» Фото: Евгений Жура

«Ильдар в свое время хотел отдать Храм городу»

— У вас есть семья, дети?

— У меня три сына и дочь. Младшему сыну 33 года, живет в Москве. Другой тоже живет в Москве, один в Питере. Дочь Юлия в Казани — она сейчас тащит весь дом. Если бы дочери не было рядом, я бы перед вами не сидел!

— Сколько лет дочери?

— 46, есть дети. Внуки тоже помогают, приходят.

— Художником кто-то стал из младших Хановых?

— Младший, Андрей, окончил Суриковский институт, он художник, преподает в Третьяковской школе талантливых родителей. А сын моей сестры младшей был завкафедрой Строгановки, а сейчас преподает в институте культуры.

— Почему у сыновей русские имена?

— Когда мы с женой развелись, она поменяла им имена на Тимофея и Андрея. А так они были Карим и Раис.

— У вас есть какая-то организация, условно, фонд Ильдара Ханова, благодаря которому храм работает?

— Вокруг нас очень много фондов, штуки 3–4. И все они мошенники. У меня никакого фонда нет.

— Юридически кому храм принадлежит?

— У меня 4/5 долей.

— А одна пятая кому?

— Сестре родной моей, старшей.

— И какие планы у вас, чтобы узаконить это все? Все мы не вечные. Вы не думали создать какой-то попечительский совет, например, чтобы были нормальные соратники, наследники, чтобы ваше дело и Храм не погибли?

— У меня в 75 лет был кризис такой, в который я мог уйти. Я не знаю, сколько мне лет отпущено — 5, 6, 10 лет. Хочу сделать музей братьев Хановых, городу передать ну или как угодно.

Пока я здесь работаю, а когда мы это передадим, допустим, городу, там уже гвоздя не забьешь. Мне иногда говорят: «Возьми денег!» Я говорю: «Возьмешь деньги у государства, и оно будет за тобой следить». Утвердят план, и ты будешь только ругаться с этими людьми, которые тебе скажут: «Вот так было запланировано, иначе делать нельзя», — и у тебя будет совсем по-другому.

— А государство вообще какую-то поддержку оказывает?

— Не мешает (смеется). Самая главная поддержка — не мешает.

— Набережную у вас как-то хотели строить напротив. В силе эти планы?

— Нет, потому что федеральная собственность, и там какую-то насыпь сделали же, а оказалось, что она была незаконной. Кто ее насыпал, непонятно.

— То есть набережной не будет?

— Говорят, что нет пока. Мы не знаем. Моя задача сейчас: за зиму я должен закончить залы ацтеков, майя и к весне  перекрыть большой зал и создать зал народов Поволжья. На этот объем у меня есть ресурс, это я могу сделать. А остальное… грубо говоря, я могу умыть руки и передать городу.

— Что передать городу?

— Ну вот все — весь комплекс.

— Весь Храм?

— Конечно. Ну как? Я с собой его не заберу.

— Можете детям оставить.

— Нет, им это не надо. Они живут земной жизнью. Они же не фанатики. Еще встанет вопрос собственности, это будет очень сложно. Ильдар в свое время хотел отдать Храм городу, подготавливал документы. А когда умер, вопрос стоял о продаже объекта городу. Но никто не взялся за это.

— Но Храм сейчас уже в другом совсем виде…

— Нет, его надо довести до ума, как туристический кластер сделать. Уровня образования у меня хватает, силы пока есть. Я хочу это доделать. Планы у меня очень хорошие. Представляете, мордовское искусство! Мордовия — это рядом, а мы его не знаем. Или марийское, чувашское искусство.

— У вас уже столько сделано, не перебор ли это?

— Перебора не бывает. У нас хорошее пространство, его надо поддерживать. И нужно готовить фундамент под этот памятник. Почему? Потому что это как бы незаконнорожденный пока [ребенок].