Айдар Заббаров: «Нужно будет пересматривать всю репертуарную политику!»

Теперь Заббаров должен вдохнуть новую жизнь в Тинчуринский театр, который долгие годы находится на обочине культурного процесса, сохраняя при этом неформальный статус татарского театра номер два Фото: Надежда Евдокимова

Главреж надежды

Назначение 34-летнего Айдара Заббарова в Тинчуринский театр — важное событие для всей культурной сферы Татарстана. В руководители заступает главная надежда татарского театра, на счету которого не только премия президента РФ для молодых деятелей культуры, но и главные национальные спектакли последних лет на сцене ТГАТ им. Камала — от кассовых суперхитов («Ситса туй» и «Альфия Авзалова. Путь в вечность») до интеллектуальных блокбастеров («Пепел» и «Возвращение Тукая»). А еще Заббаров востребован в главных столицах России — Москве и Санкт-Петербурге, он ставил в МХТ им. Чехова, театре им. Вахтангова, «Современнике» и театре им. Ленсовета. Причем, как рассказывает сам постановщик, в Питере ему предлагали стать главным режиссером после выпуска «Воскресения» Льва Толстого на большой сцене театра им. Ленсовета.

Но Заббаров выбрал возвращение в родную республику, причем вернулся в родной дом — «здание-парус» на улице Татарстан, где поставил добрый десяток спектаклей в качестве штатного режиссера театра им. Камала. Теперь же он должен вдохнуть новую жизнь в Тинчуринский театр, который долгие годы находится на обочине культурного процесса, сохраняя при этом неформальный статус татарского театра номер два.

• Почему режиссер согласился на это назначение?
• Какой должна быть афиша Тинчуринского театра?
• Можно ли найти баланс между кассой и искусством?
• Куда движется сегодня татарский театр?
• Будут ли конкурировать между собой Камаловский и Тинчуринский театры?
• В каком спектакле Заббарова заговорит по-русски Эмиль Талипов?
• Каким запомнил собеседник газеты своего педагога по ГИТИСу Юрия Бутусова?

Ответы на эти и другие вопросы — в нашем разговоре.

«Я очень люблю это здание на улице Татарстан, оно для меня родное. Считаю, что это будет крепкий тыл» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Это было мое решение, никто не заставлял его принимать»

— Айдар, на недавней пресс-конференции, где вас представляли как главного режиссера театра имени Тинчурина, вы были в отличном расположении духа. Нет никаких страхов в связи с назначением? Кажется, что ваша задача ничуть не легче той, которую сегодня не без трудностей стараются решить в вашем родном театре имени Камала. По сути, и там и тут идет речь о создании нового театра.

— У Питера Брука (британский режиссер, крупнейшая фигура в истории мирового театра — прим. ред.) есть такая фраза, что режиссер — это человек, который ведет группу артистов ночью в темном лесу и делает вид, что знает, где выход (смеется). Это было мое решение, никто не заставлял его принимать. Предложили, дали время подумать, все это было очень деликатно со всех сторон, и было очень много времени подумать. И вот эта фраза, что всему свое время, очень подходит.

Во-первых, стены будут меня поддерживать. Я очень люблю это здание на улице Татарстан, оно для меня родное. Считаю, что это будет крепкий тыл. Во-вторых, вы правильно говорите, что это должен быть новый театр. И задачи, конечно, мы ставим самые серьезные. Нужно будет вообще пересматривать всю репертуарную политику театра имени Тинчурина! Работы очень много. Поэтому что грустить?

— Какой должна стать, по-вашему, новая версия Тинчуринского театра?

— Я и на пресс-конференции говорил: это тот театр, в который идут. Вы знаете, что бывают разные модели театров. Скажем, театры-студии, где акцент сделан на одном человеке, одном режиссере. Обычно там есть небольшой зал на 150 человек. И зрители понимают, в каком направлении все движется, идут на конкретного режиссера.

Но в нашем случае речь идет про театр, где есть большой зал на 900 мест и плюс еще 150−160 мест в малом зале. Я думаю, что формат студии такой театр просто не выдержит. Даже если я буду выпускать здесь только хорошие спектакли, в любом случае в какой-то момент зрителю захочется чего-то другого. Ну и вообще, есть много людей, которые могут не воспринимать мои спектакли.

— Значит, это не будет авторский театр режиссера Айдара Заббарова?

— Я к этому и веду. Только разнообразие. Тот же музыкальный театр, о котором так много говорят. Музыка, музыкальная комедия — они есть в татарской ДНК, и в свое время Карим Тинчурин и Салих Сайдашев этот код угадали. Пластическое направление тоже должно быть, сейчас мы пригласили Руслана Риманаса, чтобы пойти куда-то в сторону цирка, клоунады. Нужны разные режиссеры, которые могут создавать свои миры.

— Но в Татарстане таких людей почти нет.

— Но в России таких очень много. Причем почти все они молодые люди. И это может быть успешный у зрителя или неуспешный спектакль. Но это всегда должна быть какая-то попытка открыть новые смыслы, вот в этом я уверен. Это может получиться, может не получиться как спектакль, но это будет попытка открывать новые мысли, какие-то миры. Это будет! Потому, конечно, должно быть много разных режиссеров.

«Какие-то постановки просто не впишутся в размеры большой сцены на Татарстан, 1. Переводить же их на малую сцену смысла нет» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Вычищение репертуара — это сейчас самая болезненная, непростая процедура»

— Готова ли труппа Тинчуринского к вашей революции? Ведь это для нее какая-то совершенно новая история. Сначала были долгие годы застоя при главном режиссере Рашиде Загидуллине, потом тихое (а порой и громкое) сопротивление попыткам изменений от вашего предшественника Туфана Имамутдинова. Открываем афишу театра, названия: «Люблю — и точка», «Цена счастья», «Женихи», «Эх, яблоньки мои». И дальше в таком же духе. Больше похоже на названия программ в дневном эфире для домохозяек на «России-1».

— С труппой была только одна встреча, когда мы познакомились. Сейчас я отсматриваю спектакли вживую и на видео. Да, есть спектакли, которые… Как вам объяснить? Есть спектакли, которые сегодня, я буду жестко говорить, нельзя показывать.

Важно уточнить, что не только в моей жизни сегодня происходят какие-то перемены, артистам тоже очень сложно. Переезд, новый главный режиссер… Им даже сложнее, наверное. И вот эти потрясения, я думаю, мы достойно переживем. Но нужно понять, что есть спектакли, которые, на мой художественный вкус, сегодня просто нельзя показывать. И если в республике доверились моему художественному видению и художественному вкусу… Я и про визуальные какое-то решения, и про какие-то решения режиссерские, и про существование артистов. Нельзя сегодня так играть, более жестко не буду говорить. Но если мы вместе, рука об руку, собираемся идти и строить что-то новое, то не могут эти спектакли быть в репертуаре. А какие-то постановки просто не впишутся в размеры большой сцены на Татарстан, 1. Переводить же их на малую сцену смысла нет.

— Можете озвучить какие-то названия спектаклей, с которыми уже решили расстаться?

— Я бы не хотел пока называть. Но мы их достойно проводим, сделаем какие-то прощальные показы.

— Это расставание с целой группой спектаклей — самая сложная и болезненная задача, которую сегодня нужно решать?

— Да, вычищение репертуара — это сейчас самая болезненная, непростая процедура. Понимаете, иногда качество спектакля понятно даже по фотографиям, когда ясно, как выставлен свет. Или есть стена, которая имитирует стену и колышется при любом соприкосновении. Или плоский дом из фанеры и артисты ходят и делают вид, что в это верят. И у меня начинаются вопросы.

— Кто будет принимать окончательное решение о судьбе спектаклей — вы вместе с директором Фанисом Мусагитовым? Или в Тинчуринском театре есть свой худсовет?

— Я думаю, что мы вместе с директором это должны как-то решать. Вообще, в Москве есть театры, где такие решения принимает худсовет, есть театры, где авторитарно один человек. Но я пока не готов создавать в Тинчуринском художественный совет, пока буду опираться на свой художественный вкус.

— Но решающая подпись все-таки должна быть за Мусагитовым, в Тинчуринском театре главный человек — это директор.

— Да, Фаниса-абыя нанимает минкульт Татарстана, а он — уже меня.

— А если вы предложите снять какой-то кассовый спектакль, не получится ли здесь конфликта с директором, которому нужно считать деньги?

— Думаю, что это хороший вопрос, потому что я сейчас тоже должен думать о том, чтобы театр зарабатывал деньги. Поэтому надеюсь, что первые 2–3 моих спектакля как раз займут эту нишу и смогут хорошо зарабатывать.

«Две бараньи головы в одном казане не варятся»: что камаловцам плохо, то тинчуринцам хорошо?

— Как раз первые из запланированных вами проектов в театре имени Тинчурина — это музыкальные спектакли, музыкально-драматические («Хыял артыннан» («Вслед за мечтой»), «Казан сөлгесе» («Казанское полотенце») и «Казан егетләре» («Казанские парни»).

— Я тем самым убиваю несколько пластов вопросов. Во-первых, есть Ильяс Камал (председатель союза композиторов РТ — прим. ред.), возглавляющий оркестр театра. Я хочу нагрузить его максимально. Во-вторых, все эти спектакли массовые, то есть в них будет максимально задействована труппа.

— Как складываются ваши отношения с директором Мусагитовым? Все-таки вы люди разных поколений, к тому же Мусагитов не скрывает, что довольно скептически относится ко всяким театральным экспериментам, которые не приносят кассу.

— По-человечески мы уже нашли общий язык. Но главное — это же поступки? Так вот, за последнее время у Фаниса-абыя было несколько поступков, которые только усилили мое к нему доверие.

Например, к нему выходили с разными просьбами разные люди, чтобы он принял какое-то решение. А он их перенаправлял ко мне, говорил, что отвечает за административные вопросы, а художественная часть — это к главному режиссеру. Речь не только о спектаклях, но и о вопросах, связанных с артистами, даже с соцсетями, то есть обо всем, что становится нашим лицом.

— Где-то в интервью Мусагитов говорил, что экспериментальных спектаклей в репертуаре театра должно быть не больше 10–20 процентов и вообще на такие спектакли ходит не очень платежеспособная публика.

— Это такой сверхразумный взгляд. Тут, мне кажется, мы идеально просто расходимся. Теперь у нас есть малый зал, где мы можем экспериментировать. Сейчас обсуждаем будущий спектакль Салавата Юзеева и понимаем, что он, условно, «на три человека», Салават-абый сам говорит, что это «артхаусно».

И я тоже трезво понимаю, что это не для большого зала. Но, мне кажется, сейчас будет легче. У нас теперь есть малый зал для таких проб и ошибок. Пусть он станет такой постоянной лабораторией.

«По сути, театр Камала дает мне все возможности: любая сцена, любые артисты всегда и в любое время. Но потом все же согласились, что мне нужно расти» Фото: «БИЗНЕС Online»

«У меня есть этот страх закостенеть, если все время сидеть на одном месте»

— Когда вам впервые предложили стать главным режиссером театра имени Тинчурина?

— Наверное, где-то в мае. Я тут хотел бы еще сказать о том, как порядочно поступил Туфан Имамутдинов (главный режиссер театра им. Тинчурина в 2021–2025 годах — прим. ред.). Он мог бы просто уйти, хлопнув дверью, а Туфан еще за два года предупредил, что уйдет, и ему постепенно искали замену. И он очень переживает за Тинчуринский. Сам как-то позвонил: «Я все понимаю, я не давлю, но было бы здорово, если ты возьмешь театр». Говорил комплименты, было очень приятно. И уже потом многое мне объяснял относительно того, как все устроено в Тинчуринском театре.

Фарид Бикчантаев: «Когда начали здесь работать, я задумался: чего не хватает?»

— Нынешний худрук Камаловского театра Ильгиз Зайниев признался, что уговаривал вас остаться.

— Да, были разговоры, а нужно ли мне уходить, что это даст. Ведь, по сути, театр Камала дает мне все возможности: любая сцена, любые артисты всегда и в любое время. Но потом все же согласились, что мне нужно расти.

— Когда вы решили, что нужно принимать приглашение в Тинчуринский?

— Ближе к июлю…

— Решающим фактором стал переезд театра в новое здание, любимое и важное для вас?

— В том числе. Наверное, это был какой-то последний шаг.

— А что еще помогло решиться на это?

— Последние годы я был связан с Москвой и Питером, до сих пор там есть обязательства перед театрами. Но год назад я женился, мы жили на два города. И стало понятно, что где-то нужно останавливаться. Я очень много летаю. Бывало так, что в день туда-обратно можно в Москву слетать. В неделю 3–4 раза иногда летаешь. Но сейчас уже понимаю, что такой график, скорее всего, дальше будет невозможен.

Поэтому в первую очередь в Москве останется только работа в ГИТИСе, где я являюсь педагогом на курсе у своего учителя Сергея Васильевича Женовача. Буду туда летать, вести занятия.

— Говорили, что вас звали главным режиссером и в столичные театры.

— Худрук театра имена Ленсовета Лариса Луппиан звала на эту должность.

— Заманчивое предложение. Это было после того, как вы поставили там «Воскресение» Толстого? И почему отказались?

— Да, после «Воскресения». Это прекрасный театр с одной из лучших трупп в стране. Ну а почему отказался… Город. Лично мне тяжело жить в Питере, хотя это прекрасный и красивый город. Но в Москве и Казани мне как-то больше по душе.

— А другими татарстанскими театрами не звали руководить?

— Еще до прихода Туфана Имамутдинова звали в Тинчуринский. Почему тогда отказался? Был не готов. Мне было 29 лет, много ездил, смотрел, путешествовал, набирался опыта. Не готов был осесть.

— От новых постановок в Москве и Петербурге пока отказываетесь?

— Нет, до сих пор есть договоренности. Но это скорее 2026 и 2027 годы. И эти обязательства я обязательно буду выполнять. Я решил так, что в первый год просто важно быть физически в театре имени Тинчурина, важно находиться здесь: появится много вопросов, которые будут требовать срочного вмешательства, это я понимаю. Но дальше, я думаю, театр встанет на рельсы и будут приглашаться режиссеры.

Допустим, приедет московский постановщик, и он будет три с половиной месяца задействовать значительную часть труппы. Я же, по сути, буду свободен и смогу спокойно поехать в другой театр и поставить спектакль. Это и есть тот необходимый обмен энергией. Я тут прочитал отличное произведение Зульфата Хакима про страх. Что страх руководит всеми нашими мотивами и поступками. И у меня есть этот страх закостенеть, если все время сидеть на одном месте.

— Вы ведь в прошедшем сезоне должны были ставить «Летучую мышь» у Константина Богомолова на сцене «Мельников».

— Планы остаются, пока с Константином Юрьевичем обсуждаем. Мы переносили это на следующий год по разным обстоятельствам. Все эти планы остаются, и с другими театрами в Москве тоже обсуждаем. Вот общались с Анатолием Шульевым, главным режиссером театра имени Вахтангова, обсуждали названия.

В декабре 2026 года я должен выпускать «Героя нашего времени» Михаила Юрьевича Лермонтова в театре имени Ленсовета. Есть другие обязательства, по которым я дал слово. Тут и Альметьевск, и «Туган Батыр» для семейного просмотра в театре имени Камала.

«Мы делаем разные спектакли для разной аудитории. Каждая из них имеет право найти что-то для себя в театре» Фото: «БИЗНЕС Online»

«…Марсель Салимжанов, глядя на это, сейчас переворачивается в гробу»

— А что насчет тех самых приглашенных режиссеров в театр имени Тинчурина? Вы сами на пресс-конференции рассказывали, что уже говорили с 8 режиссерами. Можете кого-то из них назвать?

— Не хотелось бы раньше времени называть громкие фамилии. Могу сказать, что разговаривал со своей однокурсницей по ГИТИСу Надей Кубайлат, поставившей в MOÑ спектакль «Картотека». Она арабка, мы ездили к ней в Иорданию, у нее такая семья: папа — режиссер, мама — писательница, чьи романы очень популярны в арабском мире. Я говорю: «Надя, ты понимаешь, сколько точек соприкосновения, давай найдем что-то арабское».

— Кубайлат любит очень сложный театральный язык.

— Да, но я хочу, чтобы она сделала что-то на большой сцене. Пойти в какую-то арабскую историю, которая нам достаточно близка по менталитету.

— Тогда еще вопрос о приглашенных режиссерах. Вот Фарид Бикчантаев говорит, что москвичи очень дорого стоят, тем более что приезжают обычно со своей командой. Но потом открываешь афишу Фестиваля театров малых городов, который проводит Театр Наций Евгения Миронова, и видишь, что Альметьевск везет спектакль Мурата Абулкатинова, а Атня — Сойжин Жамбаловой. Как так, откуда у них деньги, которых нет у камаловцев?

— Очень хороших людей называете — я и про Мурата, и про Сойжин. По поводу денег, смотрите, есть отличие между Казанью и малыми городами. Благодаря Миронову и его фестивалю театры в этих городах получают гранты на постановку. Именно на новый спектакль и постановочную группу, а не на покупку стула и новый ламинат. Благодаря Фестивалю театров малых городов мои одногруппники ставили по всей стране, даже на Сахалине. Он создал настоящий театральный бум.

— То есть здесь у них даже больше возможностей, чем у казанских театров, которые вынуждены ждать средства из бюджета республики?

— Поэтому я для начала и хочу поставить три спектакля в Тинчуринском театре, чтобы они зарабатывали деньги. Но я считаю, что у нас очень лояльное руководство республики, можно, думаю, прийти и попросить финансирование на конкретный проект. Я полагаю, что они не откажут. Но надо и самим зарабатывать, чтобы была возможность приглашать режиссеров.

— Будет в Тинчуринском театре свой «Ситса туй» — такой спектакль-развлечение, но приносящий огромную кассу, зрительский суперхит?

— Это же тоже вопрос про заработок. Будет ли свой «Ситса туй»? Будет.

Почему вообще появился этот спектакль. Я как раз поставил в театре Камала «Хуш, авылым», «Марево» — такие тяжелые достаточно спектакли. Параллельно Фарид Рафкатович тоже выпускал что-то очень серьезное. И хотелось на контрасте поставить что-то легкое, развлекательное. Долго искал материал, а потом случайно кто-то мне посоветовал эту пьесу Ильгиза Зайниева. Я за ночь прочитал и уже к утру понял, как это можно сделать.

— Как вы думаете, почему этот спектакль настолько любим публикой?

— Думаю, секрет в том, что многие узнают там себя. Это первое. Ну и конечно, любимые эстрадные песни, которые в нем звучат.

— Но вы согласитесь, что некоторые зрители, которые любят ваши «Пепел» и «Возвращение Тукая», могут быть разочарованы, увидев «Ситса туй»?

— И ровно так же наоборот. Были люди, которым понравился «Ситса туй», а потом они посмотрели «Пепел» и сказали, что Марсель Салимжанов, глядя на это, сейчас переворачивается в гробу.

— То есть не после «Ситса туй»…

— Именно. Значит, мы делаем разные спектакли для разной аудитории. Каждая из них имеет право найти что-то для себя в театре.

«У меня появляются «Конокрад», спектакли про Габдуллу Тукая и Альфию Авзалову. И вдруг я понимаю, что мне это нравится, но важно, чтобы это не было просто информацией, чтобы это было в максимально театральной форме» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Прямо сейчас мы с Эмилем Талиповым репетируем спектакль на русском языке»

— Кстати, немного обидно за актеров, которые остались теперь без вас в Камаловском театре. Прежде всего за Эмиля Талипова, который сыграл две выдающиеся роли в «Пепле» и «Возвращении Тукая» и очень яркую роль второго плана в «Мареве».

— Во-первых, я не уходил с каким-то скандалом: если позовут и мы найдем интересный материал, обязательно поставлю в театре Камала. Будет еще и сказка «Туган Батыр». И сегодня ночью я читал пьесу. Причем не для театра Тинчурина, а для театра Камала. Отличная пьеса, которая подойдет только для камаловской труппы. Во-вторых, прямо сейчас мы с Эмилем Талиповым репетируем спектакль на русском языке.

— Это неожиданно! Талипов на русском даже интервью не любит давать, потому что считает, что не может выразить свои мысли так же, как на родном языке. Ранее вы и Искандера Хайруллина убедили сыграть на русском в «Истории одного побега».

— После «Хуш, авылым» у меня стали появляться спектакли, основанные на реальных событиях. Существует вербатим, или документальный театр. Но я немножко о другом. В моем понимании документальный театр — это больше про информацию, а не про эмоцию. А для меня театр в первую очередь — это эмоция. И вдруг я понимаю, что есть, скажем, мемуары какие-то, где реальные события бывают даже интереснее художественного вымысла. И тут у меня появляются «Конокрад», спектакли про Габдуллу Тукая и Альфию Авзалову. И вдруг я понимаю, что мне это нравится, но важно, чтобы это не было просто информацией, чтобы это было в максимально театральной форме.

То есть история должна быть настоящей, но ее нельзя разыгрывать бытово, эту настоящую историю надо максимально театрально разыгрывать, можно ее, я не знаю, в мюзикл превратить, можно даже станцевать. История — да, настоящая, но надо находить художественные какие-то решения, чтобы это было максимально красочно, ярко.

— И что вы выбрали с Талиповым?

— «Судьбу человека» Михаила Шолохова. Это реальная история. Шолохов, когда поехал на охоту, встретил этого мужика с сыном. И они сидели, курили. И тот рассказал эту историю. Это реально. Это будет камерный спектакль, пока не знаем, где будем играть, но осенью должны закончить.

— Кто еще в актерском составе?

— Мы такую форму сейчас придумали, это было придумано уже до, но… Чуть-чуть, может, опередили нас. Эмиль будет играть, а вместе с ним будут играть ростовые куклы. То есть кукольники их будут водить. Это похоже на «Я Сергей Образцов», где играют Евгений Цыганов и куклы.

— Поразительный спектакль театра имени Образцова.

— Согласен абсолютно.

«Мы в хороших отношениях со всеми разошлись, более того, договорились с Фаридом Рафкатовичем [Бикчантаевым], что он поставит спектакль в Тинчуринском» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Пока Камаловский для меня больше родной, чем Тинчуринский»

— После вашего назначения многие заговорили о будущей конкуренции между театрами Камала и Тинчурина, которые теперь смотрят друг на друга через Кабан. Процитирую даже одного известного театрального деятеля: «Театру Камала теперь хана».

— Вы можете мне не поверить, но я не ощущаю никакой конкуренции от слова «совсем». Если я вышел из этого здания, это не значит, что все забыл, отрезал и театр Камала вдруг стал для меня каким-то конкурентом. Такого нет. Давайте я так скажу, что пока он для меня больше родной, чем Тинчуринский.

«Раньше здесь был театр, а сейчас что-то не то»: «здание-парус» на Кабане обрело нового хозяина

Повторюсь, что мы в хороших отношениях со всеми разошлись, более того, договорились с Фаридом Рафкатовичем [Бикчантаевым], что он поставит спектакль в Тинчуринском. Просто рука об руку идем, служа Казани, пускай будут разные театры. Я за то, чтобы конкуренция была в таком плане, чтобы ставили разные спектакли, чтобы в хорошем смысле сходить туда на премьеру, а потом прийти домой и не спать от того, что ах, как это здорово. Разные спектакли, разные площадки — это прекрасно. Вот сыграли между собой «Динамо» и ЦСКА — братские клубы, и у всех в афишах там ромбик и звезда. Я надеюсь, что у нас будет так же.

— Не жаль покидать театр Камала, когда он переехал в такое шикарное новое здание?

— Честно, жаль. Ну то есть вдруг не только в Казани, а вообще по России под микроскопом начали наблюдать такое строительство гигантское. Все вдруг начали про это говорить. В том же ГИТИСе: что вы там строите, у вас настолько много денег? А еще ведь и «Мастеровым» построили новое здание и не только им. Все по-хорошему завидуют Татарстану. Поэтому есть такое чувство, что идет очень веселая вечеринка или свадьба какая-то и вдруг мне нужно рано утром куда-то вставать и уходить посередине вечеринки, когда все только начинается. Да, правда, сложно немножко по этому поводу.

— Министерство культуры какие-то пожелания высказывало в связи с вашим назначением?

— У Ирады Хафизяновны (Аюповой — министра культуры РТ — прим. ред.) всегда много идей. И про музыкальные постановки, и чтобы для детей ставили серьезные спектакли, а не только чисто развлекательные. Было пожелание, чтобы в малом зале регулярно проходили поэтические вечера.

— А увеличение бюджета и штатных единиц до нужного количества минкульт обещает?

— Конечно, речь об увеличении штата идет, но подобные вопросы, в том числе о бюджете, лучше задавать нашему директору, он лучше этим владеет. Сколько у нас актеров? Порядка 45, в Камаловском — 60.

— Какой план по премьерам?

— Это уже Фанис-абый объявил, что пять премьер в сезоне должно быть. На обеих сценах. На этот сезон у нас даже больше премьер запланировано. Так что надо пахать.

«Конечно, в театр идут и за другим — и за какой-то пищей для ума, и за развлечением, и просто приходят, потому что надо. Но для татарского народа очень важно вот такое единение. Это такая сверхзадача» Фото: «БИЗНЕС Online»

«На гастролях в Москве «Ситса туй» прошел очень плохо»

— Хочется вас спросить и о том, чем сегодня живет татарский театр как таковой. Насколько он значим как явление, какие есть тренды?

— Меня раньше часто спрашивали, чем отличается русский театр от татарского, я говорил, что ничем. Но сейчас к этому иначе отношусь. Вот если сейчас убрать татарский театр вообще, просто нет его, у меня ощущение, что вообще не останется такого татарского места, где происходит единение людей.

— Последний оплот национальной культуры.

— У меня такое ощущение. Театр собирает и историю, и фольклор, и музыку, и художников, столько пластов, которые он в себя впитывает. Мы сейчас с Эмилем Талиповым много об этом говорим, что в театре стираются какие-то социальные различия. Я вышел на балкон, смотрю, в зале какой-то очень высокопоставленный гость, а рядом через несколько рядов какой-то дядька, у которого зубов нет, такой простой. И они смеются над одними и теми же шутками. Они грустят, глаза у них блестеть начали в одни и те же моменты. Я понимаю, что 900 человек сейчас сидят и вот эта социальная грань стирается.

Конечно, в театр идут и за другим — и за какой-то пищей для ума, и за развлечением, и просто приходят, потому что надо. Но для татарского народа очень важно вот такое единение. Это такая сверхзадача. И кто может помочь ее решить? Я выше говорил о спектаклях, основанных на реальных событиях. И у меня теперь появилась мечта — сделать фестиваль «Шахес» («Личность»), куда бы театры привозили свои спектакли, где речь идет о реальных событиях и людях. Вот театр «Нур» сделал спектакль о Сахибжмал Волжской. Я хочу, чтобы Казань стала площадкой для таких постановок.

И у меня есть ощущение, что у татарского зрителя на сегодняшний день есть желание больше смотреть про наших людей. Например, Мансур Гилязов отправляет мне на двух страницах синопсис будущей пьесы: «Айдар, тебе будет интересно?» Называется «Кара Малай». А вы знали, что первый чемпион, абсолютный чемпион по боксу был татарином (Нур Алимов (1892–1964) — первый абсолютный чемпион России по боксу — прим. ред.)? Пьеса о нем.

А еще, когда встречаешься с историками, у них всегда есть какие-то сюжеты, про которые они говорят: «И почему об этом до сих пор не сняли фильм или не поставили спектакль?» И у меня сейчас есть такая мечта, она, по-моему, вполне осуществима. У нас есть прекрасные историки, которых можно объединить в лаборатории с драматургами. И там изучать жизнь наших исторических личностей. Можно позвать какого-то опытного московского драматурга в качестве куратора. Как раз важно это делать сейчас, когда такое востребовано зрителем.

— Думаете, через какое-то время зритель к этому охладеет?

— Любая мода, тренд в театре держатся 5–7 лет, так нас учили, потом она уходит. И это нормально.

— Куда еще двигаться татарскому театру?

— Открытие новых авторов, кого не ставили в театре. То есть необязательно современных авторов, возможно, кого-то открывать заново.

— Вы же сами поставили «Марево» по Амирхану Еники, который до этого не добирался до театра.

— Я знаю еще очень много писателей, которые на полке лежат, кто-то даже еще жив. Их знают только в литературном мире, хотя кому-то дали премию Тукая, но читают их, условно, 100 человек. И мне кажется, что сейчас надо открывать новых авторов, новые имена. Потому что новый автор — это опять-таки новый мир, новая вселенная. И они у нас есть.

Мне недавно посоветовали почитать прозу Туфана Миннуллина, с которой я не знаком. Было бы здорово Миннуллина открыть с такой стороны, этого в театре, по-моему, еще никто не делал.

— Из всех заявленных вами премьер в Тинчуринском театре, конечно, самая интригующая — это «Инкыйраз» по Гаязу Исхаки.

— Ну это сложнейшая история. У Исхаки есть разные тексты, состоящие из разных пластов, где-то просто сюжет преобладает. А здесь так много нравоучений и немножко такой текст романа, больше как будто для доклада. Сложнейший текст, через который надо будет пробираться, но опять-таки я не могу не думать про то, чтобы это было доступно некоторым категориям зрителей. Потому что если читать это сложно, то спектакль вообще смотреть будет почти невозможно. Поэтому надо будет искать… Нужно будет идти шире — письма, дневники… Я сам занимаюсь инсценировкой, при этом спектакль мы планируем выпускать на большой сцене.

— Вдогонку к теме сложных спектаклей на большой сцене. Насколько священно для вас слово «аншлаг»? В Казани есть театры, которые на слове «аншлаг» закрывают любые дискуссии о качестве своих постановок, дескать, раз все билеты проданы, то какие могут быть претензии? Надо отдать должное, что именно в театре имени Камала как раз всегда признавали, что у них бывают спектакли без аншлагов, но они порой и представляют серьезную художественную ценность.

— Абсолютно точно, что есть спектакли, такие большие полотна, которые нельзя показывать на малой сцене. И может сидеть только ползала. Зато такие спектакли могут быть максимально востребованы на гастролях. Могу вам сказать, что на гастролях в Москве «Ситса туй» прошел очень плохо, а какие-то другие спектакли, которые здесь не так заметны, там были приняты прекрасно.

«Я сейчас вам даю интервью и даю от души, по-честному, а не так, что наговорил и ушел. У Бутусова это отношение распространялось на все» Фото: Надежда Евдокимова

«У меня еще нет понимания, что Юрий Николаевич умер»

— Сегодня вам 34 года. Но еще когда вы учились в ГИТИСе, были звездой курса, ваш мастер Сергей Женовач привозил в Казань отрывки вашего студенческого «Собачьего сердца». Насколько вы сегодня довольны тем, как развивается карьера?

— В целом нормально. Только что такое норма? Для всех она разная, да, есть какие-то хотелки, что-то получилось, а что-то нет. Возможно, хотелось бы что-то поставить за границей.

Но прежде всего у меня есть люди, которых раньше в моей жизни не было, а теперь есть. Может быть, даже кого-то уже нет в живых, но они со мной. Конечно, это педагоги — Сергей Женовач, Юрий Бутусов, Александр Коручеков, Егор Перегудов. Или Галина Борисовна Волчек, у которой я не учился, но был счастлив познакомиться. У всех этих людей я чему-то научился.

— Что вы почувствовали, когда узнали о смерти Юрия Бутусова, которую обсуждают в театральном мире вторую неделю?

— Вы знаете, у меня как-то умер близкий человек, еще не пожилой. И я специально поехал на похороны, чтобы, не знаю, поймете меня или нет, зафиксировать, что его действительно больше нет.

«Это делание театра из своего сердца»: умер знаменитый режиссер Юрий Бутусов

Вот и сейчас у меня еще нет понимания, что Юрий Николаевич умер. Просто отказываюсь это принимать. В тот день, когда я это прочитал, то открыл переписку и вижу, что он был в сети. Я прочитал это в 12:00, а он был в сети в 8 утра. Правда, потом сказали, что он умер накануне…

— Чему вы научились у Бутусова?

— Неформальному отношению к делу. То есть я сейчас вам даю интервью и даю от души, по-честному, а не так, что наговорил и ушел. У Бутусова это отношение распространялось на все. Но в первую очередь на репетиции и спектакли. Иногда мы задавали ему глупые вопросы, а он давал на них серьезные и обстоятельные ответы, даже отвечая ночью в переписке.

У меня как-то не получалась сцена как раз в «Собачьем сердце», и я ему ночью пишу: «А что, если финал сделать вот так?» Но единственный минус, что это было у него в спектакле. И он мне тогда написал: «Айдар, любая вещь, которую ты пропустишь через себя, становится твоей».

— Он ведь позвал вас в театр Ленсовета, где был главным режиссером, чтобы вы поставили дипломный проект — «Беглец» Толстого.

— Вот вам еще одна история о Бутусове и его поступках. Мы репетируем «Беглеца», он параллельно репетирует «Гамлета». И у него как раз назрел конфликт с директором театра, он хотел уходить с должности главного режиссера. И специально дождался выпуска «Беглеца», который мы делали полгода, потому что его увольнение, конечно, затмило бы премьеру. И он меня поддерживал все время во время выпуска, при этом не вмешивался в спектакль, но всегда был на связи.

— Что актеры, работавшие с Бутусовым, брали от него?

— Юрий Николаевич так работал с артистами, что они всегда были голодными до работы. Когда мы начали репетировать «Воскресение», я как-то пришел, а артисты говорят: «Айдар, давай ты пару дней отдохнешь, пиво попьешь, пока мы без тебя поработаем, а потом покажем, что у нас получается». Обычно актеры сами на съемки отпрашиваются, а тут просят поработать.

И через два дня я прихожу часа в четыре дня, и мы потом работаем до часа ночи. Они беспрестанно показывали этюды, импровизировали, и так 7–8 часов. Откуда-то притащили кучу реквизита. Я только сидел с открытым ртом и старался успеть все записать, что нам может подойти в дальнейшей работе.

— То есть такое настоящее сотворчество.

— Я и сам стараюсь так работать. В Альметьевске артисты часто вспоминали, даже на капустниках, как мы ставили «Не был женат» по Исхаки. Говорили: «Ребята, кто-нибудь помнит, как спектакль поставился?» И у меня спрашивали, а я говорю, что не помню. Мы все помним, как мы долго сидели, пили чай… О чем-то разговаривали, выходили, пробовали, садились обратно, и вот так за последние 4−5 дней хоп-хоп — как-то музыка появилась, свет, мы даже не успели понять, что спектакль родился.

Хотя мне нравится история про то, что режиссер должен быть всегда на шаг впереди. Один большой режиссер ставил спектакль, у него была желтая тетрадка. И он говорил: «Ребята, вот как мы будем эту сцену делать?» И все что-то предлагали, а режиссер хвалил, говорил: «Давайте так и сделаем». В общем, он выпустил спектакль, и у всех артистов было ощущение, что это они придумали весь спектакль. А потом выяснилось, что у режиссера все эти мизансцены именно в таком виде были записаны в желтой тетрадке.

«Как-то слишком все ровно и тихо»

— Про ваши отношения с Фаридом Бикчантаевым ходят разные слухи. Вы правда поссорились?

— Вы знаете, мы с Фаридом Рафкатовичем уже перешагнули отношения «учитель – ученик», это скорее родственные, семейные отношения, где, наверное, бывают ссоры. Но если вы даже поругались с родным человеком, разве желаете ему плохого? Конечно, нет! Мы столько с ним вместе пережили, столько всего было, что эту связь уже невозможно разорвать. Так что могут быть какие-то недопонимания, разные взгляды на что-то, но я знаю, что мы есть друг у друга и в любой момент я могу позвонить.

— Как Бикчантаев разгадал в вас, студенте театрального училища, который учится на актера, задатки режиссера?

— Все началось банально, мы делали этюды, это был второй курс. Видимо, увидел, что я могу что-то организовать, собрать артистов. Потом была лаборатория в Доме актера о Казани, мне предложили там сделать одну новеллу. Дальше Нияз Игламов предложил почитать стихи Газинура Мората, и я сделал поэтический спектакль. А потом, перед четвертым курсом, Фарид Рафкатович сказал, что мне нужно ехать в Москву и учиться на режиссера.

— И как вы отреагировали?

— Я вообще не хотел никуда ехать, а хотел стать лучшим актером театра Камала! Моим кумиром был Искандер Хайруллин. Все силы, всю энергию я тратил на актерство. Хотел быть только артистом. Я решил, что Бикчантаев меня просто «сливает», не хочет брать в театр.

И потом была история, я ее уже рассказывал. Я обманул, сказал, что не поступил. Дело в том, что в тот год студентов в ГИТИСе набирал не Женовач, а Леонид Хейфец. Я прошел туры, и мне сказали, что есть шанс поступить, но надо пройти перетур. А у меня, так получилось, не лежала душа к этим педагогам. И я сказал родителям и Бикчантаеву, что не поступил, и вернулся в Казань.

Фарид Рафкатович сказал, чтобы я не расстраивался, а через год еще раз попробовал. Он меня устроил в театр Камала артистом, я выходил в массовке, у меня было несколько ролей, была своя комната служебная, зарплата, все условия такие бытовые мне закрыли. Я спокойно жил и читал книги, готовился к поступлению и даже был педагогом на курсе Бикчантаева, который был на год младше нас. А потом поступил в ГИТИС к Женовачу.

— Вам не кажется, что в театральной жизни Казани сегодня не так много случается больших событий? Был один классный спектакль на русском языке, «Иваново детство» Антона Федорова в ТЮЗе, и тот теперь не играют.

— Мне тоже нравится «Иваново детство». Ну давайте встанем в очередь и позовем Федорова в ТЮЗ.

— Интересно, почему вы никогда не работали с Казанским ТЮЗом? Там столько молодых артистов, голодных до интересной работы.

— Энергия там правда бешеная. Не знаю, пока не доводилось посотрудничать. Отчасти «Живой город» Инны Ярковой и Дианы Сафаровой оживляет нашу театральную жизнь. Они начали первыми активно приглашать режиссеров, которых в Татарстане не так много. Надо это продолжать. Может, даже искусственно как-то подогревать интерес, какие-то театральные провокации в хорошем смысле устраивать. Юрий Николаевич Бутусов наверняка бы сделал что-нибудь такое.

— Немного надо взбудоражить театральное сообщество?

— Да, а то как-то слишком все ровно и тихо, нужно взбудоражить хорошенько.