«Не ждите, что само пройдет»: как методики центра «Я говорю» помогают особенным детям

Основательница сети нейрологопедических центров «Я говорю» в Казани Дарья Логинова: «Наш главный призыв — не давать гаджеты, как только ребенок научился сидеть. Нужно заменять это живым общением, прогулками, обучением бытовым навыкам» Фото: Сергей Елагин

«Детей с нарушениями развития действительно становится больше»

— Дарья, расскажите, пожалуйста, как работает центр «Я говорю». Кто и с какими проблемами к вам обращается чаще всего?

— К нам обращаются родители, воспитывающие детей с особенностями развития. Или, как мы говорим, с особенными потребностями в развитии. Мы принимаем детей от полутора лет и до 12–15 лет, реже — до взрослого возраста. И работаем по разным направлениям: с поведенческими трудностями, над социально-коммуникативными навыками, речью, когнитивным развитием, двигательными функциями.

Наши специалисты всегда работают в сотрудничестве с врачами, лабораториями, медицинскими центрами. Потому что за любым нарушением может скрываться серьезное соматическое заболевание. Иногда проблема кажется поведенческой, а на самом деле у ребенка, например, хронические боли. Бывает и наоборот: вопрос решается чисто педагогическими методами, но нам нужно врачебное заключение, чтобы исключить нарушения восприятия — например, проблемы со зрением или слухом. Иногда позже обнаруживаются неочевидные диагнозы. То же самое с ДЦП — здесь один педагог точно не справится, нужен комплексный подход.

— В полтора года ребенок еще очень маленький. И родители, особенно неопытные, могут не сразу распознать проблему. Как вы определяете, есть ли у ребенка реальные трудности?

— Есть определенные «красные флаги», которые видны даже в таком раннем периоде. Например, ребенок не реагирует на обращенную речь, не отзывается на имя. Избегает взаимодействия — ведет себя как маугли, будто живет в своем мире. Есть проблемы с сенсорным восприятием — не любит, когда его умывают, купают, трогают, сопротивляется одеванию. Может издавать странные звуки — необычные вскрики, возгласы без причины. Бывает нестандартная реакция на свое отражение — например, не узнает себя в зеркале.

Даже родители без опыта, наблюдая за другими детьми на площадке, могут почувствовать, что что-то не так. И тогда они начинают искать специалистов — чтобы понять, стоит ли ждать или уже нужно действовать.

«Наши специалисты всегда работают в сотрудничестве с врачами, лабораториями, медицинскими центрами» Фото: Сергей Елагин

— Проблемы в основном врожденные?

— Многие специалисты признают генетический фактор, но важную роль играет и информационная перегрузка — у мамы и ребенка. Гаджеты — бич современности: дети привыкают к мгновенному удовольствию, теряя навыки общения и самообслуживания. Наша рекомендация — не давать гаджеты с 6 месяцев, заменяя их живым общением, прогулками и обучением бытовым навыкам. Сейчас много детей в три года не могут себя обслуживать: не умеют есть, одеваться, умываться, убирать за собой игрушки. А ведь это база для формирования самостоятельной личности.

Детей с нарушениями развития действительно становится больше, но эксперты считают это временным этапом. Главное не пускать на самотек, а помогать адаптироваться, чтобы их жизнь была полноценной.

— Какое нарушение встречается чаще?

— Чаще всего — расстройства аутистического спектра (РАС). Что-то может относиться к истинному аутизму, а что-то — нет. Мы постоянно наблюдаем динамику, и она часто бывает положительной: ребенок выходит на коммуникацию. Он начинает воспринимать партнера по общению — будь то педагог, родители, братья, сестры или другие дети в садике, на площадке. И тогда мы говорим либо о положительной динамике, либо о том, что это был не аутизм, а спектральная особенность, больше связанная с задержкой психического развития.

«Наша задача — помочь родителям найти опору, иначе они не смогут сопровождать ребенка долгие годы: сначала в детстве, потом в подростковом возрасте, а затем и во взрослой жизни» Фото: Сергей Елагин

«Через 4–6 месяцев уже виден прогресс»

— С чего начинается ваша работа с детьми?

— К нам обращаются за педагогической помощью. У центра есть образовательная лицензия. Однако мы работаем комплексно. Для начала — первичная консультация с нейропсихологом или детским семейным психологом. Далее мы составляем индивидуальный план-маршрут, в котором, помимо коррекционно-развивающих занятий, прописываем в рекомендательной форме, какие необходимы виды аппаратной, лабораторной диагностики, консультации необходимых врачей.

— Расскажите о вашей команде. Кто работает с детьми?

— Сейчас у нас в команде 15 человек: педагоги, логопеды-дефектологи, нейропсихологи, детские и семейные психологи, инструкторы по АФК (адаптивной физкультуре), специалисты по сенсорной интеграции и моторному развитию. Большинство наших сотрудников работают не только у нас, но и в государственных учреждениях, вузах — у них большой опыт, не только из частной практики.

Что касается аппаратной и лабораторной диагностики — мы направляем к нашим партнерам в частные и государственные медицинские учреждения.

— У вас два филиала. В чем их отличие?

— Да, территориально так удобнее. Первый центр «Я говорю» открылся на улице Галимджана Баруди 6 лет назад, и он больше ориентирован на работу с детьми. Второй, на улице Профессора Камая, мы открыли год назад, когда стало ясно, что детей много, а у родителей не всегда есть возможность ездить через весь город. И этот центр больше рассчитан на поддержку родителей. Там проходят консультации, группы психологической поддержки, обучающие семинары.

— Какую работу вы ведете именно с родителями?

— Условно можно выделить три типа родителя. «Почините моего ребенка», — когда он не принимает его особенности, считает, что проблема только в самом малыше, а его роль — просто ждать у моря погоды. Второй тип — «Это я виновата», мама берет на себя всю ответственность, испытывает чувство вины, что мешает продуктивной работе. И третий тип: «Мы принимаем его, но нет сил», — когда родители любят ребенка таким, какой он есть, но эмоционально выгорели. Они приходят за поддержкой: «Скажите мне хоть что-то, что бы могло поддержать и я могла бы дойти до дома не опустошенной».

Наша задача — помочь им найти опору, иначе они не смогут сопровождать ребенка долгие годы: сначала в детстве, потом в подростковом возрасте, а затем и во взрослой жизни.

— Какие уникальные программы есть в вашем центре?

— Мы всегда отталкиваемся от возможностей ребенка и от тех целей, которые перед собой (педагогами) ставим. Если говорить о детях с трудностями восприятия, сначала мы ищем сенсорный канал, через который можно до них «достучаться». Ребенок должен понять, что педагог не тот, от кого нужно защищаться, а друг. С помощью взаимовыгодных действий он может получить желаемые ощущения. По сути, это сенсорная интеграция, направленная на получение удовольствия через движение. Но эти движения нужно правильно выстроить — здесь помогает инструктор. Есть оборудование, которое можно использовать, вовлекая взрослого.

Также у нас есть БОС-оборудование (биологическая обратная связь). Это метод, который помогает быстро сформировать у ребенка целенаправленную и устойчивую реакцию на стимул. Для чего это нужно? Многие дети имеют высокую переключаемость внимания — неважно, СДВГ это или нет. Родители часто говорят: «Он не может сосредоточиться, поиграл две минуты — бросил, побежал к следующей коробке, все раскидал». С БОС мы учим ребенка удерживать внимание, доводить дело до конца. И главное — почувствовал: «Я молодец! У меня получилось!». Мотивация успеха — самая сильная мотивация в обучении!

«Сейчас у нас в команде 15 человек: педагоги, логопеды-дефектологи, нейропсихологи, детские и семейные психологи, инструкторы по АФК (адаптивной физкультуре), специалисты по сенсорной интеграции и моторному развитию» Фото: Сергей Елагин

«Нужно включать семью в процесс. Не как «таксиста» или «спонсора»

— Расскажите, как вы сами оказались в этой сфере?

— Обычно в коррекционную педагогику приходят те, кто сам столкнулся с подобными трудностями или прошел через это с детьми. У меня был второй вариант. Старшая дочь в три года почти не говорила, а младшая не реагировала на свет и звуки. Врачи не помогали, информации было мало, но я действовала, иначе результат мог быть хуже. Позже, с третьим ребенком, я уже знала, что делать.

После опыта со своими детьми я углубилась в тему: получила образование логопеда-дефектолога, затем нейропсихолога, параллельно училась на клинического психолога. Все совмещала с работой и материнством. Большой опыт мне дала работа в детском саду и реабилитационном центре «Добрые руки».

— И как вы решили открыть свой центр?

— В реабилитации я видела семьи, которые живут от курса до курса. При этом я вкладывалась в ребенка как специалист и хотела, чтобы он развивался, а мама говорит: «Приедем через полгода, и вы продолжите». Я осознала, что это тупик. Нужно включать семью в процесс. Не как «таксиста» или спонсора, а чтобы она находила ресурс поддерживать прогресс между курсами. И я решила, что нужно идти другим путем — сначала арендовала офисное помещение, позже открыла первый центр.

«Ребенок растет, а дальнейшая поддержка слаба: образование, трудоустройство, самостоятельная жизнь. Наша цель — научить его выживать: общаться, просить о помощи, зарабатывать как минимум на базовые нужды» Фото: Сергей Елагин

— Какие проблемы вы видите в уровне оказания нейропсихологической и логопедической помощи в Казани и Татарстане?

— Учитывая процент детей, которым требуется особый образовательный подход, в каждом детском саду, будь то государственный, автономный или частный, должно быть достаточное количество коррекционных специалистов. Как минимум это логопед и нейропсихолог. Психологи, к счастью, есть почти везде, но ключевая проблема в том, что педагоги загружены не только работой с детьми, но и бюрократической отчетностью.

Было бы правильно задействовать системные механизмы. Например, включить услуги логопедов, нейропсихологов и коррекционных педагогов в программу обязательного медицинского страхования. Пусть даже в минимальном объеме — это уже станет серьезной поддержкой для семей, ведь сейчас основные расходы на коррекционную помощь ложатся именно на родителей.

— Какие у вас планы по развитию центра?

— Ребенок растет, а дальнейшая поддержка слаба: образование, трудоустройство, самостоятельная жизнь. Наша цель — научить его выживать: общаться, просить о помощи, зарабатывать как минимум на базовые нужды. Поэтому развиваем направление для подростков: летние лагеря с педагогами и психологами, где будем учить бытовым навыкам и ремеслам.

Я также хочу привлечь спонсоров и партнеров к моему проекту, потому что понимаю: только объединение ресурсов и экспертизы разных секторов могут обеспечить долгосрочную поддержку таким детям. Бизнес может внести вклад не только финансами, но и технологиями, программами трудоустройства для подопечных центра, волонтерскими инициативами. Государство, в свою очередь, способно развивать инфраструктуру, совершенствовать законодательство и увеличивать финансирование социальных программ. Только совместными усилиями мы сможем создать систему, в которой каждый ребенок с аутизмом получит шанс на полноценное развитие, образование и социализацию.

«Для меня главное не личный успех, а шанс изменить восприятие» Фото: Сергей Елагин

— Инклюзия стала одной из тем вашей презентации на конкурсе «Мисс и Миссис Бизнес Татарстан», где вы победили в номинации «Королева социально значимого бизнеса». Помогло ли это донести идею?

— Для меня главное не личный успех, а шанс изменить восприятие. Мы много говорим об инклюзии, но часто она остается на бумаге. Вот реальность: ребенок с особенностями приходит в школу. У него есть все документы, адаптированная программа… но другие родители говорят: «Зачем он здесь? Пусть учится отдельно». И это больно. Потому что инклюзия не про «терпеть соседство», а про то, чтобы вместе жить, дружить, понимать друг друга. Эти дети — часть нашего общества, и их будущее зависит от того, какой пример мы им покажем сегодня. И я участвовала в конкурсе, чтобы как можно больше людей узнало: да, такие люди есть. Они не просят жалости — они хотят быть принятыми. Им нужно не так много: просто не отворачиваться. Если мы не можем изменить всё, то хотя бы перестанем отвергать. Иногда это и есть самая важная помощь.