«Вокруг охранная зона, жилье строить нельзя!»: новый директор Волжско-Камского заповедника о будущем Раифы

Ян Мурзаханов: «Если у заповедника есть своя внебюджетная финансовая подушка, он развивается быстрее, сам себя обеспечивает, ни от кого не зависит» Фото: Ксения Богодвид

«Дендрарий не может принять турпоток Раифского монастыря, нужны настилы»

— Ян Артурович, вас назначили директором Волжско-Камского заповедника всего пару недель назад. Успели осмотреть его территорию?

— Да, уже съездил на дальний участок, Саралинский в Лаишевском районе. Понимаю, почему его сделали заповедником. Он находится на месте, где сходятся Волга и Кама. Благодатное место, я вам скажу. 

Здесь самое большое гнездование орлана-белохвоста — это символ заповедника. Когда изучал Саралинский участок, мы на лодке подплыли к берегу, а над нами летали около 11 хищников. Я впервые орлана-белохвоста видел в Астраханском заповеднике. Конечно, знал, что это большая птица, но чтобы настолько… Впечатляюще! С 2015 года работал государственным инспектором по охране труда и тогда впервые узнал о Волжско-Камском заповеднике Татарстана. Слышал, что сильные его стороны в научной сфере, в охранной.

«Орлан-белохвост — символ Волжско-Камского заповедника. Конечно, знал, что это большая птица, но чтобы настолько… Впечатляюще!»Фото: Yathin S Krishnappa. Собственная работа, CC BY-SA 3.0, commons.wikimedia.org

— Какие-то недочеты, недоработки заметили, пока изучали территорию?

— Каких-то недочетов прямо я не вижу. Надо продолжить начатые до меня дела, сохранить то, что есть, и, конечно, приумножить. Ремонта выше крыши! На самом деле много чего планируется. Повторю, коллеги уже начали работу по развитию заповедника, ее нужно продолжить. Подготовлена проектно-сметная документация на новые объекты. Например, на научные стационары на Саралинском участке и Раифском. Плюс когда я пришел, заповедник работал над концепцией развития Раифского участка и конкретно дендрария. Остается воплотить проекты в жизнь, найти средства.

Здесь, оказывается, очень интересные соседи — спецучилище, монастырь. Я с ними встречался, сказал, что у нас собирается очень хорошая компания, что у каждого из нас свои цели и задачи, мы должны дополнять друг друга, вместе придумать, как развиваться. Понимание вроде нашли, будем работать.

— А что за концепция развития Раифского участка?

— Есть желание сделать экологическую тропу с указателями, навигацией, QR-кодами — без них уже никуда, чтобы она приводила гостей в наш дендрарий. Потому что некоторые, оказывается, доезжают до наших соседей и не знают, что через 500 метров — мы. А так они увидят тропу, подумают: «Что это за тропинка?», пойдут по ней, а тут их встречают наши сотрудники и просвещают.

— Вы говорите о тропе от Раифского монастыря к дендрарию?

— Да, это одна из запланированных экотроп. Рекреационная нагрузка должна быть не во вред, нужны расчеты посещаемости, сколько мы можем принять. У Раифского монастыря огромный турпоток, и наша территорию такую нагрузку не осилит. Потому необходимы настилы — так количество посетителей можно увеличить. Чем настилы выше, тем лучше. Так у гостя не будет желания сойти с тропы, сорвать цветочек или грибочек, потому что это надо слезть, а потом обратно залезть. Сколько общался с коллегами из других заповедников, все говорят: «Делай выше». Один даже рассказал, что, когда установил высокие настилы, у него ягоды начали появляться, грибы, а до этого не было. Видимо, срывали.

Я бы хотел также на Раифском озере экологическую тропу сделать. Там очень красивый древний лес, есть ювелирные бобровые погрызы. Даже придумывать ничего не нужно, просто показать — смотрите, это бобер сделал.

«Хотел бы на Раифском озере экологическую тропу сделать. Там очень красивый древний лес, есть ювелирные бобровые погрызы» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Экотропы не навредят территории?

— Если все в пределах разумного, нет. Никто не собирается делать сеть по всему заповеднику.

— В Саралинском участке тоже предстоят обновления?

— Планируется строительство научного стационара. Здесь сильное научно-познавательное направление, проходят практику студенты, будущие орнитологи и биологи. Для них Волжско-Камский заповедник — благодатная почва. Но ничего туристического на Саралинском участке не предполагается.

«Вопрос заработных плат ставлю в приоритет. Надеюсь, поможет опыт в «Белогорье», где получилось увеличить финансирование» Фото: Ксения Богодвид

«Тяжело любить природу за 20 тысяч рублей»

— На что живут заповедники, если бо́льшая их часть предназначена для научных наблюдений?

— Источники финансирования разные. Федеральные и национальные проекты от министерства природных ресурсов и экологии России, гранты, поддержка республики, спонсорская помощь. Есть меценаты, готовые ради благого дела помогать.

— А может заповедник сам себя прокормить?

— Вполне, если у него хорошая посещаемость и платный вход. Подчеркну, речь только о той части заповедника, которая доступна массовому посетителю: дендрарии, музеи природы, визит-центры, не о заповедной зоне. Дендрарий Раифы в год посещают 27 тысяч человек, это неплохой показатель. В «Белогорье» у нас за год было 3 тысячи посетителей. Есть особо охраняемые территории (ООПТ), где за миллион перевалил показатель, такие заповедники могут себе позволить хороший «внебюджет». Если не ошибаюсь, Кавказский заповедник, соседний парк «Марий Чодра» в Марий Эл, заповедники Крыма, конечно.

Если у заповедника есть своя внебюджетная финансовая подушка, он развивается быстрее, сам себя обеспечивает, ни от кого не зависит. Сломавшуюся машину чинишь сразу, по факту, а не по плану, ГСМ не хватило — берешь деньги из «внебюджета». Из него можно нанимать дополнительный персонал, тех же экскурсоводов, платить дополнительную заработную плату людям в штате. У нас в госзадании заложены средства, которые мы имеем право тратить на зарплату, больше запланированного не можем.

— Сколько получают сотрудники Волжско-Камского заповедника?

— Вопрос заработных плат ставлю в приоритет. Я уже говорил когда-то, что тяжело любить природу за 20 тысяч рублей. Отвечу на вопрос так: я планирую здесь поднять зарплаты сотрудникам. Надеюсь, поможет опыт в «Белогорье», где получилось увеличить финансирование, подготовив обоснование для министерства экологии. Благодаря этому отпали элементарные проблемы с ГСМ, мы могли спокойно патрулировать территорию, не переживая, хватит или не хватит топлива, увеличили зарплаты сотрудникам.

— Какой сейчас штат в татарстанском заповеднике?

— 53 человека. Здесь люди трудятся с 1980–1990-х годов. Та же Елена Николаевна Унковская, заместитель директора по управлению, экологическому образованию и туризму, работает 35 лет. Я родился, а они уже работали здесь.

«Чем настилы выше, тем лучше. Так у гостя не будет желания сойти с тропы, сорвать цветочек или грибочек, потому что это надо слезть, а потом обратно залезть» Фото: ru.freepik.com

— 53 человека достаточно, чтобы содержать такой гигантский заповедник, все-таки 11 тысяч гектаров?

— Когда я сюда приехал, что меня поразило и понравилось, — это порядок, ухоженные усадьба и дендрарий. Здорово, что проводят работу с волонтерами, иначе содержать такую площадь силами 53 сотрудников крайне тяжело. Кроме того, здесь очень дружный коллектив. На прошлом месте работы мне понадобилось время, чтобы наладить взаимодействие между отделами.

Понимаете, кадровый голод в нашей системе всегда был, особенно что касается сотрудников для заповедника. В национальных парках проще, там есть туризм. Кстати, парки на туристов сейчас делают большой упор, тем более наш президент говорил об этом (в мае 2024-го Владимир Путин рекомендовал создать в нацпарках условия для экотуризма — прим. ред.). Думаю, заповедники в его поле зрения тоже попали.

«Форму для инспекторов по охране природы разработали мы с отцом и распространили по всей системе заповедников»

— Как планируете привлекать кадры?

— Пока думаю над этим. Но молодая кровь нужна. Самому юному сотруднику отдела охраны 43 года. Безусловно, все работники — уважаемые люди, но когда-то и они захотят уйти на заслуженный отдых. Кстати, забавный случай был на днях в МФЦ. Я подавал заявление, разговорился там с работниками, рассказал, что ищу себе сотрудника. В МФЦ оживились, мол, может, мы к вам пойдем, сколько платите? Я говорю: «30 тысяч рублей». Отказались, сказали, что мало.

«В заповеднике все должно сохраняться в естественном виде» Фото: ru.freepik.com

— Какие задачи у заповедников? Для простых посетителей, туристов это действительно просто красивые парки, где можно гулять, но куда не пускают.

— Конкретная задача заповедника — экологическое просвещение. Кто, как не мы, должен научить любить природу и относиться к ней бережно? Очень приятно был удивлен, что в Волжско-Камском заповеднике большое внимание этому уделяется. Опять же в МФЦ сотрудница мне рассказала, что была в дендрарии благодаря тому, что ее ребенка детский сад туда вывозил. Здорово!

Я сталкивался по ходу работы с недопониманием со стороны местного населения касательно поведения в заповеднике, национальном парке. Не всегда понимают, что нельзя и почему. Не знают, потому что им никто не объяснил. Раньше у заповедника были две задачи — охрана и наука, сейчас добавилось экологическое просвещение.

В заповеднике все должно сохраняться в естественном виде. В «Белогорье» раньше был лесхоз, где проводилась рубка, древесину убирали, увозили, местные здесь отдыхали. Потом «Белогорье» стало заповедником, рубка прекратилась, лес перестали убирать (от упавших деревьев). Люди начали жаловаться, мол, мы раньше здесь шашлыки жарили, коровы у нас тут паслись, а сейчас валяются деревья, никто их не убирает, лес захламляется. Почему нужно работать с местным населением? В заповеднике все должно оставаться в естественном виде, это и в федеральном законе написано. Каждое упавшее дерево в будущем чей-то дом. Дерево должно упасть, перегнить и дать новую жизнь.

— Есть ли у вас свой план по развитию Волжско-Камского заповедника?

— Кстати, я хочу пригласить сюда своих коллег, директоров других заповедников России. Раньше вообще была такая практика: когда на объект приходил новый руководитель, собирали консилиум из других директоров, вместе с которыми изучали территории заповедника, обсуждали, что и как можно сделать. Одна голова хорошо, а две лучше.

Задумался над тем, чтобы у сотрудников Волжско-Камского заповедника была форма. Например, если приедете в Мордовский или Байкальский заповедники, там девушки-экскурсоводы в юбочках, рубашках, а инспекторы в форменном обмундировании для сотрудников природоохранных зон. Кстати, инициаторами разработки форменного обмундирования были мы с отцом, сейчас он работает в заповеднике Крыма. На самом деле это важный момент, потому что он и психологически влияет на посетителей заповедника. Когда видишь человека в форме, тебе уже не хочется ничего нарушать, а когда просто дяденька в футболке, свитере подошел и ругается, извините, возникает вопрос: а вы кто?

У полиции же есть форма, а государственная природоохранная инспекция — это тоже структура, у которой полномочия на своих территориях огромные. Мы наручниками пользуемся, оружие применяем в случае надобности, даже служебные собаки разрешены. Правда, ни в одном заповеднике таких не видел. Природоохранная инспекция даже имеет право на принудительную остановку автомобиля, как в американских фильмах, когда выкатывают шипы на дорогу (смеется).

«Раифский участок примечателен тем, что на маленьком клочке очень большое биоразнообразие. Здесь сначала степи, потом лесостепи, дальше — зона хвойно-широколиственных лесов» Фото: By Obsrevatoria — Own work, CC BY-SA 4.0, commons.wikimedia.org

В дендрарии много растений, которые не растут больше нигде в Татарстане

— Чем уникален Волжско-Камский заповедник? Много краснокнижных растений?

— Раифский участок примечателен тем, что на маленьком клочке очень большое биоразнообразие. Здесь сначала степи, потом лесостепи, дальше — зона хвойно-широколиственных лесов. Если вы едете с юга на север страны, то будете наблюдать изменение зональности на протяжении 2 тысяч километров, а у нас в Раифе увидите все это на протяжении всего 5 километров.

Саралинский участок по размерам примерно как Раифский. В него входит акватория Куйбышевского водохранилища — 500-метровая полоса вокруг всего полуострова.

Всего в заповеднике находится более 1,5 тысячи видов растений. Это и водоросли, и цветковые, папоротники и всякое другое. Из них почти 120 видов — в Красной книге Татарстана. В Красной книге России 27 видов. Есть венерин башмачок настоящий, правда не древесное растение, а травянистое. А дендрарий — это только древесные растения, здесь их около 540 мини-видов, точнее, таксонов — так правильно говорить. Причем многие только у нас в дендрарии, больше нигде на территории Татарстана не встречаются. Более того, у нас были виды, которые до недавнего времени не встречались даже в средней полосе России, только здесь.

— Какие самые интересные экземпляры?

— Например, туя корейская. В отличие от западной туи у нее нижняя сторона чешуек белая. Растут практически все виды елей, которые есть в Америке. Появилась красная ель, которой давно не было. Уникальной, правда, ее назвать нельзя, потому что в советское время ель часто высаживали. Есть у нас дерево, которого не было до 1990-х даже в коллекции главного ботанического сада России. Это кария белая, американский вид. Если вы кушали орехи пекана, вот орехи карии на них похожи. В прошлом году посадили сосну смолистую, у нее должны быть длинные иголки.

Еще есть растение, которое открыли всего 100 лет назад, микробиота называется. Растет калопанакс, очень похожий на клен, но с колючками. Есть клен японский, который произрастает только в одном месте России — на острове Кунашир, а в коллекциях он лишь в 6 садах представлен. Самый старый оказался у нас. Уникального здесь много.

— А какое наиболее высокое дерево в дендрарии?

— Пихта сибирская — около 35 метров высотой. Лиственницы достаточно высокие, более 30 метров, но они еще молодые. Некоторые лиственницы в Сибири живут до тысячи лет, а у нас, надеюсь, еще лет 200 проживут.

— Планируется ли высаживать новые растения?

— У нас есть питомник небольшой, там подрастают все растения (много всего), которые необходимо высадить в коллекцию. Есть, например, лавровишня из Красной книги России. Считается лекарственной. Надеюсь, будет расти здесь, потому что это кавказское растение. Хотя привезли его из Сыктывкара, а там вроде бы похолоднее, чем у нас.

— А откуда вообще завозят растения?

— Из экспедиций, есть обмен между странами. Например, в 2000 году была экспедиция в леса Дальнего Востока и Сахалина, откуда привезли около 70 видов. Сейчас наши дендрологи хотят поехать на юго-восток Татарстана, потому что там у нас есть экспозиция охраняемых растений республики, и ее надо пополнять. Оттуда, мне рассказали, хотят привезти копеечник крупноцветковый — это бобовое растение с крупными цветами, очень красивое.

Есть международный негласный договор — безвозмездный обмен посевным или посадочным материалом между ботаническими садами и дендрариями других стран. Но при условии, что материал не используют в коммерческих целях, только в научных. А дендрарии и ботанические сады — это коллекции растений прежде всего для науки. Закрытые границы на этот обмен никак не повлияли. В прошлом году, как мне рассказали, был обмен с Францией, потому что есть связи с ботаническими садами в городах Нант и Бордо, кажется. Из Бордо, кстати, прислали список растений не по электронной почте, а в бумажном варианте. Правда, растения оттуда не очень хорошо себя чувствовали здесь, у нас климат совсем другой. Долгое время рос барбарис из Нанта, но погиб.

— Животных много здесь водится?

— Точно сказать довольно сложно, потому что к животным же и насекомые относятся, а у нас их инвентаризация еще не проведена. Здесь каждый год могут найти новый вид, который не был описан. Зверей около 70–80 видов, из них много мышевидных. Птиц около 200 видов. Самый главный, конечно, орлан-белохвост. На Саралинском участке его столько же, сколько на двух искусственных озерах Швейцарии, а там наиболее высокая плотность птицы в Центральной Европе. В заливах Саралинской части около 40 видов рыб.

Рептилий мало: три вида ящериц и три вида змей. Выдру в последний раз видели в 1927-м, очень долго не встречалась, а недавно попала в фотоловушку. Рысь не каждый год встречается, но есть, она в Красной книге Татарстана. В дендрарий приходит лось. Оградили территорию зеленым забором, а он приходит и начинает есть наши изгороди. Ему очень понравились они, съедал быстро. Такой вот волонтер. Два медведя на Саралинский участок приходят, мне рассказали, они здесь зимовали. В Белгородской области последний случай, когда видели медведя, зарегистрирован в 1860-х.

«Приближение города и застроек к заповедникам неизбежно. Люди увидят лес и захотят попасть туда, чтобы пожарить шашлыки, искупаться. В таких реалиях мы должны что-то предложить людям, нельзя просто запрещать» Фото: By Daniil0856 — Own work, CC BY-SA 4.0, commons.wikimedia.org

«Нужно объяснить людям, что нельзя купаться и жарить шашлыки в заповеднике»

— Вблизи заповедника строятся жилые комплексы, идет застройка. Как это влияет на природную территорию?

— Любое человеческое вмешательство и приближение влияют на заповедник. Осиново какими темпами застроилось у вас — пять лет всего! Я думал, лет 15 уже стоит. Но у нас охранная зона вокруг, ни жилые комплексы строить нельзя, ни гостиницы, ничего. На данный момент вокруг заповедника земли сельхозназначения. Кстати, считаю, что это хорошо. Кто-то под пасеки, кто-то под сады использует земли. Если охранная зона заполнится такими участками, повторю, это хорошо, так как там ухаживают за территориями, присматривают, и уже какой-никакой контроль, порядок.

— Какой должен быть буфер между застройками и заповедником?

— Не менее километра. Охранная зона, грубо говоря, нужна, чтобы не было так, что ты вышел из подъезда, а там заповедник. К сожалению, повторю, приближение города и застроек к заповедникам неизбежно. Потому и нужно развивать экологическое просвещение. Люди, которые будут жить в этих жилых комплексах, увидят лес и захотят попасть туда, чтобы пожарить шашлыки, искупаться. Если мы станем активно вести свою работу, они начнут понимать, что этого делать нельзя. Они приедут в дендрарий, визит-центр или музей, где им будут рассказывать, для чего это все вообще нужно. В таких реалиях мы в любом случае должны что-то предложить людям, нельзя просто запрещать.

— Вокруг заповедника появляется молодой лес, захватывает пашни. Может быть так, что его включат в заповедную территорию?

— Это нередкая практика. В «Белогорье» мы планировали увеличить территорию. Не скажу, что подобное делается легко, потому что заповедник — федеральные земли, а все, что за ним, — земли региона. Не каждый захочет отдавать свой участок. Думаю, если в дальнейшем появятся идеи по расширению, необходимость в этом, уверен, республика поможет. Здесь очень охотно откликаются, если нужна помощь.

С отцом Артуром Мурзахановым Фото предоставлено Яном Мурзахановым

«Будущую жену я заманил на кордон, и она осталась со мной»

— Расскажите о себе, откуда вы, где учились?

— Я из маленького город Ачинска в Красноярском крае, население — 120 тысяч человек. В 18 лет поступил в Новосибирское высшее военно-командное училище на факультет разведки. Не получилось у меня его закончить, в конце третьего курса, к сожалению, комиссовали. Как будто на три года в армию сходил и вышел со справкой. Но я не отчаялся, поступил сразу же на бюджет в Красноярский государственный аграрный университет на направление «агрохимия и агропочвоведение» и поехал работать на Байкал в объединенную дирекцию «Заповедное Подлеморье» в составе оперативной группы. Здесь навыки, которым меня учили в разведке, пригодились, потому что мы устраивали засады, погони. Технических средств хватало, но браконьеры все равно лучше были оснащены, поэтому приходилось хитростью их брать.

В то же время я поступил уже в Улан-Удэ на факультет менеджмента, туда набирали на третий курс, можно было поступить со средним образованием. Моя справка как раз подходила.

Три года проработал на Байкале, показал хорошие результаты, и нашу опергруппу пригласили в Москву. Переехав туда, я уже получил первое и второе образование, поступил в РАНХиГС на «государственное муниципальное управление». В 2022-м стал директором заповедника «Белогорье» в Белгородской области.

«Нас, инспекторов, очень не любят. Местные жители, особенно браконьеры, некоторые из которых на Байкале были криминальными авторитетами. Тем не менее через год-полтора нашей работы на территории был порядок» Фото предоставлено Яном Мурзахановым

— Что успели сделать в «Белогорье»?

— За неполных два года мы провели большую работу, тем более в условиях близости к зоне СВО. Например, поставили кордон, который сейчас достраивают. Из-за этого очень жалко было уезжать. Некоторые объекты не успел я довести до конца, так как назначали руководить Волжско-Камским заповедником. Но в августе поеду в «Белогорье», меня попросили приехать на открытие музея, где будут проходить мастер-классы, интерактивы для детей. Еще мы провели там благоустройство второго кордона, обновили автопарк у отделов охраны и туризма, заасфальтировали дорогу центральной усадьбы заповедника. До сих пор на связи с людьми, которые трудятся сейчас в Белгородском заповеднике, с новым директором. В общем, работаю пока на два хозяйства.

Еще я сейчас учусь в аспирантуре. Мне родители давно намекали, что нужно больше учиться, а я на тот момент учился 10 лет, уже устал, хотел забыть, как ручкой писать. Приехал в Белгородскую область, но все-таки решился поступить в аспирантуру, потому что рядом ГОК — Горно-обогатительный комбинат. Преподаватели сказали, может получиться прекрасная тема аспирантуры по промышленной экологии — о влиянии ГОК. И вот на данный момент учусь в аспирантуре. Осенью будет сессия. Сейчас я готовлю материал для доклада, который собрал еще перед отъездом.

— Как получилось, что вас направили в Казань?

— Не ожидал, я минимум пятилетку планировал отработать в «Белогорье». Но мне позвонили из минэкологии, сказали, проходит конкурс, нужно подать документы на него, будут рассматривать. Грубо говоря, если находишься в кадровом резерве ведомства и требуется руководитель, ты подаешь свои заявки, там уже выходишь на комиссию, готовишь презентацию, что планируешь сделать, и комиссия принимает решение.

Жалко было покидать Белгородский заповедник из-за большой проделанной там работы. Мы когда с коллегами там прощались, сидели как на поминках. Я говорю: «Чего вы, давайте как-то повеселее», а у женщин на глазах слезы… Просто в этой сфере нет такой текучки кадров, чтобы всех спокойно, без эмоций отпускать, все друг к другу прикипают. «Заповедные» люди идейные, любят природу и хотят принести ей пользу. Я ведь и жену здесь нашел, она тоже работала природоохранным инспектором на Байкале в составе опергруппы, ездила с нами в рейды. Мы сначала просто дружили, а я ее заманил в ловушку на кордон. Так она и осталась со мной. Сейчас она тоже в Казани, у нас дочка, ей недавно исполнилось четыре месяца, приехала теща. Я как султан с тремя женщинами переехал.

«В сериале «Заповедный спецназ» прототипом главного героя Юрия Тарханова являлся мой отец Артур Мурзаханов. Еще были в сериале мой прототип и моей жены» Фото предоставлено Яном Мурзахановым

«О нас с отцом сняли сериал «Заповедный спецназ»

— Пока работали инспектором по охране природы, криминальные истории случались, были погони с браконьерами?

— Да, о нас же даже сериал сняли, не слышали? Называется «Заповедный спецназ», идет на НТВ, два сезона. Прототипом главного героя Юрия Тарханова являлся мой отец Артур Мурзаханов. Еще были в сериале мой прототип и моей жены. Отец на Байкале создал оперативную группу «Баргузин» для борьбы с браконьерами. Мы с ним работали в объединенной дирекции «Заповедное Подлеморье», куда входит Баргузинский заповедник — первый созданный в России, природный заказник «Флорихинский» и национальный парк «Забайкальский».

— Расскажите какую-нибудь историю.

— Нас, инспекторов, очень не любят. Местные жители, особенно браконьеры, некоторые из которых на Байкале были криминальными авторитетами. Тем не менее через год-полтора нашей работы на территории был порядок. Тут спасибо отдельное директору «Заповедного Подлеморья» Овдину Евгению Михайловичу за поддержку, он нас всем обеспечил, дал зеленый свет навести порядок. Собственно, НТВ наткнулся на блог Артура Рахимжановича о работе «Баргузина» и вышел на нас. Мы ходили в кинокомпанию, рассказывали свои истории, какие были погони, стычки с браконьерами.

Историй много. Браконьеры нам лодки дырявили. Выходим в море (так местные называют Байкал), отходим от берега на 2 километра, начинаем тонуть. Включаем помпу, чтобы откачать воду, — не работает, обрезаны провода. Начинаем вычерпывать сапогами, всем, чем можем, чтобы вернуться к берегу. Битумные шарики подбрасывали в двигатель, чтобы он «стуканул» и мы в непогоду застряли, а шторма на Байкале серьезные. Раньше думал: «Ну что такое волна в 2 метра? Ерунда же». Оказывается, это очень страшно. Мне хватило, чтобы вспомнить все молитвы (смеется). Был август, кромешная тьма, мы шли по приборам, волны нас подкидывают так, что, когда «давали газу», слышали, как винт вхолостую работает. Вызволяли тогда туриста, которого укусила змея. Мы работали 24 на 7, жили на кордоне, мне был 21 год, напарникам — по 20–22. Смеялись над нами: браконьерство победили пенсионер (отец) и дети (все мы). Но был запал, романтика, хотя получали тогда 28 тысяч рублей.

— А в Волжско-Камском заповеднике есть браконьеры?

— Пока своими глазами не увижу, точно сказать не могу. Но слышал разное, кто-то говорит, что есть, кто говорит, что нет. Этот вопрос на контроле.

«Жена тоже работала природоохранным инспектором на Байкале в составе опергруппы, ездила с нами в рейды. Сейчас она тоже в Казани, у нас дочка, ей недавно исполнилось четыре месяца» Фото предоставлено Яном Мурзахановым

«Я сибирский татарин»

— Не можем не спросить: кто вы по национальности?

— Я сибирский татарин, мой отец Артур Рахимжанович Мурзаханов из Омска, он биолог-охотовед. Сейчас исполняет обязанности директора «Заповедного Крыма». Татарстан возвращает людей на родину, я заметил.

— Вашего отца с Татарстаном что-то связывает?

— Отце говорил, что моя бабушка училась здесь на фельдшера, после ее отправили в Омск.

— По-татарски говорите?

— Нет, но желание выучить язык, честно говоря, появилось. Я даже смотрел, сколько стоит учителя нанять. А вот отец говорит свободно, бабушка принципиально с ним говорит на татарском языке, чтобы он его не забывал. Он, кстати, когда резюме заполняет, в графе «Какие языки знаете?» пишет «12». Я говорю: «Ты чего, так же нельзя!» Отвечает: «Как нельзя? Азербайджанцев понимаю, узбеков понимаю, казахов — тоже. Разве это не знание языка? Я никому ничего не врал!» (Смеется.)

— Что уже успели посмотреть в Казани, Татарстане, попробовали татарскую кухню?

— Пока мало что успел посмотреть, а вот из кухни все пробовал, мне все нравится. Мы с женой переезжали, я говорю: «Слава богу, переезжаем, здесь еда!» Свинина надоела, а курица и индейка не мясо. В Татарстане и сыровяленое мясо, и утка, и конина, и баранина. Я очень по этому скучал.

А еще здесь природа как у меня дома, на родине. В Белгороде дубравы, поля, степи, а я из Сибири, привык к сосновым борам. Я в Елабуге в этом году праздновал Новый год, еще не зная, что буду в Татарстане работать. Приехал на праздники, тут минус 35 — как дома. Приятный холод, я по нему соскучился. Москва, Белгород — там минус 20, и все, это тяжело, тебя пронизывает насквозь из-за влажности. А здесь тепло оделся и пошел.

«Здесь природа как у меня дома, на родине. В Белгороде дубравы, поля, степи, а я из Сибири, привык к сосновым борам» Фото предоставлено Яном Мурзахановым

— А вас ведь целая династия работает с заповедными территориями: вы, ваш папа, брат и младшая сестра, если не ошибаюсь.

— Получается, так. Мой отец начал работать в природной системе в 2011 году. Он начинал с Кроноцкого заповедника, потом работал при Байкале, дальше мы уже вместе работали в Забайкальском национальном парке. Старший брат Роман — госинспектор в Астраханском заповеднике. Мне всегда хочется общения, движения, а он больше любит быть один, уехать далеко на кордон — для него это идеально. Сестре 16 лет, я думаю, ее тоже затянет к нам.

— Время на хобби, увлечения остается?

— Пока нет, хотя бы раз в год, в отпуск, стараюсь покататься на сноуборде. А вообще, хобби — вот оно (показывает вокруг — прим. ред.). Тут знаете сколько хобби? Зимой снегоходы, летом патрулирование на лодках, машинах. Работа у меня и есть хобби. Ты в любом случае устаешь, но и отдыхаешь, потому что работа интересная, ты ее любишь. Это самое вкусное! Многие мои друзья завидуют: «Мы в офисе сидим, а ты постоянно нам скидываешь, как где-то то на тракторе едешь, то на снегоходе, то на квадроцикле». Конечно, мне всегда есть чем заняться.

— С руководством республики виделись?

— Пока только с министерством экологии Татарстана. Большую поддержку они оказывают в развитии заповедника, очень много заинтересованных здесь в развитии. За это им огромное спасибо!