Андрей Союстов: «В Сумах неприятно, и все, кто в здравом уме, потихоньку эвакуируются»

Андрей Союстов: «В общей картине происходящего на СВО такого конфликта просто в военной истории планеты Земля еще не было. В той конфигурации, на том техническом уровне, на котором это происходит» Фото: © Станислав Красильников, РИА «Новости»; vk.com/soustov

«Курск — это был бы очень большой рейд»

— Андрей, какова ваша оценка состояния линии фронта на текущий момент?

— У нас есть, условно, три оценки состояния линии фронта. Линия фронта движется на восток, линия фронта стабильна, линия фронта движется на запад. Вот в нашем случае последний вариант: линия фронта, линия боевого соприкосновения, постепенно задвигается на запад.

— У нас сейчас есть некие продвижения в Сумской области. Мы практически заняли поселок Юнаковка, который ранее использовался для снабжения курской группировки противника. Насколько вообще для Киева неприятно, что мы вышли именно к этим местам?

— Я бы даже сказал так: если мы говорим о Сумской области, то там, если посмотреть на карту, вырисовывается довольно любопытная конфигурация. Четыре населенных пункта с запада на восток, если я правильно помню: Алексеевка, Николаевка, Яблоновка и вот как раз последний, упомянутый вами, Юнаковка.

Все эти четыре населенных пункта, по сути дела, сформировали для части подразделений ВСУ мешок с охватом их внутри этого мешка. Пока Алексеевка, Николаевка и Яблоновка держались украинской стороной, мешок находился в стабильном положении, он держался.

Относительно недавно сначала из-под украинцев ушла Яблоновка, потом посыпались Новониколаевка, Алексеевка, и мешок стал складываться. И по сути дела, он сейчас висит на одной нитке — это как раз Юнаковка. То есть, если Юнаковка полностью переходит под контроль войск Российской Федерации, следующий рубеж обороны откатывается где-то километров на 5–8, и это будет рубеж от Корчаковки до Марино.

В общем, так или иначе, позиция с севера Сумской области сдвигается все ближе к областному центру. До Сумской области некоторое время назад заявлялось, что осталось по прямой километров 20 до окраин Сум. До Сум уже добивает наша ствольная и реактивная артиллерия, залетают «фипивишки».

В общем, в Сумах неприятно, и все местные жители, кто в здравом уме и имеет возможность, конечно, оттуда, насколько я понимаю, потихоньку эвакуируются. Плюс ко всему местная администрация объявила об эвакуации целого ряда населенных пунктов, что тоже прямо намекает на весьма неприятное положение для Украины в этом регионе.

При этом нужно понимать, что граница Сумской области и Курской — это в некотором смысле дорога со встречным движением, потому что в тот момент, когда мы продвигаемся в сторону Сум, на северо-запад от этого района есть область, где, напротив, украинские войска уже которую неделю прямо пытаются вернуться на территорию Курской. Это тот самый, знаменитый уже в определенных кругах, «балкон» в районе Теткино.

Понятно, зачем Украине пытаться вернуться в Курскую область. Это в первую очередь возможность продемонстрировать, показать, что они еще могут действовать на территории Российской Федерации, транслируя этот тезис собственному населению и западным спонсорам. При этом там они убиваются о нашу оборону — довольно-таки боеспособные украинские части, которые куда рациональнее было бы использовать на другом направлении.

Как воспринимает украинская сторона наше продвижение в сторону Сум? Очень серьезно воспринимает. В последнее время замечена переброска резервов в сторону Сум из тылов, то есть украинская сторона в очередной раз раскупоривает свою кубышку с не таким уж и большим количеством резервов.

— В прошлом году была у противника курская операция, которая, скажем так, стала для нас, мягко говоря, очень неприятной. Но вместе с тем, по заявлениям нашего министерства обороны, противник там потерял более 70 тысяч личного состава, массу техники. А главное — стратегически ничего не добился. Ретроспективно можно ли как-то оценить, насколько это было эффективно для него?

— На первых порах для противника курская операция, к сожалению, была весьма эффективна — не столько даже в военном плане, сколько в медийном. Вообще, нужно понимать, что современное военно-политическое руководство Украины действует в первую очередь в логике медийных и пиар-событий, а не в рамках чистой, голой военной логики. Если не принимать этого во внимание, многие ходы украинской стороны становятся просто непонятными.

В частности, курская операция в своем исходном варианте, конечно, предполагалась куда более масштабной, и на первых порах она именно как медийное действие была для украинской стороны очень успешной. По-хорошему, после того как группировке наступающей украинской армии не удалось прорваться к Курской АЭС, вглубь нашей территории Суджанского района, дальше нужно было сворачиваться и откатываться назад.

Да, это был бы очень большой рейд, не более того, но это был бы максимально успешный для украинской стороны рейд на нашу территорию. Однако, по медийным соображениям, по соображениям престижа и прочему, было решено остаться и держаться за Суджу зубами.

Дальше там заработала, по сути дела, мясорубка: украинская сторона сначала все еще пыталась прорваться вглубь и несла при этом потери, а потом плацдарм, захваченный вооруженными формированиями Украины, мы начали подрубать. И украинская сторона туда продолжала тянуть резервы уже по логистике, коммуникациям, которые находились под нашим огневым контролем. Так что многие резервы избивались нами еще до того, как попадали на ноль.

Ну и в общем, поскольку цыплят по осени считают, в конечном итоге курская операция закончилась все-таки, безусловно, в пользу российской стороны.

«Мы сейчас стараемся крупные населенные пункты обходить, формируя, соответственно, мешки, карманы и ставя противника перед очень непростым выбором» Фото: © Станислав Красильников, РИА «Новости»

— Вместе с тем у нас продолжается сражение в Харьковской области. На севере идет долгий бой в Волчанске и под Липцами, а с юга мы не быстро, но продвигаемся в районе Купянска, в том числе на заоскольском плацдарме. Насколько вообще харьковское направление для нас на текущий момент является актуальным, важным в рамках общей стратегии по СВО?

— Значит, здесь нужно исходить, наверное, из двух точек зрения. С точки зрения тактической, оперативно-тактической, харьковское направление для нас сейчас — это в первую очередь еще одна болевая точка украинской стороны, на которую мы давим, заставляя растягивать, раздергивать резервы противника.

Если мы смотрим на ситуацию со стратегической точки зрения, то все это укладывается в заявленную нашим военно-политическим руководством логику создания буферной зоны вдоль всей предполагаемой в будущем сопредельной территории с Украиной в том виде, в котором она остается. То есть мы как можно дальше сейчас сдвигаем на всех доступных нам направлениях линию боевого соприкосновения на запад, формируя (раз она так названа, то пусть будет) буферную зону.

Вернемся к Купянску, даже чуть южнее — на краснолиманское направление, город Северск, Константиновское направление напротив украинского Дзержинска, потом Красноармейск, Мирноград. Если посмотреть на карту в интернете, то это сплошные карманы, которые мы формируем.

По сути дела, российская сторона на текущий момент практически отказалась от лобовых штурмовых действий, как крайне затратных со всех точек зрения, в том числе исходя из динамики потерь в ходе этих событий.

Мы стараемся крупные населенные пункты противника обходить и отрезать. То есть надо понимать, что бои за Бахмут (он же Артемовск) имели свою цену не только для противника. Да, с одной стороны, там в мясорубке были угроблены резервы, которых потом украинцам крайне не хватило во время знаменитого летнего стратегического контрнаступления 2023 года. Но, с другой стороны, и мы понесли весьма-весьма серьезные потери.

Насколько я понимаю, из этого были сделаны определенные выводы, и мы сейчас стараемся крупные населенные пункты обходить, формируя, соответственно, мешки, карманы и ставя противника перед очень непростым выбором. «Украинский витязь», условно, оказывается на распутье: то ли сидеть в своих опорных пунктах или в населенных пунктах дальше под угрозой полного котла и последующего уничтожения, то ли откатываться дальше на запад, избегая окружения.

Фокус в том, что откатываться на запад можно, а вот где там закрепиться — это иногда бывает большой вопрос. Если мы просмотрим, прошерстим сейчас украинские СМИ, мы там обнаружим колоссальное количество упоминаний о злоупотреблениях при строительстве оборонительных рубежей. То, что, к сожалению, у нас, по всей видимости, имело место в Курской области (недаром там сейчас большой ком уголовных дел катится), у украинцев в куда большем масштабе происходило вдоль всей ЛБС.

Ну и в частности, вот сейчас я периодически читаю вопли и крики о том, что в Сумской области все разворовали, практически ничего не было сделано на Днепропетровщине — там чуть ли только ни колышки понавбивали, разметку сделали, но ничего не стали строить, разворовали все. Вот такая картина.

«Окапываться, закапываться своими силами приходится именно вооруженным силам Украины, личными усилиями» Фото: Senior Airman Jerry Morrison, U.S. Air Force — defense.gov, Public Domain, commons.wikimedia.org

«Украинская сторона уже недополучила ряд средств ПВО»

— Но вместе с тем я слышал мнение от людей с фронта и от военкоров, что, несмотря на то что у них действительно огромные проблемы с тем, что разворовывают все в тылу, непосредственно ВСУ относительно линии фронта достаточно быстро и качественно окапываются.

— Жить захочешь — не так раскорячишься. Тут в чем нюанс? Окапываться, закапываться своими силами приходится именно вооруженным силам Украины, личными усилиями. Они не приходят на готовые, уже выстроенные оборонительные рубежи, а очень часто, вынужденно откатываясь из своих опорных пунктов, которые оказываются под угрозой окружения или уничтожения, они обнаруживают, что место для опорного пункта хорошее, но тут ничего не построено — приходится закапываться самим.

— Об обходе Покровска – Красноармейска с запада. Насколько это для противника, скажем так, ожидаемо и неприятно?

— Так, ну вот с вопросом «ожидаемо» я однозначно ответить не могу. Почему? Потому что здесь приходится вернуться к мною упомянутому нюансу о логике действий украинских властей, которые в первую очередь оттанцовывают от пиара, от какой-то медийной картинки, но не от военной логики. С чисто военной точки зрения заход наших войск на территорию Днепропетровской области был вполне ожидаем.

А вот, видимо, с высоты «киевских политических гор» этого не совсем ожидали и, соответственно, подготовку обороны на этом направлении не очень-то и педалировали. Ну и дальше возникла ситуация, что, где тонко, там и рвется, и у украинской стороны именно это направление стало проседать, чем мы тут же и воспользовались. Вообще, нужно понимать, что сейчас российская сторона в принципе старается наступать везде.

Пусть понемножку. Вот как у нас недавно Верховный сказал, что мы продвигаемся по всей ЛБС по чуть-чуть, понемногу, но постоянно. Грубо говоря, идет, по сути, постоянная разведка боем. Тут ткнулись, там ткнулись, здесь не получилось, тут противник нас остановил, здесь он уперся. Окей, мы попробуем пройти километра на 2–3 южнее — и там не получилось; еще южнее, а вот тут стало получаться. Наши части сейчас в некоторых местах, как вода, просачиваются за ЛБС у противника, пользуясь тем, что у него на некоторых участках ЛБС сплошной обороны нет. Иногда возникает такая зеркальная ситуация с тем, что противник проделал с нами в Харьковской области в 2022 году.

Там, как мы помним, у нас была очаговая оборона, противник между нашими опорными пунктами прошел, у нас стало рушиться все, в результате пришлось из Харьковской области откатываться. Вот сейчас кое-где уже у ВСУ есть нечто похожее, не в столь больших масштабах, но уже начинает происходить. И да, с политической точки зрения заход на Днепропетровщину, видимо, все-таки был неожиданным. Резервов там не так чтобы много. Как следствие, противнику сейчас приходится не удерживать все, а выбирать, что удерживать в первую очередь. Очень неприятная для него ситуация.

— Мне эта ситуация, когда мы расширяем фронт, несколько напоминает то, что в Первую мировую называлось «бегом к морю». Насколько это верная ассоциация?

— Нет. «Бег к морю» у нас закончился, условно, где-то в 2022 году. И что такое «бег к морю»? Это движение на север и юг с намерением попытаться обойти противника, загнуть ему фланг и зайти в тыл одновременно, копались траншеи с севера на юг, поперек всей Европы. Вот у нас нечто похожее происходило в 2022-м — начале 2023-го.

К началу летнего контрнаступления украинской стороны в 2023 году бег закончился, уже все встали. Началась позиционная война, мы строили «линию Суровикина», закапывались там и так далее.

— Параллельно идет странная война Израиля с Ираном. Как это скажется на СВО? Можем ли мы ожидать, что в итоге противник недополучит какие-либо средства?

— Я не знаю, как это скажется, я знаю, как это уже сказывается на том, что сейчас происходит. Украинская сторона уже недополучила ряд средств ПВО, и Зеленский об этом неоднократно публично заявлял. То есть то, что было обещано американской стороной Украине, вместо Киева поехало в сторону Тель-Авива и Иерусалима. Это первое. Если с военной точки зрения размышлять о том, что уже сейчас есть.

Второе. С политической точки зрения, на мой взгляд, очевидно, что администрация Трампа сейчас полностью поглощена проблематикой событий на Ближнем Востоке, настолько поглощена, что отложено практически все остальное: ранее поднимавшийся вопрос о нормализации дипломатических отношений с нами, о возвращении дипломатического имущества и прочее.

Американцы не отвергли этот вопрос, они его реально взяли и отложили на потом, демонстрируя, что им сейчас не до того. Мы видим, что Дональд Фредович буквально бегает от Зеленского, чтобы не заморачиваться вопросами, связанными с ним. Это было видно по недавнему саммиту G7, например. Зеленский уже очень громко заявляет о том, что он превращается во что-то вроде жены-«брошенки».

Не до него сейчас американцам, и для нас эта ситуация, безусловно, выгодна.

«У Трампа оказался свой собственный взгляд на оказание военной помощи Украине. И вот только тогда европейцы поняли, что дальше — сами» Фото: © Kenny Holston/The New York Times /Keystone Press Agency/www.globallookpress.com

«Большие надежды связывались с тем, что поможет дядя Сэм, но Байден проиграл Трампу»

— Как следствие, вопрос: на текущий момент хватает ли противнику материально-технического обеспечения — снарядов, танков, пушек и прочего?

— Я бы сформулировал следующим образом. Здесь ситуация очень различная, ведь сейчас в первую очередь Киев получает военную помощь уже не от американцев — там пакеты заканчиваются, а то и закончились. Честно говоря, не отслеживал этот нюанс, но помню, что украинская сторона с горечью говорила, что последние ресурсы, полученные от американцев в рамках пакетов военной помощи, завизированных Байденом, должны иссякнуть в течение лета. А новые Дональд Фредович пока не санкционировал. Соответственно, вся нагрузка в этом смысле дальше ложится на Европу, которая восполнить всю номенклатуру, необходимую украинцам, без американцев не может чисто технически.

Они просто не производят в нужных количествах многое из того, что сейчас нужно украинцам. Поэтому, например, сейчас чувствуется ощутимая просадка. В первую очередь это можно зафиксировать по тональности украинской стороны: в Киеве происходит нехватка средств ПВО, в первую очередь зенитных управляемых ракет. Их начинает не хватать, их начинают экономить, и это сразу сказывается на эффективности наших ударов. По артиллерии, видимо, по боеприпасам, тоже есть некая просадка, в первую очередь по самому ходовому калибру для украинской армии — 155 миллиметров.

Соответственно, украинцам приходится это чем-то компенсировать на поле боя. Они компенсируют массированным применением дронов. Очень часто сейчас встречается ситуация, когда на том или ином участке линии боевого соприкосновения (ЛБС) оборона украинской стороны держится практически на одних дронах, на этом средстве поражения, на их массированном применении.

— Вместе с тем кампания идет уже больше чем три года. Почему противник (а именно страны Европы, например) за это время так и не смог развернуть свое военное производство?

— Для того чтобы начать что-то делать, необходимо осознать необходимость этого. Осознание пришло, мягко говоря, не сразу. Как минимум до лета 2023 года активно муссировалась мысль (и все в нее очень верили), что России будет нанесено поражение как военное на украинском театре военных действий (ТВД), так и скажется политико-экономическое, санкционное давление. А потрясения на фронте, возможно, вызовут социальные возмущения внутри государства, и после этого можно будет диктовать свои условия России и заставлять ее подписывать капитуляцию.

Соответственно, реальное осознание того, что происходит и что Россию не удается добить вот так, судя по всему, к европейцам стало приходить только где-то ближе к зиме 2023/2024. Но при этом еще бо́льшие надежды связывались с тем, что поможет дядя Сэм. И вот тут Байден проиграл Трампу. А у последнего оказался свой собственный взгляд на оказание военной помощи Украине. И вот только тогда европейцы поняли, что дальше — сами.

А ведь нужно понимать, что после окончания холодной войны в Европе произошла очень серьезная деградация военно-промышленного комплекса (ВПК). Я про армии вообще не говорю — там массовые сокращения шли. Но и Европа «оптимизировала» свой ВПК очень серьезно. До того серьезно, что в какой-то момент британцы, например, обнаружили, что у них вообще нет собственного завода полного цикла по производству танков.

И вот сейчас это все не столько разворачивать, сколько даже восстанавливать, утеряв необходимые компетенции, специалистов, производственные цепочки, очень и очень непросто. Весьма сложно увеличивать масштабы производства даже американцам, которые тоже кое-где просели, но все-таки значительную часть своего ВПК сохранили.

И вот прямо сейчас выясняется, что, например, расчеты американцев на то, что удастся за полтора-два года резко нарастить производство тех же 155-миллиметровых снарядов, не оправдываются. Оказывается, все это происходит намного медленнее, а в Европе — еще медленнее.

«Мы запускаем по тылам противника дронов намного больше, чем они по нам» Фото: © Станислав Красильников, РИА «Новости»

«На первый план вышел «мистер дрон»

— Ровно два года назад у Киева был знаменитый контрнаступ, в ходе которого противник пытался проломить нашу стену обороны. Тогда в большом количестве показывались фотографии огромного числа сожженной бронетехники, которой враг пытался таранить наши порядки. На ваш взгляд, насколько за эти пару лет изменилась война?

— Изменилась, конечно, но не могу сказать, что кардинально. Война осталась войной. Появилась новая конфигурация войны. В военном деле, непосредственно на поле боя, на первый план вышел «мистер дрон».

В ситуации, когда любая из противоборствующих сторон на любую единицу бронетехники противника, появляющуюся на поле боя, без особых проблем может отправить 15, 16, 20 ударных FPV-дронов, практически обнуляется возможность массированного использования бронетанковой техники. Даже не столько мины, хотя и они есть, не столько какие-то другие инженерные заграждения, сколько в первую очередь дроны. Да, можно укрыть танк «царем-мангалом», как у нас это делают, и сделать из танка то, что ласково называют «штурмовой избой», — окей.

Но когда на эту конструкцию направлены 15 дронов, хоть один из них, но снесет гусеницу. Техника останавливается, после этого, как правило, экипаж технику покидает. Не потому, что он трус, а потому, что понимает: сейчас прилетят еще 15–20 дронов и рано или поздно машину добьют.

Поэтому экипаж покидает машину, и, если она до ночи постоит, можно попробовать ее утянуть, эвакуировать при помощи БРЭМ. Но чаще всего оставленную технику стараются немедленно добить. И мы, и украинцы. Постоянно на видео объективного контроля мы это видим. Стоит техника с открытыми люками — экипаж эвакуировался, технику дожигают, добивают, чтобы нельзя было восстановить. Пока кто-то не найдет эффективное средство борьбы с массивным применением FPV-дронов, о каких-то массовых использованиях техники, наверное, задумываться не стоит. Это будет просто ее избиение.

— Опять же где-то год-полтора назад было устойчивое мнение, что по дронам противник нас обходит, притом существенно. На ваш взгляд, как сегодня с этим обстоят дела?

— А тут тоже в общем надо дифференцированно к вопросу подходить. То есть в какой части, где и как. В части ударных беспилотников самолетного типа, которыми мы работаем по глубоким тылам противника (например дронами семейства «Герань»), мы, безусловно, опережаем противника по меньшей мере количественно. Это даже видно по заявленной статистике использования подобных дронов — и по той, которую озвучиваем мы, и по статистике, которую озвучивает украинская сторона.

Мы запускаем по тылам противника дронов намного больше, чем они по нам. На поле боя, наверное, превосходство в дронах-сбросах типа «Баба-яга» сейчас за украинской стороной. А вот в части FPV-дронов здесь бывает такая картина: зачастую на отдельных участках фронта противник имеет возможность их использовать в больших количествах. Не везде, но иногда. А при этом на соседнем участке фронта украинцы могут писать: «Черт возьми, на один наш FPV-дрон русские запускают десяток!» И это правда. То есть показатели непостоянны по всей ЛБС на всем ее протяжении.

Но при этом, например, мы однозначно впереди, серьезно впереди на данный момент по использованию, производству и отработанности способов применения ударных FPV-дронов на оптоволокне.

— А вот такой вопрос: насколько вообще ударный FPV-дрон заменил собой ПТУР и можно ли так говорить?

— Да-да-да! На многих участках фронта именно так и произошло. По той простой причине, что FPV-дрон дешевле. А раз он дешевле, то его в бо́льших количествах можно получить и использовать. Соответственно, отправить ПТУР на 10–15 километров проблематично, а FPV-дрон — запросто.

А можно еще FPV-дрон скомбинировать с беспилотником самолетного типа, превратив последний в носитель. И мы, и украинцы это уже используем. Отправляем такой носитель за десятки километров от ЛБС, при этом над ЛБС висит еще один такой же беспилотник самолетного типа в роли ретранслятора. И как итог наши FPV-дроны появляются очень глубоко за линией фронта совершенно неожиданно для противника и там кошмарят его логистику.

Это реально происходит прямо сейчас, это не фантастика, такое уже есть.

— Общефилософский вопрос: где проходят границы между дроном самолетного типа и уже ракетой?

— Ну здесь, на мой взгляд, в общем-то все вполне объяснимо уже просто по внешнему виду. Далеко не все дроны используют реактивный двигатель. Но при этом многие дроны несут боевую часть, по своей убойности, массе вполне сопоставимую с боевыми частями некоторых ракет. И в принципе, СВО показала, что на украинском ТВД применение дронов, более дешевых, чем ракеты, более чем оправдано для нанесения ударов по объектам в тылу противника.

Это, кстати, мы отмечаем и на украинской стороне. Для нее «переезд» на дроны вообще стал спасением. Просто в силу того, что они имеют куда более скудные возможности по сравнению с нашими в получении и использовании ракетного вооружения.

Все-таки, когда имеешь собственный ВПК, способный производить такие изделия, и когда ты критично зависишь от поставок из-за рубежа — это две большие разницы, извините, как говорят в Одессе.

«Обольщаться не стоит — думать, что ВСУ завтра разбегутся. Конечно, очень хочется, но нет» Фото: © Stephen Chung /Keystone Press Agency/www.globallookpress.com

«Можно было попробовать договориться, но ничего бы не получилось»

— У противника вышла статистика, согласно которой за первые пять месяцев они насчитали примерно столько же дезертиров, сколько было за всю предыдущую кампанию. Соответственно, вопрос: насколько им хватает личного состава и насколько у него в норме морально-психологическое состояние?

— Ну как бы обольщаться не стоит — думать, что ВСУ завтра разбегутся. Конечно, очень хочется, но нет. Вообще, как показывает практика, по меньшей мере в обороне и мы, и украинцы деремся очень хорошо. Мотивация, уровень обученности и прочее начинают играть куда более серьезную роль, когда необходимо вести наступательные боевые действия.

Касательно украинских подразделений — там тоже все очень неровно. Есть так называемые элитные подразделения: ССО, десантно-штурмовые и прочие. И там даже сейчас в общем-то мораль довольно высока. Может быть, по той простой причине, что эти подразделения получили возможность подбирать личный состав персонально под себя. То есть человек, осознавая, что его все равно рано или поздно заберут, имеет выбор: можно пойти просто в мотопехоту куда-нибудь и лечь костьми среди мобилизованных, а можно пойти в нечто более элитное.

Но, повторюсь, в обороне и мы, и украинцы сильны. Даже если с украинской стороны это мобилизованные части, которые, на первый взгляд, должны иметь деморализацию на тысячу процентов, они дерутся достаточно хорошо и упорно. То есть, для того чтобы заставить подразделение противника отойти, откатиться назад, приходится прилагать очень серьезные усилия. И этим в значительной мере обуславливаются достаточно неспешные темпы нашего продвижения.

«Есть что-то общее с Первой мировой — в том смысле, что обе войны позиционные. Есть что-то от Второй мировой — штурм городов. Но это локально»Фото: © Станислав Красильников, РИА «Новости»

— Очевидно, что любая аналогия ложная, но тем не менее: с чем из войн прошлого можно сравнить нашу текущую военную кампанию?

— Ни с чем. Все аналогии будут очень сильно притянуты за уши, и «глобусы», на которые придется натягивать этих «сов», будут очень-очень велики. Безусловно, локально, где-то фрагментарно можно найти некоторые аналогии с прошлыми войнами. Есть что-то общее с Первой мировой — в том смысле, что обе войны позиционные. Есть что-то от Второй мировой — штурм городов. Но это локально.

А вот в общей массе, в общей картине происходящего на СВО такого конфликта просто в военной истории планеты Земля еще не было. В той конфигурации, на том техническом уровне, на котором это происходит.

— Если вернуться в 23 февраля 2022 года, можно ли было как-то договориться без специальной военной операции или она уже была неизбежна?

— Можно было попробовать договориться, но ничего бы не получилось. Это видно по первому подходу к снаряду под названием «Стамбул». Мы же там договорились. А потом западные бенефициары сказали: «Ни в коем случае», — и все это улетело в мусорную корзину. На 23 февраля 2022 года Киев уже был марионеткой Запада, а Запад нас слышать на тот момент не хотел.