Азат Гайнутдинов, ОНК: «Мне говорили: «Ой, Мусин наверняка в VIP-камере сидел! Был я в этой камере…»

Азат Гайнутдинов: «Положа руку на сердце, скажу честно, я устал и в последние годы ноги уже не идут. Да, мы взяли на себя такую ответственность, как помогать людям. Все это требует достаточно больших энергетических затрат» Фото: Андрей Титов

«Скажу честно, я устал и в последние годы ноги уже не идут»

— Азат Галимзянович, близится к завершению срок полномочий текущего созыва общественной наблюдательной комиссии Татарстана (ОНК РТ), которую вы возглавляете. Планируете ли вы оставаться в ее составе?

— Все верно, в сентябре заканчивается трехлетний срок работы ОНК Республики Татарстан. И для меня, боюсь, это последний созыв.

— Что это значит? Вы уходите? Или это формальность?

— Во-первых, это не формальность. По существующим правилам человек имеет право работать в общественной наблюдательной комиссии три созыва. У меня был первый созыв, во время второго меня выбрали председателем. И получается, что я занимал эту должность без малого уже 9 лет.

В целом я уже более 15 лет работаю с колониями. И знаете, те, кто придумывал эти правила о трех созывах подряд, достаточно мудрые люди. Именно за столько, за три созыва, человек действительно перегорает. Положа руку на сердце, скажу честно, я устал и в последние годы ноги уже не идут. Да, мы взяли на себя такую ответственность, как помогать людям. Это абсолютно неоплачиваемый труд, добровольный, никто нас не заставляет. Вместе с тем все это требует достаточно больших энергетических затрат.

— Понятное дело, работа с людьми сложна сама по себе, а тут еще речь идет о тех, кто оказался в местах не столь отдаленных.

— В колониях можно много кого встретить. Приходят письма, обращаются, звонят родственники с просьбами о помощи. На днях, например, пришло письмо, там один подследственный просится на СВО, но следствие его почему-то не отпускает. Говорит, что писал в прокуратуру, туда-сюда обращался. А мы никакого отношения к следствию не имеем, у нас несколько иной пул вопросов: условия содержания, соблюдение прав человека — вот это наш профиль. Но он пишет, просит, чтобы к нему зашли, помогли как-то. Мы, конечно, обязательно придем, выслушаем его, окажем психологическую поддержку, но решить его проблему никак не сможем. Понимаете? Это все, конечно, эмоционально давит и на нас. А сколько таких встреч было за 9 лет? И ведь люди разные попадаются.

Скажем, весной и осенью — это не стереотип, а наши реалии — начинаются обострения психического характера. Ты заходишь к ним — какие только истории ни приходится выслушивать! Потом выходишь как выжатый лимон. Или, например, уезжаешь в Альметьевск и там целый день находишься в колонии. Выходишь уже под вечер, а тебе еще несколько часов дороги обратно домой. И так день за днем 9 лет подряд.

«В колониях можно много кого встретить. Приходят письма, обращаются, звонят родственники с просьбами о помощи» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Почему вы тогда так много времени посвятили этому делу?

— Я человек верующий, у меня к этому свой подход. Помогать людям, приносить какую-то пользу обществу — это и есть часть моей веры. Я поэтому не жалуюсь, наоборот, благодарен Всевышнему. И даже нарадоваться не могу, что все так произошло.

— Свой уход с Москвой согласовывали? Республиканская ОНК входит в федеральную структуру?

— Они знают, что у меня заканчивается третий созыв и что я уже подготовил человека вместо себя. Руководитель ОНК в Москве Александр Воронцов погружен во все вопросы, как никто другой в стране. Мы тут о Татарстане говорим, о том, чтобы в Альметьевск съездить, а человек уже всю Россию объездил, все исправительные колонии. Регулярно встречается с общественниками. С приходом Воронцова, конечно, институт ОНК вышел на совершенно новый уровень.

— Татарстанское отделение тоже всегда было на хорошем счету…

— Я хвалиться не хочу, конечно. Но просто так сошлись звезды. Наша команда уже много лет занимается вопросами ресоциализации осужденных, их трудоустройства. Александр Васильевич тоже всегда говорит, что ОНК — это не только про контроль, мы должны быть своего рода еще и психологами, помогать людям, оказывать гуманитарную помощь, заниматься вопросами пробации. Когда происходит такая коллаборация, когда в одном объединяются все направления, получается совершенно иной эффект.

«Наша команда уже много лет занимается вопросами ресоциализации осужденных, их трудоустройства» Фото предоставлено пресс-службой УФСИН РФ по РТ

«Колонии и изоляторы — это не детские лагеря или дома отдыха, бывают и ЧП…»

— Кто сегодня входит в вашу команду, в состав ОНК?

— Например, есть, точнее был в прошлых созывах, Альберт Зарипов — один из моих учителей, тоже опыта у него набирался. Есть Александр Дмитриев. Оба занимаются ресоциализацией алконаркозависимых. Они в двух колониях на выигранные гранты совместно с Сарией Харисовной (Сабурской, уполномоченной по правам человека в РТ — прим. ред.) открыли отряды для зависимых от пагубных привычек.

Потом у нас в команде появилась Гулия Гумаровна [Балафендиева] — это общественный помощник Сарии Харисовны, она у нас занимается в ОНК мигрантами, профессиональный юрист. Также есть в нашей команде отец Евгений (Гаврилкин, председатель отдела по тюремному служению Казанской епархии РПЦ — прим. ред.). Очень классный, он в теме, тоже много работает: регулярно заходит в колонии, встречается с осужденными, выслушивает каждого, не ленится, не брезгует. Русская православная церковь в целом очень мощно работает в данном направлении. Нельзя не отметить в этом смысле и легендарного Ильдара-абыя, как я к нему обращаюсь, нашего Ильдара хазрата Баязитова. Он собой закрывает все вопросы по мусульманам.

Дальше у нас есть в команде еще один замечательный человек, он из союза общественных деятелей, спортсмен, Александр Даренков. Мы же сами с Ильнуром Амерхайдеровичем [Сатдиновым] работаем больше как психологи, где можем — всячески поддерживаем. В ОНК обязательно должны быть легкие на подъем люди, которые в любое время по звонку могут выехать на место как скорая помощь.

— И днем и ночью?

— Ну у нас были случаи, когда мы до пяти утра находились в колонии, когда какие-то происшествия случались.

Исправительные колонии и следственные изоляторы — это «не детские лагеря или дома отдыха», бывают и чрезвычайные происшествия, конфликты между осужденными, в том числе и сотрудниками. На такие серьезные происшествия я и члены ОНК не раз выезжали в места лишения свободы. Бывало, до утра приходилось оставаться с сотрудниками УФСИН, чтобы разрядить те или иные ситуации, стабилизировать оперативную обстановку, так сказать. У сотрудников ведомства все равно свое видение в решении каких-то вопросов, у членов ОНК, общественников — свое. Поэтому приходится иногда искать компромисс. И тут, положа руку на сердце, скажу, что у нас самая крутая ОНК в Татарстане.

— За счет команды?

— За счет людей, состав подобрался замечательнейший. Например, у нас самая большая посещаемость колоний среди коллег. Начиная с 2022 года и заканчивая сегодняшним днем, нами осуществлено более 350 посещений мест принудительного содержания.

К нам часто обращаются за советом, нам выделяют помещение, транспорт, чтобы мы занимались обменом опытом по всей России. То есть нас всячески поддерживают: дали финансирование, мы закупили компьютеры, расходники, нам выделяют машину по запросу, чтобы поехать в ту или иную колонию. Мы постарались выстроить работу в связке, и дай бог нам эту связку не потерять.

— В связке с кем?

— Приведу пример. Вот Сария Харисовна собирается провести день правовой помощи в конкретной колонии. Она приглашает туда нас, ОНК, представителей следственного комитета, если речь идет о подследственных и изоляторах, прокуратуру, медиков, судебных приставов — в общем, целый десант разных ведомств заходит и занимает в административном здании учреждения все кабинеты. Осужденным разъясняют, как правильно платить алименты, как списывать материальный, моральный ущерб, как податься на УДО, какая польза от ПТР (принудительные работы — прим. ред.) и исправительных работ, как получить образование — да, есть и такие в наше время, им предоставляют все возможности по обучению.

Представляете, насколько это масштабные мероприятия? И когда в других регионах мечтают хотя бы о выделении комнатушки под все это, нам дают целый этаж административного здания. То есть колоссальная поддержка. В «Доме НКО» нам помогают с организацией приемов граждан, каждый понедельник — совещания, круглые столы. Татарстан в этом смысле показывает пример. Нас потом зовут в другие регионы поделиться своим опытом. При этом нам еще оплачивают и проезд, и проживание в гостинице там.

— Кем оплачивается?

— Государством через нашу Общественную палату. Когда вот такие маленькие, казалось бы, бонусы, возможности предоставляют общественнику — это тоже, знаете ли, поднимает настроение, мотивирует работать.

«Все говорят: зачем нам тюрьмы новые строить? Есть вот Дьяконов, Лоханов, Даутова, Миронов, Мусин — все они сидят или сидели в точно таких же камерах, как и все остальные, и тоже мучаются» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Почему человек, пока еще невиновный, должен находиться в этой дыре?»

— А какой регион запомнился больше всего?

— Мы были в Чечне. Мне давно хотелось посетить их исправительные учреждения. Коллеги нас встретили там на высшем уровне. Говорят же, что в Чечне какие-то перегибы есть, ну разные моменты. В политику тут мы никакую не лезем. Но к Журавелю нас спокойно пустили. Зашли к нему в камеру, пообщались.

— К Никите Журавелю, который Коран сжег?

— Да. Он в хозяйственном отряде работал на тот момент. Мы посмотрели, какие условия у них там. Все нормально, не побит, не избит. Ту историю мы комментировать не будем, она нас не касается. Да мы и не в теме. Но нас коллеги завели, показали, как он там отбывал наказание.

— Без эксцессов?

— Без перегибов, нормально все. Беру на себя полную ответственность тут. Если я обманываю, то я, как верующий человек, мусульманин, знаю, какую на себя ответственность беру. Своими глазами увидел, что человек сыт, не болеет, вокруг все в идеальной чистоте, все хорошо.

— Но в целом прокуратура регулярно задает вопросы по условиям содержания.

— Задают. Но надо же понимать и примерять то, в каких годах было построено то или иное учреждение. Например, режимный корпус СИЗО-4 в Мензелинске построен еще в 1806 году, а СИЗО-1 в Казани — в 1807-м. Каких мы хотим требовать от них условий содержания, объективно если подходить к вопросу? Это просто бессмысленно. Еще раз, мне часто приходится ездить по регионам, и в плане чистоты, качества и уровня ремонта зданий Казань еще даже выигрывает.

Все говорят: зачем нам тюрьмы новые строить? Есть вот Дьяконов, Лоханов, Даутова, Миронов, Мусин — все они сидят или сидели в точно таких же камерах, как и все остальные, и тоже мучаются. Многие говорили мне: «Ой, да что там Мусин, он наверняка в VIP-камере сидел!» Ну был я в его камере. Самая обычная камера. Открыл холодильник — там палку колбасы увидел, да. Но это передачки, не запрещено человеку иметь палку колбасы в своей камере, плюс на территории изолятора есть магазин, где можно ее купить. Это никакая не VIP-камера, самая обычная. Опять же я никого не защищаю тут, а просто констатирую.

Ну ладно, с Мусиным и остальными все понятно. Но почему человек, вина которого еще не доказана, должен сидеть в таких камерах, 1800 года постройки? Почему человек, пока еще невиновный, должен находиться в этой, извините, дыре, где лампочка моргает и с потолка капает? Это несправедливо.

Да, есть перелимит, нет мест. Есть кадровый голод, сотрудников не хватает. Понятно, почему прокуратура задает вопросы. Потому что есть закон и они следят за его исполнением. Но надо же разумно подходить. Вы сходите в эту постройку 1807 года, посмотрите, что там можно сделать вообще, потом уже делайте выводы. Здесь надо отдать должное, к таким моментам они с пониманием относятся. Но в целом утверждать, что система не справляется со своими обязанностями, — нет, так нельзя. В каждом стаде есть больная овца. Я не говорю, что все идеально.

«У нас раз в неделю обязательно выезд в какую-то колонию. Даже если, например, нет какого-то ЧП или экстренного выезда. Обязательно раз в неделю выезжаем или в Альметьевск, или в Менделеевск, или в Свияжск» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Мы доказали верность своему слову, не побежали сор из избы выносить»

— Как относятся к членам ОНК осужденные?

— Вы знаете, раньше если их не замечали, то сейчас в глазах осужденных определенный авторитет вырос, в том числе и со стороны родственников. У нас раз в неделю проводится прием граждан в нашем офисе. Встречаемся с родственниками, от них получаем какие-то заявки. Потом, у нас раз в неделю обязательно выезд в какую-то колонию. Даже если, например, нет какого-то ЧП или экстренного выезда. Обязательно раз в неделю выезжаем или в Альметьевск, или в Менделеевск, или в Свияжск.

— А со стороны УФСИН есть уважение к вашей работе? По идее, никому же не нравится, когда кто-то следит и проверяет чью-то работу.

— Полная открытость и взаимопонимание. Мы не враги, а помощники, которые хотят не мешать, а помогать. Поэтому у нас прекрасные отношения с руководством УФСИН еще со времен Дауфита Закировича [Хамадишина]. Он для нас всегда был учителем и наставником, всегда говорил, что, если уж взялись, делать надо это все системно. С его подсказки мы тогда активизировали свою работу в социальных сетях, запустили сайт, телеграм-канал, открыли чаты, чтобы быть ближе ко всем нуждающимся в нашей помощи. Стараемся выстраивать всю свою работу открыто, публикуем, подробно рассказываем, где что мы сделали. У нас даже есть свое делопроизводство, внутренний документооборот, мы получаем письма со всей страны, отрабатываем каждую заявку и просьбу. Когда вот этот наш системный и серьезный подход к исполнению своих обязанностей увидели в МВД, УФСИН, прокуратуре, конечно, отношение к нам поменялось.

— Уже не воспринимают вас как «проходимцев»?

— Ну конечно. В других регионах до сих пор присутствует не очень хорошее отношение [к представителям ОНК]. Но мы не враги для ФСИН или МВД, мы, наоборот, сразу пришли и сказали нашим генералам: «Будем работать вместе. Воспринимайте нас как вспомогательный орган, как некое ваше подразделение, которое вам лично подсказывает какие-то недостатки». И вот когда мы доказали верность своему слову, когда мы не побежали там куда-то сор из избы выносить, то отношение к нам поменялось.

— Если уж общественники устают от общения с заключенными, то сами сотрудники УФСИН и подавно?

— Я их прекрасно понимаю. Работать там, взаперти, тяжело. На сегодня у них проблема — это кадровый голод. И это влияет на условия содержания, на все влияет. Если бы было в моих силах, то я обязательно пересмотрел бы вопрос выплат зарплат. Потому что такая сложная это работа, когда приходится взаимодействовать с подобным обществом: с преступниками, ворами, убийцами, наркоманами, насильниками — кого только там нет. 18 раз судимые есть! Представляете?

Именно поэтому мы так и выстроили свою работу, чтобы не мешать им. Хотя мы можем прийти и поднять шум такой, что мало не покажется: здесь лампочка не так горит, тут на кухне непорядок, в камере воздуха недостаточно. Но надо же понимать, какого года постройки помещения, почему не хватает воздуха или почему, например, в медпункте недостает каких-то медикаментов.

— Почивший владыка Феофан любил такое слово, как «соработничество». Оно, я так полагаю, тоже применимо к вам и УФСИН.

— Да, получилось так, что мы как некое внутреннее звено самой системы. Видим, что, например, начальник колонии где-то косячит… А я понимаю, что ему и так может прилететь, если мы нажалуемся сейчас, условно, его снимут, устроят генеральный прогон для всех. Станет ли лучше от этого? Решится ли проблема? Поэтому наша задача не жаловаться ходить…

— А поправить?

— Да. Мы аккуратненько до генерала, до руководства учреждения доводим, что эта ситуация ненормальная. Тогда она исправляется. Это же главный принцип всей системы. Нам самое главное не наказать человека, а исправить конкретную ситуацию.

«Сложная это работа, когда приходится взаимодействовать с таким обществом: с преступниками, ворами, убийцами, наркоманами, насильниками — кого только там нет. 18 раз судимые есть! Представляете?» Фото: Андрей Титов

«Много случаев, когда по неосторожности или по незнанию попадают в колонию»

— Получаете ли благодарности за свою работу?

— Лучшая благодарность — это уважительное отношение к нам. Иногда, бывает, иду по торговому центру или по улице, подходят, говорят: «Можно, я вам руку пожму? Вы тогда помогли…» Такие моменты случаются. Родственники осужденных, бывает, благодарят. Чаще всего приносят тортики, какие-то такие подарки, мы отказываемся. Они потом обижаются — мол, брезгуете. Это неправда. Просто мы не позволяем себе подобного, это наши принципы — помогать не ради чего-то, а просто так.

— Так это всего лишь тортик.

— Все равно. Однажды бабушка одна на костылях пришла к нам, с тросточкой, плачет за сына, просит нас дать справку на него. А мы пишем гарантийные письма, что готовы трудоустроить такого-то, ресоциализировать его и так далее. В этом смысле у нас работа с прокуратурой, судами налажена. И мы говорим осужденным: если что, пусть ближайшие родственники только приходят к нам. Иначе у нас были случаи: выписывали справку, а с человека потом там кто-то денег за это взял, прикрываясь нашим именем, подставляя нас и нашу репутацию. Поэтому только родственники. Вот бабушка и пришла просить за сына. Как от нее принимать даже тортик, который она там на последние гроши с пенсии, может, купила? Нет, конечно. Мы еще сами ей такси до дома вызовем, продуктовый набор дадим.

— Всем даете рекомендательные письма?

— Не всем, разумеется. Были случаи, когда на нас писали жалобы в прокуратуру родственники осужденных. Из-за того что мы не выдаем гарантийные письма некоторым, не помогаем. Перед тем как взяться за работу с человеком, мы тщательно изучаем его биографию. Если я вижу, что он рецидивист или зависимый, вижу, по какой статье он сидит, то я не буду давать ему гарантийное письмо.

— И по каким статьям вы отказываете?

— Если насильственные статьи. С экстремистами осторожно стараемся работать, особенно если видим, что человек настроен против власти. Или если видно, что у человека конкретная зависимость. Если наркоман сидел 4 раза, то уже всем понятно, что это больной человек. По опыту вам говорю, что он может клясться, божиться, что завязал, но первая же зарплата — [сразу бежит] за закладкой. Для него это как будто в отпуск сходить, отдохнуть и покуражиться. Но мы, выдавая таким гарантийные письма, подставляем себя, свой авторитет и имя, которые нарабатывали годами.

«Перед тем как взяться за работу с человеком, мы тщательно изучаем его биографию. Если я вижу, что он рецидивист или зависимый, вижу, по какой статье он сидит, то я не буду давать ему гарантийное письмо» Фото: «БИЗНЕС Online»

— И что вы говорите родственникам в таких ситуациях? Как объясняетесь?

— Они приезжают, плачут. Недавно вот мать с тремя детьми была. А что ей остается делать? Мы стараемся помогать, где-то финансово, где-то гуманитарной помощью, продуктовыми наборами какими-нибудь. А она с зарплаты старается по 5 тысяч откладывать, чтобы раз в четыре месяца к нему приезжать, передачку отдать, переночевать там. А тот же даже на работу не устраивается в колонии, чтобы хоть какие-то деньги получать. Это для меня не мужики.

— Вообще никак такому помогать не будете?

— Почему же? У нас есть социальный секонд-хенд, где все осужденные у нас по выходе одеваются от и до. Это профилактика правонарушений. Человек получает набор, одеваем его. Пусть идет на работу, трудоустраивается, лишь бы не воровал, больше не совершал преступлений — здесь мы поможем, поддержим. В этом и есть задача ОНК. Чтобы человек вышел на свободу не озлобленный, максимально сглаженный. Поэтому в самой колонии мы работаем как психологи, чтобы изменить лицо преступника.

— И какое сегодня оно, лицо преступника? Как оно меняется?

— Сейчас пошла волна закладчиков из числа девушек и парней, студентов. Мы с ними отдельно работаем. Много случаев, когда по неосторожности или по незнанию попадают в колонию. Например, была у нас такая ситуация, когда мы пришли в колонию, разговариваем, а одна женщина начинает навзрыд рыдать. Это оказалась бывший директор детского садика. Она на праздник выпила шампанского немного, а потом сшибла бабушку на пешеходном переходе. Все, оказалась в колонии. Конечно, незнание закона не освобождает от ответственности. Но у нее дома остались дети, она сидит, плачет, просит помочь. Или, например, у нас есть Гульшат, которая потом много лет у нас проработала. Ее судили за мошенничество. В первое посещение сразу в слезах в нас тоже вцепилась: «Помогите, пожалуйста, у меня дома осталось пятеро детей». Я еще так подумал: может, обманывает, ну откуда пятеро детей без присмотра? Взяли адрес, поехали — действительно пятеро детей… С того момента мы им помогали продуктами, после выхода ее помогли найти работу. Сейчас она уже сама работает, есть квартира, детей подняли, внуки уже. Вот она молодец, не потерялась.

— А чиновники как себя ведут? Плачут ли они?

— По-разному, некоторые силовики духом падают, кто-то в себя уходит, ломается, а кто-то старается держаться. От людей зависит. На принудительных работах и судью можно встретить, и прокуроров, и фээсбэшников. Поэтому там разный контингент.

— Как VIP’ы себя ведут?

— Экс-ректор КХТИ Дьяконов у нас в изоляторе проработал, в СИЗО-1 в хозотряде. Мы с ним несколько раз общались, но он необщительный был. Банкир Даутова работала в СИЗО в отряде хозяйственной обслуги, экс-глава ФСС по РТ Лоханов — в колонии, в ремонтной бригаде. Особо не выделялись и не отсвечивали, спокойно сидели.

«Экс-ректор КХТИ Дьяконов у нас в изоляторе проработал, в СИЗО-1 в хозотряде. Мы с ним несколько раз общались, но он необщительный был» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Они видят и заботу, и участие в их жизни, понимают, что кому-то не все равно…»

— Часто вам выговаривают не совсем лестные слова?

— Критику приходится слышать часто, в том числе от коллег. Они говорят: «Зачем вам это надо?» Например, у нас по весне и осени, 2 раза в год, когда идет нехватка витаминов, проходит акция — мы в колонии завозим гуманитарную помощь. Как говорят, путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Поэтому на религиозные праздники с помощью благотворителей стараемся привозить в колонии мясо на Курбан-байрам, на Пасху — яйца, куличи. Так мы вошли в доверие к осужденным.

Другие же нам на это говорят: «Зачем преступников кормить?» Представляете? Хорошо, давайте мы ими не будем заниматься совсем, какими они выйдут? Озлобленными. Нет, наша задача — растапливать их сердца. На 8 Марта мы женщинам цветы привозим. Они плачут, им приятно. Если женщина с маленьким ребенком, новорожденным — памперсы привозим, смеси, все, что нужно.

— А к малолетним ходите?

— К сожалению, у нас пока нет своей колонии для детей, поэтому их, как правило, увозят за пределы республики, в Пермский край. Но мы все равно стараемся держать связь с ними, поддерживать, контактировать как-то. Представьте, они и так маленькие, еще и… Я смотрю на них — а там есть разные возрасты, и кому 14 лет, и кому уже 17, — но это все равно еще дети. Многие там из достаточно сложных семей. Иногда заходим к ребятам, дарим там что-то, а мальчик к нам потом подбегает и говорит: «Мне впервые в жизни что-то подарили». Я еле сдерживаюсь в такие моменты, самому хочется заплакать. Он еще такой весь хулиганишка, в школу не ходил никогда толком, сам не плачет, но у него лицо такое, что ком в горле встает. Я же сам многодетный отец. А тут ребенок говорит, что первый раз в жизни подарок получает.

— А что дарили тогда?

— В хорошей упаковке мягкие игрушки, внутри там дорогие, хорошие конфеты. На Новый год.

— В Деда Мороза наряжаетесь?

— Я уж не наряжаюсь, но мы приходим, и они нам могут стихотворения рассказывать про Новый год, зиму, Деда Мороза. Как вы думаете, какое у ребят после этого отношение к ОНК? Они же видят и заботу, и участие в их жизни, понимают, что кому-то не все равно, что с ними происходит. И так мы работаем не только с детьми, а со всеми, за каждого стараемся бороться. Потом все это по сарафанному радио разносится, осужденные между собой начинают переговариваться, и возникает вот это отношение, когда ты для них вторым папой становишься.

— Это должно быть энергозатратно, эмоционально сложно. У вас все на износ работают?

— Да, но у меня и наставники такие были. Вот, например, Рафаиль Давлеев — это легенда, авторитет, я очень благодарен этому человеку, который мне очень многое подсказывал: как себя вести, как работать, как с сотрудниками выстраивать отношения.

«Я благодарен Всевышнему за то, что прошел этот путь. Считаю, что мы хоть и маленькую, но помощь оказываем людям. Добились уважения, хорошего отношения. Это очень важно и ценно» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Кроме нас, этим никто не занимается»

— После 15 лет в системе вы уже сами как наставник. Какие советы могли бы дать?

— У меня есть пожелания составу, который будет входить в новый созыв: чтобы они вкладывали душу, чтобы им было интересно, чтобы от души это делали. Чтобы повторяли себе как клятву Гиппократа: помогать всем. Если ты взял на себя мандат ОНК, если принял на себя эту ответственность, то не надо забывать, лениться.

— Насколько обновится команда? Кто уходит, кто остается?

— Уходим мы, уходит Баязитов. Гулия Гумаровна, Даренков остаются. Многие из нашего созыва остаются, костяк команды сохраняется. Я думаю, отец Евгений тоже останется, Ильнур-абый тоже кого-то из своих подтянет. Я думаю, эта начатая нами слаженная работа продолжится и дальше.

К сожалению, в других регионах есть такие случаи, где ОНК между собой грызутся, общий язык не могут найти. Вы понимаете, один идет кого-то защищать, другой против встает. У них нет взаимопонимания.

У нас в этом плане я благодарен своим коллегам, с которыми вместе бок о бок проработали, всегда поддерживали. Когда у кого-то не получалось [поехать] — звонили, спрашивали, кто сможет выехать, и всегда находились отзывчивые и ответственные люди. Я очень благодарен нашей команде, с большим уважением ко всем отношусь.

— Как войти в состав ОНК?

— До конца сентября будут проходить выборы членов ОНК. Документы уже сейчас многие подали. Есть определенный перечень документов и порядок, подробнее информацию об этом можно найти на нашем сайте. Кандидат выдвигается от региональных общественных объединений. Имеют право выдвинуться двое от одной организации. Потом готовится пакет документов, направляется в Москву, в Общественную палату. Там уже смотрят, если все в порядке — пропускают. В конце сентября будут итоги уже известны.

— Какой самый главный урок лично для себя вы получили за все это время?

— Я благодарен Всевышнему за то, что прошел этот путь. Считаю, что мы хоть и маленькую, но помощь оказываем людям. Добились уважения, хорошего отношения. Это очень важно и ценно, особенно на поле, где нет конкурентов, по сути. Кроме нас, этим никто не занимается. Я считаю, что мы свою миссию, дай бог, выполнили, на правильный курс поставили. Со своей стороны помогать, поддерживать ОНК мы, конечно, продолжим.