Евгений Норин: «Группировка, которая вошла на Украину в 2022-м, была неадекватно малочисленной»

Евгений Норин: «Война — это система ошибок, и побеждает тот кто их наделал меньше» Фото: Сергей Карпухин/ТАСС

«Даже 5-процентный шанс на то, что мы обломаемся, достаточно высокий»

— Евгений, в канун трехлетия начала СВО хочется начать разговор с вопроса: как так вышло, что мы оказались в большой войне с Украиной?

— К СВО мы шли очень долго. Это было неожиданно только в том смысле, что не ожидали военных действий в конкретный момент, не ожидали, что без долгих предварительных ласк, публичных и видимых, все начнется. В принципе, так или иначе, в состоянии жесткого противостояния мы находимся с 2014 года. Война началась именно тогда. Уже тогда в нее были вовлечены регулярные части Вооруженных сил России, и, если широкие массы предпочитали слушать репортажи, что это шахтеры восстали, — это проблема пропагандистской машины и самих широких масс.

— А почему именно в 2022 году началась спецоперация?

— Это результат тяжелого дипломатического кризиса, когда стало очевидно, что не получается реализовать Минские соглашения, которые Россия долго проталкивала. Судя по всему, закончились провалом последние переговоры, да и, скорее всего, имели место какие-то соображения по поводу развития украинских вооруженных сил. Рубеж 2010–2020 годов стал моментом взрывного роста и оформления тех ВСУ, с которыми мы встретились в 2022 году. На перекрестке этого и было принято решение о начале СВО. У нас забывают, но его приняли непублично, без какого-либо широкого обсуждения. Но что перед нами есть, то есть.

— У широкой патриотической общественности был некий флер, что начинать спецоперацию надо было раньше. Им отвечали, что было нельзя. Но не так давно Владимир Владимирович сам сказал, что начинать надо было раньше.

— Первое, в 2014 году противник был мягеньким. Тогда, я напомню, решительное военное поражение украинским вооруженным силам нанесла российская группировка числом в 8 батальонов и ополчение. Если бы батальонов прислали не 8, а 80, то противник бы просто без вариантов накрылся. Но тут вступали в дело политические и экономические соображения.

Насколько можно судить, наши опасались того, что в реальности произошло в 2022 году. А именно — массированная кампания санкций, блокировка всего, что можно заблокировать, обрыв всех связей, которые поддаются обрыву, и экономический коллапс.

Если бы по нам ударили тем же комплектом санкций, что и сейчас, то получилась бы амба. Но вопрос, насколько Европа и Штаты были к этому готовы в 2014 году и насколько они вообще бы пошли на это, если бы Украина была взята под контроль быстро и чисто. В 2014-м возможности Украины к организованному сопротивлению были крайне невелики. Армия полуразложившаяся, ТРО толком нет.

Но нельзя, скажем, просто взять и объявить мобилизацию, нужно отработать заранее, нужно иметь оружие, соответствующую организационную структуру. Этого всего у них не было, а в 2022 году уже имелось.

Можно сказать, что наше политическое руководство сейчас считает, что возможность и момент были упущены. Но нужно держать в голове, что легко быть решительным на диване, а это не то же самое, что принимать реальные решения. Если бы мы играли в компьютерную стратегию, Hearts of Iron, грубо говоря, то мы бы безусловно попробовали, а если бы не выгорело, то перезагрузились. Но проблема в том, что даже 5-процентный шанс на то, что мы обломаемся, достаточно высокий, чтобы его учитывать. В реальной жизни перезагрузиться нельзя. Вероятно, это ошибка, но я бы сказал, что эта ошибка извинительная, имеющая под собой совершенно понятные соображения.

— Весной 2021 года начались обострения в Донбассе, результатом чего стала встреча Путина и Байдена, в результате чего, как я понимаю, и запустился механизм. Скажем, уже в августе того же года американцы стали выводить свои войска из Афганистана. Можно ли сказать, что уже тогда началась подготовка к текущей войне?

— Вероятно, да. В любом случае возник момент, когда было решено, что все, дипломатия не дает нужного эффекта, надо брать и мочить. Вероятно, в этот момент и было принято соответствующее решение, что все, начинаем, и вот вам февраль 2022 года.

— Насколько наш первый удар оказался для противника ошеломительным?

— Это было ощутимой проблемой. Они в любом случае ожидали, что удар состоится, но он оказался все равно сильнее, чем они ждали. В Киеве явно не ожидали некоторых вещей вообще. Судя по всему, они ждали атаки в Донбассе, возможно, против Харькова, скорее всего даже. Там они были более-менее готовы, что-то там у них было приготовлено.

При этом поначалу действия противника носили характер импровизации, что и позволило в первые же дни нашей колонне проскочить в глубину. При этом в Донбассе они были хорошо готовы.

Совершенно неожиданным для Украины оказался удар из Крыма. Не могу сказать почему, но там у них посыпалось все просто мгновенно. Но они оказались готовы к войне «в целом». Они мгновенно раскрутили маховик мобилизации, усилия были продемонстрированы впечатляющие. Организация ТРО была идеей инфернальной, особенно когда туда записалось огромное количество бандитов и упырей. Однако это были боевые батальоны, которые появились на поле боя и начали влиять на оперативную обстановку.

Они очень быстро нарастили огромное численное преимущество над наступающими войсками. Неудивительно, что летом 2022 года наступательный порыв наших войск иссяк, и, пожалуй, последний крупный успех той кампании — это взятие агломерации Северодонецк – Лисичанск. Дальше уже началась полная пробуксовка, которая кончилась парой обидных конфузий под Харьковом и под Херсоном.

«За битого дают двух небитых. Мы теперь однозначно битые, вопрос только в том, достаточно ли мы битые, чтобы это привело к качественным изменениям» Фото: © Кирилл Каллиников, РИА «Новости»

«Ни наши, ни они не оказались готовы к войне»

— Насколько уместно сравнить положение Украины с положением Германии конца Первой мировой и началом Второй мировой?

— Аналогии — это штука, которую надо применять с осторожностью и беречь от детей. В данном случае я считаю эту аналогию несколько натянутой. Потому что в 1918 году Германия уже стояла прямо на пороге тотального разгрома, тотального голода, а также тотального краха. А сейчас это не ситуация, когда Украина сама все понимает и говорит: «Все-все, мы сдаемся». У Украины сейчас есть союзники, причем сильные.

Другое дело, что главный союзник потерял интерес к продолжению банкета и сменил приоритеты. Но мы не можем сказать, что сейчас противник находится в состоянии тотального истощения. Возможно, именно поэтому затеяны переговоры, что противник не хочет до этого доводить, когда Украина окажется в ситуации конца Первой мировой войны.

Давайте держать в голове, что переговоры завершатся не завтра. Пройдет еще как минимум несколько недель, как максимум несколько месяцев. Прекращение огня будет где-то… ну, грубо говоря, в течение 2025 года. За это время мы сможем убедиться в том, насколько мы близко подошли к обрушению фронта противника.

Честно говоря, я к этому отношусь со скепсисом. Украинские войска не истощены, они находятся в серьезном кризисе, но, сколько они в этом кризисе еще могут пробыть, мы не знаем. Коллапс может наступить завтра, может через две недели, может через полгода, может в будущем году, а может и никогда. У них проблемы, которые их валят, но они лежат за плоскостью поля боя, лежат в плоскости организационных вопросов.

У них, например, много потерь в дезертирах. Именно дезертирство создает перекос, из-за которого из трубы выливается больше, чем вливается. У Украины сокращаются боевые возможности, благодаря бусификации (принудительной мобилизации — прим. ред.) они поддерживают номинальную численность, но поскольку идут еще потери дезертирами, почти такие же, как убитыми, то тут они уже крякают.

Но надо сказать, что только убитый и покалеченный с гарантией покидает поле боя, а дезертир, так или иначе, может быть на поле боя возвращен. Задача может быть решена. При должном уровне организации это во власти человека. Я бы не говорил с уверенностью, что Украина «у бездны мрачной на краю».

Понятно, если Украину, допустим, бросят Штаты, а также разбежится еще часть европейских союзников, то для Киева начнут тикать часы судного дня, и режиму останется несколько месяцев. Но сейчас это не так. Да, американцы — это союзник жесткий, они крутят Украину, ставят ее в неудобное положение, чтобы она соглашалась на компромисс, но это совершенно не означает, что Украина закончилась, сделала швах и ей полные кранты. Так что, повторю еще раз, это, к сожалению, не Германия 1918 года.

— Насколько мы были готовы к такой кампании и насколько адекватно оценили противника?

— Мы согрешили своим обычным, любимым грехом, который называется «Идите туда, там никого нет». Вообще, я думаю, если когда-нибудь будет составлена скорбная книга российских военных неудач, она будет называться именно так. Мы налетели на ту же самую историю, с которой встречались, например, в первой чеченской кампании. Тогда мы исходили из тезиса о слабости противника, неготовности его воевать, отсутствии серьезного сопротивления.

Группировка, которая вошла на Украину в 2022-м, была неадекватно малочисленной. Она была не в состоянии захватывать и удерживать крупную территорию. Мы все время забываем, что мы говорим о фронте протяженностью примерно в 2 тысячи километров, при условии, что нужно контролировать свой тыл. Фактически это привело к тому, что, например, на севере Украины, под Сумами, Черниговом и Киевом мы вообще не можем говорить о настоящем наступлении. Это был гигантский рейд.

Если западнее Киева какой-то регулярный фронт был, то восточнее действительно идут какие-то группировки по стране и они не могут контролировать ситуацию и территорию. Я напомню, что во времена Второй мировой на том же участке действовали многомиллионные фронты, уточню, не один миллион, а больше. Здесь же наша операция началась силами хорошо укомплектованной общевойсковой армии.

Американцы в Ираке на первом этапе задействовали либо более мощную армию, либо примерно схожую по численности с нашей. При этом Ирак меньше Украины, в паре «американская – иракская армии» баланс был значительно сильнее перекошен, чем у нас. Здесь у нас была совершенно не та ситуация. Здесь мы изначально несерьезно отнеслись к подготовке операции, мыслили чрезмерно оптимистично.

Причем этот чрезмерный оптимизм продолжал держаться очень долго. Мобилизация была объявлена как минимум на пару месяцев позже, чем надо. Это стоило нам достаточно серьезных неудач, когда противник обнаружил фронт, который удерживался неадекватно малыми силами.

Ни наши, ни они не оказались готовы к войне, но неготовность нашей стороны оказалась более масштабной, более системной. Другое дело, что в эту дурацкую игру уже сыграл противник в 2023 году, когда Российскую армию сначала переоценивали системно, а потом начали настолько же системно недооценивать, что привело к тотальному провалу Украины в контрнаступлении того года. Но это уже было потом.

— В апреле 2022-го мы вышли с северных территорий, и примерно к маю стало понятно, что кампания, которая задумывалась в феврале – марте, точно закончилась. Почему мобилизация, законы, которые не позволяли «пятисотиться», появились только в сентябре?

— Из-за политических рисков. Многим было просто страшно. Разогнать 50 навальнистов* — это одно дело, а представьте, объявят мобилизацию, и на площадь в Москве выходят 50 тысяч потенциальных мобилизованных и 200 тысяч их родственников и друзей. И что нам делать?

Это был реальный риск, этого реально опасались, но этого не произошло. Как выяснилось, большинство спокойно взяли повестки и пошли на пункты сбора, но решиться на это было тяжело. Впрочем, решились на это слишком поздно, когда армия терпела поражение, когда уже не хватало личного состава.

На самом деле мобилизацию, по-хорошему, следовало объявлять 25 февраля — на всякий случай. Исходили из представлений о том, что все пройдет намного проще и легче. Но если бы это сделали сразу, по крайней мере, я полагаю, Украина не смогла бы одержать двух крупных побед под Херсоном и Балаклеей, а вполне вероятно, если бы подразделения мобилизованных начали постепенно задействовать уже после подготовки, допустим, в конце весны – начале лета, то, возможно, удалось бы их дожать, устроить коллапс противнику. В конечном счете война — это система ошибок, и побеждает тот, кто их наделал меньше.

«Очевидно, что нас ждет изрядная реформа Вооруженных сил по итогам нашей нынешней кампании» Фото: © Максим Блинов, РИА «Новости»

«Общество офигенно себя показало!»

— В начале СВО медийное пространство залилось воплями «нетвойнистов», проукраинских активистов. В целом создавалось ощущение, что если это не господствующее мнение, то как минимум значительная часть населения именно так и думает. На ваш взгляд, как показало себя общество?

— Общество офигенно себя показало! Я даже не ожидал. Да, кто-то поехал штурмовать Верхний Ларс, но часто это были не идейные люди. Тоже нужно держать в голове, что значительная часть людей, поехавших в релокацию, — это не идейные противники отечества или идейные пацифисты. Это люди, у которых ситуация с работой изменилась драматично.

Все, у кого работа была тесно связана с зарубежными контрагентами, вынуждены были срочно и стремительно перестраиваться, потому что Родина ни с кем ни о чем не договорилась заранее, а им пришлось это делать. Значительная часть уже вернулась. При этом кто-то действительно уехал по идейным соображениям. Но почему-то никто не заметил, что, когда говорят: «Общество разделенное, ужас!» — толпы добровольцев идут на фронт. Понятно, что тут мотивирующую роль играют деньги, но и идейные соображения — тоже.

Фактически к настоящему моменту у нас была одна волна мобилизации на 300 тысяч человек, и все. Причем многие мобилизованные совершенно сознательно, добровольно пошли в боевые части, на горячие участки. Нельзя сказать, что они просто взяли автомат и выполнили приказ. Это социально активные люди. До сих пор у нас та волна мобилизации была единственной. В это время на Украине людям запретили уезжать из страны, люди в соцсетях и газетах обсуждают, сколько и кому дать на лапу, чтобы иметь возможность из страны выбраться. Это породило чудовищное явление бусификации. Людей реально хватают на улице, запихивают в автобус и везут куда надо.

На Украине действуют нормальные тоталитарные методы: если ты будешь орать «Слава нации!», то тебе сделают «Смерть ворогам!». У нас совсем другая ситуация: если ты не хочешь не то что воевать, а не хочешь жить в стране — вот, пожалуйста, Верхний Ларс, езжай отсюда. И кто хотел, тот воспользовался.

У нас колоссальный, дикий бум народного волонтерства. Причем я считаю, что это феномен, который, к сожалению, не поддается какому-то объективному учету, потому что в 95% случаев все это происходило по принципу «мы собираем нашего кума/свата/зятя/соседа на войну». Действовали небольшие компании, группы друзей, маленькие коммерческие структуры. Они занимались снабжением армии теми предметами, которые оказались вне внимания военного ведомства.

Я сам состою в таких неформальных группах. Мы нигде не учтены, мы с точки зрения статистики пустое место. Никаких документов у нас нет, кроме чеков на купленные «мавики», медикаменты и рации. Но это в совокупности очень важно. В совокупности это помогло очень многим людям на фронте решить свои проблемы, выполнять боевые задачи.

Я знаю очень много подразделений, в которых бо́льшая часть средств связи куплена либо на свои деньги, либо на волонтерские. О беспилотниках и не говорю, это на слуху. Никогда не забуду, как мы с выпученными глазами бегали по городу, искали турникеты и специфические лекарства, а вокруг нас бегали толпы таких же. Просто в магазине можно было столкнуться с точно таким же балбесом, которого ты знать не знаешь, но он делал то же самое.

Вот она — реакция российского общества на войну. Мы пойдем платить свои деньги, будем на лету строить цепочки закупки и логистики, покупать «мавики», бронежилеты, везти в Донбасс. Каждый раз, когда я ездил в Донбасс, регулярно оказывалось, что в очереди на КПП стоит какой-нибудь гражданский пикап, который ведет потертый мужичок, а у него вся машина забита коробками с надписями позывных подразделений. Это общество.

Добровольцы на поле боя — реально же много людей пошло. Это часто люди идейно заряженные, которые объединялись по каким-то не совсем привычным критериям. Скажем, «Эспаньола» — батальон футбольных фанатов. Это общество отреагировало. Когда видишь, как под Курском волонтеры вывозят бабушку из-под огня, и на девушке-волонтере видишь футболку с реконструкторского фестиваля, в котором ты сам принимал участие, — это общество! Оно самое!

Ничего плохого о нашем обществе сказать не могу. То, что там кто-то пошел в какие-то долбанные РДК** и прочие сообщества малохольных, то, что кто-то уехал, кто-то записался в диванный шуцманшафт («охранные команды», особые подразделения первоначально в составе вспомогательной полиции нацистской Германии на оккупированных территориях в годы Великой Отечественной войны — прим. ред.), — это их проблемы. Страна большая — дураков хватает.

— Прекрасно помню этот момент 2022 года, сам на мобилизацию ходил. Прекрасно помню, как собирали товарища, буквально как средневекового рыцаря: весь обвес стоил 150–200 тысяч, ну и все скидывались…

— Да! Абсолютно те же ассоциации были. Мы буквально собирали средневековых ратников: конно, людно и оружно. Вот тебе конь, вот тебе намутили шлем, вот мы купили на черном рынке кирасу. Буквально чатиками собирали.

— Вместе с тем тут были и неприятные разочарования для нас. В 2024 году вдруг оказалось, что все, что говорили иностранные агенты о нашей армии, оказалось правдой: действительно воровали в военном ведомстве многие, что показали уголовные дела в отношении первого замминистра обороны Иванова и более мелких фигур. Как так вышло, что этот вопрос не решили до СВО?

— К сожалению, ничего не могу сказать. Я ведь не президент, не глава администрации президента, мне не докладывают, какие были представления о делах в армии. Очевидно, что ситуация была скрыта от внимания Верховного главнокомандующего, и она стала очевидной, когда были продемонстрированы разочаровывающие результаты. Очевидно, что нас ждет изрядная реформа вооруженных сил по итогам нашей нынешней кампании.

В 2022 году реальные возможности Российской армии многих разочаровали. Оказалось, ожидания были неоправданно высокими. Сейчас, я полагаю, маятник качнется в сторону того, что ожидания будут неоправданно низкими. Многие проблемы были решены или как минимум смягчены уже по итогам того, что было фактически продемонстрировано на поле боя.

Вопрос в том, какие мы из этого уроки извлечем и насколько армейский организм сможет понять, что было не так, что было как раз так, как надо, что хорошо, что плохо и должно измениться по итогам конфликта. За битого дают двух небитых. Мы теперь однозначно битые, вопрос только в том, достаточно ли мы битые, чтобы это привело к качественным изменениям.

«Советский Союз, как мы помним, готовился воевать против НАТО и Китая на сдачу, и кто бы мог подумать, что большой войной, на которой все это будет использовано, окажется война с Украиной» Фото: © Сергей Бобылев, РИА «Новости»

«Здесь я оказался ничем не умнее всех остальных»

— На армию у нас были большие надежды, но до начала СВО в обществе была некая уверенность, что наша экономика точно слажает, тут общее мнение было таково, что это как раз наше самое слабое звено, которое, разумеется, и порвется. Но по итогам трех лет ничего страшного именно тут и не случилось…

— Здесь я оказался ничем не умнее всех остальных. Я тоже полагал, что серьезные экономические потрясения неизбежны, а в итоге их не случилось. Случилась неприятная, но вполне в рамках, потребительская инфляция… И как будто все.

Отечественная экономика адаптировалась неожиданно и очень ловко. Буквально все ужасы, которых ожидали, не произошли. Нефтянка наша не оказалась никому не нужной в мире, например. По ППС российская экономика в пятерке крупнейших экономик в мире. Ты не можешь выдернуть одну из пяти самых крупных экономик планеты без последствий для мировой экономики, это абсурд. Россия — это не Северная Корея, отсутствие которой в мировом товарообмене никто не заметит. Это даже не Иран, но и он довольно быстро адаптировался и научился обходить санкции более или менее удачно. В случае с Россией мы говорим об экономике, вес которой в мире достаточно велик.

Мы слишком близко воспринимали к сердцу мантры о стране-бензоколонке. Этим мантрам, видимо, поверили те, кто их произносил. Но, когда у вас бензоколонок в округе три-четыре и одна из них закрывается, это довольно сложно не заметить. В нашем случае экономика оказалась достаточно важной, чтобы не закрыться совсем, были трудности, приходилось плясать с бубном и обходить санкции, но в конечном счете эти проблемы решились.

Другое дело, что тут не надо обольщаться. То, что мы научились обходить санкции и смягчать последствия, не значит, что санкции слабые, и не означает, что в экономике все хорошо. В экономике не все хорошо, она из-за военного времени перекошена, перегрета, экономическая ситуация потянула социальные проблемы типа текущего миграционного кризиса.

Еще не исчерпалась емкость по наваливанию новых санкций. Это тоже противостояние, это не игра в одни ворота, где мы ловкий трикстер, который разово всех объегорил и счастливо живет дальше. Нет, надо постоянно адаптироваться и искать новые пути. И чем сильнее перекорежит нашу экономику, тем тяжелее будет адаптироваться назад. Я вообще не ожидал бы, что после войны все очень быстро станет хорошо. У нас главные проблемы еще впереди.

Один мой приятель, работающий в банковской сфере, после того как ввели первые санкции в 2022-м, сказал так: «Судя по тому, какие ввели санкции, это все равно что по нам выстрелили залпом в пару тысяч ракет „Томагавк“, а самая большая неожиданность — это то, что мы к этому оказались готовы».

Экономика устояла, но она не является несокрушимой, это динамика, борьба, в которой мы пока выигрываем, но вовсе не значит, что мы будем выигрывать все время.

«Мы не говорим о «медали за город Будапешт», мы не ведем бои за Запорожье или за тот же Харьков. Все задачи в итоге оказались значительно скромнее»Фото: © Евгений Биятов, РИА «Новости»

«Не самые богатые результаты, но, какие есть, все наши»

— Когда началась СВО, на Украине были массовые волны мобилизации, люди сами шли, притом шли в побеждающую армию, но где-то в 2023 году динамика изменилась, появился знаменитый мем про «водителя Leopard». Что изменилось с противником за это время?

— Что изменилось, сказать немудрено. Сначала иссяк поток тех, кто был готов идти на войну добровольно. По большому счету все, кто добивался и хотел пойти на войну сам, на нее пошли сразу же. Дальше иссяк поток тех, кто был готов получить повестку, встать и пойти в ТЦК, просто потому что получил повестку и Родина сказала надо, их было много, но они тоже закончились. А дальше остались те, кого надо бусифицировать. Когда надо отлавливать, так или иначе принуждать.

Произошло, что наши заманивают крупными, а сейчас очень большими выплатами, буквально в некоторых регионах первая выплата просто за то, что ты пошел на войну, сопоставима с первым взносом по ипотеке. На Украине такого не было. У людей, что естественно, возникал вопрос: «Я не хочу рисковать собой, у меня семья, деток надо кормить, да и время проводить иначе хочется». Естественно, умирать никто не желает.

Кроме того, конец 2022 года — момент, когда Украине казалось, что война ими выиграна. Как я сказал, маятник качнулся в другую сторону, Российскую армию стали недооценивать. Начало 2023 года это все будто бы подтверждало. Например, известные бои под Угледаром, когда они были настойчивыми, но кончились для наших войск провалом, в духе боев за избушку лесника в Первой мировой.

Им бы могло прийти в голову, что есть кое-какие проблемы, потому что украинская армия в обороне тоже понесла тяжелые потери, кроме того, это был дебют «Ланцетов», и это не было для них безболезненно. Но им не пришло в голову подумать о том, что будет, если они перевернут доску.

Еще один момент 2023 года — эта битва за Бахмут. С одной стороны, было понятно, что это мясорубка, но, с другой, их пропагандистская машина работала просто по полной программе, они до сих пор уверены, что там украинские потери были 15% от российских. Но реально они понесли крайне высокие потери, во многом они сточили свою пехоту и в лето 2023 года, с одной стороны, пришли с чувством огромного оптимизма и комплексом превосходства, но гораздо меньшими реальными основаниями думать, что они сейчас «превозмогнут».

Ну а дальше был контрнаступ и тут уже даже самым тупым стало ясно, что все идет не по плану. Причем некоторое время это было в стадии «торга». Когда рассказывали о том, что это стадия «вложений». Сначала было отрицание, дескать, все идет по плану, мы же взяли несколько сел, а потом еще одно, да, мы теряем технику, людей, но сейчас прорвем фронт и все пойдет гораздо проще.

А затем настала депрессия, когда наступление продолжалось по инерции, когда стало понятно, что не выходит каменный цветок, но надо же делать что-нибудь! Вот они и продолжили делать что-нибудь, в итоге бои за знаменитый опорный пункт с говорящим названием «Очко Зеленского» под Работино. Это бои за Вербовое, находящееся чуть в стороне. Это «безумству храбрых поем мы славу» — попытка форсировать Днепр и сделать плацдарм у Крынок.

А дальше уже началось наше контрнаступление под Авдеевкой, и стало ясно, что не до контрнаступа, а спасти бы старые позиции. Стало ясно, что быстрой победы не будет, а возможно, вообще никакой. А дальше 2024 год только усугублял эти представления. Да, ты все время рассказываешь о том, как ты превосходишь противника, а тут оставили Авдеевку, дальше теряются позиции западнее и постепенно идет медленное, а оно на самом деле очень медленное, но очевидное наступление Российской армии.

В 2024 году была попытка эту тенденцию сломать, причем эффектно, под Курском, но это быстро погасло. Если бы они добрались до какой-то значимой цели, то да, но получилось, что в итоге результатом стал перл, Суджа — это совсем маленький городок. Мы как-то забываем, что это городок, где до оккупации жили 5 тысяч человек. Когда они ее захватили, тут же украинская армия потеряла Новогродовку, которая в 3 раза больше, буквально день в день уложилось. Разумеется, на украинской стороне это все видели.

Конечно, прикольно, украинский солдат может сфотографироваться на фоне «Пятерочки» или таблички «Сбербанк», это все круто. А что дальше? В итоге Курск оказался такой же черной дырой, как все остальные, зато сдали сразу россыпь населенных пунктов в Донбассе.

В любом случае мы говорим о совсем небольших городках, мы не говорим о «медали за город Будапешт», мы не ведем бои за Запорожье или за тот же Харьков. Все задачи в итоге оказались значительно скромнее.

Можно говорить, конечно, об обоюдном разочаровании и усталости. Никто такого от русско-украинской войны не ожидал. Просто вслушайтесь: «генеральное сражение русско-украинской войны» — это наступление на Токмак, неудачное. Я бы сказал, что это квинтэссенция обоюдных неудач, приводящая к радикальному урезанию ожиданий. Само по себе генеральное наступление противника — кто бы вообще сказал об этом до войны? И что оно неудачное и что его целью являлся Токмак.

С одной стороны, не самые богатые результаты, но, какие есть, все наши.

— Была масса разговоров, что вот сейчас-то союзники Киеву дадут и все получится. Союзники, судя по деньгам, дали много, а на практике оказалось, что дали зачастую просто музейные экспонаты. Почему союзники не смогли развернуть свою промышленность и выдать должное количество вооружений?

— Союзники выдавали то, что в наличии есть, а не то, что надо. С одной стороны, это Европа, у которой фактически долгое время оборонная промышленность была в загоне. Со времен холодной войны она была заточена на какие-то миротворческие операции. Что у них было, то и дали.

С другой стороны, Соединенные Штаты. США — это вещь в себе, это своя история, там любят и умеют считать деньги. Они все рассчитывали, что дадут Украине, но столько, чтобы самим не надорваться. Они были бы очень рады, если бы того, что выдают, хватило для того, чтобы Киев выиграл войну, но это не «вставай, страна огромная, вставай на смертный бой».

Я даже не очень уверен, что Европа могла бы что-то быстро восстановить, если бы у нее случилась «вставай, страна огромная». Америка бы смогла точно, но для Америки это абсолютно точно не является главным вопросом жизни: что будет с Украиной? У Америки совершенно другие вопросы, она решает свои задачи.

У них привязка Европы к себе, лишение Европы статуса самостоятельности, у них глобальное противостояние с Китаем. На их уровне у нас не какая-то чудовищная война. С другой стороны, эта война исключительно ресурсоемкая. Прямо поглощающая массы ресурсов. Нужно держать в голове, что со времен очень давних это первая настолько большая война, когда у обеих сторон на поле боя сотни тысяч солдат, вооруженные силы, имеющие весь спектр существующих вооружений и некоторые виды вооружений, которые до сих пор считались то ли авангардными, то ли маргинальными. И все это поглощается с колоссальной скоростью.

Еще Донбасс показал, что будет битва техники, битва ресурсов. Мы тратим огромное количество боеприпасов, иных расходников, но здесь вообще что-то чудовищное. Тысячи танков, тысячи боевых бронированных машин, огромные потери тысячами в год. Огромные потери в людях, огромный расход, огромные потери вообще всего.

Оказалось, что мир к этому жизнь не готовила. И нас, и западный мир. Впрочем, у России есть своя специфика, у нас сохранилась часть советского индустриального задела. А во-вторых, у нас в качестве союзника оказалась страна, которая живет в более ранней эпохе, когда это все было еще актуально и важно, — Северная Корея.

Вы знаете, кто бы мог подумать, что, когда ты идешь на большую войну, Северная Корея может оказаться более значимым союзником, чем, например, Франция. Потому что КНДР в ущерб уровню жизни, каким-то тонким вещам, делает такие штуки. Готовилась воевать в последнем решительном бою и делала снаряды. Ну и, конечно, спасибо Советскому Союзу, который готовился к Третьей мировой войне, у нас на складах тоже кое-чего завалялось. И этого кое-чего оказалось много. Все это пошло в дело, все это оказалось нужным.

Советский Союз, как мы помним, готовился воевать против НАТО и Китая на сдачу, и кто бы мог подумать, что большой войной, на которой все это будет использовано, окажется война с Украиной.