Российское могущество прирастать будет

Сибирью и Северным океаном

М.В. Ломоносов

«В последнее время часто возникает вопрос актуальности Арктики как крупной ресурсной зоны»Фото: © Dmitry Chasovitin/Global Look Press / www.globallookpress.com

Ключ к Арктике

Дела странные и удивительные творятся в нашем царстве-государстве.

С одной стороны, как мы знаем, в декабре 2023 года Владимир Путин заявил о желании Запада «развалить Россию, подчинить ее себе по частям и использовать ее ресурсы». С другой стороны, он же рассказал, что РФ и США могли бы подумать над энергометаллургическим мегапроектом в Сибири, также он сказал: «Мы с удовольствием работали бы совместно с любыми иностранными партнерами, в том числе с американскими». То высказывание относится к вопросу организации разработки редкоземельных металлов. Не отстает и замглавы МИД РФ Сергей Рябков, который три года назад говорил о необходимости для НАТО «собирать манатки и отправляться на рубежи 1997 года», но теперь, как выясняется, можно было бы рассмотреть вопрос расчетов в долларах за нефть, «если американская сторона проявит к этому тот или иной интерес». Иными словами, официальная Россия аккуратно проявляет интерес к «токсичной валюте» вместо чего-либо происходящего с глобального Юга вроде южноафриканских рэндов или бразильских реалов.

Мы не будем пытаться выяснять, какого рода события привели к такому резкому повороту парадигмы. Случилось и случилось. Важно другое: все эти тезисы говорят о том, что российские ресурсы и в целом рентный характер российской экономики вновь выходят на первый план как ключевые активы. И этот взгляд не может быть полноценным без рассмотрения ситуации с арктическими запасами разнообразных ценностей.

Вообще говоря, рентная история российского государства насчитывает много веков. Слабые дерново-подзолистые почвы, отсутствие сколько-то приличных месторождений металлов, отсутствие своего серебра, жесткий климат, не позволявший брать много урожая, — все это обусловливало основной способ хозяйствования, присваивающий и способ распространения по территории посредством факторий. Государство шло навстречу солнцу за тем, что имело ценность за его границами, и это в первую очередь были меха. Но к XVIII веку данный источник поступления денег в казну начал заметно сбоить.

Причин тому было несколько: менялась сама мода, стал падать спрос на меха в Европе, появилось более дешевое сукно, да и сами меха дорожали — охотники выбивали зверя на привычных угодьях, за мехами приходилось ходить все дальше и дальше. Привело это к перефокусировке торговли, экспортными товарами стали уже не рентные (снимаемые с земли) меха, но требующие труда лен, пенька, зерно. Фактически возврат к ренте от природы произошел только полвека назад с освоения крупного западносибирского нефтяного месторождения Самотлор. Нефти там было много, она была относительно дешева и продавалась на внешних рынках примерно в 20 раз дороже своей себестоимости. Это, со своей стороны, привело к определенному сокращению свирепости российского государства: выжимать деньги из природы несколько проще, чем из податных людишек. Опять же, не нефтью единой — на экспорт пошел и природный газ, и уголь, и много всего прочего, носящего рентный (или низкопередельный) характер.

Это, в свою очередь, породило определенное отношение к Северу вообще и Арктике в частности. В общественном сознании закрепилось, что Север — это долго, сложно, дорого, холодно и очень героически, но что он скрывает огромные богатства, которые имеет смысл добывать, развивать территории и ставить их на службу народу. Все это прекрасно показано в чудесном фильме 2015 года «Территория». Вот только вопрос прямой экономической выгоды от освоения Севера остается открытым.

Арктика — далеко, дорого и холодно

Еще раз: что при царях, что при генсеках людей направляли «на Севера» за ресурсами, которых не было на более обжитой части страны, а купить их было затруднительно. Развитие города Воркуты, который именно что как город ведет свое существование с 1931 года, и Воркутинского угольного бассейна как материальной базы невозможно без потребности в этом самом угле, без необходимости осуществлять диверсификацию поставок, дабы не зависеть от одного лишь Донбасса и перевозок угля оттуда.

Схожая история и с Норильском, основанном в 1935 году: безусловно, город стоял и стоит на мощнейшей минеральной базе, но сам факт создания именно что городов, а не факторий на такой территории обусловлен тем, что государству были нужны определенные ресурсы, и более взять их было негде. Для сравнения: самый северный крупный город Канады (единственной страны, сколько-то похожей на Россию по климатическим условиям), именуемый Эдмонтон, расположен на широте Орла — на 500 км южнее Москвы. Россия себе этого позволить не могла, опираться на торговлю для получения необходимых ресурсов она не могла и гнала, и гнала людей на Север.

Но в настоящий момент ситуация изменилась. Мировую торговлю никто не отменял, и, несмотря на геополитические сложности, Россия отнюдь не против вернуться в привычный торговый способ взаимодействия, судя по вышеприведенным репликам. Безусловно, это не вопрос завтрашнего дня. Опять же, никто не отменял стратегической необходимости иметь некоторые собственные запасы, но факт является фактом.

Соответственно, возникает вопрос актуальности Арктики именно как крупной ресурсной зоны, ее адекватности российской экономической ситуации, а также стоимости ее освоения, в том числе для привлечения рабочей силы. И здесь ситуация не сказать что благоприятна, по тем же самым причинам — далеко, дорого и холодно. Безусловно, там, где жизнь уже есть, где капитальные расходы уже понесены и операционные доходы перекрывают расходы, как в том же Норильске, эта жизнь может и должна продолжаться. Но в регионе полно и иных мест, где деятельность имеет смысл лишь та, что нацелена на удержание территории и флага, поскольку экономика будет порождать лишь потери.

Арктика — сложный и дорогостоящий регион для добычи полезных ископаемых

Собственно, это так, если говорить о привычных рентных товарах, но, похоже, это касается и перспективных ресурсов. Так, недавно вышла работа Оксфордского института энергетических исследований. В ней оценивается потенциал Арктики как источника критически важных минералов, необходимых для перехода к низкоуглеродной энергетике, т. е. исходя из прогнозируемого нового спроса, который таким образом может иметь премиальный характер. Увы и ах: Арктика, несмотря на неуникальный геологический состав, представляет собой сложный и дорогостоящий регион для добычи полезных ископаемых. Высокие затраты и длительные сроки обусловлены суровыми природно-климатическими условиями. В настоящее время доля Арктики в мировом производстве ограничивается тремя ключевыми металлами — платиной, палладием и никелем (более 10%), а также меньшими объемами серебра, меди и кобальта (лидер по кобальту — Конго с 74% мировой добычи). В целом, по мнению исследователей, Арктика вряд ли станет значимым поставщиком критически важных минералов в глобальном масштабе, хотя в теории может играть важную роль в диверсификации поставок.

Схожая картинка и с Севморпутем. В «майских указах» 2018 года была записана цель в 80 млн т грузооборота — дотянули чуть меньше половины, 37 млн тонн. Недостаточно спроса, несмотря на все государственные усилия. Безусловно, путь из Шанхая в Роттердам по СМП короче, чем через Суэцкий канал, но расстояния и длительность пути для контейнеровозов не имеют особого значения. Значение имеет поставка «точно в срок», чтобы товары пришли вовремя, к освободившимся складам и логистическим мощностям, которые уже есть и уже эксплуатируются. А с этим на СМП сложно: ледовая обстановка нестабильна, расходы на таможню, ледоколы, навигационное сопровождение выше, чем по традиционному морскому пути. Сами корабли нужны ледового класса, и это вновь расходы, и снижение издержек за счет размеров кораблей весьма ограниченно. Дело в том, что часть СМП идет по неглубоким водам. Глубина пролива Санникова — 13 м, Карских Ворот — всего 21 м, и эти проливы самым прямым образом ограничивают допустимую осадку и тоннаж судов. Контейнеровоз Venta Maersk (прошел СМП в 2018 году) имеет вместимость 3600 TEU (контейнеров), и это в разы меньше, чем те суда, что ходят сквозь Суэц.

Собственно, с Арктикой оно так же, как и с Баженовской свитой. Ресурсы есть, но вовлечь их в народнохозяйственный оборот долго, дорого, неудобно логистически. В этом есть определенная парадоксальность ситуации: сам факт наличия ресурса не означает, что его надо добывать. Решение об этом может быть только политическим, игнорирующим экономические предпосылки. Многие годы оно так и делалось, но нет уверенности, что это надо продолжать делать и впредь.