Дмитрий Стешин: «Южного русского «перепрошили» в «политического украинца». Это страшный зверь!»

Дмитрий Стешин: «Была выбрана стратегия, что делать ничего не будем и само рассосется. Вот и рассосалось» Фото: CC BY 3.0, commons.wikimedia.org

Черная магия украинской государственности

Дмитрий Стешин — один из самых заслуженных и уважаемых военных корреспондентов России. Долгие годы работая в «Комсомольской правде», он стал глазами и ушами людей, которые, сидя далеко за линией фронта, пытались понять, что такое война.

У Дмитрия свой, особый, взгляд на мистику украинского конфликта. Во взрывах снарядов и стрекоте пулеметных очередей он видит страдания людей. Была ли возможность решить дело миром? Стешин считает, что да, однако президент Украины Владимир Зеленский, по его мнению, пообещал мир только ради того, чтобы избраться президентом.

Стешин считает, что данный военный конфликт — это последствия страшного украинского «нацбилдинга», процесса создания нации, в ходе которого киевский режим решил сплотить кровью восток и запад. Все эти меры привели лишь к тому, что на свет родилось такое явление, как «политический украинец» — человек, говорящий на русском, живущий в Днепропетровске или Харькове, но свято убежденный, что он украинец. Именно эти люди составляют основу ВСУ.

О том, как жить с этими людьми и возможно ли их переубедить, Стешин рассказал «БИЗНЕС Online».

«Общая граница с Украиной у народных республик была 430 километров. В случае удара они бы не продержались. Россия оказалась в такой же сложной ситуации, в которой тогда, в 1990-е годы, была Югославия. Мы свой выбор сделали» (на фото: блокпост ДНР, 2014 год) Фото: By Graham Phillips - CC BY 3.0, commons.wikimedia.org

«Не было никаких предпосылок к тому, чтобы Украина стремилась выполнить условия Минских соглашений»

— Дмитрий, каковы оказались предпосылки для специальной военной операции (СВО)? Что бы вы ответили той группе людей, которая искренне полагает, что все это злая воля конкретного человека?

— Украинская сторона не скрывала, что попытается повторить операцию «Молния» (военная операция войск Хорватии по восстановлению контроля над Западной Славонией в 1995 году. Область входила в состав непризнанной Республики Сербская Краина и находилась под надзором сил ООН. 1–3 мая 1995 года хорватская армия заняла область, преодолев оборону сербов и ликвидировав эксклав. Операция привела к исходу из Западной Славонии большинства сербского населения и массовым жертвам среди мирных жителей — прим. ред.) или операцию «Буря» (совместная военная операция армии Хорватии и 5-го корпуса армии Боснии и Герцеговины, проведенная в августе 1995 года против Сербской Краины. Результатом операции стала победа Хорватии и ликвидация республик Сербская Краина и Западная Босния. По разным оценкам, от 200 тыс. до 250 тыс. сербов были вынуждены бежать, до нескольких тысяч убиты — прим. ред.). Это был эпизод Югославской войны, когда болезненно и кроваво происходил распад этой страны, Хорватия решила ликвидировать Республику Сербская Краина. Консолидированным ударом при активной помощи бундесвера как инструкторов, так и наместников хорваты вынесли Сербскую Краину и зачистили ее. Югославская армия при этом не захотела вмешиваться или не успела подготовиться. Уточню, что время, которое было отпущено Сербской Краине для подготовки к этому удару, было потрачено на внутренние бизнес-разборки, полевые командиры выясняли, кто из них круче. Подобный сценарий Украина пыталась провернуть в Донбассе.

Предпосылок, конечно, набралось очень много. Понятно, что государственное устройство Луганской и Донецкой народных республик, мягко говоря, оставляло желать лучшего, у них имелись объективные внутренние проблемы, в том числе с личным составом народной милиции. Там их называли «пятнадцатитысячниками» — это люди, которые приходили из-за сложной экономической ситуации. Были, конечно, и те, кто, наоборот, имел крайнюю мотивацию воевать. Как правило, такие люди занимали передовые траншеи по данной линии фронта. Я напомню, что общая граница с Украиной у народных республик была 430 километров. Я в те годы, до 24 февраля, туда много раз ездил. Почти все мне говорили (от солдат до офицеров, и командиры, и простые бойцы, и под Луганском, и в промке под Донецком), что их задача в случае консолидированного удара — дождаться российской авиации, а потом уже и подхода федеральной армии на выручку. Время, за которое это должно было произойти, — от 15 до 45 минут, больше держаться не смогут. Но я считаю, что, ожидая помощи России, они и это время не продержались бы. Украинские войска зашли бы в городскую застройку, вцепились бы в Донецк, Горловку, и их оттуда уже было бы крайне непросто выковырять. Собственно, Россия оказалась в такой же сложной ситуации, в которой тогда, в 1990-е годы, оказалась Югославия. Мы свой выбор сделали.

— Примерно в апреле – мае 2021 года уже что-то нехорошее начиналось. Прекрасно помню, как ВСУ начали резко усиливать под Донецком группировку войск. Насколько верны мои предположения, что они уже тогда пытались провернуть вышеназванные планы?

— И в 2021-м было, и в 2020-м то же, что и в 2019 году. В принципе, я могу еще долго отматывать в ту сторону. Наша оборона оказалась пассивной, Россия искренне пыталась соблюдать хотя бы внешние признаки Минских соглашений. Разумеется, мы периодически вели контрбатарейную борьбу, но инициатива находилась полностью на стороне противника, они это назвали тактикой жабьего прыжка. Тогда многие шутили (я в их числе), высчитывали, сколько этих «жабьих прыжков» понадобится до Красной площади. Но на самом деле они просто корректировали свою линию фронта, занимая серые зоны. Вспыхивало много скандалов, мы пытались заставить, как положено, реагировать ОБСЕ, чтобы они фиксировали взятие серых зон, но все это выглядело как игра в карты с шулером. Украина все эти годы 8-летнего безвременья демонстрировала инициативу, показывала наступательный задор, получала по голове, откатывалась, но не оставляла республики в покое. Информация является засекреченной, но на фронтах постоянно были убитые и раненые, практически каждый день. Лично знал многих бойцов, которые погибли в это время. Поэтому я могу ответственно заявить — не было никаких предпосылок к тому, чтобы Украина стремилась выполнить Минские соглашения и отползти прочь из Донбасса за административные границы.

— Почему Украина выбрала путь военного конфликта? Зеленский же перед выборами одним из пунктов назвал установление мира, мол, будут пытаться, а в итоге стал хуже, чем Петр Порошенко…

— Это делалось для того, чтобы его выбрали (смеется). Только для этого был внесен в программу соответствующий пункт. Вопрос метафизический, я отследил его на майдане, до того, как произошел расстрел «небесной сотни». Там вдруг без каких-либо очевидных причин изменились общие настроения в толпе. Тогда я понял самое главное: весь украинский нацбилдинг, то есть попытки собрать нацию буквально на коленке, имеет крайне примитивный базис — это ненависть и русофобия. Вместе с тем можно сказать и то, что фундамент их ненависти очень шаткий и непрочный, но вот уже 9 лет он существует. Конечно, это гособразование непременно рухнет с оглушительным треском и развалится на куски, но пока черная магия работает.

— Я соглашусь, тогда, в январе 2014 года, тоже находился майдане. Первое, что меня безумно удивило, — там были дудаевские полотнища. Сразу подумал: неужели Украина хочет повторить путь дудаевской Чечни?

— В какой-то момент на самом майдане мировоззренческая ситуация переломилась, когда начали завозить автобусами выходцев из Западной Украины в дешевых китайских пуховиках, почти не говорящих по-русски. Сделано это было потому, что слишком много там, на майдане, оказалось русских и русскоязычных киевлян и жителей других областей, но они просто скорректировали вектор в сторону русофобии.

«Люди переходят на ту сторону, которая явно побеждает» Фото: © Виктор Антонюк, РИА «Новости»

«Украинские власти проводили кровавое боевое слаживание частей»

— Но, с другой стороны, смотришь фронтовые сводки: кого поймали, кто в плен сдался. И все это почти восточные области! Харьков, Чернигов, Полтава и очень-очень редко Тернополь или Львов…

— Я это заметил еще во время дебальцевской операции в 2015 году. Так получилось, что я оказался на месте массового выхода из котла украинских военных. Как следствие, все они становились военнопленными. Я поговорил с 20–30 украинскими военными, и меня поразило, что все они были из русскоязычных областей. После этого я для себя сделал вывод, что, возможно, все это сделано для того, чтобы таким образом их повязать кровью. А уже в этом году, в октябре, я понял, что это не случайность, мне это не кажется, это технология…

Я общался с одним из заместителей командира мелитопольского батальона имени Павла Судоплатова, собранным из местных жителей. В тот момент, когда он сказал, что у него пять командировок в АТО, я чуть кофе не подавился. Он оказался сапером и военным инженером по образованию, рассказывал, что они стояли все эти командировки в передовых траншеях возле погранперехода Гуково — это окрестности Мариуполя. Слева от них стоял «Правый сектор»**, а справа — «азовцы»*. А посередине сидели русские мужики, набранные чуть ли не с улицы. И «азовцы»*, и «правосеки»** любили выкатить артиллерию, обложить Тельманово, Коминтерново и другие населенные пункты, а после быстро отойти с позиций. Но «ответка» прилетела по позициям, где сидели наши русские ребята, у них были убитые и раненые. Этот командир, с которым я говорил, твердо считает, что таким образом украинские власти проводили кровавое боевое слаживание частей.

— Очень многие наши националисты, в том числе банда Тесака, поехали воевать за Украину. Как произошло, что, являясь вроде бы русскими, они решили выступать за людей, которые, мягко говоря, русских не любят? Скажем, тот же Сергей Коротких (Малюта) уже мало чем отличается в своей риторике от чеченского боевика образца второй половины 1990-х.

— Они поехали под идею о всеевропейском мифическом арийском белом братстве. Их некий усредненный идеал — это общая Европа без границ, в которой живут только белые люди. Достаточно примитивная теория. Под этим соусом набрали целую кучу людей из Штатов, Латинской Америки, Европы, которые едут воевать за Украину. Вместе с тем были люди с достаточно твердыми националистическими убеждениями, которые моментально выбрали иную сторону. Вместо мифа о белой Европе они спустились на землю и осознали, что почва, язык, общая история и, главное, люди, которые считают себя русскими и которые в Донбассе проживают, им важнее. Но в целом правую тусовку сильно разнесло по сторонам, произошло очень жесткое разделение.

— Вы меня поправьте, но из того, что я знаю, из знаковых людей разве что Женя («Русский Стяг») однозначно пошел за наших. Сейчас его можно заметить в Донбассе, Мариуполе, занимается гуманитаркой, а оставшееся большинство как будто либо туда уехали, либо тут замолчали.

— Категорически с вами не согласен! Вся тусовка «Спутника и Погрома» сейчас на передовой под Донецком, добровольцами пошли, в батальоне «Восток» были правые ребята из Петербурга и Ростова, тоже добровольцы. Лично знаю, парень из Ростова, жесткий правый, образование политологическое, но тоже приехал добровольцем буквально пару месяцев назад. Хотя были и те, кто вообще устранился от конфликта. Иван Миронов, например. Я с ним общался в 2014 году поздней осенью, когда вернулся из Донбасса. Мы встретились и поняли, что вообще друг друга не понимаем, у него совершенно иной взгляд на происходящее там. Дмитрий Демушкин — тоже, с ним общался где-то год назад, он тоже никак не участвует ни на чьей стороне, сохраняет нейтралитет. Такая картина причудливая

— Зайдем с другого фланга. У нас есть коммунисты и левые, они в большинстве своем за Донбасс, либо гуманитаркой занимаются, либо идут добровольцами. Но вместе с тем есть граждане типа Андрея Рудого, который заявил, что от гуманитарки Донбасс не покраснеет, а Константин Семин пошло сказал, что отправка гуманитарки в Донбасс — это солидаризация с буржуазией. Как на этом поле идут дела? 

— Я для себя понял одну несложную мысль: есть коммунисты-большевики, красные, наследники той самой советской идеологии, а есть левачки. Последние — это блевота полупанковская, пришедшая к нам с Запада, она, конечно, от наших сильно отличается. А по организациям там вообще очень странно, у меня хороший друг — Влад Евтушенко, корреспондент первого республиканского канала в ДНР. В свое время он добровольцем пошел в батальон «Восток», получил там вторую группу инвалидности в 2015 году, когда был тяжело ранен в районе Донецкого аэропорта. Он из «Сути времени», по убеждениям себя считает коммунистом, красным, большевиком. А тех же лимоновцев в Донбассе с самого начала конфликта было предостаточно.

— Вы рассказали о заместителе командира батальона имени Судоплатова. Сколько вообще бывших украинских военных переходит на нашу сторону служить?

— Люди переходят на ту сторону, которая явно побеждает. Разные бывают периоды. Я, например, видел сдачу группы бронетехники в Краматорске в 2014 году. Она сдалась вместе с оружием и командирами, и добрая часть людей осталась и воевала вместе с нами, дай бог, еще воюют. Я знаю, что была обнародована попытка создать из украинских военнопленных добровольцев и убедить их воевать на нашей стороне. Кого-то даже зачислили в подразделения корпусов народной милиции, но нельзя сказать, что это массовое явление. Возможно, если начнет ухудшаться ситуация на фронте для Украины, таких добровольцев окажется больше.

«Ситуация может измениться и качнуться в любой момент. Временная пауза» (на фото: военнослужащие укрепляют позиции на Запорожском направлении) Фото: © РИА «Новости»

«Линия фронта заморожена»

— Что конкретно сейчас происходит на фронте? Мы наступаем или украинцы идут в атаку?

— Я думаю, линия фронта заморожена. Где возможно, были построены долговременные укрепления, еще в октябре я видел изрядное количество машин с противотанковыми надолбами, которые шли в Запорожье и дальше, в Херсонскую область, устраивать линию оборону. Чтобы ВСУ не дремали, есть несколько точек обострения, где наши, наконец-то пользуясь своим преимуществом в весе залпа и артиллерии и наличии боеприпасов, перемалывают тот же самый Артемовск. Там огромные потери у ВСУ, скрывать это невозможно, наши их перемалывают. Вместе с тем фронт в целом почему-то напоминает майдан. Там тоже поддерживалась точка напряжения на Институтской улице, летели коктейли Молотова, стояли баррикады, «Беркут» держался. В середине майдана стояла сцена, где плясали гопака, чуть дальше — Киев с белыми сугробами и женщинами в норковых шубках. Сейчас эта ситуация может измениться и качнуться в любой момент. Временная пауза.

— Мы начали спецоперацию лихим кавалерийским наскоком, быстро взяли Херсон, спустя два дня уже наши ребята из десантуры заняли Гостомель. Рамзан Кадыров обещал брать Киев. Вышло очень эффектно и круто. А вдруг оказалось, что мы профукали ситуацию, враг оказался готов драться до упора и, как мы видим, не считаться с потерями. Это наша ошибка или задумка?

— Проблема в том, что при планировании операции был рассмотрен и принят во внимание такой эфемерный фактор, как братская любовь между южными русскими и остальными русскими. И вот он не сработал, хотя мы все прекрасно знали, как «перепрошивали» обычного украинца или южного русского в так называемого политического украинца. Это страшный зверь. Мы встретились с ним многократно, такие люди могут не говорит ни на мове, ни на суржике, но персонифицируют себя как гражданина Украины, который готов пролить за нее свою кровь и сколько угодно чужой крови. Это политической украинец, основа ВСУ. Чистых украинцев, эдаких упертых бандеровцев из западных регионов, там не так много.

«Когда я ехал по Харьковщине, там была оперативная пустота» Фото: © Виктор Антонюк, РИА «Новости»

— Но мобилизацию мы начали только 21 сентября. Почему не раньше, когда уже после отхода из Чернигова было ясно, что СВО приобрела совсем иной характер?

— Потому что мобилизация — это признание того, что все предыдущие планы оказались провальными и ошибочными. А за провальное мероприятие такого масштаба, как СВО, всегда должно последовать наказание, разбор полетов, понижение в должности. Этого не хотели. Люди, которые проводили СВО, к сожалению, не смогли в себе найти настойчивости и упертости еще на момент начала спецоперации, чтобы объяснить, что мы не решим все свои задачи крайне ограниченным контингентом, что мы проводим СВО, которая, по сути своей, больше полицейская операция, чем военная. А мы ее проводим против второго по размеру государства в Европе, которое заточено на тотальную войну. Кто победит при таком раскладе? Никто не сдастся сразу, все же понятно, но никто не хотел признавать эту ошибку, я так понимаю. Поэтому оттягивали, до последнего пытались отбиться силами Б.А.Р.С., добровольцев, контрактников, которые приходили воевать за немалые деньги, но не получалось, для этого нужно было время.

Если посмотреть наш наступательный порыв, последняя крупная победа объективно — это Мариуполь. Дальше были небольшие города: Лисичанск Северодонецк, Красный Лиман. Но удержать их таким количеством силы не могли. Прекрасно помню, как я проезжал в августе из Донецка через Луганск на Валуйки, населенный пункт Белгородской области. Проехал по всем освобожденным территориям Харьковской области на машине. Скажем, вот из того, что я видел: на юге в Херсонщине, под Мариуполем, в Запорожье постоянное движение боевой техники, что-то перебрасывают, везут танки на ремонт или с ремонта. А вот когда я ехал по Харьковщине, там была оперативная пустота, в лучшем случае, когда въезжаешь в городки, на въезде-выезде блокпост стоит, на котором совершенно расслабленные бойцы, даже документы ни разу не проверили, объективно не хватало людей.

— Наше отступление из-под Изюма, Балаклеи и Купянска стало холодным душем для командования?

— Конечно, это было ужасно и неприятно, но та же Россия, если вспомним историю, прошла через череду наступательно-оборонительных боев 1942–1943 годов. Тот же Ржев, Миус-фронт, кстати, в местах, где все это происходило, сейчас в XXI веке, те же самые поля сражений. Я думаю, умные люди не отчаялись. Другое дело как мы оставляли эти территории. Судя по контенту, который предоставил враг, мы не все увезли, что могли, не подорвали, что могли подорвать, да и сам процесс отступления был недостаточно спланирован и недостаточно грамотно проведен.

8 октября 2022 года приказом минобороны РФ был назначен командующим объединенной группировкой войск Сергей Суровикин (слева) Фото: © Пресс-служба Минобороны РФ, РИА «Новости»

«Иногда умнее уйти, чем попасть в котел»

— Ходят разные слухи о том, что украинская сторона на захваченных территориях ведет себя немилосердно по отношению к местному населению. Это правда или миф?

— Они никогда никого не жалели. Мои друзья ополченцы, которые приехали в Донбасс из Харьковской области, Полтавы, Одессы, домой не звонили годами, потому что после каждого звонка родителей в СБУ вели допрашивать. Там очень жестко работало СБУ, все вербовки совершались именно на пограничных переходах через линию фронта. Я был на освобожденных погранпереходах, видел карточки, которые выдали тем, кто должен был прийти в СБУ на допрос. А уже там задержанные, если требовалось, отправлялись в Киев, Харьков, Днепропетровск. Там шла очень жесткая фильтрация, и внутри Украины тоже видели, что происходило. Целый пакет языковых законов был принят против русского языка. Понятно, что ввести-то можно любой пакет законов, но конкретно эти исполнялись четко, людей сажали за их невыполнение или давали штрафы. Украина все эти годы ковала монолит, пыталась достроить свое национальное украинское государство, но мы этому помешали.

— С другой стороны, смотришь все эти видеоролики жителей Восточной Украины, которые бежали от конфликта на Запад, скажем, во Львов или Тернополь, их там, не смущаясь, шпыняют, требуют говорить на «державной мове», всячески подчеркивают, что они люди второго сорта. Не вышло у них монолита единой нации.

— Да, слишком мало времени у них, к счастью, было, но, что смогли, кого смогли зацепить и потянуть к политическому украинству, они сделали. Там все эти годы стояла главная задача украинской государственности — показать, что быть политическим украинцем выгоднее, чем гонимым русским, которого постоянно одергивают за то, что он не на державной мове разговаривает, за то, что он вызывает опасения как потенциальный агент Кремля, что он предатель. Они все это сделали для того, чтобы очистить свой политикум. Ведь так и не зародилась прорусская партия на Украине, да и это в принципе невозможно было. Мне на освобожденных территориях в Мелитополе много об этом рассказывали, тот же Рогов подробно повествовал о своем жизненном безвременье, пока он не был вынужден бежать в Россию. Он говорил о том, как пропадали люди, которые просто организовали военно-историческую реконструкцию на 9 Мая. Им поясняли, что 9 мая уже нет праздника, есть праздник 8 мая — день побежденных, день скорби, теперь его празднуем. Даже за такую малость людей прессовали, избивали, вывозили на лесопосадки. А бывало, люди просто пропадали, это не фигура речи, не пропаганда. В мариупольском аэропорту работала пыточная тюрьма под названием «Библиотека», куда свозили неблагонадежных и тоже с ними работали. Там посадили массу народа с прорусскими взглядами. Надо сказать, это сработало — люди затаились и грех их в этом винить, они выжить хотели.

«Наша группировка висела на одной ленточке снабжения. Если мы вспомним операцию Волховского фронта, где погибла вторая ударная армия, то можно представить, какая нас ждала судьба на той стороне Днепра. Сил и возможности расширить этот мешок у нас просто не было на тот момент» Фото: © Виктор Антонюк, РИА «Новости»

— 8 октября 2022 года приказом минобороны России был назначен командующим объединенной группировкой войск в СВО на Украине Сергей Суровикин. Первое его обращение было сразу тяжелым, он заявил, что могут быть приняты непростые решения по Херсону. Почему нам пришлось оставить этот город?

— Потому что объективно единственная линия снабжения гарнизона этого города шла через Новокаховское водохранилище по дамбе. Эту дамбу обкладывали без остановки. Я жил в Новой Каховке и могу сказать, что за сутки было до 100 прилетов систем типа HIMARS или украинского аналога «Ольха». Там долбили даже по городскому рынку, поэтому он работал только с 7 до 10 часов утра, а после полудня по рынку начинало прилетать. Они знали, что туда приезжают военные, да и чтобы «мирняк» разогнать — тоже. И вот наша группировка висела на одной ленточке снабжения. Если мы вспомним операцию Волховского фронта, где погибла вторая ударная армия, то можно представить, какая нас ждала судьба на той стороне Днепра. Сил и возможности расширить этот мешок у нас просто не было на тот момент.

При этом стоит помнить, что у Украины есть персональный комплекс котлов, ужасная психологическая травма, которую они перенесли в 2014 году, потерпев страшнейший позорный провал, попав в приграничные котлы. Я видел, что там осталось после них, я работал с трофейной группой «Оплот», собирали по котлам технику для восстановления. Так вот, в Киеве очень хотят посадить российскую армию в аналогичный котел, чтобы потом взять внушительную толпу пленных, прогнать их по Киеву. Представляете, как бы это подогрело милитаристские настроения на Украине? Но им не дали такой возможности. Иногда умнее уйти, чем попасть в котел.

— Вернемся на Украину. Странная дикость: я слышал много нехороших слов об украинцах и ВСУ от российских патриотов, но ни разу не видел, чтобы кто-то ел «тортик с хохлами» или «борщ из украинских дивчин», а они, не иронизируя, изготавливают блюда аналогичного толка, только из «крови москальских младенцев». Откуда этот каннибализм?

— Это все та же черная магия, на которой основан их нацбилдинг, им не хватает аргументов, чтобы чувствовать себя нацией. Для того чтобы чувствовать себя единой нацией, у них есть единственная возможность — противопоставить себя. Они как бы в этой игре повышают ставки такими людоедскими визуальными методами. Сам же майдан был спектаклем, все в традициях этого мероприятия: сцена, постоянные забавы и затеи от хороводов до идиотских сражений на баррикадах на Институтской. Все время там что-то пело, плясало, кто-то выступал. Тут можно Ги Дебора вспомнить с его философским трактатом «Общество спектакля», все это дополняет данное понятие. Украина, как русофобский конгломерат самых разных наций, визуально показывает врага, издевается над ним, очень зло высмеивает. У них все четко сработало, инстинктивно придумали или подсказал кто-то. Можно еще вспомнить тутси с расчеловечиванием противника, но это уже слишком избито, чтобы об этом говорить лишний раз.

«У нас тоже периодически были проблемы с боеприпасами, но у нас все зависело от того, что наш военно-промышленный комплекс не вышел на полный оборот» Фото: © Виталий Тимкив, РИА «Новости»

«НАТО за Польшу вписываться не будет»

— Есть мнение, что Украина начала испытывать снарядный голод. Связано это как с повышением номенклатуры различного типа вооружения, грубо говоря, тащат со всех концов Европы, а также с тем, что основные 155-миллиметровые советского производства заканчиваются. Так ли это?

— 152 миллиметра заканчиваются, потому что Украина их не производит. Я сам, можно сказать, провел полевое исследование, его невозможно провести из кабинета. Был на позициях наших минометчиков батальона «Востока» в районе Угледара под Павловкой, а они говорят, что нашу предыдущую позицию размотали из финских 120-миллиметровых минометов Tampella. Это минометы, выпущенные в серию в 1940 году, прошедшие 6 модернизаций. Мины у них весят меньше наших: у нас — 19 килограммов, а у них — 12,9 килограмма. Эти финские минометы привезли на позиции вместе с запасом мин. Просто доставить мины к имеющимся минометам Украина, видимо, не смогла.

К чему я об этом? Подобное я видел во время краеведческой экскурсии в Ленинградской области. Там немцы тоже испытывали дефицит боеприпасов, стаскивали на стабильные позиционные фронты все, что нагребли по европейским арсеналам. И вот у станции Погостье, где наши войска Ленинградского фронта безуспешно штурмовали позиции врага, я видел траншею, где на бруствере лежало 6 пулеметов системы Гочкинса образца 1914 года, и вся траншея была завалена гильзами от патрона Лебеля. Так вот, немцы бросили эти пулеметы, так как к ним закончились патроны, и они стали фактически бесполезны. Вызвано это тем, что они испытывали огромную нехватку стандартизированного общевойскового снаряжения. Так вот, современный киевский режим повторяет ту же самую историю. Вместе с тем у нас тоже периодически были проблемы с боеприпасами, но у нас все зависело от того, что наш военно-промышленный комплекс не вышел на полный оборот. На текущий момент, я думаю, там уже все в порядке, и заводы работают так, как требуется согласно поставленным задачам военного времени. Украина же побирается по всему миру, собирая боеприпасы и оружие где только можно.

— Я читал, что Зеленский якобы ведет переговоры о том, чтобы строить военные заводы на территории сопредельных стран — Польши, Румынии, иных стран НАТО. Почему — понятно, на Украине эти заводы долго не простоят. Как далеко они продвинулись в этом вопросе?

— У меня ощущение, что это был зондаж политического мнения. Меня насторожил тот факт, что невозможно оружейные заводы и заводы, выпускающие боеприпасы, построить в столь сжатый срок и быстро вывести производство на какие-то достаточно серьезные объемы. Возможен такой момент: Украина пытается таким образом, через эти заводы, легализовать западные поставки. Но тут возникает вопрос инстинкта самосохранения у младоевропейцев, потому что они прекрасно понимают, что у России может ошибиться ракета «Калибр» и случайно залететь на этот завод. И никакой НАТО за Польшу вписываться не будет, потому что если член альянса без благословения совета вдруг вступил в военный конфликт, то пусть разруливает его сам.

— Если я правильно помню 5-й пункт договора НАТО, то он всего лишь дает добро на помощь, но не обязывает ее оказывать.

— Там вряд ли кто-то хочет умирать за Польшу, как и за Украину, кстати.

— На территории России (ранее РСФСР) находились основные склады по вооружению. Насколько у нас большие запасы?

— Это секретная информация. Даже если бы знал, то не сказал бы, но я и так не знаю.

— Осенью случился странный медийный скандал вокруг генерала Александра Лапина, которого Рамзан Кадыров и Евгений Пригожин неожиданно сильно обругали. Что это было?

— Я в этот срач не полез, хотя с Лапиным я сидел на высоте под городом Сальма в сирийской провинции Латакия. Могу свидетельствовать, что этот человек имеет неоспоримое личное мужество и смелость притащить на позиции сирийских генералов, которые за всю жизнь на фронте ни разу не находились. Но я в этом скандале не участвовал и сейчас участвовать не буду.

«Вооруженный конфликт ускоряет научно-технический прогресс, сейчас мы это и наблюдаем» Фото: © Виктор Антонюк, РИА «Новости»

«Пиши: «Убили тысячу фашистов». Чего их, гадов, жалеть?»

— Тогда давайте к делам мирским. У нас есть то, что называется «артемовской мясорубкой». Ходят страшные цифры, что, дескать, украинская сторона теряет до 800 человек в сутки. Это правда? Что там на самом деле?

— Мне кажется, 800 человек — это очень-очень много, совершенно колоссальная цифра, которую бы почувствовало украинское общество. Мне кажется, тут как в старом анекдоте: «Пиши: „Убили тысячу фашистов“. Чего их, гадов, жалеть?» Но очевидно, что там их перемалывают, и есть ощущение, что украинский социум готовят к тому, что Артемовск и прилегающие города — Соледар и Константиновку — нужно будет оставить.

Константиновка, кстати, это начало Славянско-Краматорской агломерации. Если мы ее освободим, то это будет сакральная точка военного конфликта, поскольку все это началось в Славянске. По сути, уже вся ДНР будет освобождена. И самый главный момент: мы получим доступ к воде, потому что насосные станции, которые должны питать Донецк, расположены под Славянском и были отключены украинской стороной сразу после начала СВО, буквально через пару дней. А это реально серьезно. За лето поняли, что Донецк невозможно снабжать водой, устроив альтернативные водоводы, скважины и завозя воду в цистернах. И вот уже не раз и не два говорилось украинскими политиками и военными, что Краматорск — очень удобное место для обороны, там действительно есть вокзал, аэропорт. Краматорск станет твердыней, о которую разобьются мокшано-кацапские орды. Так что вполне можно ждать, что в течение пары недель Артемовск и прилегающие к нему поселки будут освобождены.

— Донбасский укрепрайон залить сталью и бетоном. Мне рассказывали, что в Марьинке заходишь в дом, спускаешься в подвал и там подземный тоннель в дом напротив. Целая сеть бункеров. С другой стороны, мы уже 9 месяцев долбим по тому месту. Насколько сильно мы поломали эту систему укреплений?

— Могу сказать, что они строили их все эти годы, готовились не только под Марьинкой, а по всей линии фронта. Под тем же Мариуполем была просто линия Мажино, с бетонными дотами и линиями из зубов дракона. Другое дело, что они за это не стали цепляться и сразу отошли в город, а в Марьинке держатся. Там, по большому счету, всего одна причина, почему они держатся: если их оттуда отбросить, то потеряют возможность контролировать Донецк артиллерийским огнем, а для них это очень важно. .

— Для чего? В чем военная хитрость?

— Военной хитрости никакой. Никакого военного значения эти обстрелы не имеют, но психологически — да. Тем более сейчас, после того как Донбасс стал российским. Получается, что обстреливают российской город и убивают российских граждан. Это им приятно.

— Урсула фон дер Ляйен заявила, что погибли уже более 100 тысяч украинских военных. Киев попытался обидеться на разглашение этой информации, но ему вежливо сказали, что им все равно. Вместе с тем наше военное ведомство называет порядка 135 тысяч. В любом случае это очень большие цифры. Почему украинское общество безболезненно относится к этим потерям?

— У каждого общества есть свой порог потерь, который можно снизить серьезной пропагандой. Включается мультипликационный эффект. Когда погибли близкие человека, его друзья, родственники, знакомые через рукопожатие, то вовсе не факт, что он паникует и будет просить пощады и так далее. Пока это работает на Украине. Но, пока есть бытовой фон, жизнь на Украине более или менее приемлема, своим цивилизационным нормам соответствует. Когда этот момент будет убран, возможно, у них поменяются взгляды, но тогда у людей должны поменяться взгляды на сам братоубийственный конфликт и отношение к происходящему. Не нужно искать новых виновных или перекладывать вину с самих себя на других. Ведь не мы же выбирали сначала Порошенко, потом — Зеленского, не мы же скидывались на АТО каждый месяц. Пока Украина не пересмотрела свои взгляды на происходящее, вряд ли стоит ожидать послабления текущей ситуации.

— Вы часто бывали в горячих точках с начала нулевых…

— С 2003 года. Я застал самый конец второй чеченской войны.

— Для тех, кто следит за украинским конфликтом с дивана, создается ощущение, что впервые мы видим огромное количество малых и сверхмалых беспилотников. Это ощущение верное?

— Не стесняясь скажу, что горжусь тем, что лично знаю Сашу Пушина, оператора телеканала «Россия». На моей памяти Саша одним из первых начал снимать военное столкновение с квадрокоптера. Помню, мы с ним выезжали на атаку танков и украинской пехоты на старый терминал аэропорта, сразу же съездили в штаб, который находился в девятиэтажке. Тогда были еще живые Гиви и Моторола (Михаил Толстых («Гиви») и Арсен Павлов («Моторола/Мотор») — полевые командиры народного ополчения Донбасса в 2014–2017 годах — прим. ред.). С «Мотором» как раз выехали запускать коптер, моментально показали съемку, артиллеристы приняли решение, куда открывать огонь минометной батарее, чтобы отсечь пехоту от танков. В итоге штурм вышел кровавым, были у нас и раненые, и убитые. Но я увидел собственными глазами первое военное применение беспилотника в конце сентября 2014 года. Потом быстро сообразили, что это идеальная вещь для целеуказания, для работы артиллерии, и никто не представляет, как можно артой работать без связки с БПЛА. Товарищ рассказывал, что к нему прислали корректировщика с биноклем и компасом. И что он будет наблюдать, спрашивается? Конечно, неприятная история, не все поняли до конца, что происходит.

— Если уже в 2014 году было понятно, то почему ни мы, ни США массово не начали поставлять в армию БПЛА? Это же, можно сказать, даже не техника, а расходники…

— У нас были беспилотники. В Сирии я видел, как в 2015 году пролетали, очень интересное зрелище, какие-то были разработки. Например, батальон «Восток» по воле его командира, если не ошибаюсь в 2016 или 2017 году, создал при батальоне беспилотное подразделение, нашел людей, которые горели беспилотной авиацией, выделил цех, 3D-принтеры, станки. Я у них бывал не раз, там, как в авиамодельном кружке. Именно такие беспилотники сделали первые карты украинских позиций на промке, еще где-то, постепенно это все внедрялось. Но вооруженный конфликт ускоряет научно-технический прогресс, сейчас мы это и наблюдаем.

— Чему СВО нас научила?

— Как обычно, всегда все военные готовятся к прошлой войне, которую они пережили. А сейчас война совершенно другая. Война XXI века — это не война покрашенных поребриков и одноцветных правильно заправленных одеял. Сейчас совершенно другие требования к высшему офицерскому составу, да и к младшему — тоже. Офицер хотя бы должен уметь пользоваться артиллерийскими программами и теми же самыми БПЛА. Но то, что формат войны артиллерийский, было понятно за 8 лет противостояния в Донбассе, когда 90 процентов и более травм были связаны с ранениями, полученными в результате обстрелов артиллерией, никак не пулевыми.

— Как вы считаете, можно ли было решить все миром?

— Да. Можно было поставить барьер на пути 5 миллионов украинских гастарбайтеров. Не стесняясь сообщить им, что мы не против них, но, так как у них есть неприятный русофобский режим, который нас не устраивает, пусть возвращаются домой и как-то решат эту проблему. А как решат — мы ждем с распростертыми объятиями. Это должны были первые лица страны объяснить. Нужно было прекратить газовый шантаж, просто отключить Украину от любых энергоносителей. Было множество шансов, чтобы создать на Украине даже партизанские отряды сопротивления. Только не пишущих в интернете, а реально занимающихся диверсионной работой. Сочувствующих хватило бы, как и людей, готовых положить на это свою жизнь. Но выбрали стратегию такую, что делать ничего не станем и само рассосется. Вот и рассосалось.