Радость адовых мук: как в «Зарядье» царила Альбина Шагимуратова

Блаженство рая и ужасы ада, эфирная любовь и земная страсть, смех тирана и плач грешников — все это можно было увидеть в московском КЗ «Зарядье», где на минувшей неделе царила Альбина Шагимуратова

Зрелище для элиты

В монументальном концертном зале российской столицы в этот день царила камерная атмосфера. Не было долгих приветственных речей, яркие софиты над зрителем сменил таинственный полумрак, а масштабная сцена располагалась ярусами и, казалось, сжалась в размерах, едва уместив в себе солистов, Московский государственный камерный хор и Московский государственный симфонический оркестр под управлением Ивана Рудина.

Такая элитарная в хорошем смысле слова обстановка вполне благоприятна для «Франчески да Римини» Рахманинова, которая, несмотря на проникновенную красоту музыки, до сих пор мало известна широкой публике. Очевидно, поэтому не было аншлага, несмотря на присутствие в афише звезд и перспективных солистов российской оперной сцены. Отсутствующие в «Зарядье» меломаны многое упустили, ведь одноактная опера Рахманинова — блестящий образец интимной музыкальной драмы.

Привлекает в ней и сюжет, основанный на пятой песне «Ада» «Божественной комедии» Данте Алигьери (Франческа, супруга властителя Римини Ланчотто Малатеста, влюбляется в его брата Паоло. Обуреваемый ревностью Ланчотто проклинает их, и влюбленные навеки погружаются в ад). И яркие портреты героев, раскрывающиеся в экспрессивных монологах и дуэтах. И развернутые оркестровые соло, которые досказывают и комментируют трагедию героев. И филигранная хоровая партитура, воплощающая страдания неупокоенных душ.

Иллюстративности вечеру в «Зарядье» добавил и хор — еще одна ведущая тембровая краска «Франчески»

Голоса из преисподней

Два последних ярко проявляют себя в прологе и эпилоге, разворачивающихся в царстве мертвых. В прологе туда незаметно спускаются тень Вергилия и Данте, в эпилоге — Франческа и Паоло. Обе части — броские звуковые картины, театральные даже в условиях концертной версии оперы. Щемящие «вздохи» скрипок и деревянных духовых олицетворяют стоны грешников ада (позже их подхватывают и развивают певцы), зловещий «хор» меди — глас неумолимых стражников преисподней, мерные стуки гонга — неизбежность рока. Все это маэстро Рудин подает выпукло и хладнокровно, четко выдерживая темпы и управляя динамикой звука. Волны нарастаний и спадов держат слушателя в напряжении и скрепляют емкую драматургию оперы.

Иллюстративности вечеру в «Зарядье» добавил и хор — еще одна ведущая тембровая краска «Франчески». У Рахманинова он поет без слов, но вопреки этому столичный вокальный коллектив стал полноправным героем действия, возвысив трагедию влюбленных до страждущих голосов всего мира. С развитием интриги по эмоциональной мощи камерный хор все больше походил на большой, сочными тутти и колкими сфорцандо поддерживая образное напряжение. И здесь очевидным достоинством стало отсутствие дубляжа на бегущей строке, во время монологов и ансамблей героев он был, несмотря на хорошую дикцию солистов, и отвлекал от происходящего на сцене.

С развитием интриги по эмоциональной мощи камерный хор все больше походил на большой, сочными тутти и колкими сфорцандо поддерживая образное напряжение

В атмосферу пролога органично вписались солист центра оперного пения Вишневской Георгий Синаревский (тень Вергилия) и выпускник Московской консерватории Эрнест Сулейманов (Данте), имеющий татарские корни. Первый обладает бархатным баритоном и демонстрирует чуткое внимание к слову, за счет чего сцена в преисподней выглядит по-настоящему натуралистичной. Второй — интересный драматический тенор, способный даже лаконичную роль представить рельефно за счет искусной фразировки, живой мимики и актерской игры. Его Данте в ирреальном мире — не сторонний наблюдатель, а участник событий, глубоко сопереживающий Паоло и Франческе.

Все это маэстро Рудин подает выпукло и хладнокровно, четко выдерживая темпы и управляя динамикой звука. Волны нарастаний и спадов держат слушателя в напряжении и скрепляют емкую драматургию оперы

Земные страсти

Однако лучшим актером вечера стал Николай Казанский. Брутального Ланчотто Малатесту опытный солист Большого театра превратил в многоликого харизматика, привлекающего яркими перевоплощениями. По ходу выходного монолога он выступает то тираном, то философом, то страдальцем, то хохочущим безумцем, а с развитием эмоционального крещендо заменяет речитативы и ариозные реплики пылкой кантиленой. При всех ипостасях мастерства (в частности, Казанский единственный пел свою партию наизусть) именно она служит «визитной карточкой» бас-баритона, который любовно пестует рахманиновские длинноты и эффектно «зависает» на высоких звуках.

В этом он соперничает с еще одним лириком — Иваном Гынгазовым. Вместе с тем в партии Паоло сладкоголосого солиста «Геликон-оперы» лучше слышать, чем видеть. Его богатство тембра и динамики звука расходится с чуждым «Франческе» самолюбованием — за получасовой любовный дуэт он лишь пару раз взглянул на партнершу, а в остальное время упивался своим соло, забыв, что действует в ансамбле. Однако высокая трагедия любви все же не измельчала благодаря главной героине вечера.

Франческу по праву можно считать одной из лучших партий Альбины Шагимуратовой

Франческу по праву можно считать одной из лучших партий Альбины Шагимуратовой. Она исполняет ее и в Мариинском театре, однако в «Зарядье» ее героиня приобрела новые, земные грани. Певица появилась на сцене в ярком малиновом платье в пол, выгодно выделяясь среди мужчин в строгих пиджаках. А первые кроткие реплики и склоненная перед Ланчотто голова стали затишьем перед вокально-эмоциональной бурей в объяснении с Паоло.

Там свое небесное, журчащее сопрано певица преобразила в драматическое, почти экспрессионистскими музыкальными фразами раздувая пламя любви (совсем не той, эфирной, о которой поется в тексте). При этом фразы у Шагимуратовой свободно дышат, отталкиваясь от деревянных стен и разливаясь по всем уголкам зала. А щемящее пианиссимо, пробивающее даже на галерке, контрастирует с громогласными вокальными потоками, струящимися вплоть до спуска героини в преисподнюю. Впрочем, долго вечные муки ада солистке Мариинки переживать не пришлось: на землю ее вернули бурные овации публики.