Дмитрий Выдрин: «Александр Суворов и Андрей Белоусов, оказывается, одного роста – 177 сантиметров»

Дмитрий Выдрин: «Как известно, мы страна, которая живет не только по закону, но и по понятиям, и они иногда конкурируют друг с другом» Коллаж: CC BY 3.0, commons.wikimedia.org, Алексей Белкин

«Россию просто начинают переводить на новую, более высокую орбиту»

— Дмитрий Игнатьевич, в России недавно сменилось правительство. И хотя львиная часть его состава осталась прежней, начиная от премьер-министра Михаила Мишустина, мы стали свидетелями нескольких неожиданных отставок и назначений, которые коснулись прежде всего министерства обороны. И это понятно: страна ведет боевые действия, и оборонное ведомство сейчас одно из самых важных. Как на ваш взгляд, удалось нам если не осуществить, то хотя бы начать кадровую революцию?

— С детства мы помним загадку о том, как лучше соединить двумя-тремя линиями три или четыре точки. Обыкновенно люди пытаются это сделать, но не получается. А оказывается, чтобы правильно прочертить линии, нужно выйти за формат поля, на котором нарисованы точки. То же самое происходит сегодня с российским правительством: нынешний его состав, на мой взгляд, оптимален для того формата поля, на котором проходит игра.

Эта игра очерчена тремя формирующими факторами: Конституцией РФ, подстроенными под нее функциональными, федеральными и региональными законами, а также понятийным полем. Как известно, мы страна, которая живет не только по закону, но и по понятиям, и они иногда конкурируют друг с другом. Таким образом, все три фактора, взятые вместе, не позволяют нам в настоящее время экспериментировать с каким-то новым составом правительства.

Впрочем, рано или поздно глобальные изменения станут неизбежны. Я даже думаю, что в России со временем будет принята новая Конституция, а не только поправки, утвержденные в 2020 году, за которые я, кстати говоря, тоже ратовал. Естественно, если будет меняться Конституция, то появятся и новые функциональные законы. Быть может, под эти будущие изменения в апреле произошла смена руководства Верховного суда РФ, куда пришла бойкая квалифицированная дама, способная, как мне кажется, на резкие шаги — Ирина Леонидовна Подносова. Вместе с тем я вижу, как расширяется и понятийное поле. Одно из таких «старых-новых» понятий недавно было озвучено новым министром обороны Андреем Белоусовым во время его выступления в Совете Федерации: «Ошибаться можно, врать нельзя».

Каким способом будут менять старое поле, не позволяющее выйти за традиционные рамки? Думаю, что постепенно — никто не станет рвать на мелкие кусочки старые багеты, которые окаймляют ставшую привычной картину. Скажем, почти всем известно, что лучший способ не захмелеть в застолье — постепенно повышать градус напитков. А лучший способ усилить державу — постепенно повышать порядочность членов правительства. Как нельзя сразу перейти на чистый питьевой спирт, так же опасно сразу сгруппировать безупречных руководителей. Они просто уничтожат друг друга своей безупречностью. Такая вот правда жизни. Неудобная, но реальная.

И правильно начали с силовой вертикали — на ней сегодня держится будущее страны. Когда-то одного безупречного Суворова хватило на сильнейший рывок империи к мировому лидерству. Сейчас нашли руководителя даже внешне (хотя больше внутренне) похожего на Суворова. Между прочим, я не поленился сравнить их физические параметры (хотя эти данные для меня не так важны, как духовные) и выяснил, что Александр Васильевич Суворов и Андрей Рэмович Белоусов, оказывается, одного роста — 177 сантиметров. Как говорится, ждем-с рывка!

— Хотелось бы, чтобы этот рывок коснулся не только военных структур. Можем ли мы ждать позитивного прорыва и в других областях?

— Думаю, да. Так, пожалуй, поступят и с прочими ведомствами-министерствами. По мере необходимости туда станут внедрять людей, зачинщиков будущих изменений, которые своими интенциями, жизненным опытом и сложившимися представлениями будут раздвигать старые багеты, красивые, гламурные и дорогие, которыми было очерчено российское управленческое пространство примерно с 1993 года, с тех пор как в Москве завершилась вооруженная фаза борьбы за власть.

Как ни странно, большую роль в этом может сыграть министерство спорта, руководить которым поставлен бывший губернатор Хабаровского края Михаил Дегтярев. То, что делалось его предшественниками, к сожалению, не располагало в их пользу — эти люди как будто не понимали, что в эпоху информации спорт процентов на 70 является проводником имиджа страны и воплощением ее национальной гордости. Когда при старом министре реализовывались, на мой взгляд, какие-то абсолютно низкопоклонские жесты — с отказом от олимпийской формы, гимна и флага ради самого факта выступления на соревнованиях, я испытывал, как говорится, жгучий испанский стыд. Теперь, как мне кажется, новый министр — это молодой и достаточно бунтарский по духу человек из такой же, как он, бунтарской партии ЛДПР, чьего лидера в свое время я неплохо знал лично. Полагаю, он не позволит больше проводить такие рискованные эксперименты с российским имиджем.

Еще одно знаковое назначение — Антон Алиханов. Его переброска из совершенно особого российского региона — Калининградской области — прямиком в правительство — это попытка внедрить в кабмин «ген выживаемости» в изоляции. Известно, что Калининград живет под значительно большим количеством санкций, чем вся остальная Россия, поскольку здесь сложнейшая логистика, недружелюбное окружение и постоянное информационное давление, транслируемое через глобальную сеть и СМИ. Опыт управленца, который с 2016 года руководил таким регионом, и то, что я назвал «геном выживаемости», может нам в ближайшее время пригодиться.

Что до министерства обороны, то здесь все очевидно. Специальная военная операция начинает выходить за свои предполагаемые пределы. И эти пределы зависят уже не столько от количества мобилизованных воинов и добровольцев, участвующих в конфликте, сколько от тех, кто сейчас где-нибудь за Уральским хребтом клепает технику нового поколения и создает совершенно инновационные виды оружия для обороны и наступления.

Помните, в предыдущем интервью я рассказывал, что жизнь подарила мне роскошь общения с советским академиком, математиком и кибернетиком Виктором Михайловичем Глушковым? Когда-то он мне говорил, как еще в детстве изобрел принципиально новые виды вооружений, основанные на силе индукции, а не на порохе. По его мнению, рано или поздно это оружие будет адаптировано нашей страной, и тогда в мире у нас просто не останется конкурентов. Причина проста — никакое самое мощное оружие не будет сопоставимо с таким видом вооружения по скорости и силе воздействия. «Правда, основа этого оружия — только здесь, — улыбался Виктор Михайлович, показывая на свою голову. — Тут находятся все наброски, начертания и планы». Но я надеюсь, что все сбудется. Раз это существовало в одной, пусть и абсолютно гениальной, голове, значит, было передано и в другие головы. Со мной Глушков обыкновенно общался, как технарь с гуманитарием, — о методологии, принципах и так далее. Но, наверное, более глубокие технические специалисты обладают и чертежами и, возможно, даже опытными экземплярами — ведь Виктор Михайлович просто не мог не позаботиться об этом.

— В общем, роль минобороны для дня сегодняшнего особенная…

— Новое министерство обороны — это то самое ведомство, которое будет думать, если рамки противостояния значительно, стремительно и крупномасштабно расширятся совсем на другую территорию. Поэтому оборонному министерству и потребовался человек с системным, масштабным мышлением — Андрей Рэмович Белоусов. Для меня также очень важно, что отец нынешнего главы МО Рэм Александрович Белоусов не только профессор и доктор экономических наук, но и фронтовик, а значит, в жилах нового министра течет кровь поколения победителей.

Я, кстати, периодически провожу специальные тренинги. Нередко люди спрашивают: «Вот у меня возникли серьезные проблемы на работе и в жизни. Что мне делать?» После этого они описывают мне свои сложности — от внутрисемейных до корпоративных или статусных. Что характерно для всех этих людей? Обыкновенно они пытаются работать в режиме «действие — реакция». Скажем, их «облаяли», и они в ответ начинают «лаять», только чуть громче. А я им объясняю, что проблемы не решаются банальным «лаем». Проблемы решаются другим, более радикальным способом, когда ты с одной жизненной орбиты пытаешься перейти на более высокую жизненную орбиту. Если это удается, тогда все твои прежние трудности остаются на старой, оставшейся внизу орбите. А на новой орбите — совершенно другие проблемы, и их черед, возможно, еще не настал. Однако в любом случае с этой высоты все старые проблемы и сложности непременно покажутся тебе мелочными, смешными и достойными разве что грызни мышей, но не крупных хищников. А миром, на мой взгляд, все-таки управляют крупные хищники. Поэтому лучше быть медведем и решать таежные проблемы, чем быть мышью или тараканом и решать мышиные и тараканьи проблемы.

— Россия наконец-то решила вновь стать тем самым медведем?

— Так и с минобороны, так и с РФ в целом. Их просто начинают переводить на новую орбиту. Если в какой-то момент произойдет изменение глобальных правил, тогда под новое социально-политическое, геополитическое и нравственное пространство будут кооптированы люди совершенно другого толка.

А пока для российского правительства достаточно точечного внедрения «возмутителей спокойствия», которые будут делать свою кропотливую внутреннюю работу, выгрызая очаги, не дающие стране ни нормально жить, развиваться, ни становиться глобальным лидером. А к глобальному лидерству, на мой взгляд, мы неизбежно придем — не потому, что мы этого хотим, а потому, что это вытекает из самой природы нашего генотипа и нашей культуры.

«Для меня Победа — это некий, как модно сейчас говорить, нарратив, особое состояние духа, объединяющее в единое целое и государственных мужей, и народ, и отдельного человека как его часть» Фото: Алексей Белкин

«Помните, в 1990-е годы на могилах братков иногда встречались такие погребальные надписи: «Братан, ты умер, понял?»

— Постоянно слышишь, что современные глобальные лидеры — это США и Китай, а вовсе не Россия. Вот и совсем недавно, когда Владимир Путин отправился с визитом в Пекин, его недоброжелатели хором стали уверять, что он поехал на поклон к своему сюзерену. Но так ли это?

— Да, я тоже слышал такие легкомысленные сравнения: будто бы визит Путина в Китай после инаугурации похож по стилю на поездки древнерусских князей в Золотую Орду. Дескать, отправился за ярлыком на княжение. Однако я считаю иначе. При всем уважении к миллиардному Китаю это скорее китайцы приезжают к нам с неартикулированными пожеланиями, чтобы мы их «помазали» на глобальное лидерство. Знаменитый немецкий поэт Бертольт Брехт говорил, что самое главное в высокой политике определяется не словами, а подмигиванием. Я доподлинно не знаю, как перемигиваются лидеры наших стран, но полагаю, что к нашим подмигиваниям в КНР присматриваются более пристально и внимательно, чем мы — к их подмигиваниям. К тому же давайте вспомним, что весной прошлого года Си Цзиньпин тоже приезжал к нам с первым дипломатическим визитом после своего переизбрания на Всекитайском собрании народных представителей. И в настоящее время российский президент Путин как бы вернул своему «другу Си» этот визит.

— Завершившийся накануне май для России — особый месяц. 5 мая страна отпраздновала православную Пасху, 7 мая следила за инаугурацией Путина, 9-го отмечала День Победы, а уже спустя несколько дней обсуждала новый состав правительства РФ. Случайно ли столько событий уместилось практически в две недели?

— Вы правильно заметили: май — знаковый для нашей страны месяц хотя бы потому, что он практически целиком наполнен символикой Победы. От Пасхи Господней, которую православная церковь, как известно, трактует не иначе как победу воскресшего Христа над смертью, до дня Великой Победы и современных судьбоносных шагов, которые предпринимаются российским руководством. Помните, в прошлый раз мы обсуждали метафизику свободы — как по-разному ее понимают в России и на Украине? Думаю, что сейчас нам было бы логично обсудить метафизику Победы…

— Как вы ее понимаете?

— Лично для меня Великая Победа не просто завершение весной 1945 года мировой войны как грандиозной военной операции. Для меня Победа — это некий, как модно сейчас говорить, нарратив, особое состояние духа, объединяющее в единое целое и государственных мужей, и народ, и отдельного человека как его часть. Здесь я бы вспомнил известную французскую присказку о том, что девушки обычно любят героев, но опытные зрелые женщины предпочитают победителей. Так вот, современный мир, на мой взгляд, раскололся на две большие части. Одна его половина по-прежнему любит голливудских героев, и облик таких героев вполне узнаваем: коварная улыбка, полупрезрительный прищур глаз, периодическое выхватывание из-за пояса пистолета с глушителем. Это символ фантазий и желаний той цивилизации, которую мы называем западной, что, возможно, не совсем точно, поскольку страны с искусственно вживленной западной ментальностью встречаются и на Востоке, например Япония.

Что до нашей цивилизации, то ей больше подходит тот образ, который нравится зрелым женщинам. Это привкус настоящей Победы, которую сложно оспорить и физически, и исторически, и метафизически — как угодно. Первая, западная часть мира по-прежнему живет, следуя своим девичьим фантазиям и ожидая появления героя как нового мессии, правда, уже не на корабле с алыми парусами, а под парусами радужных или каких-то иных причудливых цветов. А вот вторая часть мира прекрасно понимает, что, для того чтобы выжить в заданной нашим суровым временем системе координат, надо научиться не геройствовать, а реально побеждать.

— Но несколько десятилетий эти части мира сосуществовали довольно мирно, кроме того, развивались глобализационные процессы.

— Конечно, моему поколению в известной степени повезло: мы застали мирную фазу мировой истории и жили внутри нее. Хотя мирные фазы на самом деле гораздо более редки, чем фазы противостояния и военного столкновения. Однако поколениям, родившимся в 1950–1970-е годы, выпало на долю прожить практически полвека, узнавая о больших войнах только из книг и фильмов. Сейчас человеческая цивилизация входит в естественное для себя состояние, где между собой сталкиваются целые блоки стран, имеющие разные политико-экономические и даже метафизические системы.

Да, есть такие системы, где власть решила, что ей проще и выгоднее управлять пораженцами, тем более что пораженец ближе к состоянию потребителя-покупателя. Вместе с тем существуют территории, где элита осознала: да, победителями сложно управлять, трудно их модерировать, однако, только опираясь на победителей, можно достигнуть реальных, осязаемых успехов в любой среде — экономической, политической и особенно культурной. (По моему глубочайшему убеждению, культурная сфера сейчас становится доминирующей и над экономикой, и над политикой, но это отдельный большой разговор.)

Таким образом, на Украине в настоящее время столкнулись две совершенно разные мировоззренческие модели. Одна модель откровенно поставила на пораженцев, а другая пытается сделать ставку на победителей. В данном плане не мы спровоцировали военную ситуацию — она была бы неизбежна под любым предлогом, ее все равно бы спровоцировали, потому что нам не могут простить, что мы внутри себя остаемся победителями, а не гражданами «бензоколонки с ракетами», какими хотел бы нас видеть Запад.

Помните, как во время Второй мировой войны британский премьер Уинстон Черчилль сказал: «Мы воюем не с Гитлером, а с духом Шиллера, чтобы он никогда больше не возродился»? Иными словами, с духом немецкого бунтарства, самобытности, пассионарности, который иногда воплощался негативно, а иногда и позитивно — в виде немецкой классической философии, поэзии, музыки и тому подобного. Да, порой этот дух превращался в высокое искусство и философию, а порой — в брутальную и омерзительную военщину.

«Как и многие, я когда-то пережил свой период увлечения Пушкиным, и меня поразила его личность» Фото: Алексей Белкин

— Но и наш дух тоже может воплощаться и в великое искусство, и в бессмысленный и беспощадный бунт.

— Наш победный дух тоже, конечно, может представать в разных ипостасях. Назовем его по аналогии с бунтарским немецким духом Шиллера духом Пушкина. Известно, что Александр Пушкин был одним из самых заметных бунтарей своего времени, хотя во второй половине жизни серьезно пересмотрел прежние взгляды. Как и многие, я когда-то пережил свой период увлечения Пушкиным, и меня поразила его личность. Скажем, мало кто знает, что «солнце русской поэзии», первый поэт золотого века увлекался единоборствами, изучал техники самообороны, а его знаменитая трость, с которой он ходил на прогулки, на самом деле была не деревянной, а чугунной. Александр Сергеевич настолько легко фехтовал своей тяжелой чугунной тростью, что мог без труда победить человека, вооруженного палашом или саблей. Мы знаем, что он был прекрасным дуэлянтом и владел практически всеми видами огнестрельного и холодного оружия той эпохи. Поэтому для меня всегда казалось сомнительным его честное поражение на знаменитой дуэли с Дантесом.

Все перечисленные мною детали лишь небольшие проявления «духа Пушкина», формулу которого я пытаюсь нащупать. По сути, это дух необузданной пассионарности, проявлявшийся то в необыкновенной любвеобильности поэта (он ведь неслучайно ухаживал за десятками женщин, а в его дневнике в «донжуанском списке» перечислено 34 имени, и это далеко не все женщины, за которыми он волочился), то в стремлении к политическому бунту (дружба с декабристами и исследование истории Емельяна Пугачева), то в одобрении державных устремлений Российской империи (стихи «Клеветникам России», «Друзьям» и пр.).

Также и воплощение пушкинского духа в российской истории: он то сказывается в упорной воле к покорению пространств, уходу одиноких экспедиций далеко за полярные широты (я даже не представляю, какой, к примеру, силой духа надо обладать, чтобы зимовать две-три зимы подряд на острове Врангеля), то в строительстве новых молодых городов в Сибири и на Дальнем Востоке под знаменитый рефрен из Маяковского «здесь будет город-сад», то в создании советских космических программ и запуске первого человека в космос.

Многие сегодня говорят, что наши огромные пространства с залежами полезных ископаемых всегда вызывали зависть у наших геополитических противников, и поэтому они готовили против нас экспансию. На самом деле все намного глубже и сложнее. Нам не прощали не наши территории с нефтью и газом, не «Газпром» как наше «национальное достояние», а другое «наше все» — нам не прощали Пушкина с его металлической тростью, его покоренными сердцами и победами на ниве искусства и в жизни. И победительный дух из нас никак не могли вытравить. Казалось бы, в 1990-е годы это почти получилось. «Ребята, вы проиграли, вы побежденные», — убеждали тогда нас.

Помните, в 1990-е годы на могилах братков от «безутешных товарищей» иногда встречались такие погребальные надписи: «Братан, ты умер, понял?» А то, дескать, мало ли, «братан» восстанет из мертвых и отомстит. Точно так же в 1990-е годы без особых церемоний похоронили Россию и на ее могиле нацарапали что-то вроде: «Россия, ты умерла, ясно тебе?» Когда-то мне доводилось встречаться с Андреем Козыревым в его бытность министром иностранных дел РФ (1990–1996 — прим. ред.), и он всерьез убеждал меня, что Россия уже умерла. Я-то приезжал к нему как переговорщик от Украины по российским проектам, а он лишь руками развел с деланным удивлением: «Какие проекты, какая общая стратегия? Да Россия — это мертвая страна!»

— Отсюда можно сделать вывод, что сегодняшнее противостояние с глобальным Западом не просто борьба за ресурсы и территорию.

— Нынешнее противостояние — это не война за наши ресурсы и запасы, не за русскую платину, условно говоря. Цель войны — умертвить и похоронить русский дух и объяснить популярно «пострусским» людям: «Вы умерли, ребята, и мы вас уже похоронили! Поняли?» И что же? А Россия вдруг взяла и ожила, воскресла. И в этом повинны не только наши необъятные пространства и проявленная политическая воля — в этом виновато то неистребимое бунтарское настроение, которое проходит через нашу поэзию и литературу в целом, через огненного Достоевского, прямо смотревшего в глаза смерти, когда его, приговоренного к расстрелу по делу петрашевцев, держали под дулами наведенных винтовок, а он все равно не хотел завязывать глаза, через Льва Толстого, который не признавал никаких авторитетов над собой, кроме Бога, и так далее. Все это — Россия.

Май в нашей стране традиционно победный месяц. Когда у меня есть такая возможность, я всегда ходил 9 Мая на «Бессмертный полк»: мой отец был фронтовиком, офицером, военным разведчиком и даже диверсантом в период боевых действий, и я, как правило, с гордостью ношу его портрет. Я рос в офицерской семье, и мы часто, случалось, жили на съемных углах, в стесненных условиях, постоянно переезжали с места на место, так что за свои 10 школьных лет я учился, пожалуй, в 10 школах.

С той поры я храню две простые семейные реликвии — молоток и опасную бритву. Потому что первое, что отец делал при очередном переезде, — вбивал в стену гвозди и развешивал на них свой парадный мундир и повседневную военную форму. Ведь в каких бы условиях ни жил офицер, он всегда обязан был выглядеть блестяще: его форма должна быть тщательно выглажена и сапоги начищены до абсолютного блеска, а подбородок — чисто выбрит.

Для меня, как для дервиша (по своему умонастроению и ментальности), никакой дух не может быть абстрактным: он всегда воплощается в определенных образах, ситуациях или же очеловечивается. Поэтому в моих глазах воплощением духа Победы является наше имперское офицерство — сначала царское, затем советское, а ныне российское. Как в каждом кусочке голографии отражается вся голография, так в каждом офицере отражается все наше офицерство, военная аристократия. Даже если разбить эту условную голографию на мельчайшие осколки, на маленьких офицеров, все равно дух Победы даст о себе знать в каждом из них.

Нам ведь известно, что во многих зарубежных воинских уставах прописано право каждого офицера, если он вдруг попал в плен, сдать врагу все, что он знает, поскольку главное в этой системе координат — выжить любой ценой. А в нашем офицерском кодексе прописано другое правило — не сдавать и не предавать своих ни при каких обстоятельствах. Словно это не простой воинский устав, а кодекс чести самурая. И это неспроста: даже во времена СССР наши офицеры считались своего рода советскими аристократами, что проявлялось даже внешне в их подчеркнутой опрятности и подтянутости. Мне запомнилось, как в детстве во время прогулки я попросил отца купить мороженое, что он тут же и сделал, остановившись около уличного лотка. «А себе?» — спросил я его. «Я не буду, — ответил отец. — Потому что я в форме, а офицер с мороженым в руке выглядит как-то неряшливо».

«Вообще, для обеспечения настоящего и будущего любого народа наиболее важны две категории людей в обществе — это философы и офицеры» Фото: Сергей Елагин

«Данилевский определял Запад как угасающую пассионарность, а Россию — как нарождающуюся пассионарность»

— А как же знаменитая советская песня: «А солдат попьет кваску, купит эскимо, / Никуда не торопясь, выйдет из кино…»?

— То солдат, а то офицер. Офицерский мундир требует от своего обладателя гораздо большей щепетильности, чем обычная солдатская форма. К примеру, мой отец никогда не носил в руках портфель. Он объяснял это так: руки офицера всегда должны быть свободны для того, чтобы либо отдать честь, либо чтобы кого-то защитить.

По долгу своей работы я много занимался изучением постсоветских стран и сложившихся там элит. В 1990-е и 2000-е годы особенно часто путешествовал по миру и перебывал, по моим скромным подсчетам, почти в сотне государств, выступал там перед парламентами и сенаторами и даже перед государственными лидерами. С высоты сегодняшнего дня я даже не знаю, повод ли это для гордости и позерства или, напротив, для некоего стыда. Но тогда все мы, разумеется, думали, что это достойная часть биографии. Так вот, я всегда обращал внимание на роль, отведенную офицерскому корпусу в разных странах. Если такая роль была значительной, для меня это автоматически означало, что у государства хорошие перспективы.

Вообще, для обеспечения настоящего и будущего любого народа наиболее важны две категории людей в обществе — философы и офицеры. Философ ведь тоже офицер, только офицер армии интеллектуалов. Это, скажем так, представитель интеллектуального спецназа — его деятельность и творчество чаще всего выходят за пределы какой-то одной страны и имеют значение для всего человечества, но в историю он входит как представитель одной из интеллектуальных культур. Не менее важен и собственно военный офицер, чья пассионарность чаще всего тоже не ограничивается рамками отведенной ему роли и административными границами страны.

Когда меня спрашивают, может ли то или иное государство состояться, я обыкновенно прошу назвать хотя бы пять известных философов и пять военачальников, живших в этой стране. Если таковые находятся, значит, шансы у государства есть. Если возникают затруднения с именами, то никаких шансов, я считаю, нет. Скажем, маленькая Венгрия, которая имеет в своем арсенале как минимум 50 известных философов и пять знаменитых военачальников — это состоявшееся государство с большим будущим. А есть страны на порядок больше, которые тем не менее не обзавелись за всю свою историю, вымышленную или реальную, ни одним философом. При этом у них можно отыскать буквально полтора военачальника. Будущее таких государств, к сожалению, темно и печально.

Мне повезло, в настоящее время я живу в Крыму. Когда-то я искал для себя точку оседлости на Крымском полуострове и невольно обрел ее в знаковом месте — недалеко от могилы Николая Яковлевича Данилевского (русский философ, писатель и культуролог (1822–1885) — прим. ред.). Я считаю Николая Яковлевича основателем не только русской, но и мировой школы геополитики. Кто-то полагает таковым немецкого ученого Карла Хаусхофера, но, по моему мнению, именно Данилевский создал методологический аппарат геополитики и написал базовую работу «Россия и Европа», где противопоставил друг другу эти части света и определил Запад как угасающую пассионарность, а Россию — как нарождающуюся пассионарность. Поэтому Николай Яковлевич говорил, что, развиваясь, Россия продолжится как минимум до Балкан. Ведь на Балканском полуострове живут родственные нам славянские народы, которые проникнуты тем же духом пассионарности, что заключен в российских генах.

— Часто размышляете о Данилевском?

— Я часто прихожу на могилу Данилевского. Поздней весной здесь особенно красиво — ведь Николай Яковлевич завещал похоронить себя в самом, пожалуй, живописном месте мира. Вы сами обозначали цепочку символов этого месяца: сначала Пасха, затем путинская инаугурация, после День Победы и назначение нового правительства. Это все звенья одной победной цепи. У России вообще все главное связано с Победой — над смертью, над пространствами, над врагами и даже над собой, а на Западе все главное связано с дарением. Именно поэтому главный западный праздник — Рождество, то есть дарение жизни. А мы не ждем подарков — мы сами приходим и берем то, что нам нужно.