Миляуша Таминдарова: «Пение – социальный «миномет», орудие, которое показывает твою позицию»

Миляуша Таминдарова: «Как говорит мой муж, «нет» — это не женское слово» Фото: Андрей Титов

«В творчестве я мало кому и мало чему говорю нет»

— Миляуша Амировна, многие наши читатели с удивлением увидели ваш хор среди участников телеконкурса «Ну-ка, все вместе! Хором!» на «России 1». А у вас не возникало сомнений, принять приглашение или нет? Все-таки там такая солянка: и профессиональные коллективы, и самодеятельные.

— Я не сомневалась, потому что мне сразу стало интересно. Как говорит мой муж, «нет» — это не женское слово. В творчестве я мало кому и мало чему говорю нет. А участие в конкурсе — вызов, захотелось проверить свои силы.

И республика нас поддержала, профинансировала поездку. Там были профессиональные коллективы, например, из Нижнего Новгорода, Воронежа. И члены жюри, так называемая сотня, очень разные по своему уровню, творческой направленности. Это такой социальный срез, и они, видимо, решили, что участником конкурса может быть хор как таковой — и любительский, и профессиональный.

И я считаю подобного рода деление весьма условным, а различие между профессиональными и любительскими коллективами относительным. Например, я иногда брала в хор непрофессионалов, которые даже нот не знали — с моего голоса учили партию. Разве что-то принципиальное меняется в мастерстве человека, когда он начинает получать зарплату? Если ты сунул ему тысячу рублей, это не значит, что он тут же принципиально в 2 раза лучше, громче и веселее запел. Помню, однажды музыкант Борис Тараканов, создавший на своем сайте бесплатный нотный архив, о нашем хоре сказал: «Надо же, профессионалы, а музыку любите как самодеятельные».

— То есть относитесь к пению с душой, а не зарплату отрабатываете?

— Совершенно верно! И большой вопрос, кто выигрышнее выглядит в глазах сотни — любители или профессионалы. Когда мы вышли на выступление, я сказала: «Сегодня сотня впервые будет петь на татарском языке».

— «Как считаете, почему татарская песня набрала 99 баллов, а индийская — 100? Чего не хватило в первом выступлении? Мне только показалось, что индийскую песню хор спел с татарским акцентом? Или так и было задумано?» (Тимур Даутов)

— Не встал один член жюри — экстрасенс. Мне кажется, он просто хотел таким образом засветиться на федеральном канале.

— Почему именно индийскую песню вы спели в батле, когда решался вопрос, кто выйдет в финал?

— Она у нас в репертуаре, и я видела, с каким экстазом ее принимает публика. В Советском Союзе очень любили индийское кино, а я, как музыкант, очень чувствую сегодня ностальгию по этой эпохе. И я была уверена, что такое никто на конкурсе петь не будет. К сожалению, жесткий тайминг выступления отсек большое количество песен.

— «Что готовите на финал? Когда он будет?» (Лидия Г.)

— Финал уже записан, его покажут вечером 8 марта. Я не могу раскрывать подробности. В интернете наше выступление на конкурсе получило 100 тысяч просмотров за одну неделю и сотни тысяч комментариев: «Татары жгут! Татары рулят!» И мне со всей страны был шквал звонков с благодарностью — от татар, от общественников.

«Пение — социальный «миномет», орудие, которое сразу показывает твою позицию, отношение к жизни, событиям. И люди ждут этого» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Энергия поющего человека — это сейчас очень важно для общества»

— «Какое из певческих шоу сегодняшнего телевидения вам кажется наиболее профессиональным и привлекательным для исполнителей?» (Давыдова Н.)

— Да пускай будет как можно больше конкурсов! Пусть люди поют. Энергия поющего человека — это сейчас очень важно для общества. Именно потому сегодня донимают певцов: определись, с кем ты. Почему-то художников никто данным вопросом не донимает. Пение — социальный «миномет», орудие, которое сразу показывает твою позицию, отношение к жизни, событиям. И люди ждут этого.

Я хорошо помню первый концерт хора после объявления специальной военной операции, когда в обществе был страх и смятение. После мероприятия ко мне подбежала женщина, обняла меня, вся дрожала. Она ждала от нашего концерта утешения и надежды! Я так сегодня чувствую миссию хора — дать человеку утешение. Каждый концерт я заканчиваю словами: «Все будет хорошо! Это обещаю вам я, народная артистка Республики Татарстан Миляуша Таминдарова!»

— А вы что-то новое в репертуар добавили после начала СВО?

— Специально по этому поводу — ничего. Мы репертуар обновляем буквально каждую секунду. Например, выступая недавно в казанской школе № 94, мы добавили новую песню — «Лететь» группы «А-Мега», причем сделали это за полчаса до концерта. И дети нам подпели, создался единый хор! С молодежью надо говорить на одном языке. Пусть меня проклянут все академические музыканты…

— За что они могут вас проклясть?

— Есть «хоровая каста», которая нас упрекает: «Мы поем „Всенощное бдение“ Рахманинова, а вы все танцуете…» Да, мы танцуем и будем продолжать это делать!

— Молодежь вы хотите привлекать современными песнями?

— Нет. Мы, например, сделали программу «Игра престолов», где звучала ария Германа «Что наша жизнь? Игра!» из «Пиковой дамы» Чайковского. Я взяла понятие игры как форму существования жизни: военная игра, спортивная, игры разума, игры фантазии. К каждому виду игры подобрали произведение — и получился отличный концерт, который пришла слушать молодежь.

— А как молодежь воспринимает татарские песни?

— В свой репертуар мы обязательно включаем татарские песни, хотя я никогда не причисляла себя к нацменам. Мы записали альбом «Антология татарской хоровой музыки XX века». И все члены хора — русские, марийцы, мордва — знают столько татарских песен, сколько не все татары знают. У Насти Чупруновой любимая песня — «Мин яратам сине, Татарстан» Салавата Фатхетдинова. Она всегда просит вставить ее в программу концерта. И где бы мы ее ни пели — зал всегда встает! Я как-то спросила у Салавата: «Вы когда-нибудь русскую песню вставите в свой концерт?» Он ответил: «Вот „Звездочка моя ясная“ я спел бы». Хотя татарские исполнители имеют право не петь русские песни.

Но хор — это общность людей, социум. И руководимая мной общность не готова отказаться ни от одного языка мира. Исполнение песен разных национальностей — это мое кредо. И от украинской песни отказываться нельзя! Владимир Путин в интервью Такеру Карлсону дал карт-бланш моей идее, сказав: «Все равно отношения между народами восстановятся». И возможно, песня позволит нам прийти к этому примирению. Нет плохих или хороших национальностей, правильных или неправильных конфессий, есть плохие и хорошие идеи.

— Песни на скольких языках в вашем репертуаре?

— Мы со счета сбились! То ли 40, то ли 45. Последний язык, который мы освоили, — это чеченский. Самая популярная наша программа — «Дружба народов», где мы поем сербские, армянские, азербайджанские, чеченские, китайские, корейские, индийские песни. И на языке суахили поем. Даже песня японских шпалоукладчиков есть в нашем репертуаре!

— Где вы их находите?

— А у нас все таланты! Особенно Нияз Яруллин, не окончивший консерваторию. Не побоюсь сказать, он гений. Все миксы, которые мы поем, написал Нияз. Он интеллектуал, нет предела его познаниям. Кстати, песню японских шпалоукладчиков нашел именно Нияз, скромный гений из пермских татар. Родители корову продали, чтобы его музыке учить!

«Я вижу, что у нас засилье импортного, что у нас ушла русская музыка, ушла гордость за свою нацию. Это же надо исправлять!» Фото: «БИЗНЕС Online»

«В Донбасс всем надо съездить! Особенно тем, у кого есть «вопросики»

— Почему с выпуском диска «Антология татарской хоровой музыки ХХ века» были проблемы? Даже пришлось вмешаться министру культуры РТ.

— Да, нас поддержали. Всем огромная благодарность — министру культуры РТ Ираде Хафизяновне Аюповой, всемирному конгрессу татар и компании «Татнефть». Особая благодарность — Василю Гаязовичу Шайхразиеву. Какой прекрасный концерт мы с ним недавно провели в Волгограде! Потрясающий человек! Зал-тысячник был полон. И в Астрахани концерт давали. Когда запели песню «Комбат», во время которой за нами на огромном экране шли фотографии тех ребят, которые сейчас в зоне СВО, женщина из зала начала кричать: «Это мой сын, это мой сын!» (Плачет.)

А в Луганске на нашем концерте было 60 ребят в кадетской форме. Они высыпали к нам на сцену и с нами пели «От Волги и до Енисея». Сцена ходуном ходила! Оказалось, это были сироты, у всех родители погибли. В Краснодоне мы посетили музей «Молодая гвардия» — ходили и рыдали. Молодогвардейцев заживо закопали, и земля три часа шевелилась… (Плачет.)

— Как вы туда поехали — сами решили или кто-то предложил?

— Министерство просило поддержать, и я сразу согласилась. И всем надо съездить! Особенно тем, у кого есть «вопросики». Рабочий сцены в Луганске сказал нам: «Ребята, где вы были? Мы Россию с 2014 года ждем!» Посмотрите в глаза этому молодому человеку — и сразу все вопросы отпадут.

Сегодня Россия делает мощные вливания в новые регионы, автомобили с гуманитарной помощью идут друг за другом: «Привет из Башкортостана!», «Привет с Урала!», «Привет с Вятки!» Конечно, мы в долгу перед ними, потому что мы их «кинули» в 2014-м.

— В вас что-то изменилось после этой поездки?

— Во мне ничего не изменилось: я была, есть и буду против любого убийства людей. Это непреклонно, вне зависимости от политической ситуации. Я против того, чтобы кто-то кого-то убивал, чтобы кого-то не дождались дома. И мы должны были как-то защитить людей в Донбассе, а не отдавать их на растерзание. Когда там была, я понимала, что должна дать им надежду и утешение.

— Вы планируете еще раз туда поехать?

— Готова еще раз поехать. Я там предложила сделать сводный хор и готова помочь им в этом. Когда люди поют, с ними ничего плохого не будет. Я многим хормейстерам советую туда поехать, потому что мы в долгу перед этими людьми.

— В интервью «БИЗНЕС Online» в 2017 году вы сказали, что хор — «мощнейшее пропагандистское оружие».

— Я и сегодня это подтверждаю.

— Вы ощущаете свою ответственность, руководя таким «оружием»? Какие песни нужно петь сегодня, когда такой небывалый всплеск патриотизма?

— Сегодня нам очень важно отношение к стране молодежи. Люди старшего поколения с энтузиазмом воспринимают происходящее сегодня, потому что помнят 90-е годы, а подростки росли в сытости. Не всем родители рассказывают, как мы тяжело жили в те годы.

Но я начисто лишена квасного патриотизма. Терпеть не могу, когда занимаются поиском каких-то «врагов». Зачем?! Шелуха отвалится сама. Согласитесь, в первое время после начала СВО всем было страшно: куда это мы вступаем? И у меня была паника, но мне в тот момент очень помог Коран — каждый день стараюсь прочить 10 аятов. Читаю: все, что тебе сегодня кажется страшным, завтра обернется для тебя невероятным благом. Большой вопрос: с каким багажом мы выйдем из данной ситуации? Что-то мне подсказывает, что для России это благо.

В 90-х я тоже пела Цоя — «Перемен требуют наши сердца», но перемены пришли не те, которых ждали. Помню, в трамвае ехала на концерт исполнять ораторию, у меня было всего 2 рубля на проезд (билет стоил 2 рубля), но 1 рубль я потеряла. И в вагон заходят контролеры… Я так рыдала!

Сегодня я могу себе позволить все что хочу. Но я желаю только то, что мне доступно. Виллу на Мальдивах я не хочу. Как-то Валерий Леонтьев на вопрос «Что для вас означает достаток?» ответил: «Чтобы дома было что покушать». Вот и я из тех. Считаю себя богатым и очень счастливым человеком.

Мне кажется, надо оценивать не какие-то политические процессы, а то, что мы сами видим. Я вижу, что у нас засилье импортного, что у нас ушла русская музыка, ушла гордость за свою нацию. Это же надо исправлять! Давайте будем гордиться татарской и русской музыкой.

А подростки сегодня всем недовольны, им кажется, что им что-то недодали. Но дать человек может только сам себе: образование, работу, авторитет, власть, деньги. Трудись и все получишь!

«Считаю, наш хор — отличная площадка для нахождения и развития своего голоса» Фото: «БИЗНЕС Online»

«На Красной площади дирижировала хором! После такого и умереть не жалко…»

— «Вашему хору 17 лет. А как он создавался? Чья это инициатива? Какими были первые шаги? Легко ли оказалось собрать коллектив?» (Алия Шайдуллина)

— Во главе хора меня поставила Зиля Рахимьяновна Валеева, будучи министром культуры РТ. За это я ее благодарю каждый день своей жизни. Я руководила хором оперной студии Казанской консерватории, и у нас было 10-летие, на которое я пригласила Зилю Рахимьяновну. А в то время уже проделали всю организационную работу по созданию камерного хора РТ. И через несколько дней после концерта мне поступило предложение возглавить этот новый коллектив.

— Камерный хор РТ создавался с нуля или хор оперной студии лег в основу?

— С нуля. И почему-то подобное вызвало такой ажиотаж, студентам консерватории запрещали идти в данный хор.

— Почему запрещали-то?

— Якобы занятия в хоре мешают учиться. Почему-то всегда было неспокойно. Я это объясняю тем, что я вызывающая личность. Всегда вызываю полярные чувства в обществе: одна половина меня обожает, а другая, видимо, боится моего напора, активности. Да, я такая — могу задавить своим напором.

— «Что представляет собой хор сегодня — по составу, солистам? Какая у вас зарплата?» (Илья)

— В штатном расписании — 40 человек, из них поющих 34, в том числе два хормейстера, которые тоже поют. Год назад нам дали правительственный грант. Что касается зарплаты, то это максимум около 50 тысяч рублей. А когда начинали, зарплата была 7 тысяч. Помню, к нам приехали от дирижера Теодора Курентзиса и забрали артистов на зарплату в 70 тысяч… Сегодня все-таки не такая разница. И правительство нас поддерживает, и Рустам Нургалиевич, мне кажется, тепло к нам относится.

— А в других регионах у артистов хора какая зарплата?

— В регионах России с зарплатами хора все печально, а в столицах они очень большие. В коллективе у того же Курентзиса (хор musicAeterna, — прим. ред.) давным-давно трехзначные числа. У артистов хора нашего оперного театра зарплата тоже выше, чем у нас.

— Как вы удерживаете своих артистов?

— Они все могут сделать сольную карьеру — их уже знают по именам. Например, у Ксюши Романовой есть свои поклонники, Салавата Шафикова все просто обожают. Кому нужен певец, который только что окончил консерваторию, если он не «явление»? Певцу надо дать время для развития. Считаю, наш хор — отличная площадка для нахождения и развития своего голоса, а Государственный большой концертный зал — лучшая сцена республики. У нашего хора до конца года проданы все билеты!

— Став солистом, артисты, наверное, уходят из хора? Не жалко?

— Да пускай уходят! Другие придут. Хор — это же машина. А раньше я рыдала, когда кто-нибудь уходил.

— Вы сказали, что раньше консерваторским петь в вашем хоре не разрешали. А сегодня что-то изменилось?

— Консерваторские сегодня приходят, но я сама уже не хочу их принимать, потому что они уже привыкли быть в этом скучном искусстве. Смотрят на меня широко открытыми глазами: «Что это она такие безобразия устраивает? Зачем тут движения, танец?» А я считаю, что танец — это необходимость в музыкальном исполнительстве. Первое, что сделал Теодор Курентзис, когда создавал свой хоровой коллектив в Перми, — пригласил из Голландии преподавателя средневековых танцев. Движение тела рождает интонацию, облик исполнителя. И вначале был вдох и движение, а не слово. Как можно петь ритмическую музыку и при этом не делать танцевального движения? Такое просто невозможно!

Я думаю, что перед каждым детским хоровым коллективом надо поставить задачу создать ансамбль песни и танца. Дети сегодня физически очень инфантильные, в них нет энергии. Потом они идут на фитнес, чтобы накачать мускулы, а надо идти петь в хоре — и мышечный тонус сразу появится.

— «Какие важные этапы прошли вы с хором? Когда поняли, что коллектив состоялся?» (Дания)

— Первый из важных этапов, который начал вести нас к настоящему успеху, — это тысячный хор на День Победы. Вот тогда я почувствовала свою миссию. Уже в течение 8–9 лет мы собираемся на Ярмарочной площади за час до салюта. Это проект «Поющая Казань».

— Как появился данный проект?

— Я написала письмо мэру Казани Ильсуру Раисовичу Метшину. Он тогда и знать не знал, кто я такая. Написала, что я дочь фронтовиков и что у меня есть обязательство перед моими родителями. Мама со второго курса университета ушла на фронт с томиком Гете. Папа воевал на Курской дуге, победу встретил в Польше. Он на белом коне заехал в кабак и закричал: «Победа!» Папа у меня громогласный был — когда он в телефонную трубку говорил «Алло!», на том конце падали. Сибирский татарин гренадерского роста. Я написала мэру, что на День Победы хочу сделать концерт на «Казань Арене». И к Рустаму Нургалиевичу приставала с данным вопросом: хочу зал в 45 тысяч человек!

В это время нас вызвали на конкурс «Битва хоров», и я на Красной площади дирижировала хором, где было более 45 тысяч человек. Пели «Широка страна моя родная». Знаете, после такого и умереть не жалко…

А участвуя в конкурсе «Ну-ка, все вместе!», мы внедрили татарскую песню. Кстати, к вопросу о татарской песне. Если бы мы спели чисто татарскую песню, сотня не встала бы, а мы сделали симбиоз с русской песней. Вот она — дружба народов! Я считаю, что когда человек свою нацию превозносит над другими, то это путь в никуда. Мысль о превосходстве — начало нацизма.

Я сделала проект «Алтын граммофон», где мы показывали тождественность татарской музыки мировым хитам, потому что все люди рождаются, живут, влюбляются одинаково. Мы в одном ладу живем! И люди хотят этого лада, а не превосходства одного над другим. Мы в белорусскую песню вплетаем татарскую и так далее. Такой кайф — ощущать себя связующей нитью всего мира!

— А в Татарстане 45-тысячную аудиторию соберете?

— Соберем, конечно! На Ярмарочной площади 9 Мая даже больше бывает, наверное. Все хором поют 10 песен, в конце — «День Победы», а потом полыхает салют.

Еще у меня есть идея спеть многотысячным хором в день рождения Тукая, но мне нужна государственная поддержка для осуществления данного проекта. Этот вопрос больше к министерству образования. Я предлагаю во всех школах выучить три песни на татарском языке, а 26 апреля собрать большой сводный хор школьников на площади Свободы.

У нас каждый год в оперном театре проходит концерт, посвященный дню рождения Тукая. Ну давайте мы на улице соберем всех детей и споем эти три песни! Думаю, с детьми и Салават споет, и все артисты придут. На следующий год выучить еще три песни и так далее. Так мы всех — русских, татар — научим петь татарские песни. Я готова этот сводный хор возглавить, готова пойти по школам, чтобы научить детей татарской фонетике, готова поработать с хормейстерами. Пока я есть — используйте меня!

К сожалению, все профессиональные коллективы жутко разрознены, дружить никого не заставишь. А я готова дружить со всеми! Я хочу объединения людей Татарстана, сейчас такое очень важно. Даже 330 конференций не сделают для этого больше, чем песня. Музыка имеет прямое попадание — все сразу обниматься начинают.

«Академические музыканты поют без передачи запаха и чувств, без ощущения пространства»

— «Почему хоровое пение — это почти всегда скучно и официозно? Как считаете, при каких условиях хоровое пение может стать популярным среди молодежи?» (Макс)

— Хоровики сами виноваты! Считаю, во многом виновата наша система музыкального обучения — оно абстрактно и оторвано от эмоциональной составляющей. Я поспорила бы с Семеном Абрамовичем Казачковым (хоровой дирижер, педагог и ученый — прим. ред.). Он говорил, что невозможно обучать эмоциям, можно обучать только навыкам, ремеслу. Я с ним в корне не согласна! Это мой учитель, перед ним преклоняюсь, но я с ним поспорю.

Я считаю, что эмоции можно формировать, они во многом идут от свободы тела. Иногда эмоция рождает свободу тела, а иногда свобода тела рождает правильную эмоцию. Вот такая «обратка». Эмоциональная составляющая идет от нашей установки.

У нас в хоре установка есть. Все говорят: «Ой, как вас интересно слушать!» Люди не понимают, что это обертоновое пение, что это пение полной суммы резонаторов. Для такого мы каждую косточку, каждую резонаторную полость нашего организма прорабатывали. Это 15 лет адова труда! И все для того, чтобы оперировать рассыпчатым обертоновым звуком, который обволакивает слушателя. От него мурашки-то! А не от того, что громко поешь.

Слушатель не разбирается в вокальной технике, у него один критерий — нравится или нет. А наша задача как профессионалов — научить разговаривать через нутро, через чувства человеческие. Я считаю, что мы призваны к тому, чтобы восстанавливать чувствительность человека. София Губайдулина сказала: «Человечество погубит разум, а спасти его может интуиция». Интуиция — это чувства. Вот чего не сможет никогда создать искусственный интеллект. Он не сможет передать запах любимой женщины, тепло товарищеского рукопожатия, никогда не сможет засомневаться, поэтому ИИ не может конкурировать с человеком. К сожалению, люди навыки чувствительности теряют. А наше пение — восстановление чувствительности.

А что делают академические музыканты? Они поют без передачи запаха и чувств, без ощущения пространства. Кстати, вы знаете, почему свинина запрещена в исламе? Одна из версий — потому что свинья неба не видит. А баран пасется на воле. Вот надо петь так, чтобы «небо видеть». Это другой вокал — другое осмысление, другой рупор, другой звук.

— А в музыкальных школах учат «небо видеть» во время исполнения?

— Там учат попадать в ноты: и раз, и два, и три…

— И что делать?

— Восстанавливать. Таких «сумасшедших», как я, должно быть много.

— Но ведь быть как вы — это особый дар, наверное?

— Чтобы таких было много, я хочу себя «клонировать», проводить мастер-классы. Многие понимают эмоции, но не знают, как их передать, вызвать. Это же техника, очень сложные технические процессы. Помните рисунок Леонардо да Винчи «Витрувианский человек»? Вот это — певец, он должен ощущать себя в пространстве, по диагонали, в подвздошной, ощущать человеческое тело, телесное ориентирование. И в зависимости от подобного меняется фонетика поющего, его голос и обертон. Это техника. Такому нас учит замечательный педагог по вокалу Венера Федотова. По сути, она является автором системы телесного ориентирования, обертонного рассыпчатого звука.

А у нас детский хор выходит — как инвалиды Куликовской битвы, все «приплюснутые» и так же поют. Кому это может понравиться? То же самое — академические музыканты. Они даже не ставят перед собой вопрос, что хотят сказать своим слушателям!

— Вы как-то цитировали студентов консерватории: «Миляуша Таминдарова — шоуменша». Вас это не задевает?

— Ну извините, есть такой грех — шоуменша я… Мы создаем нескучный хор. Согласитесь, мало истинных любителей оперы. В оперный театр сегодня ходят больше для статусного времяпрепровождения, а я завоевала людей, заставила их любить хор, приходить на наши концерты! К нам на мероприятия из других республик приезжают. Чем я их заставила?

Профессура академического хорового жанра осуждает меня за то, что мы якобы современную музыку не поем. Так мы ее поем! Но я обязательно вплетаю ее в какую-нибудь затею. Например, в своем проекте «Пятый элемент» мы спели один из самых сложных мунаджатов Шамиля Шарифуллина — «Эфсән». Это сложнейшая имитационная полифония, сложнейшая ладовая составляющая. И такую сложную музыку все слушали затаив дыхание. Потом мы спели «Отче наш» на языке суахили, иудейскую молитву на иврите. И все это в полной темноте… Конечно, шоуменша! Потому что я хочу, чтобы люди погрузились в эту магию. Тем самым мы сказали, что люди обращаются к Богу на разных языках, но Бог-то один.

Я очень хочу, чтобы вместе выступили русский православный хор и наш хор — с мунаджатами и иудейской музыкой. Мы же можем наладить мир хотя бы в музыке! Я мечтаю о проектах подобного рода. Так пусть и другие делают такие шоу! Чтобы на концерте в любом районе республики люди им стоя аплодировали и вместе с хором петь хотели. Троньте сердца!

Почему многие женщины любят Стаса Михайлова? Потому что он поет так, что женщине кажется, что делает это только для нее, а значит, она не одинока. Вот и я всегда хочу подобное слушателям сказать. Мы с начала текущего года дали уже 25 концертов! Хотя хоровой коллектив, как правило, имеет план на 30–40 концертов в год.

— «О чем вы мечтаете как руководитель хора?» (Лилия Самигуллина)

— Моя мечта — никому не помешать в этой жизни, не стать ни для кого обузой, в том числе и как руководитель коллектива. Мечтаю до конца жизни иметь возможность помогать людям.

«Руководить хором сложно, этим надо гореть и высекать искру. Для такого требуется очень много энергии» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Руководить хором сложно, этим надо гореть и высекать искру»

— «Какой хор России считаете образцом для подражания?» (Айгуль)

— Русский хор — это всегда могущество. Хор имени Свешникова, капелла Минина. Сегодня в Беларуси огромное количество потрясающих певцов, например камерный хор Salutaris. На Дальнем Востоке замечательные детские коллективы под руководством Елены Петуховой. Московский детский хор «Аврора» под руководством Анастасии Беляевой. Нижегородский камерный хор Ивана Стольникова. В Саратове — певческий коллектив Людмилы Алексеевны Лицовой. Таких одержимых, которые понимают, что пение должно дарить людям эмоции, в России немало.

— Вы в свое время преподавали в консерватории. Повторить этот опыт не планируете?

— В консерватории я преподавала 15 лет. Сегодня очень сожалею, что рядом со мной никто из консерваторских ребят не работает. Собрать с нуля хоровой коллектив и вырастить его — это же целый путь! Вот если бы кто-то рядом был… Я приглашала их быть хормейстерами. Но к сожалению, сегодня все хотят преподавать. Никто такую адову муку, как работа с хором, принять не хочет. Хоровиков в Казани — раз-два и обчелся. И хоровых коллективов мало. Раньше хоры КАИ, энергоинститута, КГУ всегда блистали. А сегодня где они?

— Почему так произошло? Никому не интересно хоровое пение?

— Руководить хором сложно, этим надо гореть и высекать искру. Для такого требуется очень много энергии. После репетиции, после концерта я всегда в мыле, платье — хоть выжимай. Подобное требует огромной физической отдачи.

— Как вы эмоционально восстанавливаетесь?

— Лежу дома и молчу. Одиночество люблю. И рассаду помидоров выращиваю! Уже купила два мешка земли по 50 килограммов. Правда, не всегда есть время на это. Вот на Всемирном фестивале молодежи в Сочи «жюрила» «Битву хоров».

— Какое будущее у хорового пения?

— Хорошее будущее, ведь сегодня происходит возрождение. В настоящее время пошла мода на таких активных людей, как я. И на хоровое пение мода пойдет. Как-то после концерта в Московской консерватории ко мне подошла очень пожилая преподавательница и спросила: «А что, так можно было?» Моя манера дирижировать многим кажется дикой, но я понимаю, что если не покажу эту волю, то не донесу песню до слушателя.

— О педагогах по вокалу, ведущих частную практику, вы как-то так выразились: «Почему каждая собака может называться педагогом по вокалу?» И призывали лицензировать их деятельность. Что-то делается в данном направлении?

— Я не представляю, как это технически можно сделать. «Лицензировать» может только родитель, который привел своего ребенка к педагогу. Есть определенные метки, которые служат для родителя сигналом SOS. Если вы слышите, что у ребенка плохое смыкание связок, хоть малейший пришип, то немедленно остановите занятия. Иначе на связках появятся узлы. А что такое голосовые связки? Это две волосинки! И они служат нам всю жизнь, дают здоровье всему организму. Работать с голосом — такая ювелирная деятельность, она опасна, как работа шпиона. Определить состояние связок можно только по внешним признакам: вытянутая вперед шея, вздувшаяся жила на ней у ребенка. Если после репетиции голос начинает хрипеть, надо бежать от такого педагога!

Я всем рекомендую хоровое искусство. Из хора всегда выйдет солист. И у него уже не будет стресса, что он на сцене один. Я своего ребенка и внука ни за что не отдала бы на сольный вокал! Делайте ансамбли, где человек развивается в оптимальном для себя режиме. Но пока родители не прекратят использовать детей для преодоления собственных комплексов неполноценности или комплексов честолюбия, это безобразие с детскими голосами не кончится.

Я категорически против вокальных конкурсов типа «Голос. Дети». Они там так плачут, когда их не выбрали! Никакое шоу не стоит того, чтобы над детьми так издеваться. Я предлагаю, чтобы этот конкурс сделали хоровым. В хоре нет такой индивидуальной ответственности, а у нас в стране огромное количество детских коллективов.

«Миляуша Хайруллина создала гениальную оперу «Кави – Сарвар». Зрители рыдают во время исполнения оперы!» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Татарское искусство надо «закапсулировать»

— Многие ругают современную татарскую эстраду, говоря, что она превратилась в «попсятину». На ваш взгляд, все ли в порядке с татарской песней сегодня?

— Я считаю, что татарское искусство нужно «закапсулировать». Прежде всего это касается такого жанра, как озын көй, потому что это квинтэссенция всего: ментальности, воли, истории. А мы данный жанр теряем. Можно по пальцам одной руки пересчитать тех, кто поет озын көй. И я против всех этих новомодных отвратительных конкурсов, в которых «современно аранжируют». Я сама склонна к каким-то аранжировкам, но подобное требует особого чутья, деликатности. Есть вещи, от которых руки прочь, не надо ничего аранжировать! Татарское искусство надо «закапсулировать», чтобы оно из уст в уста передавалось в неизменном виде, как Коран.

— Вы хотите записать еще один диск антологии хоровой татарской музыки?

— Хочу, но на антологию XXI века музыку надо еще накопить. Пока шедевров современного хорового искусства не вижу. Хочу отметить двух композиторов: Миляушу Хайруллину и Эльмира Низамова. Миляуша создала гениальную оперу «Кави – Сарвар». Зрители рыдают во время исполнения оперы! Вы где-нибудь еще видели такое?

«Она войдет в историю»: «Кави – Сарвар» – новая татарская музыка

— Но дорогу опере Хайруллиной не дают!

— Я считаю, это преступление. Все нацмены годами вопрошали: «Где национальная опера?» Так вот она! А почему ей не дают ход? Я считаю, вопрос в самой системе: у нас очень много личного в решении о том, кому дать дорогу. Я заметила одну тенденцию. На реализацию хорошей идеи правительство выделяет деньги, ее автор через два-три года начинает «бронзоветь» и «жиреть», потому что знает, что средства ему продолжат давать, при этом с него будут мало спрашивать. Но какой-то коэффициент полезного действия должен быть! Хотя я понимаю, что национальное искусство нельзя ставить на коммерческие рельсы, тем не менее…

Вот если бы у нас был какой-то фонд, который каждый год рассматривает новые предложения…

— Есть же президентский фонд культурных инициатив.

— Фонд есть, но мало кто из наших туда прорвется. И почему-то никто не оценивает конечный продукт — стал ли проект событием, есть ли у него востребованность. Мы любим анонсировать: «Мировая премьера!» А давайте будем оценивать сотое мировое исполнение! Как показывает опыт, за «мировой премьерой» часто не бывает даже повторного исполнения. Но почему-то результат никто не мониторит, смотрят разве что финансовый отчет. Фонд должен быть живым организмом, чтобы отслеживалось, какой резонанс вызвало произведение, был ли успех у публики. Кто решил, что это действительно круто, — властные структуры или народ? Надо мнение народа мониторить!

— А каким образом мониторить народное мнение, если не кассовым успехом произведения?

— Количеством просмотров в интернете. Должна быть новизна, гранты надо давать все время новым идеям! И я могу впасть в однообразие, хотя этим не отличаюсь. Считаю, что нельзя поддерживать одних и тех же личностей, всегда нужно давать возможность новым людям и идеям.

Я, например, сочувствую людям, которые из года в год аранжируют татарскую музыку, при этом не являясь ее апологетами и не изучая ее глубоко. Из-за подобного получается только однообразие. Наверняка есть люди, которые способны внести новизну в уже действующий фестиваль. Я считаю, что татарская музыка очень плохо смешивается с джазом. Дело в том, что джаз — это афроамериканская музыка. Есть параметры тела человека, от которых зависит интонация. У афроамериканцев звук зарождается ниже пояса, в органах малого таза, а татарская интонация — выше пояса, в сердечных чакрах. Она целомудренна по сути своей! А ее впихивают в малый таз! Афроамериканцы по-другому живут, дышат, танцуют, по-другому извлекают звук. Пожалуйста — делай обрамление, но не меняй суть произведения! Когда татарскую песню поют афроамериканским звуком, я считаю это вокальной порнографией. Такое мерзко и пошло.

— Вы сказали, что есть люди, которые способны внести новизну в уже действующий фестиваль. Это кто-то конкретный?

— Например, группа Urtic в составе Дмитрия Крапивина и Романа Алексеева, которые записали альбом под названием «Күчтәнәч». Это формат электронных сетов, куда они вписали и Ильгама Шакирова, и наш хор. Здесь как раз состоялось «капсулирование» татарской музыки в неизменном виде, о чем я говорила. Не надо корежить стиль татарской песни, аранжировка должна быть вокруг нее! Надо сохранять аутентичность татарского запева.

— В Татарстане не первый год говорят о необходимости создания музыкального театра. На ваш взгляд, есть такая потребность?

— Многие думают, что театр — это стены, организация. Вот поверьте мне, что в новый театр придет очередной директор, который в одиночку будет диктовать, согласно своим вкусам и представлениям об искусстве, пущать или не пущать, ставить или не ставить. Я тоже люблю все придумывать и продумывать сама, но знаю и то, насколько важна совместная работа, совместное обсуждение. Мы с моими ребятами так и делаем — все наши программы создаем сообща, каждый привносит свое видение и собственный вклад. Надо достичь вариативности, а для этого необходимо начать финансирование проектов по итогам тендеров и усилить спрос по результатам. Пусть будет общественное обсуждение и профессиональная критика произведений. Сегодня с деятелей культуры никто не спрашивает за результат, а они все просят и просят денег, поэтому у них и ответственности нет никакой.

Почему я так уверенно говорю об этом? Побывав с концертами Государственного камерного хора РТ в Лаишево, Кукморе, Буинске и подняв там публику, полюбившую хор, могу с уверенностью сказать, что не зря свою копейку «ем». Я ее отработала, я ее вернула Отечеству в виде этих людей, полюбивших хор! Так давайте со всех спрашивать результат!

К сожалению, у нас в искусстве нет ротации. Получил проект — отчитайся и отойди, дай дорогу другому. У нас полна республика корифеев, и молодежь знает, что туда не пробиться. И руки у них опускаются, они уже ничего не хотят.

«Я очень счастлива, что хор у меня молодцеватый. Пусть в нем будет только один пожилой человек — это я» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Девчонки, эмансипе — это не наша история!»

— В одном из интервью вы сказали, что пение и вокальную технику сильно формирует гендерная принадлежность. А как вы формируете гендерные признаки у артистов хора?

— Вокальная система — это костно-мышечная система человека с головы до пят, связанная с пространствами. Но в нашей вокальной школе говорят только о головных и грудных резонаторах. А как же все остальное тело — ноги, бедра, спина и так далее?

Мы стоим на том, что человеческое тело — целостная система, с ног до головы. (Поет, демонстрируя участие отдельных частей тела в данном процессе.) У нас всегда звучит какая-то полость, сжимаемая мышцами. А куда мы без гендерных признаков? Это просто разная физиология — мужская и женская, нас Господь создал такими.

Мужское пение — это мужская стать, мужские стопы, осанка мужская, разворот плеч, грудная «доска».

— И что вы говорите артистам, чтобы они выдали мужское или женское пение?

— Приходится давить на самолюбие, мужчинам говорю: «У вас ноги волокутся, как два увядших гладиолуса». Они обижаются — и в момент злости появляется мужское звучание голоса, вокальная агрессия.

А девчонкам говорю, что они поют так, как пожилые тетки или как брошенки. Да, у меня много сарказма, я могу «прибить» словом, но, слава богу, они понимают, что в этот момент у меня нет никакой злости. Конечно, были случаи, когда обижались и уходили из хора, но потом возвращались, потому что всем хочется быть красивыми, манить звуками. Красивый звук эффективнее любой косметики!

— «Что пожелаете женщинам в их праздник, чтобы они всегда были в тонусе, чтобы интерес к жизни не пропал?» (Шакирова Наиля)

— Сегодня многие советуют: «Полюбите себя». И новое поколение заточено на это. А я думаю, что подобное очень опасная тенденция. Нет, любите людей! Не стесняйтесь любить кого-то, пусть даже безответно. Ну как ты полюбишь себя, не полюбив сначала своего ребенка, или мужа, или какого-то мальчишку? Влюбляться нужно, девчонки! И не надо бояться потерь, разочарований. Пусть порой обманываться, но все-таки не терять способности любить и служить кому-то другому. Девчонки, эмансипе — это не наша история!

— «Что, кроме музыки и хора, вас вдохновляет в жизни? Какое у вас хобби?» (Алсу Хамидуллина)

— Мне всегда интересны люди, особенно молодые. Я очень счастлива, что хор у меня молодцеватый. Пусть в нем будет только один пожилой человек — это я.

«У нас огромное количество талантливых людей, сообща мы многое можем сделать» Фото: Андрей Титов

«Призываю всех к взбудораживанию критической мысли!»

— Газету «БИЗНЕС Online» читаете?

— Конечно! Читаю ваши обзоры оперного фестиваля. Призываю всех к взбудораживанию критической мысли! Если я достигну каких-то успехов, то это только благодаря тому, что меня нещадно критиковали. Спасибо огромное всем, кто меня ругал, критиковал, спасибо за все негативное, что было в моей жизни! Только путем доказывания того, что это не так, можно чего-то добиться. Мне даже однажды сказали: «Да, вы талантливая, но вы халтурщица, работать не любите». Все бы так не любили трудиться — за полтора месяца дать 25 концертов!

— Наверное, «халтурщица» — это самое обидное для вас?

— Меня как только не называли! Я всегда обижалась, плакала и шла доказывать, что это не так, а сегодня очень благодарна всем своим критикам. Но критика критике рознь. Она не должна носить характер сплетни, а должна быть обоснованной, доказательной и конструктивной.

«Менять норму – вот задача проекта»: на «Yзгәреш җиле» давали брейк-данс и певицу с Кубы

Например, критикуя фестиваль «Yзгәреш җиле» («Ветер перемен»), я называю конкретные вещи: первое — там нет настоящих татарских голосов, с мелизматикой; второе — даже те, кто с голосом, не поют озын көй, аутентичных татарских песен. Там нет эпических, старинных песен. А сегодня все древнее актуально, как никогда. И почему бы не сделать микс с классической музыкой? Я предложила бы поменять аранжировщика, в целом стилистику, потому что джаз-бенд уже исчерпал себя. О несоответствии джаза и татарской песни я уже сказала.

У нас огромное количество талантливых людей, сообща мы многое можем сделать. Я задумала один проект, о котором пока не хочу говорить. Но это проект-бомба, гарантирую!

— Миляуша Амировна, спасибо за откровенный и эмоциональный разговор. Попутного вам ветра в творчестве и простого женского счастья! С праздником весны!