Герман Клименко: «Новый закон направлен против Google, в «Яндексе» нет ничего противозаконного»

Герман Клименко: «Мы с вами знаем: то, что трактуется неизвестно как, потом неизвестно как и работает» Фото: © Алексей Майшев, РИА «Новости»

«Мы рискуем получить еще один неработающий закон»

— Герман Сергеевич, на этой неделе Госдума приняла закон о штрафах за поиск в интернете экстремистских материалов и распространение рекламы VPN. Закон очень многих взволновал, поскольку не все готовы заходить в интернет, держа под рукой список запрещенных или просто «нежелательных» сайтов, блогов и каналов. А с другой стороны, многие активно используют VPN, чтобы не потерять профили в западных соцсетях и мессенджерах. Насколько серьезно эта депутатская инициатива осложнит жизнь отечественным пользователям всемирной сети?

— По своему замаху и потенциалу этот закон следовало бы счесть, наверное, одним из самых важных для оценки «виртуального» поведения наших граждан. Потому что все остальное, принятое в РФ на этот счет: «закон о забвении» (подписан в июне прошлого года, разрешает пользователям требовать от операторов поисковиков удаления сведений, затрагивающих их личность, — прим. ред.), закон о хранении персональных данных или, скажем, тот же закон о блогерах — мало вмешивались в нашу обычную жизнедеятельность. Они касались в основном компаний и общественных организаций. Однако на этот раз ситуация несколько иная.

По большому счету мы с вами знаем, что этот закон направлен главным образом против Google. Потому что в «Яндексе» нет ничего противозаконного — Роскомнадзором тут все заранее блокируется. Другой вопрос, что если мы с вами введем в строку поиска название какого-нибудь запрещенного СМИ, то выясним, что и телеграм-канал, завязанный на данное средство массовой информации, довольно легко индексируется, и разнообразные сайты, которые обеспечивают доступ без ограничений к табуированному контенту.

Однако, повторюсь, юридически к «Яндексу» подключен весь «запретительный» список Роскомнадзора и формально найти там ничего нельзя. Не получится просто кликнуть на ссылку, которая приведет вас к одному из экстремистских материалов. Единственный ресурс, в котором у нас нечто похожее ищется, — это Google. Но его мы забанить не можем — этому найдутся тысячи причин. Соответственно, чтобы наши граждане не искали в Google материалы, внесенные в список экстремистских, мы их заранее предупреждаем, что это плохо.

Полагаю, что в целом российские граждане достаточно законопослушные и для них этот закон явится простым триггером. Но не для всех, естественно. Все-таки немало среди нас хорошо знают, как обращаться с сервисом VPN и вряд ли захотят от этого раз и навсегда отказаться. Поэтому, с одной стороны, это закон, который способен максимально повлиять на нашу жизнь. Но в силу его, как бы поточнее сказать, краткости и некоторой расплывчатости этого может и не произойти.

Понимаете, когда министр цифрового развития Максут Шадаев вынужден объяснять руководителю Госдумы, что вообще происходит, и при этом он сам как бы не при делах, потому что думский комитет по информационным технологиям и связи не подавал эту поправку — она прошла, оказывается, не через него, а через комитет по градостроительству, — это выглядит несколько странновато. На самом деле через комитет по градостроительству мы приняли поправку из сферы IT, которая может трактоваться бесконечно любым способом. А мы с вами знаем: то, что трактуется неизвестно как, потом неизвестно как и работает.

«Скажем, у нас есть законы об иностранных мессенджерах, которые все давно должны были подключиться к Роскомнадзору. Однако ни «Телеграм», ни WhatsApp* до сих пор этого не сделали»

Скажем, у нас есть законы об иностранных мессенджерах, которые все давно должны были подключиться к Роскомнадзору. Однако ни «Телеграм», ни WhatsApp* до сих пор этого не сделали. Или, к примеру, в том, что касается хранения персональных данных, у российских компаний, естественно, все нормально, а вот среди зарубежных компаний лишь единицы повелись на выполнение новой законодательной нормы, остальные мы пока что не можем заставить.

Так что мы рискуем получить в итоге? Скорее всего, рискуем получить еще один неработающий закон. Если по нему вдруг начнут предъявлять конкретные претензии, то формально он способен коснуться очень многих. Однако как с юридической, так и практической точки зрения мне, честно говоря, сложно представить, как государство намерено получать информацию о том, что человек совершил страшное деяние — поискал что-то через VPN или, допустим, зашел на страничку запрещенного издания.

— А разве провайдеры по заказу компетентных органов не смогут отслеживать действия своих пользователей? Правда, при этом необязательно будет использоваться браузер Google — можно зайти и через Tor, который вроде бы способен обеспечить своим пользователям некоторую анонимизацию. Кстати, я не припомню, чтобы Tor упоминался в недавно принятом законе.

— В законе речь идет не только о VPN, но и об аналогичных средствах ограничений. Tor под это общее определение подпадает. Что касается провайдеров… Слушайте, а что вообще способен увидеть и отследить наш провайдер? Если вы пользуетесь HTTPS (расширение протокола HTTP для поддержки шифрования в целях повышения безопасности — прим. ред.), а это довольно стандартная процедура, то провайдер видит только сам сайт, домен. Там может содержаться целый пласт запрещенных материалов, но читаете ли вы именно их или какие-то другие странички, провайдер не видит.

Скажем, периодически Роскомнадзор банит на платформе для видеотрансляций Twitch какие-то отдельные стримы. Однако в силу технологий банится весь Twitch. Так что способен отследить провайдер? То, что вы зашли на Twitch. Ну зашли и зашли — что здесь поделаешь? Но где вы там находитесь и посещаете ли вы при этом запрещенную страничку, провайдер отследить не способен.

Поймет ли провайдер, что вы используете VPN? Не уверен. А если VPN официально не зарегистрирован? У нас ведь все в известной степени дуалистично. Скажем, существует экстремистский «Фейсбук»*, но посещать его все равно вроде бы можно. У меня от этого всего даже голова идет кругом. За плечами у меня имеется третье высшее образование — юридическое (правда, неоконченное). Поэтому все происходящее мне представляется достаточно нелепым. Вряд ли новый закон будет соблюдаться, что называется, пунктуально. Он, скорее всего, не будет соблюдаться вообще.

Знаете, у нас в Уголовном кодексе имеется статья за доведение человека до самоубийства, которая на практике не применяется вовсе. Хотя историй, которые подпадают под подобную трактовку, к сожалению, достаточно много. Так и здесь.

«Очевидно, что государство будет применять те или иные меры для стимулирования Max, чтобы распространить его на максимально широкую аудиторию. Если, к примеру, Max будут развивать по типу Rutube, то тогда «Телеграм» придется замедлять» Фото: © Владимир Астапкович, РИА «Новости»

«Max спокойно заработает, в СМИ пойдет реклама, приглашающая использовать отечественный мессенджер»

— Одна крупная волонтерская организация, которая давно занимается помощью Донбассу и бойцам СВО, попросила меня озвучить ее вопрос. Дело в том, что внутри этой волонтерской организации действует аналитический отдел, который, помимо прочего, мониторит и анализирует контент телеграм-каналов и сайтов противника. Соответственно, они часто занимаются целенаправленным поиском в интернете экстремистских материалов, просто потому что врага надо знать в лицо. И как им теперь быть? Ведь они напрямую подпадают под действие нового закона.

— История, которую вы рассказали, очень похожа на истории о белых хакерах. К примеру, хозяин какого-то сайта объявляет специальный тендер среди тех, кто лучше и эффективнее взломает его сайт, чтобы протестировать его на наличие уязвимостей. Дескать, тому, кто это сделает, заплачу миллион, и никак не меньше. Вроде бы все хорошо и владелец разрешил. Однако если взломано программное обеспечение, то хакеру в любом случае за такое геройство могут дать срок, и тут нет никаких оговорок. Ведь когда вскрывается сайт, то нарушаются чужие права — не только владельца портала, но и его разработчиков. Сайт ведь состоит из очень многих «историй». Это вообще очень долгая тема, она дискутировалась в Думе с 2022 года. Однако совсем недавно, 8 июля, парламент все-таки отклонил закон о белых хакерах (несмотря на то что он уже был принят в первом чтении — прим. ред.).

Впрочем, знаете, как у нас обычно бывает: сначала принимаются законы, а потом обвешиваются разнообразными правительственными постановлениями. Не исключаю, что и в данном случае история станет развиваться похожим образом. Потому что с тем, что сейчас написано в законе о VPN и экстремистских материалах, вообще невозможно ничего сделать. Во-первых, честно говоря, трудно определить ситуацию, влекущую за собой непосредственное применение закона. Во-вторых, если кто-то с папочкой подобного компромата явится в государственные органы, его неизбежно спросят: «А где вы это нашли?» Помните анекдот про психиатра: «А зачем вы такие картинки рисуете, доктор?» А тут вы сами придете и собственной «явкой с повинной» обозначите себя.

Но так ли это страшно? Не забывайте важную вещь: речь идет о применении административного кодекса, а не об уголовной ответственности. Следовательно, никто не имеет права на основании административной истории остановить вас на улице и сказать: «Я подозреваю, что вы ищете в интернете какую-то гадость. Будьте любезны, предъявите мне свой телефон». Нет, так нельзя. Однако в рамках уголовной истории (скажем, в случае если вас подозревают в экстремизме) у вас могут потребовать телефон. Если при этом обнаружится, что вы гуглите экстремистские материалы, то вам наверняка добавят «административку» к «уголовке».

— Какова, на ваш взгляд, судьба «Телеграма» в России? Я читал ваш комментарий на этот счет, что «Телеграм», скорее всего, постепенно станет замедляться и что, не исключено, его подвергнут полному табуированию и запрету.

— Не факт, что «Телеграм» будет замедляться. Все в конечном итоге будет зависеть от того, как станет развиваться мессенджер Max (разрабатывается как национальный российский мессенджер, выпущен компанией VK в 2025 году — прим. ред.). Очевидно, что государство будет применять те или иные меры для стимулирования Max, чтобы распространить его на максимально широкую аудиторию. Если, к примеру, Max будут развивать по типу Rutube, то тогда «Телеграм» придется замедлять.

Между прочим, Павел Дуров, если чувствует уязвимость своей позиции, всегда идет навстречу. Например, в Дубае он совершенно спокойно отключает голосовые и видеозвонки. Там их можно использовать только через VPN, который в Объединенных Арабских Эмиратах официально запрещен. А в России, как мы знаем, никаких проблем со звонками в «Телеграме» нет. Если мы сейчас скажем Дурову: «Павел, мы отключаем звонки», то он, естественно, начнет выкаблучиваться. Но сейчас это и не нужно. Вот осенью, когда внутри Max будут запущены каналы, когда все чиновники перейдут в национальный мессенджер, за ними перейдут журналисты, а за журналистами их семьи и так далее, то есть тогда, когда возникнет некий противовес «Телеграму», государство может отключить в нем голосовые звонки. Хотя бы для того, чтобы не было спам-дозвонов по типу: «Здравствуйте, вам звонит сотрудник ФСБ». Порядок в этой сфере надо наводить, но сделать это можно разными способами.

— Судя по тому, как вы описываете Max, он обещает сделаться практически полным зеркалом «Телеграма»?

— Даже если это так, в чем вы здесь видите проблему? Само по себе это не является ни плохой, ни хорошей характеристикой, и тот же Павел Дуров такие фокусы неоднократно спокойно проделывал. И никто его за это особенно не корил. Хотя у нас довольно распространена практика, когда за одно и то же деяние в одном случае казнят, а в другом восхищаются. Если мы вспомним, как Павел сделал «ВКонтакте», то мы увидим, что поначалу эта соцсеть визуально являлась почти полной копией «Фейсбука»*. И пока «ВКонтакте» не выросла до определенных значений, Павел в ней почти ничего не менял.

Что касается «Телеграма», то он изначально тоже до неприличия походил на WhatsApp* — до такой степени, что основатель WhatsApp* Ян Коум обратился к Дурову с недоуменным вопросом: «Павел, что это?» (публично Ян Коум заявил буквально следующее: «Павел Дуров умеет только копировать такие продукты, как „Фейсбук“* и WhatsApp*, у него никогда не было оригинальных идей и не будет» — прим. ред.). Поэтому в том, что мы что-то копируем, ничего такого уникального нет.

Посмотрите: вот сейчас пошла волна генеративного искусственного интеллекта. А какие агенты помогают генеративному ИИ в его работе? Те, что между собой плюс-минус практически одинаковые. Просто следующее поколение программных продуктов вбирает в себя все лучшее, что было найдено в предыдущем поколении, и отбрасывает от себя все то, что не заработало. С мессенджером Max, полагаю, будет та же история. Он спокойно заработает, в СМИ пойдет реклама, приглашающая использовать отечественный мессенджер и отдавать ему предпочтение перед другими. Хотя бы потому, что, когда вы ставите ссылочку подписки на телеграм-канал, вы тем самым рискуете нарушить нашу законодательную норму по трансграничной передаче персональных данных. Ведь «Телеграм» находится неизвестно где, официально — на Британских Виргинских островах (хотя недавно СМИ сообщили, что Дуров пытается открыть представительство «Телеграма» в России — прим. ред.). Или другой пример: если за каким-то отечественным сайтом закреплены Google Analytics, то это тоже требует согласования Роскомнадзора.

Если комплекс мер, перечисленный мною выше, для развития Max (а он и так избыточен, честно говоря) заработает и люди постепенно начнут переходить в национальный мессенджер, то наверняка будет наблюдаться хорошая динамика. Причем не только аудиторная (она и так будет большая, ведь встроенные в мессенджер «Госуслуги» — это прикольно). Будет нарастать пользование Max. В этом случае я не исключаю, что «Телеграм» и WhatsApp* оставят функционировать в спокойном режиме. Так что, возможно, даже по аудитории они проседать не будут. Однако есть такой параметр, который можно назвать самым важным (им, кстати, Павел Дуров откровенно гордится), — время пребывания в мессенджере. Вот если время пребывания человека в Max начнет перевешивать время пребывания в «Телеграме», тогда лавры первенства можно будет передать национальному мессенджеру. Весь вопрос в том, насколько успешно загрузится Max и будет ли в нем удобно жить.

— А каковы могут быть сроки перехода на мессенджер Max? Как скоро это удастся осуществить?

— Наверняка на этот случай предусмотрен какой-то план. Но что такое переход? Давайте для начала определимся с понятийным аппаратом. Вот у меня, например, одновременно закачаны «Телеграм» и WhatsApp*. Допустим, в дополнение к ним я поставлю еще и Max. Но я ведь при этом не отказался от «телеги». Поэтому повторюсь: полагаю, что будет внутренняя метрика не перехода, а времени пребывания. Вы можете получить два или три мессенджера, например, примерно одинаковые по аудитории, но совершенно разные по коммуникативной и прочей насыщенности. В одном мессенджере люди буквально живут, а в другом бывают время от времени.

Скажем, в WhatsApp* и «Телеграме» у меня аудитория приблизительно равная, однако при этом в WhatsApp* я бываю в 10 раз меньше. Поэтому если в Max человек начнет проводить времени больше, чем в конкурирующих мессенджерах, то, соответственно, отечественные разработчики и промоутеры победят.

«Некоторые из этих людей уехали, прокляв все на свете, но кушать-то хочется, и поэтому они спокойно пересмотрели свои позиции и теперь работают «оттуда» Фото: ru.freepik.com

«Многие из уехавших IT-специалистов продолжают работать в России удаленно»

— С 2022 года, после начала спецоперации, большое количество российских программистов и IT-специалистов уехали, как известно, за рубеж. Кто-то релоцировался вместе с иностранными компаниями, где работал, и на этом основании стал релокантом, а кто-то сделал сознательный выбор. По данным минцифры, только за первый год СВО нашу страну покинули около 100 тысяч айтишников. Как это отразилось на отечественной IT-сфере? Смогли ли мы восполнить опустевшую нишу?

— Конечно, поначалу это было весьма неудобно. Когда уезжали высокопрофессиональные программисты, те, кого в соответствующей среде называли «сеньорами», а оставались лишь середнячки («мидлы») или представители начального уровня («джун»), это не могло не отразиться на нашей высокотехнологичной сфере. В ряде IT-компаний по этой причине подвисли стратегические проекты, нацеленные на глобальное развитие. При этом, собственно говоря, для обычной жизни любой компании хватает «мидлов». Скажем, разработка того же мессенджера не является чрезвычайно сложной задачей. Это такая задача, где вам требуется иметь хорошего проектировщика и уверенных в себе «мидлов». «Сеньоры» для этого не нужны. Все задачи более-менее отработанные и понятные, ничего сверх этого придумывать не надо.

Выдающиеся люди нужны там, где мы находимся на острие. Поэтому отток «сеньоров», как я понимаю, затронул преимущественно «Яндекс», где имелись острые и нестандартные проекты, а также ряд других крупных компаний. Сперва бытовало предположение, что пришедшие на место «сеньоров» середнячки не смогут подняться до необходимого уровня. Однако оказалось, что амбиции — вещь такая и она способна творить чудеса. В итоге ситуация начала постепенно выравниваться.

Если мы будем говорить исходя из критерия «железа» (аппаратного обеспечения компьютера), то в этой сфере у нас все довольно хорошо. Если же станем оценивать уровень айтишников, пришедших на смену, то мы увидим, конечно же, очень много сырого материала. Потому что их обучали в ускоренном режиме, и получились этакие «скороспелки». Помните, как в период Великой Отечественной войны летчиков готовили, что называется, за три месяца? Тут похожая история, хотя сходство очень условное.

При этом очень многие из уехавших IT-специалистов продолжают работать в России удаленно, благо они систему знают. Я знаю несколько компаний, куда таким образом вернулись сотрудники. Возвращаться физически они бояться да и уже в какой-то степени прижились на новых местах. Работают за меньшие деньги, чем прежде, потому что существуют известные проблемы с выводом финансовых средств. Можно считать это релокацией или нет? Некоторые из этих людей уехали, прокляв все на свете, но кушать-то хочется, и поэтому они спокойно пересмотрели свои позиции и теперь работают «оттуда».

— Интересно, почему уехавшие боятся физически возвращаться? Опасаются того, что называют «цифровым 1937 годом»?

— Пара моих товарищей уже несколько лет спокойно живут в Таиланде, продолжая трудиться удаленно. И это вообще не про политику — им просто так удобно. Давайте по этому случаю придумаем термин — «уральский программист». Или «казанский программист». Это не рафинированные москвичи, они работают спокойно, без капризов, и при этом их вроде бы все устраивает. Единственное, что не устраивает, — погода. Но этот фактор обычно выносится за скобки, тем более что в России практически никогда не было климатической миграции. И таких людей, как уральские или казанские программисты, достаточно много.

— Отъезд «сеньоров» заставил Россию свернуть проект по созданию собственной Кремниевой долины? Скажем, в разное время на эту роль пробовались Иннополис в Татарстане и «Сколково» в Москве. Но сейчас новости из этих центров чаще связаны с проведением фестивалей и конференций, нежели с новыми стартапами.

— Основная проблема в этом ключе сейчас сводится не к наличию или отсутствию программистов. Современная Кремниевая долина — это в первую очередь искусственный интеллект (ИИ). А ИИ — это прежде всего «железо» плюс деньги, на которые его можно приобрести. Поэтому сейчас знающие люди кучкуются вокруг компаний, которые способны неким образом привезти оборудование через Киргизию, Казахстан или, допустим, Австралию. И лишь вторым номером идут разнообразные проекты с ИИ. Мы тут, признаться, не очень в удобном положении, потому что Китай нас не сильно радостно снабжает своими новинками. Он предпочитает все свои заявленные серверные новинки вкладывать в себя, а не в нас.

«Общими усилиями заставили Центральный банк создать цифровой рубль. При этом Герман Греф, главный закоперщик цифровых инноваций в банковской сфере, вдруг заговорил о том, что цифровой рубль вроде бы уже и не нужен, что он сомневается в его преимуществах» Фото: © Кристина Кормилицына, РИА «Новости»

«У нейросети можно спрашивать что угодно. Когда прилетят инопланетяне? Когда Россия станет чемпионом мира по футболу?»

— Я слышал, что будущее блокчейна и криптовалюты вы оцениваете довольно скептически, хотя бы потому что эти инструменты работают преимущественно по серым схемам. Неужели Россия даже не должна попытаться проявить себя на этом поле, к примеру создать свой белый коин?

— Есть Дональд Трамп, которому нравится тема криптовалюты, и есть наши российские чиновники, которым она тоже нравится. В итоге общими усилиями заставили Центральный банк создать цифровой рубль, Владимир Путин подписал на днях соответствующий закон. При этом Герман Греф, главный закоперщик цифровых инноваций в банковской сфере, вдруг заговорил о том, что цифровой рубль вроде бы уже и не нужен, что он сомневается в его преимуществах. Откуда столько противоречий?

Необходимо четко понимать, что вся «крипта» — это серая зона. Если мы характеризуем ее как серую, то мы выражаемся еще очень корректно. Правильнее будет сказать: черная зона. Потому что никакой стычки с легально работающей экономикой у «крипты» не существует. Вернее, отдельно есть белая «крипта» и отдельно — черная «крипта». Соответственно, существует отдельный рынок криптовалюты, который обеспечивает и обслуживает все то, в чем обвиняют на сегодняшний день Павла Дурова (французские власти инкриминируют основателю «Телеграма», что посредством его мессенджера осуществляется контрабанда наркотиков, мошенничество, отмывание денег, сокрытие педофильского контента и пр. — прим. ред.). А есть отдельный американский рынок, на который Дуров хотел прийти со своей криптовалютой Toncoin. При этом ЦРУ поинтересовалось у Дурова: «Павел, Toncoin — это деньги или ценная бумага?» На самом деле это очень важный вопрос.

Все то, о чем твердит Дональд Трамп, касается белой «крипты». Вы белую «крипту» купили, затем продали, заплатили налоги и счастливы, так? То, что в операциях по серой «крипте» никто никаких налогов не платит, просто очевидно. Вот Павла и попросили сделать выбор. Поскольку если Toncoin — это акция, тогда это одно налогообложение, а если деньги — другое. Надо отдать должное, Америка в этом плане говорит: «Пожалуйста, деньги, назовите с деньгами». Зачем какая-то двусмысленность? Но запустить Toncoin в режиме Павла Дурова (а это конфиденциальность, неконтролируемость и неподотчетность) для США физически невозможно. Дуров понял, что в этом случае ему дадут тюремный срок, и предпочел вообще ничего не делать.

Повторюсь: то, о чем говорит Трамп и за чем сейчас гоняются восторженные фанатики «крипты», касается только белой сферы. Речь идет о легальной криптовалюте, но в соотношении со всей экономикой она будет составлять лишь незначительные доли процента. Просто мы из производного финансового инструмента пытаемся создать нечто реальное. Скажем, мы с вами знаем, что долларов в мире, условно говоря, 1 триллион. При этом на бирже вращаются десятки, сотни производных триллионов — фьючерсов, опционов и так далее. В этом нет ничего нового. «Крипта» — это такой мем, который запудрил всем мозги. Это как МММ для среднего класса. «Крипта»— для интеллигенции, журналистов, власти и чиновников. Дескать, смотрите, это что-то суперсовременное! Лично я не вижу в ней ничего такого, на что государству стоило бы обращать внимание. Спекулянты — это отдельная категория. Эти люди профессионально играют на разных уровнях. «Крипта» как инструмент спекуляции? Да, пожалуйста, можете торговать ею хоть за солнечные вспышки.

— Каково российской журналистике будет работать в новых условиях, которые сейчас создаются? Как будут чувствовать себя журналисты в том, что уже не в шутку, а всерьез называют «цифровым концлагерем»? Или ИИ, наоборот, даст прессе небывалый шанс выйти на новый уровень и превратить новостное ремесло в конвейер, над которым будут трудиться роботы, а высокие жанры журналистики — в подлинное искусство?

— Вообще, надо для начала понять, что такое новая журналистика. Не секрет, что есть журналисты, пишущие для изданий, которые, мягко говоря, никто не читает, например корпоративные издания. При этом у этих людей есть служебные корочки и членство в союзе журналистов. Или, скажем, блогер, пишущий на тему хомячков, — зарегистрирован в Роскомнадзоре, имеет 20 тысяч подписчиков и пишет шикарно. Все эти люди, они журналисты или нет? Если мы признаем их журналистами, то не размываем ли мы тем самым само понятие журналистики?

Конечно, мы можем подразумевать под журналистикой только те СМИ, которые лицензированы. Вот их ждет, я не могу сказать, что «цифровой концлагерь», но достаточно жесткое регулирование. И это, возможно, неплохо, поскольку средства массовой информации должны за базаром следить ну или, по крайней мере, матом не ругаться.

— Недавно и телеведущий Михаил Швыдкой заявил, что было бы честнее вернуться к цензуре…

— Тут есть довольно тонкий момент. К примеру, когда говорят о китайском интернете, о «Великом китайском файрволе» (система фильтрации виртуальной реальности в КНР — прим. ред.), на самом деле многие недопонимают, что это такое. Это история про премодерацию или постмодерацию? Скажем, мы с вами можем запустить блог, назвать его «Герман Клименко», я могу даже купить по этому случаю домен и сообщить ему свое имя. Если с точки зрения государства я о чем-то напишу плохо, то ко мне придет следственный комитет и меня накажут. Это называется постмодерация. То есть ты свободен запуститься, стартовать как блогер, но ты отвечаешь за то, что пишешь. Премодерация — это когда ты приходишь в контролирующие органы заранее, прежде чем начать что-то писать. В этом случае я покупаю домен, затем прихожу в Роскомнадзор и говорю: «Слушайте, коллеги, я тут надумал книжку выпустить». Они отвечают: «Давай, но сперва нам принеси».

Так о какой именно цензуре говорит Михаил Швыдкой? Если мы несем ответственность за то, что мы написали, то так было всегда. Если же мы согласуем что-то перед выпуском или публикацией, то, наверное, да, мы можем назвать это цензурой.

— Ну что такое классическая цензура XIX века? Это виза цензора — «дозволено к печати». То есть новая цензура может оперировать, скажем, электронной визой. Такая виза — это как электронная подпись врача или нотариуса.

— Сейчас в этом никакой необходимости нет. Искусственный интеллект прочтет ваш текст прежде, чем кто-либо из читателей. Если у вас там будут призывы, которые ИИ истолкует не в вашу пользу, сразу же последуют определенные меры. Могут просто забанить. Впрочем, я не сторонник демонизации подобных вещей. В России многие, что называется, чипированы 1937 годом, причем удивительно, что среди таких «чипированных» немало молодых людей. Казалось бы, что они знают о 1937-м? Тем не менее для них это своего рода синоним страха.

Лично я рассматриваю такую премодерацию как упрощение правил игры. Помните ведь, как налоговая инспекция создала самозанятых, и на них нет теперь никакой налоговой ответственности. Они себе приложение на телефон установили, им денежки пришли, налоги автоматически списались, и все, аллилуйя! К ним нельзя придраться, их нельзя наказать. Понимание поставленных рамок на самом деле здорово облегчает жизнь, потому что вы знаете, где за них выходить можно, а где нельзя. Я предпочитаю видеть «вешки» открытыми. Вот это, кстати, цензура в чистом виде. Но, когда цензуры вроде нет, она все равно присутствует в виде постмодерации и той ответственности, которую вы несете за сказанное.

Кстати, буквально на днях прошла новость: полиция Германии возбудила дело в отношении немецкого футболиста Бернда Лено, который лайкнул сгенерированное с помощью ИИ видео, где автомобиль въезжает в толпу на гей-параде. Поэтому мы сейчас живем в то время, когда внятного понятийного аппарата еще нет. Что такое лайк? Каждая страна на сей счет изгаляется по-своему, и над этим можно посмеяться. Но есть повод посмеяться и над другими тоже, как мы видим.

«Если делать серьезный ресерч, это реально может занять неделю, а то и больше. А тут нейросеть три минуты пороется и выдаст вам такую справку, что читать ее будет по меньшей мере очень любопытно» Фото: ru.freepik.com

— В вашем телеграм-канале я прочитал, что некоторые российские чиновники в условиях наступившей неопределенности стали обращаться к нейросетям с вопросом, что ждет их в будущем, кого может настигнуть отставка и опала или что еще похуже. То есть нейросети превращаются в своего рода карты Таро?

— Понятно, что это делается с долей здорового юмора. Все-таки ChatGPT запустил свою рассуждалку, как и некоторые другие чаты. И вот люди сидят и вводят запросы: «Каковы шансы, что посадят такого-то в течение ближайших трех месяцев? Исследуй тему!» Нейросеть тут же проводит работу, и ее ответы довольно забавно и смешно читать — бывает, что прямо до слез. При этом многое, я бы сказал, выглядит достаточно достоверным.

— То есть получается, что о таких вещах и спросить больше некого?

— По крайней мере, скорость ответа и качество проделанной работы завораживают. Спросите, к примеру, меня, какова вероятность, что посадят некоего Д и что при этом он повторит судьбу Х? Я замучаюсь с ответом — ведь нужно же подобрать какие-то аналогии. При этом учесть предприятия, собственность, близость к власти, наличие влиятельных родственников и так далее. Если делать серьезный ресерч (от англ. research — поиск информации из разных источников — прим. ред.), это реально может занять неделю, а то и больше. А тут нейросеть три минуты пороется (ей ведь тоже надо делать запросы, и за ответами она также бегает в интернет) и выдаст вам такую справку, что читать ее будет по меньшей мере очень любопытно.

— Таким образом, функция прорицателей и футурологов переходит к ИИ? Именно туда можно адресовать вопрос, будет ли конец света и когда именно?

— Можно спрашивать что угодно. Когда прилетят инопланетяне? Когда Россия станет чемпионом мира по футболу? И нейросеть, вместо того чтобы сказать: «Отстань», ответит: «Хорошо, хозяин, я тебе все посчитаю». И выдаст подробный отчет. Другое дело, насколько можно будет верить написанному.