Гусман Минлебаев: «Татарстан из-за агрономической и экологической неграмотности чиновников и ученых влез в несколько ловушек»

— Гусман Валеевич, у вас необычная бизнес-модель — вы выращиваете лес...

— Да, я выращиваю ценные краснокнижные деревья под сортовое семеноводство, сеянцы и саженцы. Это и ореховые культуры, и многие иные ценные виды. Сейчас растет порядка 17 видов. И испытывается еще порядка 15 новых видов. Чтобы вы не подумали, что это просто, скажу, что у меня ушло 6 - 8 лет только на то, чтобы выбрать подходящие питомники за рубежом, откуда семена дают лучшие результаты в нашем климате и на наших почвах.

Например, у меня единственная в Среднем Поволжье рощица лекарственных деревьев Ginkgo Biloba. Близлежащие государственные дендрарии мои саженцы берут для своих коллекций тех краснокнижных видов, которые они не смогли вырастить сами.

— Что вами движет? Хотите засадить всю планету лесами или что-то иное?

— Я восстанавливаю плодородие земель. Для этого специально ищу «убитые» земли, на которых предыдущие пользователи, то есть колхозы с совхозами, уничтожили более чем наполовину почвенное плодородие, где сильно повреждена поверхность, например, появились овраги. На самом деле таких земель более половины от всех угодий в Татарстане. Овраги у нас «создаются» со скоростью более 1 тысячи гектар в год. Это все стало результатом хищнического использования земли. Это официальный термин. Вот эти «убитые» земли я оформляю под фермерство. И еще. У государства есть обязанность сохранять исчезающие и редкие виды растений для потомков. Эту обязанность государства, по сути, выполняю я.

Результатом моей деятельности будет не только восстановление земель, но и, например, родников, которых погибло за последние полвека более 30 процентов. Также там, где растут мои леса, создается уникальная рекреационная зона для проживания.

— А зачем выращиваете именно новые виды деревьев?

— Нужно сажать виды деревьев, которые заменят те же привычные нам сосны. Они погибнут через 20 - 30 лет из-за происходящих на планете климатических изменений. Я вижу, что происходит с лесами, верю прогнозам специалистов и специальной литературе. Нужно успеть посадить новые деревья сейчас, потому что лес не редиска, за две недели не вырастет. Вообще, у кого есть глаза, кто способен что-то увидеть, тот знает, что ели уже начали гибнуть и березы становятся суховершинными. Но сначала исчезнут именно местные хвойные виды.

Чтобы не допустить исчезновения лесов, необходимо внедрять в нашу зону новые древесные виды. Какие именно? Для этого я занимаюсь научной деятельностью: интродукцией ценнейших редких исчезающих древесных видов в питомнике-арборетуме и сортовым семеноводством этих новых видов. Я на десяток лет уже обогнал нашу лесную науку, которая продолжает считать кубометры с нынешних обреченных лесов.

Я доказал, что новые редкие ценные исчезающие виды смогут расти в Среднем Поволжье. Но это лишь «десерт». А основная мысль — оазис этих деревьев создает здоровую среду для жизни. Выращивая их, люди могут жить в достатке, получая от новых пород и продовольственные продукты, и лекарственное сырье, и ценную древесину. Древесина эта, кстати, на порядок дороже той, что нынче получают и выращивают наши лесники в федеральном лесном фонде.

— Вы выращиваете не только редкие, но и краснокнижные растения. Почему именно их?

— Один из ключевых моментов в том, почему виды стали исчезающими? Потому что они очень ценны для человека! Отмечу, что на моей земле проводили экспертизы и со стороны минэкологии РТ, и со стороны сертифицированных экспертов-экологов, которых нет в минэкологии. Они написали, что в Среднем Поволжье на моей земле создана уникальная коллекция ценных и исчезающих видов, которые в будущем будут способны обеспечить семенами все Среднее Поволжье и создавать намного более ценные леса, чем местные, и более устойчивые к условиям изменяющегося климата. Ко мне обращалось минприроды России, что они готовы приобрести лес-дендрарий, что создается мною в РТ.

ЧЕРНАЯ БЫЛЬ...

— Все-таки почему решили заняться именно выращиваением лесов?

— Одной из причин можно назвать Чернобыльскую катастрофу. Моим последним местом работы была загоризонтная радиолокационная станция (ЗГРЛС), которая находилась в военном городке Чернобыль-2 возле города Припять. Такая ЗГРЛС способна видеть старты баллистических ракет США с противоположной стороны земного шара через Северный полюс. То есть «заглядывать» за горизонт, на что неспособны обычные радиолокационные станции. Система называлась «Дуга-1». Сейчас это уже не секрет, а тогда...

В момент взрыва на Чернобыльской АЭС я находился на ЗГРЛС, в военном городке Чернобыль-2 (в/ч 74939), и попал в 10-километровую зону поражения. Но тогда я ничего не почувствовал. Ухудшение состояния здоровья произошло уже позже, когда я с семьей вернулся из Чернобыля-2 в Николаев, где находилось наше закрытое предприятие. Там даже не знали нашу судьбу — не было никакой связи. В итоге мой диагноз с мая 1986 года — «лучевая болезнь», или «неуточненные эффекты излучения» (T66) и «воздействие ионизирующего излучения» (W88). В результате я стал инвалидом. Чтобы жить, мне нужно было принимать лекарственные препараты, которые пришлось выращивать самому, причем делать это под пологом леса. Так растет женьшень, например.

— А как попали в Китай?

— Лечился в Москве, в рентгено-радиологическом институте. После обеда отпускали погулять. Как раз в это время боевики начали показывать с каратэ, Брюсом Ли и прочее. Ждали начала сеанса, позади меня стояли китайцы. Из речи мне было понятно только два слова: КАМАЗ и Челны. Спрашиваю, какие у вас проблемы в Челнах с «КАМАЗами»? А мои однокашники по КАИ уже тогда «доросли» до уровня замов и начальников цехов. Китайцы говорят: «Слишком долго торговались, и нам отказали». Тогда, в конце 80-х, за челнинскими грузовиками была очередь. Предложил: «Помогу восстановить договор, а вы меня возьмете на лечение в Китай» — и те согласились.

Лечился в институте народной медицины в Харбине. Слушали пульс, взяли анализы — и за пару дней выдали диагнозы, на которые в клиниках СССР уходили месяцы. По дню рождения говорили, например, что «сегодня тебя вообще нельзя лечить иглотерапией». В другой раз определяли, что можно лечить только до обеда.

— Вы считаете, что лечение было эффективно?

— Эффективно. Первый раз я там был почти три месяца. Очищали меня, выводили те наши лекарства, которыми были почки и печень забиты.

— Вы лечились и в Германии. Туда как попали?

— Туда попал уже, став фермером. Надо было увидеть все воочию и понять. У нас в России же были лишь одни слова, а там уже был многовековой опыт.

«После болезни, я понял, какую роль в жизни человека играет то, где он живет, чем дышит и чем он питается»

— Как я понимаю, именно авария на Чернобыле сильно повлияла на смену рода деятельности?

— Три года я лежал в больницах. Знал, что стал инвалидом. Вот и думал, чем мне заняться и в первую очередь как выжить. В Китае и в Германии рекомендовали жить не в городе, правильно лечиться и питаться. Например, выращивать лекарственные растения. Но такие растения могут расти только под пологом леса. Мне также сказали есть мясо дичи: там есть омега-3, а в мясе домашних животных и тем более в магазинных есть только ее следы. А дичь где водится? В лесу. Вот так и пошла работать мысль-идея о роде деятельности. По соседству с больницей РКБ в Казани была библиотека сельхозинститута. Я туда ходил и читал книги о фермерстве. Постепенно продумал, как начать дело по созданию частного леса, что для этого нужно. А уже потом оказалось, что эти наработки нужны не только мне, но и обществу в целом.

«НЕУЖЕЛИ ТАТАРСТАНУ НЕ НУЖЕН СВОЙ ОРЕХ»

— Помните первый свой участок?

— Конечно, помню. Помню, как глава Пестречинского района Флюн Хабибуллин со словами «народ кормить надо» отнял его. Как я выиграл суд против этого недалекого главы, как Верховный суд РТ удовлетворил апелляцию главы. Как райсуд, несмотря на все экспертизы в прямом смысле удовлетворил и телефонное право главы. Теперь эта территория из-за того, что была заброшена, заросла деревьями и отошла федералам, так как не использовалась после меня... Получилось как всегда в результате жлобства — ущерб и фермерству, и экологии в угоду амбициям недалекого начальства.

А ведь там у меня на тот момент уже росли женьшень и иные ценнейшие древесные виды. Об этом даже документальный фильм был снят. Я все оттуда постепенно вывез — Татарстан проиграл.

— Есть у вас собственные разработки?

— Да, есть. Я вывел сорт грецкого ореха, который может расти и плодоносить в нашей зоне. Его плоды уже соответствуют ГОСТу на пищевой продукт. На это у меня ушло 23 года. Неужели грецкий орех не нужен Татарстану как пищевой продукт в условиях изменяющегося климата? Дерево к тому же является широколиственным.

— А какое из ваших растений имеет наибольший потенциал при выращивании в промышленных масштабах?

— Ореховые культуры — продовольственные виды.

— Какое самое дорогое в финансовом отношении растение выращиваете?

— Женьшень и орехи, наверное. Это краснокнижные растения. Сейчас осваиваю растение из того же семейства, что и женьшень. Это диморфант, или белый орех. У него и кора, и листья, и древесина имеют свойства женьшеня. Веду с ним опыты.

— А сколько у вас всего гектаров?

— Сейчас более 600 гектаров и не только в Татарстане.

— То есть можно сказать, что вы владелец полноценного леса?

— Формальное определение леса есть только у военных, у которых лес начинается с 200 гектаров. То, что уже можно сказать про меня точно, это владелец дендрария.

«ПОРОГ ВХОДА — 2 ТЫСЯЧИ РУБЛЕЙ»

— Сколько стоит вырастить собственный лес?

— У меня начиная с закупки сертифицированных семян от лучших деревьев-семенников с фитосанитарными сертификатами из-за рубежа, их сева в питомничек и пересадки на земли поместья со всеми-всеми затратами уходит от 2 тысяч до 8 тысяч рублей на 1 гектар.

— Сколько зарабатываете?

— Скажу так. Прибыль сегодня начинается уже в питомничке — за саженцами приезжают за 2 тысячи километров, никому не хочется болеть онкологией. Многие хотят даже в качестве профилактики от онкологии беречься. Сахарный диабет никого не щадит. А там, где растут мои виды деревьев, даже воздух чист от золотистого стафилококка и ки­шечной палочки.

В основном за саженцами приезжают люди после посещения моих семинаров. Они готовы и имеют намерения создать в своих регионах лесные поместья — оазисы и для проживания, и для получения «спокойных» доходов.

Основная часть растений пересаживается на основные участки, а оставшаяся часть саженцев реализуется — мне же землю надо осваивать. Приезжают оптовики из Москвы, но я им отказываю в продаже.

— Какой у вас оборот в месяц?

— Отвечу так. За один сезон с питомничка площадью в 4 сотки получаю такое количество саженцев, которые стоят порядка 1 миллиона рублей. В Москве такая партия стоит порядка 5 - 7 миллионов рублей.

— Если брать в общем, то насколько рентабельно выращивать краснокнижный лес?

— А какова рентабельность быть здоровым? Такой вопрос уместно задать директору цветочного магазина. Дерево под древесину идет в возрасте от 80 до 120 лет, а у меня есть рентабельность уже через месяц после сева семян — после первой реализации саженцев.

— Кроме вас, есть еще в Татарстане люди, которые занимаются такой же деятельностью как бизнесом?

— Я был первым в этом деле. Прямо по Шаймиеву: «Без булдырабыз!» Теперь появились последователи. Сначала я учился и сейчас учусь, потом пошли результаты, которых не было ни в лесной науке, ни у лесников, поэтому стал ездить на научные конференции по лесным делам. Там сначала притихли, затем стали приглашать. Мои статьи в сборниках конференций появились в интернете. Эти статьи прочли креативные граждане и в регионах России, и в Казахстане, в Украине, и в Крыму. Понравилась и юридическая обоснованность, и результаты, стали приглашать проводить передачу опыта и знаний. Стал ездить — не хочу быть единственным честным земле-лесовладельцем. Я ведь и по Корану обязан учить людей и делиться опытом.

— Сколько подобная деятельность занимает времени?

— Чтобы вручную мне с супругой посадить 10 - 15 гектаров саженцев, достаточно две недели. Работаем по выходным по четыре-пять часов без фанатизма. Одному далеко и в безлюдные места выезжать врачи запрещают. И такая работа удобна — с каждым годом становлюсь все старше, то количества работы остается все меньше и меньше. Так и происходит. Занимаю насаждениями площадь, согласно инструкциям, не менее 10 процентов, потом деревья подрастают, начинается самосев.

— Каким вы видите идеал сельхозугодий?

— Мой идеал — это агролесоводство на территории своего оазиса. Чтобы его создать, необходимо создать экосистему на территории минимум 160 - 170 гектаров. К этой цифре я пришел исходя из своих расчетов в 90-е годы, сейчас появляются расчеты, которые также дают такие цифры. Да и для вхождения в Киотский проект это минимально необходимая площадь. На мой взгляд, в мире, где экология постепенно сходит на нет, это один из доступных людям путей жить в экологически безопасном месте.

К тому же по закону при наличии определенной площади с хорошей и достаточной кормовой базой можно иметь частное охотничье хозяйство.

«ТАТАРСТАН ПОПАЛ В ЛОВУШКУ»

— Наша республика декларирует, что является успешным аграрным регионом и хочет увеличить лесистость территории. Вы, как нестандартно действующий в агролесоводстве фермер, как оцениваете ситуацию?

— Татарстан из-за правовой, агрономической и экологической неграмотности чиновников и ученых влез в несколько ловушек.

Есть чрезмерное «увлечение» сельским хозяйством. На производство 1 тонны зерна уходит 1 тысяча тонн влаги осадков! И каждый новый высокоурожайный сорт означает создание более мощного водяного насоса, выкачивающего воду из почвы, причем с большей глубины. Площади пашни и валовый сбор зерна высокой урожайности стали таковы, что вся вода осадков потребляется зерном, в подземные горизонты осадки не поступают! Как результат за последние 50 лет уничтожено более трети всех родников и ручьев, обмелели малые реки. Мелеют и большие, плюс снижается уровень грунтовых вод. Теперь нужны опять иные сорта-насосы с более длинными, глубокими корнями и так далее до бесконечности. Такое «увлечение» и привело к уничтожению почвенного плодородия более чем на 50 процентов.

Во-вторых, весной и летом земля на полях теплее воды осадков, поэтому осадки не впитываются в почву, а испаряются и скатываются. Так нашим внукам одни лишь овраги останутся! При этом в лесу почва, напротив, холоднее осадков, поэтому и вода вся впитывается. Поэтому еще в лесах родники и сохранились.

— Насколько реальная земля отличается от того, что написано в документах?

— Гигантский вред территориям и почве нанес, наносит и будет наносить в нашей пересеченной местности Росреестр по РТ! Который все территории чешет одной гребенкой — для максимального налогообложения считает все земли максимально прекрасными для производства зерна. По-русски, он занимается приписками. С 1973 года сначала «Татземпредприятие», а ныне ОАО регистрационно-кадастровый центр «Земля» не учитывали, не считали овражно-балочные земли, следовательно, отсутствует борьба с распространением оврагов.

Так со всех сторон и гробим еще нормальные сельхозугодья, делая их малоплодородными, иссушенными землями, изрезанными оврагами.

— Насколько кадастровая стоимость земли соответствует реальной?

— Кадастровая цена земли примерно на 99 процентов площадей каждого района необоснованно завышена в цене, причем местами чуть ли не в 10 раз!

— Приведите конкретный пример работы Росреестра?

— По документам у меня больше 400 гектаров сельхозугодий, а по факту всего 17 - 20 гектаров. Сейчас воюю с Росреестром по РТ и с минземимуществом РТ, потому что они не хотят в порядок приводить кадастровую документацию. Поэтому и меннониты убежали.

А доказательств раздолбайства со стороны госструктур — море. Добыл фотопланшеты от 1971 и добился за 4 года упрашиваний РКЦ инструментальных замеров свежих координат вершин оврагов. В итоге выяснилось, что овраги на моей земле росли со средней скоростью свыше 2 метров в год.

Расчеты, которые спецы РКЦ «Земля» не смогли оспорить, но которые есть в любом справочнике агронома, показывают, что хищническим использованием территории одному моему участку нанесен ущерб на сумму порядка 84 миллионов рублей. У меня есть и образование экономиста сельского хозяйства (Кубанская сельхозакадемия) — там такое учат считать, а у нас — нет. Посмотрите: 10-летний бюджет по федеральной программе восстановления плодородия России составляет всего 46 миллионов рублей! То есть всего федерального бюджета, рассчитанного на 10 лет, по этой программе не хватит и на половину данного участка. Остается только одно — лесомелиорация. Чем я и занимаюсь.

— То есть вы хотите исключить свои земли из земель сельхозназначения?

— Я должен это сделать и по закону, и по главному правилу землевладельца: беречь и заботиться о земле, не вести сельхоздеятельность, которая земле обязательно навредит.

— А чиновники вас не поддерживают?

— Доходит до смешного: по поручению Ильдара Халикова чиновники республиканских минприроды и минлесхоза смотрели мой питомник, но не смогли определить ценнейшие древесные виды. Хорошо, что я пригласил спецов из дендрария в Раифе и эксперта биолога-эколога из центра судебной экспертизы минюста России. Только они увидели и назвали то, что я испытал и ращу. Так и стало очевидно, почему у нас леса гибнут и сажают то, что не вырастет, получая за это зарплату.

— А позитивный опыт общения с властями у вас есть?

— На местах мне помог глава Елабужского района, ныне ректор КФУ Ильшат Гафуров, которые поверил мне и предоставил по моей просьбе-заявлению «убитый» земельный участок под Елабугой для его реанимации и рекультивации. Он через три года проконтролировал мою работу, убедился, что я свои обязательства выполняю. Это подчеркнули и все экспертизы, которые проводились на моей земле. Поэтому затем он отдал мне и соседний участок, через овраг, рост которого я теперь могу остановить. Потому что если не весь овраг твой и если не обсаживать его со всех сторон, то он продолжит рост — аксиома. И глава знал и понимал это. Думал об экономической и экологической целесообразности. Не то, что иные руководители разных уровней Татарстана, Марий Эл и Башкорстостана.

Да и как могут меня поддерживать наши чиновники и наука? Ведь они любят словоблудие! Например, везде применяется термин «повышение плодородия». Какое повышение? Плодородие можно лишь восстанавливать! Лишь это и биологически, и юридически корректная формулировка. А раз восстанавливать, то могут возникнуть вопросы: «Значит, ранее было уничтожено? Кем? И почему было уничтожено? Кто не проконтролировал?» И тут крайними становятся чиновники, ученые, прокуратура, главы и правительство региона.

1,5 МИЛЛИАРДА НА ВЕТЕР

— Кроме Гафурова с кем-нибудь еще пытались наладить сотрудничество?

— Во многих районах РТ пытался получить землю под питомник, но не срослось. Выискивая убитые земли, я начинаю показывать действительность. А это уже для региональных и местных чиновников плохо, их начинает жаба душить. Главы хоть и медленно, но становятся адекватными своим обязанностям, но в Татарстане таковых более я не нашел.

Хорошие завязки у меня есть в трех регионах России. По приглашению ездил проводить семинары в Казахстан и на Украину, там также были предложения о предоставлении земли. Крымские татары, когда провел у них семинар по лесному фермерству в октябре 2013, предложили: «Мы тебе, Гусман абый, гектаров 150 найдем, давай тут оставайся, ты нужен людям».

— Вы пользуетесь различными государственными программы поддержки, субсидиями или кредитами?

— Нет, после беспредела в Пестречинском районе помощи не брал.

— Вы критично высказались по отношению к построенному питомнику сосен в Сабах. А как оцениваете деревообрабатывающее производство «Кастамону» в Елабуге?

«В основном за саженцами приезжают люди после посещения моих семинаров. Они готовы и имеют намерения создать в своих регионах лесные поместья — оазисы и для проживания»

— На лесном форуме в августе прошлого года я общался с турками из «Кастамоны», они говорили, что «нас не очень-то устраивает ваше сырье. Оно не очень-то подходит», — это слова турка. И я сразу понял, в чем проблема с нашей и с их стороны. Им нужно плантационное сырье. Дело в том, что за рубежом мелколиственные деревья выращиваются на плантациях, на определенном расстоянии друг от друга. Это нужно для того, чтобы быстро отмирали нижние ветки, пока они еще тонкие. Наверное, замечали на фанере: тут сучок, там сучок. Чем тоньше сучок, тем мягче древесина, тем больше скорость обработки этой древесины, тем легче ее в щепу перемолоть. Чем толще сучок, тем он плотнее, и он ломает зубья турецких машин. В России 47 процентов древесины в сучках сидит, за рубежом — 17 процентов. И лес из «дрянника», выросшего самосевом, «Кастамону» просто не подойдет! А иного нет. А завод, обязанный производить плиты ДСП, простаивать не должен, значит, туда пойдет лес получше, не из «дрянника».

— Что еще беспокоит вас в действиях региональных властей?

— Очень беспокоит намерение правительства Татарстана создать орошение полей. Пока не начат сбор воды осадков с помощью выросших до 20 - 30-летнего возраста новых лесов в водоохранных зонах как минимум на 300 тысяч гектаров, тратить на полив все уменьшающие водные ресурсы нельзя. Это даже не опрометчиво, а преступно — оставим население и домашний и сельскохозяйственный скот без питьевой воды.

Также считаю, что надо по прежним, советским нормам выделить водоохранные зоны из сельхозугодий. По моим расчетам, это площадь порядка 900 тысяч гектаров, сейчас же их сократили до 300 тысяч гектаров. Там должен расти лес.

— А что с саженцами, выращиваемыми в Сабах, не так?

— Я выращиваю именно те виды, которые и население может выращивать с результатом намного лучшим, чем в Сабах, где питомник обошелся бюджету более чем в миллиард рублей. Мой гектар мне обходится от 2 до 8 тысяч рублей, а один гектар минлесхоза бюджету — в 120 тысяч рублей, да еще и не вырастает. Лесники — очень консервативная профессия. Они не видят результат своего труда, потому что до возраста спелости дерево доходит через 80 - 120 лет. Чиновникам это «удобно», они дважды в месяц получают свой оклад плюс премии, глав и губернаторов избирают на сроки несоизмеримо малые по сравнению со сроком спелости дерева.

«УЧИСЬ, ПРАВИЛЬНО ЕШЬ И ЗНАЙ СВОИ ПРАВА»

— Расскажите немного о себе.

— Родился в Казани в 1951 году, родители из селян и фронтовики. После 8-го класса увлекся авиацией. В Казани тогда существовала школа юных космонавтов. Занимался парашютным и планерным спортом. Потом поступил в Высшее военное авиационное летное училище штурманов бомбардировочной авиации в Челябинске. Из армии демобилизовался, поступил и окончил КАИ. Попал работать в военно-промышленный комплекс. Это Радиотехнический институт академии наук СССР в Москве, Институт дальней радиосвязи и другие учреждения. Работал инженером, старшим инженером, начальником объекта. Последнее место работы — войсковая часть 74939 в военном городке Чернобыль-2.

Женат, супруга работает бухгалтером, дети уже взрослые. Пока лечился после эвакуации и участия в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, окончил заочно Казанский финансово-экономический институт, учился в Кубанской сельхозакадемии. Став фермером, столкнулся с тем, что чиновники буквально «мертвые» в земельном и экологическом праве, поэтому заочно окончил юрфак Казанского госуниверситета. Название моей дипломной работы было «Противоправное бездействие прокуратуры при проведении земельной реформы». Меня даже в день защиты диплома завкафедры Завдят Сафин не хотел допускать, не давал «отзыв» (кажется так называется). Сообразил отправить свою дипломную работу на отзыв в Москву, в научно-учебное заведение прокуратуры, откуда пришел отзыв о том, что дипломная работа написана на уровне диссертации, предложили аспирантуру.

— Назовите, пожалуйста, три ваших секрета развития бизнеса, своего дела?

— Мне очень помогло каишное образование. Основной вопрос, решаемый системным аналитиком: «Что будет, если?» Именно поэтому я смог найти выход из таких неординарных задач, которые передо мной поставила судьба.

Второе. Особенно после болезни я понял, какую роль в жизни человека играет то, где он живет, чем дышит и чем он питается. Так, Гиппократ говорил, что нильский хлеб позволяет пехотинцу-воину 6 часов бежать к месту битвы, 6 часов биться, 6 часов хоронить всех павших и потом 6 часов праздновать победу. В хлебе находится 58 - 59 полезных элементов, тогда он полноценный. А у нас на поля вносят три-четыре элемента, то есть в почве уже через пять лет имеем гигантский дисбаланс — практическое отсутствие 54 элементов. Таким неполноценным фуражом мы кормим скотину: их мясо тоже неполноценно. Этим обедненным навозом удобряем поля. А дичь пасется не на полях, а на опушках, в лесу. Почку скушает, травинку, листочек. У нас в лесу-то земля еще полноценная. Поэтому такой мой лес выгоден и как место жительства, и как источник пищи, и как источник доходов.

И третье. Очень важно понять систему, в которой мы живем, в том числе правовую. Я специально пошел на юрфак, чтобы разобраться с нашим советско-российским законодательством, для того чтобы найти возможности растить частный лес.

«Лесники — очень консервативная профессия. Они не видят результат своего труда, потому что до возраста спелости дерево доходит через 80 - 120 лет»