Сергей Переслегин: «Перемирие заключат военные – позиция президента Украины никого не интересует»

Сергей Переслегин: «Новая администрация США сейчас действует заметно быстрее стандартного темпа. Это означает, что существуют какие-то совершенно необычные, непонятные, неочевидные нам техники работы, распределения труда и принятия решений» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Вы говорите, что мои прогнозы оказались точными, но я ничего не прогнозировал»

— Сергей Борисович, в интервью нашей газете в начале декабря мы обсуждали прогноз о том, когда начнутся переговоры по урегулированию ситуации на Украине. Вы абсолютно точно предсказали, что они случатся в период между инаугурацией Дональда Трампа (20 января) и парламентскими выборами в Германии (23 февраля). Как вы рассматриваете события, которые начали стремительно разворачиваться после разговора Владимира Путина с новым президентом США?

— Если рассматривать все достаточно внимательно, то у нас есть очень необычный, крайне любопытный фактор. Он любопытен настолько, что на него никто не обращает внимания, разве что как на некоторую личностную неожиданность. Я имею в виду исключительно быстрый темп действий группы Трампа. Они очень быстро двигаются. И внутри страны, и за рубежом. Большинство наблюдателей исходят из того, что это особенности личности Трампа и собранной им команды. Но это, конечно, полная ерунда от начала и до конца.

Скажем, для того чтобы написать статью, среднему человеку нужно, грубо говоря, три дня. Очень хорошо и быстро работающий сделает ее за день, но за полчаса он ее не сделает. А новая администрация США сейчас действует заметно быстрее стандартного темпа. Это означает, что существуют какие-то совершенно необычные, непонятные, неочевидные нам техники работы, распределения труда и принятия решений.

То, что сейчас творит у себя Трамп, — это не личная ситуация, не личное достижение Трампа, Маска и Вэнса, а революция в системе управления. Самое важное, что мы получили сейчас, — понимание такой революции. Я боюсь, что и наши друзья, и наши враги, и нейтралы сделают очень серьезную ошибку, не заметив этих изменений. А похоже, что многие не замечают.

— А Россия замечает?

— Интересно, что Россия оказалась относительно готова к такому изменению темпа принятия решений. Я не скажу, что она полностью готова, но у нее, во всяком случае, получается реагировать в реальном времени на новые вводные, которые постоянно выдает команда Трампа.

В то же время два очень сильных игрока на удивление неожиданно и резко отстали. Похоже, что ни Эрдоган, ни Си Цзиньпин в таком быстром темпе работать не умеют. Они очень быстро думают сами, у них тоже все хорошо с интеллектом, волей и так далее. Но похоже, что механизм принятия решения у них более затяжной, они требуют определенных обсуждений, сбора информации, запроса данных разведки, экспертных позиций. Короче говоря, чтобы принять решение, нужно провести определенную работу. А на это требуется время. И в нынешней ситуации Турция и Китай слегка отстали.

Очень похоже на то, что Европа и Великобритания тоже не умеют работать в таком темпе, потому что и они отстают. Когда мы видим слезы европейского чиновника во время Мюнхенской конференции, над этим можно сколько угодно смеяться, но такие вещи допускать нельзя, что бы с тобой ни происходило. Я прекрасно понимаю, что это истерика. И истерика не из-за того, что Вэнс сказал что-то такое неприятное. Вэнс говорит ровно то, о чем говорил Трамп задолго до выборов. Что такого неожиданного вдруг сказал Вэнс? Там истерика, потому что человек просто не успевает найти линию поведения и как-то отреагировать. В итоге возникает истерика школьника, которому задают у доски 10 вопросов подряд, а он еще не успел даже на первый начать отвечать.

Это то, что случилось неожиданно. Все остальное было очевидным. Вы говорите, что мои прогнозы оказались точными, но я ничего не прогнозировал. Трамп довольно четко заявил, что собирается делать. И я исходил из того, что Трамп собирается делать именно то, что сейчас нужно США, конкретно национальным, республиканским силам Америки для решения своих внутренних проблем. Поэтому было очевидно, что Трап должен будет делать. В данном случае сошлись объективные и субъективные факторы. Было бы странно, если бы было иначе.

Другой вопрос, что я не ожидал такого темпа. Это для меня действительно новация, на которую я среагировал и сейчас ее вижу и включаю в рассмотрение. Все остальное идет четко по тем схемам, которые были понятны еще летом 2024 года.

— В связи с темпом последних событий вы даже скорректировали свою оценку по вероятности быстрого перемирия. Если ранее вы его допускали на 80 процентов, то сейчас уже 85 процентов к маю. А уже затем, после выборов на Украине, будет подписан мир. Когда могут состояться выборы?

— По моим представлениям, если верить данным, которые озвучены публично, выборы на Украине пройдут 26 октября. Думаю, что конкретная дата взята не из пустого пространства, это вполне разумно и так оно и будет. Соответственно, после выборов потребуется какое-то время для заключения мира. Но до Нового года соглашение подпишут.

Здесь я хочу обратить внимание на историю Первой мировой войны. Датой ее завершения считается подписание перемирия 11 ноября 1918 года, а мир был заключен осенью 1919-го, но дату никто даже толком и не помнит, она никого не интересует. Конечно, Версальские договоренности были интересны, их помнят все, но, какого конкретно числа была поставлена последняя подпись, уже мало кто помнит.

Тут будет ровно то же самое. Важен момент перемирия. А мир будет просто закреплять условия перемирия.

«То, что сейчас творит у себя Трамп, — это не личная ситуация, не личное достижение Трампа, Маска и Вэнса. Это революция в системе управления» Фото: © Yuri Gripas — Pool via CNP/Consolidated News Photos / www.globallookpress.com

«Перемирие заключается военными»

— Зеленского не допустят до стола переговоров, раз он нелегитимный? Это будут делать военные?

— В отношении перемирия позиция президента Украины и его легитимность вообще никого не интересуют. Перемирие заключается военными. А превращение перемирия как акта, заключенного военными, в завершение войны, что является актом политики, — это совершенно другое. Тут уже нужен и легитимный президент, и легитимный Конституционный суд, и легитимная Рада. Но это совершенно другой вопрос.

Почему здесь важно вспомнить Первую мировую войну? Тогда союзники четко сказали: «Мы понимаем, что на заключение мира уйдет масса времени, а воевать в это время не хочется. Но нужно сделать так, чтобы Германия не могла использовать это время для получения передышки, перевооружения, перегруппировки и так далее». Поэтому перемирие заключается на условиях, фактически не дающих слабейшей стороне возможности продолжить войну ни при каких обстоятельствах. Немцы, кстати, попытались в это поиграть: «А может, все-таки продолжим, будем оборонять хотя бы Рейн?», — но сразу стало понятно, что это не пройдет.

Поэтому не скажу, что вопрос условий перемирия в значительной мере важнее условий мира. Но задача перемирия — не допустить возможного продолжения войны. Все прекрасно понимают, что пауза сейчас в интересах Европы и Украины и не в интересах России и США. С этой точки зрения условия перемирия могут быть очень жесткими. А вот насчет условий мира вполне вероятно, что нет. И эти вещи я, безусловно, разводил бы. Задача перемирия не дать продолжить войну. Задача мира — подвести устраивающую хотя бы на сколько-то воюющую сторону черту под этой войной.

— На что может рассчитывать в нынешней ситуации Украина?

— Вся трагедия Украины заключается в том, что она заведомо получит не только мир хуже довоенного, но и мир хуже, чем она могла получить весной 2022-го. Это означает провал всей политики войны, которая была сделана. Но это не означает, что Россия должна ставить максимально жесткие условия. Еще раз подчеркиваю, я говорю сейчас о мире, а не о перемирии.

А вот на перемирии условия, вероятно, будут жесткими. Либо будут жесткие условия, либо очень жесткие гарантии со стороны ряда стран о невозможности возобновления боевых действий.

В общем, будем ждать. Я думаю, что до мая. Причем данные по маю еще интересны с точки зрения того, что здесь заканчивается значительная часть военной помощи Украине. Имеется в виду помощь военными расходными материалами и связью, о чем уже сказал Маск.

Это не значит, конечно, что Украина ничего не сможет сделать. Но это значит, что ситуация для нее очень сильно усложнится, а она там и так сложная. Потому я склонен думать, что военные в мае этот вопрос начнут решать. С другой стороны, я неслучайно сказал, что вероятность не 100-процентная, хотя с точки зрения долговременной прогностики больше 75 процентов означают, что остальные шансы, скорее всего, не пройдут. И, если они пройдут, нужно посмотреть, что мы упустили в предварительных расчетах.

— Что можно упустить сейчас?

— Упустить можно пассионарный всплеск, типа того, который был, например, во Французской Республике в 1791−1792 годах, когда она на пустом месте создала 14 армий, возобновила войну и даже принесла ее на территорию противников.

Не вижу возможности для такого пассионарного всплеска. Но я уже несколько лет как не был на Украине и гарантировать, что его совсем нет, я бы тоже не стал. Но это из серии того, что-то, что трудно предсказуемо, и является в значительной мере внешним или внутренним чудом. Это касается затягивания конфликта. И уж тем более того 1 процента, который я оставил на серьезное продолжение войны.

В серьезном продолжении войны что плохо? Это абсолютно не в интересах США. Это, между прочим, не особенно даже в интересах Китая. Это совсем не нравится России. И весь вопрос в том, хватит ли у далеко не единой Европы с практически разбитой Украиной воли для того, чтобы поиграть в игру героического сопротивления, невзирая ни на что. Гарантировать, что такого не будет, я не могу. Но оставил на это 1 процент.

Но, цитируя Алехина, для того, чтобы в подобной ситуации сделать такой ход, нужна, конечно, воля, но и ослепление тоже.

«Курск может быть темой перемирия, а Запорожская и Херсонская области не могут быть темой перемирия. А темой мира могут» Фото: © Сергей Бобылев, РИА «Новости»

«Больше шансов на то, что мы это время потратим на выход в Днепропетровскую область»

— Если говорить о жестких условиях перемирия, какими они могут быть? Кто и что получит, кто и что уступит?

— Стоп, при перемирии не решается, кто и что получит или уступит. Это решается при заключении мира. Конечно, бывают исключения. Когда завершалась Первая мировая война, были так называемые 14 пунктов Вильсона, где одним из пунктов было оставление территории Франции, Бельгии, Эльзаса и Лотарингии. Немцы заявили, что они готовы к переговорам на основе 14 пунктов, союзники ответили, что 14 пунктов их ни к чему не обязывают, но Францию, Бельгию, Эльзас и Лотарингию все равно придется освободить. Но это единственный случай, насколько мне вспоминается, когда не мир, а перемирие сразу сопровождалось территориальными уступками.

Обычно перемирие заключается на занимаемых позициях. В данном случае не очевидно, что будет именно так. Возможно, это будет по границам Донецкой и Луганской областей. То есть Украина отдает ДНР и ЛНР куски земли, которыми они владеют, и занятую ими территорию Курской области. Вполне вероятно, что это может быть прописано в условиях перемирия, но условия мира еще могут сдвинуться в любую сторону. Это первый вопрос.

Второй вопрос. При заключении перемирия важны четкие гарантии. Например, со стороны США. Если произойдет возобновление огня и США будут иметь очень жесткую позицию — не гарантировать улучшение положения противника, тогда все будет тихо и спокойно. Если жестких гарантий не будет — это, извините, выдача значительных вооружений. Это выдача дронов, зенитных комплексов. Как, собственно говоря, было у немцев, когда их заставили выдать флот, артиллерийские орудия, снаряды, пулеметы и так далее. То есть тогда будет выдача значительной части орудий. Такой вариант тоже возможен. Это будет обсуждаться и решаться в ходе мира.

Возможен и другой вариант, гораздо более простой. А именно условия перемирия, демобилизация украинской армии. Тогда можно оставить снаряды, дроны и так далее. Но армия демобилизуется, мобилизационные мероприятия не производятся, она сокращается до войск мирного времени. При этом Российская армия, естественно, ничего такого не делает. Подобный вариант тоже возможен. А какой из них изберут — это как раз вопрос переговоров. С точки зрения прогностики разницы никакой вообще. Результат будет один и тот же во всех трех вариантах.

— Что все-таки будет с территориями, в том числе с Запорожской и Херсонской областями, которые до сих пор не полностью в наших границах?

— Это тема мирных переговоров. Курск может быть темой перемирия, а Запорожская и Херсонская области не могут быть темой перемирия. А темой мира могут. Сейчас ситуация какая? Пока нет легитимного правительства на Украине, мир заключать нельзя, а потому нельзя заключать какие-то соглашения о территориях, они бессмысленны. Потребовать же освобождение Курской области Россия может, Америка точно согласится с этим вопросом. И Украина, скорее всего, будет вынуждена ее отдать.

Но на уровне переговоров о перемирии абсолютно бессмысленно решать вопросы Херсона и Запорожья. Именно бессмысленно. Потому что даже позитивный вариант решения ничего не означает. Военные не имеют права это подписывать, а гражданского правительства, которое имеет право, нет, а то, что есть, нелегитимно.

— А возможно ли, что мы, допустим, поднапряжемся и до мая возьмем еще Николаев и Одессу? Или это невозможно?

— Не хочу заниматься критикой флота и армии, у нас это чревато, но очевидно, что при существующих возможностях Черноморского флота эта операция могла бы быть осуществлена. И разумеется, ее можно осуществить хоть завтра. Но это сложно и требует решения серьезнейших задач. По прикрытию от дронов, морских и воздушных, воздушному прикрытию и так далее. Но, вообще говоря, приходилось в истории войны осуществлять и более сложные десантные операции. Это можно сделать, и это можно сделать до мая.

Если вы спросите мое мнение, нужно ли это делать, я бы лично сказал, что, конечно, да. И именно в отношении Одессы и Николаева. Это, безусловно, так, но с точки зрения стратегии. А с точки зрения прогностики мы этого до мая делать не будем. Потому что существующее командование к такому не готово. Потому что флот отведен из Севастополя в Новороссийск. Значит, вам нужно по меньшей мере время на то, чтобы его снова перевезти в Севастополь, опять создать всю систему его обслуживания, подготовить десантные части, провести теоретические игры, каким образом можно обеспечить десант при наличии дронов и противокорабельных ракет, которых, впрочем, у противника сейчас должно быть не так уж и много…

Нужно быть готовыми в условиях уже наступающего мира идти на приличные потери, десантные операции без них не бывают. В общем, там очень много дел. Пока я не вижу никаких знаков о действиях в этом направлении.

Но стратегически вы абсолютно правы. Это имело бы смысл делать. Хотя, с моей точки зрения, больше шансов на то, мы это время потратим на выход в Днепропетровскую область. Да и сделать так проще, ибо, в отличие от флота, армия-то воюет и делает это достаточно успешно.

На подготовку херсонской операции сейчас тоже нет времени, хотя противник активно готовится к обороне Херсона. Но, скорее всего, он к ней готовится в условиях уже вполне прогнозируемого развала фронта.

— А Запорожье?

— Судьба Запорожья должна решаться на мирных переговорах. Операцию по захвату Запорожья до взятия Херсона никто не планирует. При максимально благоприятных обстоятельствах я еще как-то могу поверить во взятие Херсона до мая. Хотя для меня это тот же 1 процент, о котором мы говорили. То есть чудеса бывают, но в общем на них никто не рассчитывает.

Но Запорожье до мая — это даже больше, чем чудо. Разве что произойдет полный распад фронта, когда части снимаются с мест, идут в Киев заниматься внутренней борьбой, и все распадается. Это уже по Первой мировой войне не крах Германии, а крах Австро-Венгрии. Такой вариант, конечно, тоже может быть, но пока я не вижу к нему никаких оснований.

«Мы отставали в дронах, в общем и целом мы в них и сейчас отстаем»

— Почему мы все три года СВО не продвигались туда, куда хотелось бы?

— Есть такая вещь, которая называется позиционная война. Это далеко не только Первая мировая, хотя о ней вспоминают, конечно, в первую очередь. Вообще-то абсолютно позиционной была война на финском и норвежском фронтах Второй мировой.

Между прочим, длинный кусок позиционной войны, несколько месяцев, был у союзников, когда они высадились в Нормандии, и им было не преодолеть позиционную оборону в Нормандии. Фактически позиционной была кампания в Италии. И наконец, война между Ираном и Ираком — последний пример чисто позиционного конфликта до СВО.

Занимаясь теорией таких войн, мы пришли к выводу очень давно (это статьи начала 90-х годов), что Первая мировая война — это кризис аналитичности. В чем суть кризиса аналитичности? В том, что стороны видят войну приблизительно одинаково. Поэтому любые маневры, которые предлагает одна из сторон для того, чтобы продвинуться вперед и реализовать свои цели, вызывают своевременное и адекватное противодействие другой стороны.

Кризис аналитичности имел место хотя бы потому, что и украинская, и Российская армии — наследницы Советской армии, имеющие одну и ту же военную школу. Совершенно понятно, что и рассуждали они одинаково.

Второй момент позиционной войны — это ситуация, когда один из родов войск становится, как мы говорим, сингулярным. То есть потери от него оказываются чрезвычайно высоки в процентном отношении и справиться с этим не удается. Можно выразиться следующим образом. Основные потери — это артиллерия, действующая с закрытых позиций глубоко в тылу. В нашем случае ситуация та же, что и с Первой мировой. 70 процентов потерь — это артиллерия, действующая с закрытых позиций в тылу.

Третий момент для позиционной войны — исчезновение тумана войны. За счет спутникового наблюдения и дронов опять же любые действия мгновенно пресекались, а любые попытки создать ударную группировку заканчивались артиллерийскими воздушными ракетными ударами, фактически уничтожающими эту группировку либо просто резко снижающими ее возможности и подвижность. Грубо говоря, никто не успевал, ни мы, ни украинцы, собрать кулак, быстро провести удар и кулак рассредоточить, чтобы не допустить таких ударов. Все получалось слишком быстро. Время реакции снизилось с дней не до часов, а до минут.

Люди, которые непосредственно воевали, говорили: «Ты пробыл лишние три минуты на позиции, не сменив ее, и ты мертв. Без вопросов». Это объективная ситуация, которая сложилась. Поэтому обе стороны оказались перед необходимостью решения позиционных задач. Надо сказать, что позиционная война имеет крайне неприятную и сложную, но разработанную теорию. И тут нужно заметить, что у нас оказалось получше, чем у противника. Хотя обе стороны сделали массу ошибок, но, если честно, контрнаступ Украины точно войдет в учебники в главу, как делать не надо никогда. Я редко видел настолько плохо организованную операцию и вообще никак не учтенные результаты предыдущих войн.

— В условиях позиционной войны любое продвижение можно считать успехом?

— По законам позиционной войны, извините, наступление на 300 метров — это успех, наступление на километр — большой успех, а наступление на 10 километров — салют и колокольный звон в городах.

Теперь насчет сделанных ошибок. Основная ошибка России была сделана до войны. Десять лет перед войной мы ездили по разным городам, научно-техническим центрам, кванториумам детским и везде задавали вопрос: как бороться с дронами?

Базовая проблема — Россия не учитывала абсолютно очевидную ситуацию, что преимущество в дронах, которое может получить противник, помешает использованию других средств ведения войны. Мы отставали в дронах, в общем и целом мы в них и сейчас отстаем. Не так сильно уже, сингулярного противоречия нет, но продолжаем отставать. Между тем война не была бы позиционной, если бы изначально мы имели необходимое количество дронов.

Что я имею в виду? Вы поймите, можно организовать настоящее наступление по схеме Второй мировой войны, танковый прорыв с танковой армией, если вы 300 танков в ударной группировке прикрываете примерно 6 тысячами дронов в этой области, которые занимаются и решением тактической задачи. То есть смотрят, нет ли где-нибудь человека с противотанковым гранатометом. И стратегически уничтожают дроны над зоной боя. То есть делают ее полностью изолированной. И действуют в тылу для того, чтобы помешать переброскам.

Такого типа группа превратила бы позиционную войну в маневренную. Фактически это то же самое, что создание танков в Первую мировую. Мы к этому пришли. Собственно, все пришли, но все пришли поздно. И эта ошибка была сделана.

В остальном я здесь ничего сказать не могу, кроме, наверное, одного. Когда я беседовал с людьми, которые были непосредственно с фронта, все как один говорили, что весной 2022-го можно было додавить. Они говорили, что были бы огромные потери, был бы страшный скандал после войны, как вы могли столько потерять. Но мы потеряли бы много меньше, чем за эти три года, и мы бы их додавили. Они уже были готовы признать поражение. Мы прекратили атаки в тот момент, когда можно было довести все до конца.

Так ли это, мы узнаем только после войны, когда будут сделаны серьезные анализы с цифрами. Ели так, то это классическая ошибка. Операцию довели до критической точки, посмотрели на потери и остановили именно в тот момент, когда она могла дать результат. Это стандартная ошибка, но это надо проверять, потому что у людей, которые там воевали, естественно, своя правда. Правда пехоты, правда окопов. И они могли не видеть ситуацию в полном масштабе.

«Сейчас для всех сторон (я имею в виду нас и Америку) важно завершить данный конфликт» Фото: © Евгений Биятов, РИА «Новости»

«Война между Китаем и США не только возможна. Она должна произойти»

— Как вы думаете, будут ли в процессе переговоров продавливать нас, требуя отказаться от каких-то международных отношений? С Северной Кореей, Ираном, Китаем? Хотя Пекин ведет себя странно в последнее время. И как вообще будет складываться геополитическая ситуация в дальнейшем?

— Во-первых, не будут. Сейчас для всех сторон (я имею в виду нас и США) важно завершить данный конфликт. Если увязывать его решение с проблемами Юго-Восточной Азии, то тогда уже, извините, можно и Канаду с Мексикой начать обсуждать. Это точно не тема переговоров ближайшего времени. Более того, сами американцы, не будем считать Трампа идиотом, великолепно понимают, что это Ялта (Ялтинская (Крымская) конференция союзных держав 4–11 февраля 1945 года — многосторонняя встреча лидеров трех стран антигитлеровской коалиции — СССР, США и Великобритании — во время Второй мировой войны, посвященная установлению послевоенного мирового порядка, — прим. ред.). А Ялта бывает не до большой войны, а после. Может быть, вместо. Но в любом случае основной конфликт — это Китай против США. До его разрешения такие обсуждения просто лишены смысла. Никто на них тратить ни сил, ни времени не будет.

Трамп, конечно, хочет разрушить БРИКС. Я, кстати, тоже ничего против этого не имел. Но он будет этим заниматься через таможенные барьеры. Нас такое вполне устраивает, и мы это обсуждать всерьез не будем. Наши отношения с Ираном интересны и нам, и Ирану. По-хорошему, недоволен здесь только Израиль, но у него своих проблем больше, чем ему хотелось бы. Всерьез в эту историю сейчас влезать он не будет. Нетаньяху, конечно, не совсем нормальный политик, но тем не менее это маловероятно. А Америка, между прочим, безусловно, заинтересована в наших контактах с Северной Кореей.

— Почему?

— Потому что в этом случае она крайне нужна Южной Корее. А если таких контактов нет, заинтересованность Кореи в Штатах, а тем самым ее подчиненность Америке становится намного меньше. Поэтому я не думаю, что умный Трамп, а он же не только политик, но и бизнесмен, вообще поставит этот вопрос.

А то, что Соединенные Штаты будут прилагать все усилия для того, чтобы в преддверии будущего конфликта оторвать Россию от Китая, — правда. Но об этом Трамп говорил неоднократно. Особо спорить здесь не о чем. Так и будет. Другой вопрос, что это ведь и в наших интересах тоже.

— Китай нам не друг?

— Смотрите, если нет конфликта, в этой ситуации вообще лучше занимать отдельную нейтральную позицию. Мы это называем позицией свободного игрока. Но совершенно понятно, что на данный момент времени по отношению к мастерской мира Китаю, с учетом его успехов везде, включая спорт и космос, мы оказываемся в роли младшего партнера.

Такого типа войны завершаются за счет младшего партнера. Это написано в любом учебнике. Следовательно, если мы союзник Китая, мир будет заключен за наш счет. А оно нам надо? Нам нужно в этой войне либо быть свободным нейтральным игроком, либо быть субъектом войны, чтобы Китай стал нашим младшим партнером. Поэтому ситуация, которую сейчас будет создавать Трамп, безусловно, в интересах Америки, конечно, против интересов Китая, но она скорее и в наших интересах.

— Возможна ли все-таки горячая война между Китаем и США?

— Война между Китаем и США не только возможна. Она должна произойти. С точки зрения исторических моделей она неизбежна. Но тут есть два «но». Первое «но». Для того чтобы вступить в эту войну, Америка должна успеть закончить свои гражданские разборки, а на это нужно время. Просто Америка может не успеть.

Второй момент. Китай не военная держава, я имею в виду, психологически. У нее огромная и великолепно сделанная армия, отличный флот, у нее все хорошо, но нет внутренней готовности применить все это и поставить свою судьбу на кон результатов войны.

Китай мог начать войну еще в 2020 году, когда был тайваньский кризис. У него были все основания это сделать. Но Китай на войну не явился. Поэтому есть шансы, что и Америка к войне опоздает. Их немного, но они есть. И есть шансы, что, когда все дойдет до решающего столкновения, Китай на войну не явится. То есть просто сольет ситуацию, скажет, что никакого кризиса нет, согласится на американские требования и пообещает, что в следующий раз мы вам зададим. В общем, будет схема 1001-го китайского предупреждения. С точки зрения законов психоистории это невероятно, но с точки зрения истории китайской цивилизации и их культурного кода такой вариант вполне возможен.

При этом нужно иметь в виду следующую вещь. Почему я говорю о том, что война неизбежна? За исключением всех двух оговорок, которые я сделал. Одна сторона может не успеть, другая может не явиться. Война неизбежна прежде всего со стороны Китая. КНР подряд совершила несколько тактов развития. Никогда в его истории этого не было, что создает для Китая крайне неустойчивую ситуацию. Страна уже не может совершить такт развития как региональная держава. Следующий такт развития — это держава — гегемон мира, чего нельзя достичь без войны с США. Если Китай не решается на эту войну, внутренняя структурная неустойчивость должна привести к гражданской войне. То есть Китай либо входит в войну с США, либо распадается в ходе гражданской войны.

Пока у товарища Си с присущим ему умением, культурой и искусством (без всякого ерничанья, я действительно его считаю великим государственным деятелем) получается удерживать сложнейшую задачу в очень сложных условиях. Фактически он похож на человека, который огромный груз на стержне с многометровой длиной балансирует одним пальцем.

— Но товарищ Си не вечен.

— Да, рано или поздно он уйдет. Совершенно не очевидно, что такой же талант, такое же умение балансировать ситуацию будут у следующего руководителя КНР. И для Китая внешняя война — альтернатива внутренней.

Для Америки ситуация другая. Внутренняя война у них будет в любом случае, станет ли она холодной или горячей — увидим. Но она будет в любом случае, она будет разрешена. США не нужна внешняя война, они и так гегемон. Китай — претендент, а Америка — гегемон. Если Китай на войну не явится, Штаты получат все то, что им нужно, без войны. Поэтому для них вариант невоенного окончания конфликта возможен и очень позитивен. То есть без разрушения городов, без гибели многих людей, без использования ядерного оружия Америка получит то, что хочет получить.

Проблема Америки в другом. Проблема США в том, что они по войне не могут получить больше, чем без нее. Поэтому на войну им решиться сложнее, чем Китаю. А КНР это необходимо. Вот так выглядит ситуация.

Я замечу здесь, что для России позиция свободного игрока оптимальна при любом варианте, который мы рассматривали. Ей лучше быть свободным игроком, чем союзником Китая.

— А союзником США Россия может быть в этом конфликте?

— Здесь та же самая проблема, что и с союзником Китая. Мир будет заключен за наш счет. Так может быть, но это абсолютно неадекватное решение, это было бы серьезной ошибкой. Кстати, более серьезной, чем нахождение на стороне Китая. Потому что нахождение на стороне КНР — это по меньшей мере разумная геополитическая игра теллурократии против талассократии. А вот союз России с США против Китая — это очень странная конструкция, которую невозможно вообще как-то рассчитать.

«Война между Китаем и США не только возможна. Она должна произойти. С точки зрения исторических моделей она неизбежна» Фото: © Bernd von Jutrczenka/dpa / www.globallookpress.com

«Наверное, название БРИКС останется»

— А возможен союз России с трамповской Америкой против Европы?

— Союз России с США против Великобритании и в меньшей степени против Европы вполне возможен. Эта игра для обеих сторон выгодна. Китай нейтрален в данном конфликте, разве что будет пользоваться некоторыми его плодами. И сейчас Трамп играет в эту игру, а не в союз с Россией против Китая.

— Трамп играет в ослабление Великобритании?

— Конечно. На самом деле еще хуже. С точки зрения Трампа (я говорю не про Америку, а конкретно про Дональда Трампа) никакой Великобритании нет. Есть транснациональные корпорации, Великобританию оккупировавшие. Это те самые транснациональные силы, с которыми он воевал на выборах и которые, между прочим, устроили на него покушение. С этой точки зрения он не то чтобы воюет с Великобританией. Если бы его спросили, он бы сказал: «Да вы что, я хочу освободить Великобританию, которую оккупировали фашисты-транснационалы, а британский, английский народ — мои ближайшие друзья, братья и так далее».

Здесь вопрос ставится именно так. Британия после Брекзита могла сыграть в ту же игру, в которую сейчас играет Трамп, но у нее не вышло. Британии нужна смена элиты, потому что те элиты, которые сейчас управляют страной, похоже, ни играть не умеют, ни правил не знают, ни темповую игру не выдерживают, ни, собственно, смыслов своих породить не могут. Для Британии с ее великой историей это страшно. Я думаю, что любые выборы, которые сейчас там пройдут, резко поменяют политический климат. И дело не в том, что он станет более национальным, а в том, что появятся люди, способные как-то думать и действовать, с чем сейчас в Британии совсем плохо.

Пользуясь этой ситуацией, Трамп собирается изменить соотношение сил между Британией и Соединенными Штатами Америки. И это Гренландия. Хотя она датская, а не британская. Зато Дания — британская. И это, конечно же, Канада. Такова стратегия Трампа в данной области.

России абсолютно безразлично будущее Гренландии и в общем будущее Канады. Зато для России важно будущее Украины, Румынии, Молдавии, Приднестровья. И здесь возможна зона соглашения. А вот зона конфликта, почти несомненно, — это Польша. Дело в том, что Польша является единственной частью Европы, которая для Трампа интересна по ряду причин, которые мы сейчас даже обсуждать не будем.

С другой стороны, для России польская позиция консолидирует Украину и Прибалтику в очередной санитарный кордон, что нас совершенно не устраивает. Поэтому Польша точно будет предметом переговоров, отношений, конфликта.

Трамп, безусловно, не заинтересован в Украине, он не заинтересован в Румынии, Балканах и Чехии. Но в Польше он заинтересован. Поэтому там будет много чего интересного. Трагической является позиция самой Польши. Она же, по сути дела, сейчас единственная, кто все еще пытается воссоздать Евросоюз, каким он должен был быть и каким он во многом был до ковида.

«Эрдоган — очень сильный игрок. И он очень удачно провел такт «ковид плюс СВО» Фото: © Tunahan Turhan/Keystone Press Agency/globallookpress.com

— А как будет действовать Эрдоган? С одной стороны, вы говорите, что он опаздывает, но в предыдущем интервью упоминали, что Турция — наш серьезный геополитический конкурент.

— Эрдоган — очень сильный игрок. И он очень удачно провел такт «ковид плюс СВО». Завершением очень удачных его действий была сирийская кампания, которая явилась тяжелым поражением России и США, между прочим, тоже. Она создала лишние проблемы для Израиля, чего Израиль даже не заметил, и можно сделать вывод, что Нетаньяху вообще перестал следить за позицией.

Но Эрдоган, который действовал быстро и хорошо в предыдущем такте, явно не ожидал таких быстрых действий со стороны США и оказался к ним не готов. Соответственно, за последний месяц у него ухудшились отношения с Сирией, он резко уступил в отношении переговоров по Украине, перестал быть нейтральной площадкой. Ей стала Саудовская Аравия, хотя никто не верил еще два месяца назад, что это вообще возможно. Эрдоган рассматривал Саудовскую Аравию как часть своей зоны влияния. А теперь она не его зона влияния.

Так что за этот месяц Турция потерпела очень тяжелое поражение. Но это не означает, что на этом игра закончилась и Эрдоган больше никаких ходов не сделает (на момент интервью еще было неизвестно о переговорах России и США по Украине в Стамбуле 27 февраля — прим. ред.). Он сейчас будет делать выводы и, наверное, тоже постарается ускорить процесс принятия решений. Пока проблема простая. Он не успевает не только за Трампом, но и за Путиным. События меняются быстрее, чем Эрдоган успевает реагировать. Он великолепно разыграл карту со сбитым самолетом, но совершенно неожиданно выяснилось, что сейчас этот вопрос уже никому не интересен. А он на него потратил много времени и усилий.

Да, он зафиксировал подчиненность Азербайджана от политики Турции, но, как ни странно, никакого результата это не дало. При этом он еще утратил позиции на Ближнем Востоке. Надо признаться, что он этот кусок проиграл. Как мы проиграли кусок в Сирии. Но это не означает, что Эрдоган играть перестал. Там другая ситуация. Вот в Британии не видно людей, которые способны уяснить ситуацию, исправить сделанные ошибки, начать двигаться вперед. А Эрдоган, конечно, в состоянии уяснить ситуацию, исправить ошибки. И я ожидаю, что к поздней весне у него появятся новые предложения. Сейчас что случилось для Эрдогана плохого? Он рассматривается как проукраинский игрок.

— С Зеленским встречается, пока идут переговоры в Эр-Рияде…

— Эрдоган сейчас рассматривается проукраинским игроком не только нами, но и США. Хотя на самом деле он таковым не является. Но сейчас ему из этой ситуации не вылезти, и Эрдоган будет пытаться сыграть в проукраинского игрока на переговорах. Еще раз подчеркиваю: это не его позиция, его в нее втолкнули и ему из нее не вытащиться. А у него есть свои интересы на Черном море, и он постарается их реализовать. Отсюда, кстати, интереснейший вопрос — статус Одессы и Николаева, о котором мы с вами уже говорили. Это вопрос уже отношений не России и Украины, а России и Турции.

— Звучит интересно.

— Вот такая, я думаю, будет игра Эрдогана. Она будет очень интересной, сложной, но весь вопрос, сможет ли он выдержать тот темп, который сегодня набран. Кстати, тот, кому сейчас выгодно максимально затянуть российско-американские переговоры вокруг Украины, — это, несомненно, Эрдоган. Назовем вещи своими именами. Китаю тоже выгодно, но для него это не вопрос непосредственного выживания как проекта. Для Пекина это один из многих бонусов. Ну потеряет он бонус здесь, но получит, например, в Африке. И что? А вот для Эрдогана это очень важно. И для него я сейчас другой игры не вижу.

Теперь Эр-Рияд снова под колпаком США, я имею в виду, под зенитным, военным, политическим колпаком, и Израиль тоже. А это означает, что ближневосточная стратегия Эрдогана остановлена. Остается либо Греция (Кипр и острова), либо Украина. Украина более реальный вариант. Я имею в виду, что проще, не так рискованно и прочее. Это то, что мы можем от него ждать.

— Европейцы вообще не играют никакой роли? А британцы, которым, как вы пишете, подыгрывает Китай?

— Китай будет играть в определенное подыгрывание Британии. Но это уже китайская, а не британская политика. Еще раз подчеркиваю, для Китая это бонусы, но не самое важное. КНР сейчас будет вообще ни до кого и ни до чего.

Объясняю, что случилось. Это важно. Есть такая группа стран, между прочим, очень заметная — АСЕАН (политическая, экономическая и культурная региональная межправительственная организация стран, расположенных в Юго-Восточной Азии, — прим. ред.). Это не военный блок, а политический. Мы его иногда называем ЕС на минималках. В течение очень долгого времени АСЕАН, ощущая угрозу со стороны Китая, в конфликте КНР — США ориентировалась на Штаты в варианте примерно две трети на треть. Причем процент в пользу США увеличивался. Но действия Трампа, которые уже привели к шоку в Евросоюзе, опосредованно приведут к шоку в АСЕАН. Там изменится равновесие очень сильно. А это для Китая не бонус. Это для него содержание игры. Поэтому Китай будет, безусловно, привлечен к делам АСЕАН, и все остальное для него сейчас станет 99-м вариантом.

Что касается Европы, то я бы на этот вопрос гораздо интереснее ответил по результатам игры, которую мы проводим по реконфигурации Восточной Европы. Возможно, мы что-то здесь поймем. Единственное, что я могу сказать сейчас, — мы уже не можем рассматривать Европу как единого игрока. Европа — это несколько игроков, позиции которых по большинству вопросов резко не совпадают. Но эта конфигурация еще не определилась. Многие структуры, страны еще не знают, где они находятся в этой конфигурации, в какой они Европе.

А пока они этот вопрос не решили, они ничего не будут делать. Они не просто не успевают, у них еще и позиции-то нет.

— А БРИКС развалится? Вы говорите, что это прокитайское объединение и мы не должны особо за него держаться.

— Дело не в этом. Я просто считаю, что эпоха глобализации закончилась ковидом. А если у нас завершена эпоха глобализации и начинается постглобальный мир, то глобализационные структуры в нем плохо живут, они плохо играют. Наверное, название БРИКС останется. Но не единой валюты БРИКС, не единой политики БРИКС не будет. Не глобальный мир сейчас.

У Китая свои интересы — Юго-Восточная Азия. У Индии свои — субконтинент. У России свои интересы — Восточная Европа, Центральная Азия, Закавказье, Иран. Конечно, в этой ситуации всех интересует Южная Африка, которая далеко, и поэтому ни у кого к ней нет никаких претензий. Я не вижу здесь возможности для какого-то реального союза. А слово останется. Оно красивое.

Более того, я вообще склонен считать, что в связи с непрерывными скандалами по Олимпиадам будут сделаны нормальные Игры БРИКС, и всех это гораздо в большей степени устроит. Возможно, будет и какое-то культурное сотрудничество. Там масса возможностей, которые еще не использованы. А вот военно-экономического союза БРИКС я не вижу.