«Что ты на свою зарплату можешь сделать? Один дрон купить. А их нужно тысячи»

Михаил Филиппов: «Как-то министерство обороны сначала не воспринимало всю эту тему серьезно. Считали это игрушкой» Фото: Станислав Шемелов

«В какой-то момент поняли, что в войсках не совсем понимают, что это вообще такое…»

— Михаил, расскажите, откуда вы? Чем занимались до СВО?

— Много лет, наверное, лет 15 или больше занимался стройкой. Потом заинтересовался дронами, применяемыми в сельском хозяйстве для орошения полей и в видеосъемке. То есть это было побережье, съемка отелей, производство красивых видеороликов для туристов. У меня была своя фирма.

— Долго вы занимались коммерческой съемкой?

— Мы лет пять только тестировали, пробовали разные варианты, разные дроны. Фирму я официально открыл только где-то в 2021 году.

— И много вам удалось наснимать за это время?

— Я планировал отснять все побережье Крыма и Краснодарского края. Работали мобильными группами, снимали поселки, параллельно ребята делились на двойки, снимали скопления туристов, их развлечения. Условно, где они на бананах катались: ставили GoPro на банан, а дроном доснимали то, как туристы катались. Они сходили с банана и получали уже готовый ролик.

Также снимали отели, рестораны. Тогда в рекламе отелей ничего кроме фото [сверху] не было, а видео все-таки поинтереснее будет: пролеты над гостиницами с бассейнами, вечером или на рассвете — красиво же. Делали такие ролики. Правда, толком развить эту тему не успели, потому что уже пошел запрет на полеты, началась СВО. Тогда мы переключились на военку. На тот момент у меня уже был приличный штат пилотов. Нам кинули клич, что надо помочь. И вот с этого стартовал проект «Архангел».

Начали с разработчиков [дронов], стали смотреть — кто, где вообще расположен, в каких городах. Первое время мы наивно полагали, что сейчас будет куча запчастей отовсюду, мы все распределим по городам и дадим всем люлей. Мы объединили разработчиков, появился чат. В какой-то момент поняли, что в войсках не совсем понимают, что это такое вообще. [Дроны] воспринимали как игрушку. То есть мы могли сделать тысячу, несколько тысяч изделий, а никто ими не умел пользоваться.

— Вы сейчас уже о FPV-дронах?

— Да. Поэтому мы переключились на обучение. Общаться с разработчиками при этом не прекратили, проводили различные совместные слеты.

— О каких разработчиках вы говорите?

— Это наши обычные Кулибины, инженеры с различных заводов, где-то профильных, где-то нет. Те, кто делал различные элементы: кто-то хвостовики, кто-то сбросы.

— Почему именно на таком «кустовом» уровне все разрабатывалось?

— Как-то министерство обороны сначала не воспринимало всю эту тему серьезно. Считали это игрушкой. Были моменты, когда мы приезжали на полигон в Луганск, там были большие чины, и мы долго им объясняли, что это за дрон, что он может нести на себе выстрел от РПГ. Они не понимали. Нам приходилось выводить все на большой монитор и бить по реальному БТР на полигоне. Попали. Был такой большой «бабах», что уже ни у кого не возникало вопросов. До этого люди не понимали, что этим маленьким дроном можно уничтожать целые танковые колонны. Понимание пришло только тогда, когда украинские войска сами стали активно применять их, когда пошли первые видео поражения наших колонн, вот тогда все вдруг начали задумываться.

Дроны в массы: в Татарстане запускают первую в России гражданскую академию пилотов БПЛА

— А кто первый придумал прикреплять к квадрокоптерам разные гранаты, взрывчатку? То есть когда произошел вот этот эволюционный шаг?

— Наверное, это еще с 2014 года, в Донецке [придумали]. Там все-таки начали воевать намного раньше, и люди уже умели некое представление. Когда началась СВО, у наших военных это ни штатом не было предусмотрено, ни людей не было обученных, ни снабжения. То есть эта ниша полностью у нас отсутствовала.

Она продавливалась, можно сказать, на инициативе конкретных командиров. Например, есть командир разведки в одной из дивизий, — мы к нему ездили и обучали его бойцов, пробовали вместе с ними начать применение [FPV-дронов]. Тогда это еще были дистанции в 3 километра. Но это уже казалось фантастикой — уничтожить дот (долговременная огневая точка — прим. ред.) попаданием в бойницу размером 30 на 50 сантиметров… Это фантастика.

Целеустремленные командиры способствовали развитию вопреки всему. Ничего не было, кроме желания. Когда мы его видели в людях — подключались и помогали. Готовили расчеты, пробовали что-то разработать, улучшить. В этой теме FPV-дронов постоянно идет прогресс. У меня есть друзья, которые по 15 лет ими занимаются, но и те еще не всего постигли. Нет такого человека, который знал бы все в этом.

«После нашего обучения еще должны сдавать экзамены в минобороны, после сдачи которых только получают дроны. Вот это взаимодействие также налаживали в ручном режиме» Фото: «БИЗНЕС Online»

«У нас была очередь ожидания до тысячи человек»

— Как вы запускали школу операторов БПЛА?

— Первую школу мы открыли после того, как приехали на какое-то мероприятие по тестированию РЭБ (средства радиоэлектронной борьбы — прим. ред.) и РЭР (средства радиоэлектронной разведки — прим. ред.), познакомились там с человеком. Поговорили. Он попросил у него в городе организовать сначала. Говорит, что год уже пытается, пилотов нет, инструкторов — тоже, дает объявления, но никого даже на зарплату не может найти. А так как у меня есть друзья в этой теме — еще до СВО у нас был, так скажем, закрытый кружок «птичников», которые сами ни с кем не контачили извне, а только друг с другом, — выяснилось, что по одному-двумя на город найдется. Кто-то из них занимался робототехникой, кто-то преподавал в детских кружках-кванториумах и так далее. Вот с ними потихоньку начали ездить, включаться. Они тоже поняли, что их никуда там в плен никто не берет, в армию никто насильно не загоняет. Постепенно достигли взаимопонимания общего. Каждую школу мы открывали буквально за два дня.

— Когда это было?

— 2022 год, точно уже и не помню. Выезжали в Москву, закупались по списку, что нужно для обучения, выбивали помещения какие-то, полетную зону. Обычный бизнесмен из Твери вызвался все это дело спонсировать. Он до сих пор нигде не афишируется, человек скромный, не с миллиардным бизнесом, просто патриотично настроенный. Я бы даже сказал, что вот именно он дал старт всему нашему движению: одной школе, второй, третьей и так далее. Сейчас в нашем коллективе работают 23 школы в разных городах.

— В каких регионах?

— Это все меняется постоянно, где-то мы закрываем, переносим поближе к передку. У бойцов же бывают проблемы с дальними выездами, поэтому стараемся располагаться как можно ближе к зоне СВО. Чтобы была возможность обучать как действующих операторов, так и добровольцев перед контрактом, которые в потенциале хотели бы заниматься. Все договоренности у нас через конкретных командиров. Например, вот формируется первый штатный батальон специального минирования, это 700 человек, работающих по всей линии фронта, именно «эфпивишники». То есть они занимаются дистанционным минированием, скидыванием мин и работают на FPV-дронах, то есть это уже штатные «эфпивишники».

Готовим под конкретные запросы. Вот есть командир, он пишет отношения на каждого конкретного бойца, допустим, набирается группа в 20 человек. Мы договариваемся с фирмами московскими, у которых есть свои квоты выделения добровольцев с каждого предприятия (там какая-то своя отчетность), выбивали дополнительные ставки для бойцов, выплаты от фирм. То есть они вот помогали ежемесячно, потом еще от мэра пошли выплаты. И у нас у бойца денежное довольствие выходило больше, чем у генерала. Мы так прикидывали — больше 300 тысяч получалось. Причем многие же как? Идут в неизвестность. А тут бойцы четко понимали во время обучения, что они идут в пилоты и будут выполнять специальные задачи. На своем уровне мы пытаемся исключить извечную проблему, что обученного бойца могут отправить куда угодно.

— Как выстроено взаимодействие с минобороны? Оно есть вообще или вы так и продолжаете работать точечно и по запросам?

— Сейчас уже более системно. Не так давно начали подавать списки централизованно, согласованные уже, а не так как раньше: командиры на нас выходили, просили выучить нескольких их бойцов, выписывали на них «бээрки» (боевое разрешение — прим. ред.) и все. У нас была очередь ожидания до тысячи человек. Элементарно не хватало компьютеров, то есть помещения были, полигон, а техники не хватало. Это вообще извечный вопрос. Случалось, что приходили очень большие запросы — на 300 человек. Я их спрашиваю: «У вас гуманитарщики есть?» — «Да, есть». — «Вот вам список, купите тогда ноутбуки, мы их вам потом обратно вернем, будут ваши. Просто у нас на тот момент не было свободных ноутбуков. Купите — тогда можете не ждать очереди, когда там места освободятся».

Потом они же после нашего обучения еще должны сдавать экзамены в минобороны, после сдачи которых только получают дроны. Вот это взаимодействие также налаживали в ручном режиме.

— Эти экзамены у вас же сдаются?

— Нет, у тех, кто выдает дроны. Сейчас все немного поменялось. В каждом округе есть свой начальник БПЛА. Вот у него есть конкретное снабжение, и он своим расчетам выдает технику самостоятельно.

— Вы какие-то сертификаты выдаете бойцам? Корочка там какая-то или еще что-то?

— У нас все движение основано, так скажем, на возможностях. Вот были возможности пристроить бойцов к московским фирмам — делали. Были возможности получить корочки от ДОСААФ — пожалуйста. Но они сейчас в 4 раза подняли ценник, в итоге перестали с ними общаться.

— Не понял. Кто поднял ценник?

— ДОСААФ. Это наша извечная проблема. Некоторые вещи они для нас закрывали, потому что у нас не было своей лицензии. Ну, не задумывались мы тогда о лицензировании, официальном оформлении, не до того было. Сейчас уже спустя годы мы сделали и лицензию, и ООО оформили на новых территориях, чтобы хоть как-то легализоваться.

— То есть у каждого вашего выпускника есть корочка, где сказано, что…

— Вот только получили лицензию. Поэтому еще пока нет. Но будут. У ДОСААФ эта лицензия была всегда, поэтому мы через них оформляли ребят. Тогда были общие точки соприкосновения, они нам помещения давали, удостоверения выписывали.

— Насколько важна эта корочка для «бэпээлашника»?

— Для него важны знание и умение.

— Но всех почему-то отправляют лицензироваться.

— В основном эта корочка нужна для гражданской жизни, для дальнейшего трудоустройства. Именно для войны она никогда не была важна и нужна. Были бойцы, которые приезжали с пятью корочками, но не умели при этом летать. Командиру абсолютно фиолетово, какая у бойца корочка. Вот дрон — покажи, что ты умеешь. И все.

— Сейчас ходят слухи, что с бойцов требуют эти корочки.

— Это непроверенная информация, не могу утверждать.

«Должно быть четкое понимание, что обученный боец, один обученный и оснащенный оператор БПЛА, приносит большую пользу» Фото: Станислав Шемелов

«Среди наших учеников есть те, у кого уже больше тысячи попаданий»

— Поговорим о вашей школе. Много у вас выпускников уже было?

— Немало, работают по всей линии фронта.

— А сколько через вас прошло?

— Думаю, несколько тысяч уже. Если обо всех школах говорить.

— Украинцы писали, что около 2 тысяч человек.

— Думаю, побольше.

— ДОСААФ отчитывался о 4 тысячах.

— Ну это же ДОСААФ.

Вообще, обучение сейчас стараемся больше проводить в Запорожье, где есть большие базы, можно заселить бойцов, где все нормально с их питанием. Это обычные классы. Раньше мы обучали летать, паять, собирать дроны. Сейчас поняли, что неотъемлемая часть обучения — это умение работы и с РЭБ, и с РЭР. То есть боец должен уметь не просто летать, он должен работать именно в расчете, уметь работать со всем оборудованием, понимать, как оно работает. Тогда это будет эффективно. Сейчас просто летать недостаточно.

— Сколько длится обучение?

— По программе у нас 28 дней.

— Это достаточно много.

— Желательно бы больше. Но не всегда командиры отпускают надолго своих бойцов.

— Чему обучаете?

— Это стандартные симуляторы. Пайка-сборка. РЭБ, РЭР. Полеты: на дальность, на разных локациях. В принципе ничего особенного. Если это не о ПВО говорить. В ПВО уже идет другое обучение, там мы уже учим сбивать дронами самолеты. Работаем на точность. Нарабатываем моторику на симуляторах, объясняем технические какие-то моменты, как пользоваться той или иной аппаратурой. Обычно набираем 5–6 классов, каждый имеет свою специализацию. Они конвейером сдают экзамен внутренний в классе, потом переходит дальше.

— Чему вы конкретно обучаете? Вы говорите об пользовании РЭБа, чтобы что? Вы учите уворачиваться от них или…

— Учим пользоваться всеми приборами и изделиями, которые стоят на фронте. Ничего сверхъестественного, обычные штатные знания пользования ими. Например, «Гранью» (наименование комплекса радиоразведки — прим. ред.) «Локтаром» (наименование волонтерского проекта, разработчиков комплекса — прим. ред.) или связью «Гермес» (наименование системы помехозащищенной дальнобойной связи для FPV-дронов — прим. ред.), «Кузнечиком» (то же самое — прим. ред.). Причем к нам приезжают прямо руководители заводов, команд, которые все это производят, и все наглядно показывают и рассказывают. Как держать связь с дронами, как ее усилить, как пользоваться их НСУ (наземными станциями управления — прим. ред.), ретрансляторами, как перенастроить быстренько все, как пользоваться их ПО, как вымерять частотность, производить анализ обстановки на фронте. Как проводить радиоразведку, чтобы понимать, где и какие частоты лучше применять. Производителям все мы сразу говорим, что лучше ставить на изделия модульные системы связи.

— «Гермес» так работает, как я понимаю, у него сразу несколько антенн крепится, и можно прямо в полете переключаться между частотами.

— По сути, ее даже не задавить, очень многофункциональна. В принципе сейчас можно выводить управление на одного оператора сразу несколькими дронами: и наземными, и водными. Эх, это целая наука. Что она дает? Она повышает эффективность долета до цели. Если дрон так себе, то он долетает только до 8 процентов целей, а поражает и того меньше. Боец сильно рискует, запуская дрон, он может упасть, причем и на свои окопы. Когда же у тебя стоит нормальная связь и за пультом правильно обученный боец, который знает, как всем этим пользоваться, эффективность долета возрастает уже до 90 процентов. И расход дронов меньше, и риска меньше для бойца. Каждый вылет — это всегда риск, что засекут, и следом прилетит.

— Сколько за раз можете обучить курсантов?

— Одна школа — это в среднем 30–50 человек.

— Отсев есть?

— Практически нет. Ну редкий случай. Бойцы, которые приходят с фронта, более мотивированные, потому что они понимают цену этому обучению. То есть это либо жизнь, либо в штурмовики, если ты ничего не умеешь. Чем больше человек умеет, соответственно тем выше он ценится своим командиром. И тогда ему поручаются более сложные задачи. Поэтому стараются уж, выкладываются. Потому что знают, что, если не научатся, будут лопатой работать.

— А какие таланты вообще нужны?

— В редких случаях вскрываются проблемы с вестибулярным аппаратом — такие не подойдут. В приоритете молодые. Вот они схватывают прямо налету.

— Слышал, что это в основном геймеры, у которых хорошо развита скорость реакции.

— Так и есть. Дети прямо сразу схватывают, это их. Чем больше возраст… Хотя тоже не факт, есть люди и в возрасте, которые нормально летают. Но так сложилось, что молодежи способной больше. Что же касается нас, то мы не выбираем. Кого нам командир присылает — с тем и работаем. Бывает, что кто-то для галочки отправляет, потому что так командующий велел. Таких мы стараемся сразу выявлять.

— Много таких?

— Нет, мало, но бывали. Когда приходит приказ от командующего, скажем, достичь численности личного состава операторов БПЛА до 300 человек. Командир их отправлял к нам, но не потому, что ему действительно нужны были 300 пилотов (это же потом еще за дроны отчитываться), а чтобы просто приказ был выполнен. Мы стараемся с такими не работать, в основном только с теми, в ком уверены. Вы же наверняка знаете истории со штурмовиками? Такие командиры очень сильно подпортили репутацию в армии, что теперь многие боятся идти. Больше предпочитают записываться в добровольческие подразделения, где точно такая же юридическая основа поддержки государства.

Должно быть четкое понимание, что обученный боец, один обученный и оснащенный оператор БПЛА, приносит большую пользу. Стрелкового боя как такового сейчас нет. Один хороший расчет с помощью копеечных дронов может своим огнем выбить достаточно много дорогостоящей техники противника. А что сейчас контрактник или мобилизованный, которому дали автомат, и он, образно говоря, пошел за тремя миллионами подъемных? Он не будет эффективен. А в случае его гибели для государства это еще и накладно: первичные выплаты, похороны, и в целом это просто потеря человека. А тут можно действовать малыми силами и в разы достигая больших результатов, чем просто сидеть с автоматом в окопе. Мы склоняемся к тому, что основной результат дают именно обученные кадры. Просто держать толпу солдат в окопе нет смысла — по ним работает артиллерия, летят дроны. Да, они занимают окопы, захватывают территорию. Но основной результат приносят серьезные расчеты. Среди наших учеников, например, есть те, у кого уже больше тысячи попаданий. Если это в деньгах [премиальных за подбитую технику] посчитать, то это прямо очень серьезно. У кого-то по 200–300 попаданий — по-разному, смотря какое направление, какое снабжение, какая насыщенность средств против врага.

— Есть такой миф, что все сейчас хотят в БПЛА, потому что там якобы безопасно, что это далеко от ЛБС… Даже задают иногда вопросы: а медаль дадут потом или нет? Потому что они как бы в тылу сидят.

— Это не так. «Бэпээлашники» работают, как правило, от 1 до 15 километров [от противника], в зависимости от ситуации. Например, это может быть город, городская местность, и там другие расстояния. Где-то пилотам приходится по 5–7 километров проходить с оборудованием: дронами, РЭБами, боеприпасами. И так каждый день. Везде по-разному, зависит от локации. Фронт то двигается, то нет. Стоишь на месте — ставишь антенну нормальную, и все летит до 30 километров, и риски минимальны. А если ты в наступе, то постоянно движешься вперед — тогда могут быть и потери, риски увеличиваются. Враг тоже не дремлет, он видит перемещение и ловит в основном на них. Они тоже достаточно хорошо работают своими дронами. Нельзя их недооценивать.

— Бывает ли такое, что противник настоящую охоту устраивает за нашими дроноводами?

— Конечно. «Бэпээлашники» — это приоритетная цель, на которую даже и HIMARS не пожалеют. Если выявят расчет — используют все, что есть, чтобы уничтожить его. Они понимают, насколько дроны эффективны. Почему они сами делают акцент на БПЛА? От нехватки техники. У нас самолеты, артиллерия — все кратно больше. Свои недостатки они пытаются компенсировать малыми затратами. Они давно поняли, что дрон стоит копейки. А его эффективность такова, что можно уничтожить любую колонну двумя-тремя расчетами. Количество людей минимально, расходы минимальны, а эффективность фантастическая. И не надо им заводы строить, с Европой заморачиваться, что-то просить, когда есть такая маленькая финтифлюшка, которая на раз-два уничтожает танк.

У них это все быстро развивается, в том числе тактически. Допустим, наши заходят — они отсекают небом пути отхода, минируют за нашими бойцами пути отхода. И кошмарят, не дают подъехать ни БК, ни технике. И все с помощью дронов.

Сейчас особо актуальны будут большие дроны. Их мало. Все в основном делают девятки или десятки. Но такими ты можешь максимум бутылку воды закинуть, БК, еще что-то такое. Я всем сейчас разработчикам говорю, чтобы делали 13–17- или 19-дюймовые, которые в цене будут не сильно дороже, в отличие от условной «Бабы-яги», но вес смогут уже брать существенный, вплоть до 12 килограммов.

«Прогресс есть только тогда, когда есть конкуренция, когда есть, допустим, 10 производителей и они друг с другом конкурируют» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Надо быстро адаптироваться под новые условия, а это могут именно небольшие предприятия, где гибкая структура принятия решений»

— Давайте поговорим о развитии БПЛА. Мы догоняем или уже бежим вперед?

— Все сложно у нас. Все еще присутствует некая мини-монополия производителей дронов, которые прошли апробацию и являются качественными изделиями. Но мое мнение — здесь не должно быть никакой монополии, а должна быть здоровая конкуренция, разнообразность в решениях и подходах. Прогресс есть только тогда, когда есть конкуренция, когда есть, допустим, 10 производителей, и они друг с другом конкурируют. Кто плохо себя ведет или не выполняет заказ — раз, и убрали его, быстренько позвали другого, кто себя зарекомендовал. Не должно быть задержек, время играет большую роль сейчас.

Должны быть технически подкованные подразделения, в состав которых будут входит и пилоты, и инженеры, разработчики, и даже айтишники. То есть все те, кто не будет и не должен бегать с автоматами, потому что это не их тема. Пусть у них будет свободный контракт, чтобы они помогали Родине. Пусть будут сидеть, разрабатывать, что-то придумывать, получать зарплату за это, тестировать и потом внедрять. Ситуация на фронте быстро меняется. Надо быстро адаптироваться под новые условия. А это могут именно небольшие предприятия, где гибкая структура принятия решений. Вот они могут быстро перестраиваться под конкретную ситуацию. И вот такие разработчики должны быть вдоль всей линии фронта. Боец летает, отрабатывает, и он должен знать, что у него недалеко в тылу есть образно мастерская, где ему быстренько что-то отремонтируют, модернизируют. Не пилот должен этим заниматься в окопе, а квалифицированные и обученные инженеры. Бывает такое просто, что такие талантливые люди не проходят по здоровью, возрасту, требования минобороны, хотя эти люди с огромным опытом, кто 30 лет занимался радиосвязью или антеннами. Нужны профессионалы. А они побоятся пойти в министерство обороны.

— А почему такой узкий специалист не может прийти в минобороны просто разработчиком ПО?

— Я думаю, нет таких штатных должностей в министерстве обороны.

— Их, наверное, можно ввести?

— Не знаю, не ко мне вопрос. Я слышал, что хотели создавать нечто вроде роты айтишников где-то. Но минобороны — это государство, это большая структура. Гибко работать государству тяжело. Взять тех же айтишников. Это же такой своеобразный народ, они привыкли жить своей жизнью, у них там свой мир, в котором они довольно эффективно работают. Например, вот он привык в три часа ночи просыпаться, чтобы у него там свет был приглушенный. И он прямо погружается в работу, в свой компьютер, в таких условиях. И он работает так годами. Как ты ему навяжешь построение в 7 утра, график, дисциплину, устав и прочее. Тогда он станет неэффективным. Вряд ли государство будет подстраиваться под каждого специалиста. Частники — да, могут, он готов создавать отдельные условия для каждого. В больших структурах это невозможно просто. Вот и вся разница.

— Есть ли перспективы, что эту разницу, неповоротливость системы, удастся когда-либо преодолеть?

— С новым министром обороны там пошли изменения, они уже ощущаются. Но это не быстрый процесс. Представьте, 50 лет в армии, условно, красили траву, собирали бычки, не воевали, не было боевого опыта, кроме единичных командиров… И сейчас вот эти полковники руководят крупными подразделениями. Их не учили, они не понимают. Знают только, что вот они главные, у него амбиции, статус и личные цели.

— А что сделал Белоусов в этом направлении?

— Пошло движение по обучению, полигонам, да много по каким моментам. Даже по закупкам изделий, которые почему-то не закупаются минобороны. Там, наверное, есть какие-то свои препоны. То есть изделие вроде бы есть, оно всем нужно, а бойцы закупают за свои деньги. То есть систему закупок тоже своеобразно настроена. Нет, есть УПМИ (управление перспективных межвидовых исследований министерства обороны РФ — прим. ред.), которые занимаются закупками, есть «Народный фронт», через который идут крупные закупки. Но так, чтобы системной государственной, чтобы быстрее и в больших объемах… Такого нет. Все закупки долгие. Если проводить гособоронзаказ по всей процедуре, то это год — от стадии завоза материалов до конвейера. Ладно если речь идет о танке еще. А если РЭБ, которые меняются чуть ли не каждый день? Через год это будет уже неактуально. Поэтому нужен какой-то гибкий, новый универсальный механизм. Понимание в его необходимости у новых верхов есть, это уже хорошо.

— Возможно ли такое, что будет какое-то противодействие, когда начнут менять систему? Непросто же так ее не модернизировали.

— Не знаю, это не мой уровень.

— А как выстроена та же система закупок у оппонента? Там же поставки изделий не только с Украины, но и со всего НАТО. Это, наверное, еще сложнее все настроить.

— Если анализировать противника, то надо понимать, что у них это все намного раньше зародилось. Даже если проследить за внедрением дронов в сельском хозяйстве. Орошение с помощью такой малой авиации — это вообще же из Европы пришло. Оттуда — на Украину, они у себя применяли. То есть с Запада на Восток. Потом уже этот опыт начал заходить в небольших количествах на Краснодарский край, Воронеж, то есть ближние какие-то регионы, в Ростов тот же самый. То есть смысл в том, что все новое идет оттуда, а не от нас к ним. Если посмотреть ролики на YouTube по видеосъемкам, по всему, что связано с дронами, то в основном это украинцы. Мы учились, по сути, на тех роликах, которые снимали они. Базовый опыт у них сформировался раньше. Я помню, как у нас все эти кружки по авиамоделизму просто похерили. ДОСААФ стал коммерческой организацией вместо того, чтобы исполнять свое прямое назначение по поддержке армии. Чего мы тогда хотим сейчас? Но это все опять же не наш уровень.

«Понять, как воюет противник, может только тот, кто этим живет»

— Сейчас вошло в обиход такое понятие, как «народный ОПК». То есть это наши Кулибины, абсолютно разные, порой вообще какие-то бешеные проекты продвигают. Но все это единично. Как это развить?

— По Кулибиным мы давно проводим разные слеты. Люди приезжают, привозят свои изделия, делятся своим опытом, общаются с коллегами из других регионов, дополняют друг друга. Так они уже годами взаимодействуют, есть отдельный закрытый чат у нас на канале — там они все кооперируются, общаются. На выходе получаются более качественные изделия. Если посмотреть на врага, то у них там все объединены в одну информационную паутину: волонтеры, органы власти, лица, принимающие решения, СМИ, разработчики и бойцы. Мы давно с разработчиками «народного ОПК» общаемся, эта тема всем понятна, но у всех есть проблемы. А кому это нужно? Кто будет покупать? Это либо минобороны, но там ограниченное количество номенклатуры можно закупать. Либо разные фонды, меценаты, волонтеры. Что происходит с волонтерами? Не всегда у них есть понимание того, что именно нужно закупать, потому что нет его и у бойца. Соответственно, покупают то, что на слуху. И тут мы попадаем в неприятную историю, что купить-то могут совсем не то, что надо. Поэтому надо расширять сознание волонтерам, объяснять им, что достойно внимания, а про что лучше забыть, чтобы понимал, что качественно, а что нет. Нужны черные и белые списки производителей. А то у нас как были прохиндеи, так они и остаются.

Если производитель продает свои изделия, то он это делает честно и открыто. Да, у него есть какая-то минимальная наценка, но он же отвечает за качество. Рынок должен быть, который отсеет хороших от плохих. А некоторые каким путем идут? Они исключили этот момент продажи. Производитель объявляет сбор, бабушки и дедушки скидываются, на эти деньги делается РЭБ. Его бесплатно передают бойцу и говорят: «Похвали вот такого-то дядю Сашу на фоне коробок». Боец, не вскрывая и не глядя на то, что внутри, благодарит этого дядю Сашу. А как не благодарить? Бесплатно же. А коробка даже не вскрывалась, непонятно, что там привезли то. Потом вскрывают, включают, а оно вдруг не работает. Кто виноват потом, с кого спрашивать? А снятое видео с благодарностями публикуется потом на канале этого дяди Саши, объявляются новые сборы, на еще один такой же РЭБ: «Раз благодарят, наверное, обманывать не будут?» И таких видео сотни! То есть деньги волонтеров при такой схеме расходуются неэффективно. Ее надо в корне менять, иначе качественные изделия в малом количестве доезжают.

Нужно объяснять волонтерам, что нужно, а что не нужно, где плохой поставщик, а где хороший. Мы за своих поставщиков, например, отвечаем. Больше года мы с ними работаем, дорабатывали все по несколько раз, тестировали, проверяли, пока нечто толковое не вышло.

— В общем, вы за коммерциализацию этого «дронового» сектора.

— А по-другому не получается. Нет, можно было бы раздать им деньги. Допустим, на 100 миллионов в месяц. Кто такой производитель? Это не олигархи, простые ремесленники. Они производят и продают, а на дельту с выручки еще сами же часть так раздают. Ни одно серьезное производство, у которого закуплены станки, оборудование, не вытянет без реализации. Реализация обязательно должна быть. И тут уже неважно, кто покупает: государство это будет, фонд какой-то или волонтеры.

— Но у нас же как люди обычно смотрят: продает — значит, ага, на войне наживается, на наших ребятах…

— Есть такое. А что ты за свой счет можешь сделать? На свою зарплату? Один дрон купить. Все. А их нужно тысячи. Даже если с десяток тысяч закупить из Китая — это какие суммы? Миллионы. Кто у нас может позволить нести такие расходы? Ну вот один инженер сделает за свой счет опытный образец, проведет испытания, получится рабочее изделие. А масштабировать-то [производство] потом как? Это только вложения. Можно кредит взять. Но их тоже потом как-то отбивать надо. Замкнутый круг. Естественно, надо стараться делать так, чтобы это закупалось государством. Но оно пока не закупает штатно в больших объемах. Ждать там некогда, бойцам это надо уже сегодня.

— А может, есть какие-то механизмы, как малой кровью обойти все эти бюрократические процедуры с госзакупками?

— Трудно сказать, опять же это не наш уровень. У нас страна большая.

— Украина поменьше. Думаете, поэтому там меньше бюрократии?

— Может быть, и поэтому. Тут еще дело в том, как государство реагирует на инициативу. Как я вижу ситуацию по минобороны. Вот вы 50 лет служите в армии, бо́льшую часть из которых только и делали, что за территорией смотрели, траву красили. У вас там уже пенсия, внуки, ипотека. И вас назначили отвечать за это. И тут к вам подходит какой-то молодой лейтенантик, который начинает проявлять инициативу: давайте РЭБ, давайте дроны, давайте это, то да се. Вопрос — будь на месте его командира, вы бы как отреагировали? Поддержите? А если он завтра ваше кресло займет? Если поддержите, то тогда вам потом еще сверху предъявят: а почему раньше не внедрили тогда, куда смотрели? На фиг ему нужны эти проблемы. И тут уже все будет зависеть от командира, понимает он или не понимает эффективность. Весь офицерский состав сейчас разделился на два лагеря: одни поддерживают инициативы, другие — нет, наоборот, постараются даже похоронить их любыми способами.

— Но у них же та же советская военная школа, что и у нас…

— У них в принципе молодой офицерский состав, мне так кажется. Плюс для них это вопрос выживания, а у нас это вопрос работы. У них все в разы обострено, иное восприятие. Поэтому любая инициатива поддерживается сразу на самом верху, все, что поможет выжить. А у нас до сих пор нет ощущения войны, ощущения опасности. На 30 километров от ленточки отъезжаешь — все, ни для кого там уже нет войны. И во всем обществе так. То есть это не человек плохой, а просто среда такая.

— Что надо сделать, чтобы все осознали уже?

— Пока, как говорится, мужик не перекрестится… Всегда же так было. У нас наперед не думают. Сначала что-то должно случиться — потом начнут реагировать. К сожалению, пока у нас хохлы колонны с техникой не стали подбивать дронами — понимания проблемы большого не было.

По поводу прилетов. Сейчас мы консультируем предприятия по поводу их защищенности от прилетов. Это целый комплекс мер. Сейчас говорят, чтобы создавать отдельное ПВО. Но это как бы дорого, нужны технические средства, плюс еще и опасно — могут быть недолеты по жилому сектору. Какая альтернатива? Дроны и один опытный пилот — вот и все, этого достаточно, чтобы сбивать вражеские самолеты. Мы чуть-чуть иначе мыслим. Мы сразу предлагаем готовое решение [обучение операторов БПЛА]. А услышат нас или нет — это уже другой вопрос. Может быть, в частном порядке кто-то из предприятий и услышит. Но хотелось бы, чтобы вся республика была так покрыта, а не отдельный завод какой-то. Это можно сделать на уровне республики. Но опять же это инициатива и ее поддержка.

— У нас довольно прогрессивная республика.

— Я это сразу заметил. Я бы даже сказал, что пилотная республика. Мне кажется, все основные проекты сначала здесь у вас обкатываются, а потом уже на всю Россию распространяются. И, судя по тому, как нас тут встречали, какие условия создавали, думаю, здесь открыты и могут поддержать любую правильную инициативу.

— Вы тоже с пилотным же проектом сюда приехали. Расскажите, что это за Академия будущего такая?

— Нас позвали сюда провести мастер-класс, говорят, что хотят развивать тему беспилотия среди молодежи, чтобы в лагерях преподавали. Вот мы и приехали. Чтобы 2 раза с места не вставать, у нас еще были встречи с разными заинтересованными лицами по защите промышленных объектов. Это опять же завязано на обучении. То есть сейчас мы по молодежи работаем, а потом, если будет потребность, то и по защите объектов можем поднатаскать, проконсультировать. Там чуть-чуть другое обучение, но база плюс-минус та же. Добавляется только техника, как правильно сбивать самолет.

— Неужели вот такой вот маленькой штукой можно самолет сбить?

— Еще меньшей можно. Даже мы делаем специальные дроны под конусы, у них скорость в 2 раза выше.

— Удивительно, конечно. До чего прогресс дошел.

— Мы постоянно анализируем обстановку на фронте, сферы применения [дронов]. Постоянно улучшаем их: увеличиваем дальность, привязываем различные средства инженерные. Соответственно, появляются новые возможные сферы применения. По тому же «Гермесу» можно использовать тележки как носителей дронов. То есть на тележке их можно выдвинуть километров за 10, расставить в нужных местах в неспящем режиме и запустить, когда потребуется. Или можно ретранслятор поставить на самолет — тогда увеличится дальность дронов. И всем этим одновременно в режиме реального времени может управлять один пилот, с одного командного пункта.

— Думаете, следующий этап эволюции — это как раз вот эти «мамки» летающие?

— Они уже есть давно. Для чего это? Экономия батарей. Можно разнести [дроны] по частотам, можно РЭБ выдвинуть туда, и скидывать потом на другой частоте, чтобы не конфликтовали. Много разных идей и возможностей. Не все бойцы могут понимать этого, поэтому и нужно обучение. Поэтому вместе с нами постоянно ездят и разработчики, которые знакомят со своими изделиями и рассказывают об их возможностях.

— А что будет дальше? Внедрение искусственного интеллекта? Когда тысячи дронов одномоментно запускаются, как в Китае во время шоу дронов.

— И на «Гермесе» можно настраивать уже сегодня такое роевое применение. Искусственный интеллект уже и сегодня присутствует, но не полноценный пока, а с донаведением, например.

— Сегодня уже можно запрограммировать дроны так, чтобы они атаковали условно сами. Сами взлетали, летели к противнику, искали его, определяли характер и выбирали необходимые цели? Условно, чтобы атаковать только БТР, танки или блиндажи. То есть имеется ли ПО, которое может вырисовывать форму объекта и сверять его, пробивать?

— Вполне. Так чаще всего и привязываются [полетные задания дронов], например, к ж/д путям, которые легко распознавать, или к речке. Железная дорога всегда к заводу приведет.

— И он сам летит?

— Да, он просто сканирует ж/д пути и движется вдоль них.

— Так, кажется, до Казани долетают — вдоль русел рек. Правда, я думал всегда, что это с целью ухода от РЭБ, а оно вот как.

— Поэтому те, кто знает, как работают вражеские БПЛА, могут правильно выработать меры противодействия. Если назначить какого-то чиновника, то он же не в теме, вряд ли он поймет, как выстроить вообще систему. Пусть даже если он будет инженером, все равно есть свои нюансы. Понять, как воюет противник, может только тот, кто этим живет и сам применяет.

— А российская мысль вообще способна еще придумать что-то такое, что на порядок будет превосходить все западное?

— На самом деле много интересных вещей придумано, сделано, реализовано, пусть и в небольших вариантах, может быть. Вопрос всегда только внедрения в массы, масштабирование. Либо это делает бизнес, но тогда это вопрос окупаемости, либо государство — это уже другое совершенно, уже долгие закупки, бюрократия и так далее. Даже от крупных корпораций часто отпочковываются небольшие компании, которые занимаются бизнесом. Например, когда надо что-то очень быстро внедрить, реализовать, протестировать. То есть минуя механику долгих и крупных предприятий. Не то сейчас время, чтобы делать по стандартам.

— А когда мы уже увидим полномасштабно наземные, подземные дроны? Враг уже активно водные использует.

— Они есть.

— С нашей стороны?

— Есть они, может быть, в небольшой количестве, но есть разные. И в Луганске периодически тестируются: инженерными войсками, для разминирований тестируются. У того же «Гермеса» есть они, они тоже производят тележки, мачты. Там легкий класс у него, до 30 кило, но мне кажется, это самое то — все равно же уничтожат, дорогой делать большого смысла нет. Большие тележки медленно едут, стоят дорого — такие легко уничтожаются обычной FPV. Но дешевые варианты есть, свои задачи они выполняют.

— FPV быстрее, дешевле эффективнее, чем по земле передвигаться, тем более под землей если…

— Все зависит от поставленных задач. Должна быть многоуровневая система. Для одних задач должны быть самолеты, большие, для других — маленькие FPV, для третьих — тележки. То есть нельзя зацикливаться только на чем-то одном, все нужно развивать. По мне так сейчас надо увеличивать дальность применения. Почему? Потому что все ценные кадры и техника отведена чуть дальше. Как увеличить дальность можно? За счет больших дронов, за счет матки или самолета. Значит, надо развивать самолеты, раз есть нехватка по большим дроном. Рынок и так насыщен «десятками». Надо брать другую нишу: «тринадцатые», «пятнадцатые», «семнадцатидюймовые» нужны. Вот по ним рынок сейчас пуст.

«Развитие мелких КБ — это главный стимул к беспилотию сейчас»

— Когда уже вооруженный конфликт закончится?

— Когда финансирование там прекратится и скажут хохлам: «Вот и все». То есть все может закончиться и одним днем, если будет принято определенное решение.

— А по боевым действиям? Какое наследие нам оставит СВО? Имею в виду в плане технологий. Вот эта технологическая революция в сторону беспилотия произошла уже или еще нет?

— Развитие мелких КБ — это главный стимул к беспилотию сейчас. Постепенно это перейдет во все сферы деятельности и будет только улучшаться и дорабатываться. Плюс куча структур государственных уже работает в этом направлении. Но это должно быть подкреплено серьезным финансированием и поддержкой. Военке пока посложнее, но тоже развивается. Да, не в таких объемах, как хотелось бы, но развивается. За этим будущее. По факту мы уже наблюдаем рождение нового рода войск. Пусть он где-то пока еще неформальный, неофициальный, но он существует по сути.

— Знаете, в свое время все говорили тоже о роботизации, что человека заменят роботы на заводах и прочее. Но мы же видим, что вместо автоматизации до сих пор выбирают механический труд из стран ближнего зарубежья.

— Это вопрос экономической выгоды. Дроны — это выгодно и экономически целесообразно. Выстрел с какого-нибудь ПТУРа в десятки раз дороже. А эффективность у дронов и по дальности, и по огневому поражению, в разы выше. Государству это выгоднее. Отправить три-четыре дрона за несколько десятков тысяч рублей и уничтожить с их помощью танк стоимостью в десятки миллионов. Это не говоря о том, сколько жизней спасут эти дроны. Правильный командир сначала дронами уничтожит огневые точки противника и только потом пошлет туда людей. Сегодня пятью сотнями дронов можно даже взять какой-нибудь населенный пункт, не потеряв при этом ни одного бойца.

Жизнь человека и так бесценна. Но если убрать моральную составляющую и включить простую математику. Сколько это сейчас? 12 миллионов? Представляете, сколько государство тратит и сколько может сэкономить на банальных дронах? И люди будут живы, и семьи довольны, и государство не тратится на похороны, и горя нет никакого в стране.