«Какой страшный вопрос можно задать о Пушкине?»: почему «наше все» не мировой поэт

В Казани прошла лекция известного критика и литературоведа Дмитрия Бака Фото: Екатерина Халаева

«А для тебя Пушкин чем ценен? Где та живая эмоция, которую ты испытал?»

Чем великий поэт близок и важен каждому из нас? На этот вопрос ответить самим себе предложил зрителям и слушателям в Казани известный критик и литературовед Дмитрий Бак. Директор Госмузея истории российской литературы им. Даля и отец известного телеведущего Первого канала Дмитрия Борисова стал одним из хедлайнеров крупного мероприятия в рамках всероссийского проекта «Музейные маршруты России», прошедшего на прошлой неделе в столице Татарстана. Бак, помимо участия в дискуссиях о будущем мемориальных музеев и их роли в современном обществе, выступил с публичной лекцией об Александре Сергеевиче Пушкине, на которую собрался полный зал в театре им. Качалова.

При этом московский гость предложил казанцам пообщаться не в формате филологической лекции, а «как читателю с читателями» в общем разговоре сконцентрироваться на собственном ощущении стихотворений Пушкина.

«Какой самый страшный вопрос можно задать человеку о Пушкине? — начал с вопроса лектор. — „Пушкин — гений?“ — „Конечно“. — „А почему?“ — „Ну так все говорят. Так говорила моя учительница, так говорит мама, так написано во всех книжках“. Так говорил Аполлон Григорьев, Гоголь, Тургенев, Лев Толстой. А для тебя Пушкин чем ценен? Где та живая эмоция, которую ты испытал?»

Бак напомнил, что современный человек «не может остановиться, ему это трудно сделать, он все время раздерган между разными видами деятельности, все время куда-то спешит, а секунд в сутках ровно столько же, сколько было и 10 лет назад, и 200 лет назад». Такая преамбула нужна была спикеру для того, чтобы подвести слушателей к тому, что важно в разговоре о любом поэте — в бесконечной гонке у нашего современника пропадает умение понимать стихи, он может их слушать, читать по касательной, они могут ему казаться «гладкими, классными, клевыми», но услышать то, что в них говорится, способен далеко не каждый.

В преддверии основного рассказа о Пушкине Бак решил проверить это свойство у своей публики, предложив зрителям с первого ряда небольшой интерактив Фото: Екатерина Халаева

Так, в преддверии основного рассказа о Пушкине Бак решил проверить это свойство у своей публики, предложив зрителям с первого ряда небольшой интерактив. Он прочел первую строфу из «Элегии» Пушкина: «Безумных лет угасшее веселье / Мне тяжело, как смутное похмелье. / Но, как вино — печаль минувших дней / В моей душе чем старе, тем сильней». Ее значение собеседники лектора должны были постараться объяснить небольшой фразой. Зрители рассуждали об «ушедшей молодости и пришедшей мудрости», «о бренности веселья», за что Бак поблагодарил «прекрасную аудиторию», добавил от себя лишь одно: «Это заставляет относиться с недоверием к любой эмоции, которую ты сейчас переживаешь. Сейчас мне грустно, завтра мне будет весело, послезавтра мне будет трагично, еще через день мне будет иронично. Не просто сопоставить настоящее и прошлое, а показать, что любая эмоция переворачивается, меняет суть, и то, что было или является сейчас веселым, превратится в похмелье».

Такая «заставка», как ее сам назвал лектор, как нельзя лучше подходит для начала разговора о Пушкине, о котором нужно говорить, заметил Бак, по Станиславскому, «проще, легче, выше, веселее», потому что сам поэт был именно таким, бесконечно далеким «от назидательного тона общения с нами».

Пушкин — национальный поэт Фото: Орест Адамович Кипренский, Общественное достояние, commons.wikimedia.org

«Пушкин велик, могуч и неоспорим. На самом деле это не совсем так»

Пытаясь не придерживаться преподавательского тона, Бак все-таки сошел в лекторский стиль и стал выстраивать тезисы о гении Пушкина.

Первый из них — «Пушкин больше, чем литература». Под этим лектор подразумевал то, что поэт ценен не только своим творчеством, но и тем, как он жил, в какую эпоху. «Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего. Пушкин есть пророчество и указание», — цитирует Бак Достоевского. Пушкинская эпоха — это «История государства российского» Карамзина, публикация «Слова о полку Игореве», создание основ русского национального языка, когда зарождается самосознание русской литературы и культуры. «Как видите, я впал в тот самый тон, с которого пытался сойти. Я вас начинаю потчевать какими-то заклинаниями, что Пушкин велик, могуч и неоспорим. На самом деле это не совсем так», — подводит ко второму тезису Бак.

Пушкин — национальный поэт. В ряду мировых писателей — Шекспира, Данте, Сервантеса — русскую литературу представляют традиционно Достоевский, Толстой. Вклад Пушкина же совсем иного рода: «Когда он творил, в Европе два десятка человек знали русский язык, и русские дворяне, когда пересекали границы, разговаривали на европейских языках. В Европе никто не знал, что у русских есть какая-то там литература. Пушкин же своей жизнью сделал то, что стало основой для появления [русских] мировых писателей. Пушкин — национальный поэт, центр национального кода». Значение Александра Сергеевича сравнимо с Габдуллой Тукаем в мире татарской культуры, отмечает Бак. Получается, что часто встречающееся определение «татарский Пушкин» в отношении последнего совершенно корректно.

Далее лектор сравнил себя с заклинателем змей из-за его непростой задачи — передать полному залу Качаловского театра эмоцию пушкинских стихотворений: «Наша задача — это почувствовать Пушкина здесь и сейчас, единственным образом. <…> Как это у Чехова? Звук лопнувшей струны — бам! Вы должны узнать — это Пушкин, это Ходасевич, это Георгий Иванов». После чего Бак перешел к следующему тезису, а точнее, проблеме — стандартизации, клише образа поэта.

«Нам очень мешает советская школа. Во всех смыслах, — считает директор музея истории российской литературы. — По-разному можно относиться к Советскому Союзу, но я сейчас говорю не о политических суждениях, а о тех тенденциях, благодаря которым многое спрямлялось и упрощалось <…> Пушкин представал перед нами как вольнолюбец, борец с самодержавием, сторонник народа, почти революционер, атеист, естественно». Но Пушкина нельзя представлять в черно-белых тонах, говорить о нем можно и нужно объемно и сложно.

Лектор под занавес прочитал «Из Пиндемонти», а вслед за ним на сцену вышли студенты школы-студии МХАТ со стихами Пушкина и Тукая Фото: Екатерина Халаева

«Ключевая вещь — это та эмоция, которую ты получаешь от стихотворения»

Что же за «настоящее» в Пушкине мы должны увидеть, задается вопросом, переходя к следующему тезису, Бак: «Попробуем почувствовать, описать словами то, что, в общем, словами не очень описывается, а именно: эмоцию. В принципе, ключевая вещь — это та эмоция, которую ты получаешь от стихотворения».

Далее московский гость показал это на примерах. «Первый пример — уступание себя, отказ от себя, который явно виден в стихотворении о парадоксальной любви „Я вас любил…“», — сообщил Бак. После этого, сравнивая такой поиск пушкинской эмоции со строчками Арсения Тарковского — «Как будто руки по клавиатуре / Шли от земли до самых верхних нот», литературовед переходил к следующим тезисам, важным для понимания стихотворений «нашего всего»: о том, что «поэзия говорит через смерть», о ценности «светлой печали», того, что творчество и обычная жизнь — две параллельно существующие, но не одинаковые вещи.

Здесь Бак привел высказывание критика Юрия Айхенвальда: «Пушкин — это вам не Александр Сергеевич». В момент творчества Пушкин перестает быть тем Александром Сергеевичем, который жил, болел, любил, и мы вынуждены сосредоточится именно на том стихотворении, которое перед нами. «Сейчас эпидемия внимания на содержание текста, запреты „16+“, „48+“. Если я прочел про преступника, я стал поближе к преступнику, а если я прочел про святого, то стал чуть ближе к святому? Это чушь <…> Так и мы не Пушкины, он нам оставляет что-то совершенно другое, и это надо доглядеть», — рассуждает Бак.

Однако при этом для понимания Пушкина не менее важно говорить о нем и как об общественном деятеле. Бак привел факт из биографии великого поэта, который разделил жизнь Александра Сергеевича на «до» и «после»: когда Николай I вызвал Пушкина из Михайловского на свою коронацию, почти через месяц после казни декабристов, и спросил литератора, присоединился бы он к декабристам, если бы был в это время в Петербурге, Пушкин ответил на это: «Да». При этом его неопубликованные стихотворения ходили по рукам тех, кто является врагами государства. В этот момент Пушкин осознает, по словам Бака, что «его функция не в том, чтобы быть в оппозиции, грозить кулаком власти и стремиться ее низложить, а в полноте понимания своей высокой общественной предназначенности быть посредником между властью и народом, не вести к дальнейшему обострению».

Выстроив такой «план понимания», который пригодится каждому читателю Пушкина, лектор под занавес прочитал «Из Пиндемонти», а вслед за ним на сцену вышли студенты школы-студии МХАТ со стихами Пушкина и Тукая.