Никита Кобелев: «Стамбул и Казань близки в том, как устроены любовные отношения»

Никита Кобелев: «Я уже действительно практически оторвался от родного города и уже на него смотрю отвлеченно» Фото: Олег Спиридонов

В Челны — с Горьким, в Казань — с Вольтером

Мы встретились с Никитой Кобелевым в его родных Набережных Челнах. В 2007 году он уехал отсюда в ГИТИС, довольно быстро стал штатным режиссером столичного театра им. Маяковского, завоевывая свое место под московским культурным солнцем, а теперь вот уже год возглавляет один из главных театров страны, петербургскую Александринку, в качестве художественного руководителя.

Гораздо более интенсивными стали и связи с родной республикой, вроде бы совсем утраченные. В Челны в июне Кобелев приехал по причине гастролей новосибирского театра «Старый дом». Почти незамеченные в Казани, они тем не менее тянут на важное культурное событие для Татарстана. «Старый дом» — один из самых ярких и успешных региональных театров страны. Режиссер в 2023 году выпустил здесь «Дачников» по мотивам пьесы Максима Горького, сделав героев пьесы нашими современниками. Эту работу и представили на сцене театра «Мастеровые».

«Я чудом вышел оттуда легко»: Никита Кобелев о жизни группировщика в Челнах и режиссера в Москве

А уже в эти дни нашего героя ждут в Казани, где начинаются гастроли Александринского театра. Сам Кобелев покажет здесь свой камерный спектакль «Екатерина и Вольтер». Но и на этом его отношения со столицей Татарстана не завершатся. На декабрь 2025 года намечен выпуск режиссером спектакля в театре им. Камала — сценическая версия романа знаменитого турецкого писателя Орхана Памука «Музей невинности». И эта премьера рискует стать самой ожидаемой работой театрального сезона в Казани.

Режиссер в 2023 году выпустил здесь «Дачников» по мотивам пьесы Максима Горького, сделав героев пьесы нашими современниками. Эту работу и представили на сцене театра «Мастеровые» Фото предоставлено Армандо Диамантэ

«Я изучал вообще историю челнинских театров, когда здесь жил»

— Никита, вы впервые привезли в родные Набережные Челны свой спектакль, поставленный в одном из ведущих столичных или региональных театров России?

— Можно сказать, что второй. Первый я привозил очень давно — небольшой спектакль на двоих артистов из Москвы, я его ставил в центре имени Мейерхольда. «Кампанила Святого Марка», по рассказу писателя Михаила Шишкина. И больше после этого ничего не было здесь.

— Нынешний показ «Дачников» из театра «Старый дом» — это для вас важная история? Или все-таки давно уехали из Челнов и Татарстана, поэтому эмоции уже не те, как если бы вы, скажем, 10 лет назад показывали здесь один из своих первых спектаклей в московском театре имени Маяковского?

— Да, вы правы, такой прямо сильной эмоции нет, хотя есть какое-то волнение. Придут люди, которые меня знают. Но я уже действительно практически оторвался от родного города и уже на него смотрю отвлеченно.

— Но будут в зале люди, которым важно показать, чего вам удалось добиться за эти годы?

— Да, придут люди, которые меня знают, и мама придет. Она видела, конечно, другие спектакли, но придут ее друзья, и мои тоже. Это по-своему уникальное и интересное событие, приезжать в город, где ты вырос и начал заниматься театром.

— А в самом новом здании театра «Мастеровые» вы впервые?

— Да.

«Я считаю, что поход в театр должен быть для людей событием. И для того чтобы привлечь зрителей, немаловажно то, как все выглядит» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Когда шло строительство нового здания театра имени Камала, министр культуры Татарстана Ирада Аюпова как-то публично неосторожно задалась вопросом: «А достойны ли мы такого театра?» Ей до сих пор это припоминают. Вы, начинавший в Челнах в молодежном театре-студии «Ключ», знающий, что здесь не слишком сильны театральные традиции, как отвечаете на вопрос: достоин ли город такого шикарного здания, что имеют сегодня «Мастеровые»?

— Конечно, достоин. Я считаю, что поход в театр должен быть для людей событием. И для того чтобы привлечь зрителей, немаловажно то, как все выглядит. И то, как выглядит театр. Кто-то приходит на люстру посмотреть. Так бывает даже в Москве и в Петербурге, где есть большие театры, расположенные в исторических зданиях. Люди приходят не только на спектакли, но и просто чтобы приобщиться, сказать себе: «Я здесь побывал».

Театр — место притяжения. Есть такое понятие, как «театральный туризм». Театр вообще может стать визитной карточкой города, чтобы люди приезжали, смотрели. Из Москвы, из Питера ездят в другие города, чтобы смотреть спектакли. Поэтому, я считаю, прекрасно, что появилось такое здание.

В Челнах театр все время был в подвальных помещениях, в школах, в общежитиях. И та зрительская прослойка, которая любит театр и любит сюда ходить, только-только зарождается, наверное. Я плохо знаю ситуацию, но смею предположить, что это так, потому что таких серьезных традиций все-таки здесь не было.

Я изучал вообще историю челнинских театров, когда здесь жил. В основном здесь были такие любительские течения, любительские труппы, которые поддерживал КАМАЗ. Когда в 90-х был кризис, театры все развалились, их никто не финансировал, возникла такая черная дыра.

Потом «Мастеровым» дали постепенно одно здание, до этого они ютились вообще на первом этаже в общежитии, теперь у них новый замечательный дом. Здание — это же инвестиция в будущее, это то, что и нас переживет. Люди привыкают ходить в театр, это красиво, это гордость для города.

— Теперь в Набережных Челнах и у Татарского театра имени Гилязова хорошее здание, у кукольного театра наконец-то появится нормальный дом.

— Так здорово, что в Татарстане занимаются этим. Я не знаю, где еще строят новые театры сейчас! Здорово, что этой проблемой озадачились, нашли средства. Это можно только приветствовать.

«Меня пригласили поставить спектакль в новом здании театра имени Камала. Получается, да, сейчас вдруг возник интерес. Что я могу сказать, часто так бывает» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Стамбул, где происходит действие романа, и Казань близки»

— Еще о связи с Татарстаном. Обычно здесь внимательно следят за теми, кто уехал отсюда и добился успеха в столицах. Но вас почему-то все эти годы особенно не вспоминали в родной республике. Вообще, раньше звали вас ставить в Казань или здесь, в Челнах?

— Когда-то интересовался Качаловский театр, были контакты. Сейчас связи стали активнее, когда я стал работать с Александринским театром… Меня пригласили поставить спектакль в новом здании театра имени Камала. Получается, да, сейчас вдруг возник интерес. Что я могу сказать, часто так бывает.

— Сначала добейся успеха там, потом позовем тебя сюда.

— Наверное. (Улыбается.)

— Вы будете ставить в театре имени Камала нобелевского лауреата по литературе, турецкого писателя Орхана Памука. Когда ждать премьеру?

— Да, Орхан Памук, роман «Музей невинности», ставить планируем осенью, премьера намечена на декабрь 2025 года.

— Вы приезжаете делать спектакль в Камаловский один или со своей командой?

— Со мной все, с кем я работаю, у нас своя команда и есть карт-бланш на то, чтобы делать так, как нам бы хотелось. Над материалом и над концепцией спектакля уже, конечно, работаю.

— Понятно, что сложно говорить о спектакле, который есть пока только на уровне замысла. Но вы собираетесь удивлять татарского зрителя? Хотели бы вы, чтобы публика Камаловского уходила по окончании спектакля с ощущением, что увидела нечто впервые?

— Да, конечно, но это не самоцель. Не хочу сейчас раскрывать всех подробностей, но хочется поставить так, чтобы самому было интересно, чтобы это было, как если бы ставил в Петербурге или еще где-то и в то же время попробовать что-то новое для себя.

Я надеюсь, что в романе Памука есть история, которая будет интересна аудитории. Мне кажется, и по менталитету этот сюжет будет любопытен казанской публике, все-таки Стамбул, где происходит действие романа, и Казань близки, как мне кажется, в том, как устроены семейные, любовные отношения, жизнью между современностью и традициями. Кроме того, это, мне кажется, лучшая книга о любви, о страсти, что я читал за долгое время, а сфера чувств — вне национальных или религиозных рамок. В романе много разных слоев, которые, я надеюсь, будут интересны разной аудитории.

— Вы сами предложили театру «Музей невинности»?

— Я предложил Памука. Это, мне кажется, отличный материал и для труппы театра, где есть сильные роли, и в то же время это современный роман, которые требует таких же современных средств выражения, будь то работа с видео и мультимедиа или перевод на язык театра того самого «музея чувств», о котором идет речь в романе. Но все это в любом случае должно работать на человеческую историю.

Памук к тому же еще и автор прекрасный, тонкий. Хочется сделать по интонации похожее в чем-то на «Любовное настроение».

— Вы о знаменитом фильме Вонга Кар-Вая?

— Да, хотелось бы найти способ, как передать именно тонкие вещи — ощущения, оттенки чувств, найти детали, выражающие эти тонкие материи.

«Есть у театра темы, которые востребованы в Петербурге, но которых нет в Москве»

— Мы разговариваем с вами в канун начала гастролей Александринского театра в Казани в новом здании театра имени Камала. Честно говоря, когда появилась их афиша, то она немного огорчила. Есть ощущение, что вы везете такой «облегченный» репертуар. Уже далеко не новый спектакль «Литургия Zero» президента театра Валерия Фокина и две камерные постановки, включая вашу «Екатерину и Вольтера», хотя вы, например, недавно в своем театре ставили «Воскресение» и «На дне». Это все следствие того, что три года назад Александринский театр напугал казанского зрителя слишком сложным для него «Маузером» Терзопулоса?

— Так сошлось, но я бы не сказал, что это такие уж легкие спектакли. И еще эта гастрольная программа строится вокруг нашей знаменитой артистки Эры Гарафовны Зиганшиной, она татарка и играет в двух спектаклях — в «Литургии Zero» и «Екатерине и Вольтере». Но, кстати, «Воскресение» будет представлено осенью на Качаловском фестивале. Должны были «На дне» привезти на фестиваль искусств «Горький+» в июле, но не получилось по организационным причинам.

— Вы учились и долго работали в Москве, теперь возглавляете один из главных театров Петербурга. Вы чей теперь режиссер — московский или петербургский? И есть ли разница между этими статусами?

— Получается, что я петербургский режиссер. Глобально разницы, наверное, нет. Есть немножко другой зритель, другой театр, ты все равно и свою оптику перенастраиваешь, понимаешь, что есть у театра темы, которые востребованы в Петербурге, но которых нет в Москве.

— Например?

— Скажем, в Александринском театре есть историческая тема. В Москве никто не занимается таким направлением. Мы привозим в Казань «Екатерину и Вольтера», у Валерия Фокина был спектакль «1881» — это год гибели Александра II. Мы и дальше будем исследовать это направление. Те же нашумевшие «Холопы» Андрея Могучего в БДТ — это тоже история вокруг времени правления Павла I. В Москве вообще нет ничего такого или это малозаметные работы.

Валерий Фокин о театре им. Камала: «Здание впечатляет, но как бы это не стало ВДНХ»

— Это все из-за разницы восприятия московским и питерским зрителем?

— Даже спектакль «Екатерина и Вольтер» в Питере часто серьезно смотрят, а в Москве очень много смеялись. Там, правда, юмора много. Не знаю, как в Казани будет. В столице Татарстана, возможно, тоже будут серьезно смотреть. Там все-таки шутят вокруг достаточно острых тем.

— Но вы хотели бы, чтобы смеялись?

— Да, конечно! Питерский зритель более сдержанный. А московский открытый, у них реакция умножена на два. Так что если ты сдал экзамен у питерского зрителя, то в Москве показывать будет легче в 2 раза.

— Вы согласны, что за последние несколько лет центр тяжести российского театра как раз переместился из Москвы в Петербург? Это совпало, кстати, и с вашим переездом.

— Это отчасти связано и с оттоком за границу режиссеров из числа тех, которые были хедлайнерами московского процесса. А питерские хедлайнеры не уехали, так получилось.

В Петербурге еще есть такая особенность, там люди ходят на театр. В Москве ходят часто все-таки на звезд. А в Петербурге именно в конкретный театр, знают именно этих артистов и приходят именно на конкретные спектакли, и здесь уже приучили публику к тому, что там будет что-то новое. Скажем, в Александринском театре не так много развлекательных спектаклей, а уж близких к антрепризе вообще ни одного нет. Мы делаем серьезные вещи, и зал собирается на них, хочет смотреть и откликается. И здесь чуть меньше конкуренции, чем в Москве, где 100 театров борются за 15 миллионов зрителей. Но это зависит и от имени, когда ты уже такой известный режиссер, то люди идут именно на имя режиссера. И тогда они хотят увидеть, как ты поставил, твой язык. Но этот путь тоже надо пройти, чтобы ты был интересен.

— Понятно, что Москву покинули Бутусов, Крымов…

— Серебреников, Туминас, Карбаускис…

— Да, но ведь свято место пусто не бывает. И потихоньку эти позиции занимают другие. Звездами становятся те, кто раньше был в тени, как Петр Шерешевский, или подрастает молодежь, как Антон Федоров или Никита Кобелев. А вопрос будет такой: для вас сегодня делать театр сложнее, тяжелее, чем три-четыре года назад, или, наоборот, интереснее, потому что какие-то вещи нужно открывать новыми ключами, иначе разговаривать со зрителем?

— Конечно, время поменялось, но так механически сложно заменить больших режиссеров. Понятно, что кто-то был, скажем, не в тени, но более ярко засиял или появились какие-то возможности для того, чтобы реализоваться. А может, просто это естественный рост, потому что все в основном люди молодые, трудно сказать. И в то же время есть какой-то дефицит крупных имен, личностей, фигур в театре, но, наверное, это и общемировой процесс.

Мы видим, что в Европе тоже в принципе новых больших имен не появляется достаточно давно. Хедлайнеры, допустим, Авиньонского фестиваля — это те же Остермайер, Марталер, что и 20 лет назад. Есть такая особенность. Но мне сложно судить и анализировать, почему это так.

Конечно, сейчас идет ставка в основном на молодых режиссеров, то есть, наверное, 50 процентов постановщиков в российских театрах, которых наблюдаю, — это люди около 30−35 лет, которые ставят, пробуют. И какой-то поколенческий разрыв случился, мне кажется, что мало режиссеров 50−70 лет. Да, уехали крупные фигуры, но их не так много. Не знаю, но тоже интересно, почему так получилось, почему есть подобные разрывы. Или Россия большая и какие-то интересные люди, интересные режиссеры разъехались по театрам, кто-то возглавил в одном городе, в другом, в третьем…

«Мне кажется, я нашел для себя ключ, как можно работать с отечественной классикой» Фото: Олег Спиридонов

«Мне кажется, я нашел для себя ключ, как можно работать с отечественной классикой»

— В вашей режиссерской биографии есть совершенно разные авторы: от Ибсена и нобелевского лауреата из ЮАР Кутзее до спектакля о Стиве Джобсе и Билле Гейтсе. Но последние сезоны вы много ставите русскую классику. Так совпало или вы адаптируетесь к нынешней, не только театральной, реальности?

— Так сошлось. Мне кажется, я нашел для себя ключ, как можно работать с отечественной классикой. Потому что для режиссера это все-таки самое сложное испытание. Сложный, затертый, классический текст, как с ним быть?

— Поэтому вы не ставите традиционные спектакли по Горькому и Толстому.

— Мой способ такой, что мы все-таки адаптируем текст пьесы или романа для сегодняшнего дня, частично переписываем его. Обычно тут нужна помощь драматурга, я работаю с Дмитрием Богословским.

«Дачники» Фото предоставлено театром «Старый дом»

— Это «Дачники» Горького в «Старом доме» и «На дне» Горького с «Воскресением» Толстого в Александринке.

— Да. Не я один использую такой подход, но наша особенность — это, как мне кажется, именно деликатная работа с текстом, часто от 50 до 75 процентов текста остается, и часто люди удивляются, что та или иная фраза, оказывается, была у Горького, а при этом звучит абсолютно современно и органично вплетена в современную речь. Для меня такой способ — про выявление смыслов, которые есть в пьесе или романе. Потому что, читая произведение, режиссер что-то видит, а другие — часто нет. А потом ты чуть-чуть переделываешь, переписываешь, выявляешь и это становится видимым и для актеров, и для зрителя. Что-то, увы, просто становится непонятным в пьесах из-за того, что время поменялось — обстоятельства жизни, нюансы взаимоотношений

Нас еще в институте какое-то время назад учили: «Делайте что хотите, но слова нельзя менять». Парадигма была часто такая. Но если ты хочешь сделать современные декорации, костюмы, а люди говорят языком 100-летней давности, то получается какая-то ерунда, по-моему. Зачем тогда переодевать актеров? А если не переодевать, а оставлять в том времени, то часто не хватает вот этого острого ощущения, зачем это сегодня.

Конечно, не все тексты требуют и позволяют такой подход, да я и не говорю, что это единственный ход, но по крайней мере тем вещам, которые я брал, мне кажется, помогло то, что мы с ними сделали. Потому что мы все-таки стараемся быть очень внимательны к оригиналу. Можно, например, бутусовским каким-то методом пойти, но это не мой путь, мне не близкий. Крымов уже тоже своими словами «Анну Каренину» пересказал и другие произведения. Или, если ставят зарубежных классиков, таких как Мольер, Шекспир, часто заказывают новые переводы. Слова приходится менять, чтобы свежесть появилась. Мне кажется, дух важнее в произведении, чем слова.

— Горький максимально созвучен нашему тревожному времени, раз вы к нему часто обращаетесь?

— Я думаю, что да, созвучен, потому что он писал о времени тревожном, переломном, о предчувствии перемен и социальных сдвигов. Это все есть в его пьесах начала XX века. Во-вторых, человеческая психология, все-таки Горький, Чехов, Ибсен, — это же направление «новая драма», где конфликты уже не внешние, а внутренние, яркий сюжет уходит на второй план, важными становятся взаимоотношения, атмосфера. Все эти пьесы — «это группа лиц без центра», как говорил Станиславский, то есть нет главного героя, а важен круг лиц, полифония судеб и смыслов.

А у Горького это переходит вообще в анализ социальной среды. Вот мы берем «Дачников», а там интеллигенция, но мы берем средний класс сегодняшний. Там мещане — это городские жители новостроек или спальных микрорайонов, «На дне» — это бомжи. Часто Горький анализирует человека именно через нахождение в определенном социальном слое, это его ноу-хау. Он берет этот слой, исследует, как там живут люди, какие там вопросы, проблемы, сложности. У Чехова не такой принцип, нет такого акцента на социальное, но тем не менее тоже группа лиц, разные драмы, разные взгляды, которые сталкиваются друг с другом.

«Вот мы берем «Дачников», а там интеллигенция, но мы берем средний класс сегодняшний» Фото: Регина Шафиева

— Какое-то время назад казалось, что «пролетарский писатель» Горький уже не так важен для нашей культуры.

— Возможно, в советское время Горького было так много, что хотелось от него отстраниться. Но с момента развала Советского Союза прошло уже немало времени, мы можем спокойнее взглянуть на этого автора. Понятно, что личность непростая, но все-таки бо́льшая часть прозы и пьесы у него очень талантливые, они ставятся и сейчас на Западе. На Западе Горький — это один репертуарных авторов, которого не воспринимают как соцреалиста, а просто видят в его текстах проблемы, коррелирующие с сегодняшним днем.

— Ваши новосибирские «Дачники», длинный и разговорный спектакль, подразумевает, чтобы зритель узнавал себя на сцене? Это современный средний класс, который все понимает, но не знает, что делать, и ничего не делает?

— Да, похоже на то.

— Есть ли ощущение безысходности от всего этого или вы все-таки даете какую-то надежду и понимание пути, куда двигаться?

— Ну какая тут надежда. (Смеется.) Я думаю, что скорее надежду сам зритель должен найти. Мне кажется, надежда в том, как это сыграно, мы все-таки попытались это сыграть не уныло. Там много юмора, много абсурда, и там все-таки мы сами над собой смеемся. Нелепые люди, и действительно они ни к чему не могут прийти и ничего не могут сделать, это драма людей, которые только говорят и ничего не могут сделать. Только рефлексируют и абсолютно не понимают, что они могут сделать, или боятся сделать, и это касается не только глобальных вещей, но даже просто свою жизнь поменять. Едут по накатанной.

Это еще про некий комфорт, когда у тебя все есть: ты отучился, заработал, есть машина, жена, квартира — и что дальше? В 35−40 лет цели заканчиваются. Чем дальше жить? И люди бросаются в измены, начинают в депрессии впадать, именно потому что не знают: а что дальше?

— Это еще и спектакль о кризисе среднего возраста.

— Во многом про это. И то, как они пытаются найти выход, как-то этот кризис внутри себя разрешить. И предлагают разные варианты разные герои: кто саморазрушением занимается, кто изменяет, кто пытается сделать вид, что все в жизни хорошо, а на самом деле это не так. Разные стратегии поведения.

«Я в основном живу в Петербурге, и моя жизнь сегодняшняя — это Александринка» Фото: © Александр Гальперин, РИА «Новости»

«Нужны хорошие артисты, талантливые режиссеры, точные названия. Никаких секретов нет»

— В Татарстане строят новые шикарные здания театров и ремонтируют старые, но вопрос творческой наполненности этих пространств на самом деле стоит достаточно остро. В вашей биографии есть и новосибирский «Старый дом», и Псковская драма — ведущие региональные театры России. Есть ли какая-то формула, как сделать хороший региональный театр, который был бы интересен и публике, и фестивалям?

— Опыт показывает, конечно, что нужны хорошие артисты, талантливые режиссеры, точные названия. Никаких секретов нет.

— Но нужны какие-то люди, вокруг которых все создается.

— Конечно, «Старый дом» — это люди. Степан Звездин (руководитель отдела развития театра «Старый дом» — прим. ред.) и его соратница Оксана Ефременко, которая сейчас помощница Евгения Миронова, оба сделали «Старый дом», это два новосибирских критика, которые разбирались в театре и приглашали разных режиссеров. Театру почти 100 лет, но его слава последние 15–20 лет связана с ними.

Псков — то же самое: там пришла новая команда несколько лет назад. Художественный руководитель Дмитрий Месхиев пригласил петербургского театрального критика Андрея Пронина, которого сделал арт-директором, он многое определяет в культурной политике театра. Там и Петр Шерешевский сделал еще до Москвы два спектакля, и Антон Федоров там сделал спектакль, и Лиза Бондарь. До того, как стать столичными знаменитостями, они все успели сделать спектакли в Пскове.

В Пскове, я так понимаю, раньше не то чтобы с большой охотой ходили в театр, а сейчас там полные залы. Если о театре говорят, легче кого-то зазвать, приглашать актеров в труппу, режиссеров на постановку.

— В «Старом доме» есть потрясающий артист Анатолий Григорьев. Поразило несколько его работ в Новосибирске. И у вас в «Дачниках» его герой Шалимов произносит важный финальный монолог. Недавно выяснилось, что он уезжает в театр на Таганке, причем сам рассказывает, что его звали и в Александринку. Вы звали?

— Да, был такой разговор. И он действительно хороший артист, замечательный. Но в итоге оказался на Таганке. Это довольное частое явление, когда актер из провинциального театра хочет продолжить свою карьеру в столицах. И тут, мне кажется, важно понять, в какой театр ты попадешь, насколько ты сможешь там развиваться, что тебе смогут творчески предложить.

— Еще о звездах. У вас был опыт антрепризного спектакля «Наедине» с Викторией Исаковой, Александрой Ребенок, Ириной Старшенбаум. Как вы попали в этом проект?

— Было такое время, я был вне театров, не в штате, а просто ставящий режиссер, это в период между театром имени Маяковского и Александринкой. Два-три года. Я за один сезон вообще 7 спектаклей поставил. И вот поступило предложение от продюсера Леонида Робермана, и мне было интересно поработать с такими звездными актрисами.

Это ведь вообще не очень развлекательный спектакль. Может быть, драматургия там не самая сильная, это было предложение продюсера, но в ней была интересная мне форма — трех монологов для моноспектаклей.

Не так часто можно найти такой материал, когда у каждой звезды есть свое соло, и это мне понравилось. Я видел такое на Бродвее, где Джек Джилленхол выходит и произносит монолог, и это почти стендап, но чуть более драматичный, играет полчаса. И у нас это примерно получасовые монологи, только у Исаковой большой на 50 минут. Мы очень серьезно отнеслись к этой работе, мне она нравится с учетом тех задач, которые ставил перед собой. Я понимал, что это такой формат, но мы в нем работаем очень достойно, качественно.

— Вы следите за этим спектаклем?

— Да, я вводы делал, с Ребенок там Марьяна Спивак играет в очередь, Иру Старшенбаум заменили, к сожалению, но так бывает.

Но я не слежу постоянно за всеми своими спектаклями. Вначале смотрю, но потом уже, конечно, отпускаю и в Москве какие-то спектакли уже давно не видел, не знаю, в какой они форме сейчас. Потому что я в основном живу в Петербурге и моя жизнь сегодняшняя — это Александринка.

«Акцент важен на молодую режиссуру» Фото: Олег Спиридонов

«Меняется природа чувств современного человека»

— Хочется вас еще спросить о том, куда движется театр как вид искусства. Когда-то давно говорили, что с появлением кино театр исчезнет. Не вышло. Но сейчас кино приходит на территорию театра, все эти экраны, крупные планы, порой спектакль превращается в фильм, который показывают здесь и сейчас. Не произойдет ли таким образом поглощения?

— Не думаю, скорее есть вопрос уместности использования технологий. Но театр, конечно, все вбирает в себя и приспосабливает. Если это работает и дает какой-то новый эффект, новое слово, то это получается именно от симбиоза театра и кино и возможно только на театральной сцене. От театра тут живая игра актеров, та ситуация, которая возникает здесь и сейчас (если говорить об онлайн-съемке на сцене), от кино — крупные планы, мы можем видеть те самые мелкие оценки, реакции актеров, которые раньше в театре были недоступны.

Видео — это серьезное подспорье, это помогает: новая зрелищность, новая правда, новая искренность. Но всем этим надо уметь пользоваться. Кино вообще само диктует способ существования артистов, другую степень правды задает. Даже если мы посмотрим старые фильмы, там играют по-другому.

— Порой кажется, что плохо играют.

— Да, а тогда это казалось гениальным. То есть вот эта степень правды, способ игры все время обновляются. Меняется природа чувств современного человека. Не сами чувства, а вот именно то, как их транслируют люди. И получается, что уже иногда на сцене кричать — дурной тон. А чем держать внимание? Тут и помогают новые возможности, в частности кино.

— Вы сами как часто используете камеры на сцене?

— Я тоже использую, но точечно. Мне тоже бывает интересно, важно переключить зрителя, сбой внимания такой сделать. Немножко раз — видео, раз — снова вернулись. То есть работа с разными способами восприятия, это для меня важно. Но необязательно все время должно что-то мелькать на экране, я вообще такое не люблю. Современный театр, конечно же, может существовать и без этого всего. Но такие возможности в умелых руках только обогащают сам театр и привлекают в него новую аудиторию.

— Сегодняшний российский театр как живет, куда движется? На фоне всех того, что мы понимаем о жизни, ныне непростой.

— Обретает свое лицо постепенно, встает на ноги. Эта сфера как-то определяется, и определяются какие-то темы, правила игры, привыкание к новой реальности. Мне кажется, да, сейчас, наверное, не будет времени расцвета, сейчас время работы на будущее. Поэтому акцент важен на молодую режиссуру.

И я вижу, как публика очень поменялась за последние несколько лет. Много новых людей пошло в театр, больше людей пошло в театр. Может быть, театр стал важным способом коммуникации.

— Этот новый зритель не разочарован тем, что увидел, придя в театр?

— Наоборот, раз он приходит. Просто иногда новые технологии или какой-то прием воспринимается зрителями как открытие, но ты в силу своей насмотренности понимаешь, откуда это взято, где уже это было. Я смотрю уже на другие вещи — например, на то, как содержание распределяется внутри спектакля, как приемы, пусть даже иногда и заимствованные, умело и органично используются.

Еще активно развиваются социальные сети, телеграм-каналы, они стали очень влиятельны в плане «посмотрите, придите, там круто». Гораздо легче стало узнавать о событиях или хороших спектаклях. Люди, что-то прочитав, приходят и уже попадают в это театральное колесо, уже хочется еще смотреть, сравнивать, спорить. Я знаю некоторых людей, которые ни пропускают ни одной премьеры, и потом сравнивают, делают рейтинги, кто лучше, кто хуже, такой своеобразный спорт.