«Я себя здесь нашел. И если СВО закончится – я дальше пойду, останусь военным»

О том, как татарстанские контрактники лопатами сбивают дроны, зачем на передовой рассада, почему горят танки и как меняется сознание еще недавних мобилизованных, — в нашей стенограмме

«Самое главное, что сейчас требуется, — не мешать военным»

— Вы одни из немногих, кому удается взаимодействовать с людьми по обе стороны — здесь, в тылу, во время сборов, а также там, на фронте, когда лично отвозите гумгрузы за «ленточку». Расскажите, какие сейчас настроения вы наблюдаете в обществе и среди бойцов. Чего больше — оптимизма или пессимизма? Сергей Анатольевич, вам слово.

Толстых: Все военнослужащие — это те же самые граждане Российской Федерации, которые учились вместе с нами, работали, жили, вне зависимости от региона это люди приблизительно одного менталитета. Ни для кого не секрет, что как среди них, так и среди нас есть толковые и инициативные люди, а есть те, кто только просиживает штаны или, что еще хуже, медленно, но уверенно занимается тихим вредительством. Да, к сожалению, и в армии такое тоже есть. Мне посчастливилось встретиться с людьми, которые занимают активную позицию. Их главная цель, равно как и наша (я имею в виду всех гуманитарщиков), — сохранение людского состава и боевой техники.

Но надо признать, что если речь вести о гуманитарке, то сейчас люди, конечно, устали, что, впрочем, не мешает появляться «хайповым» волонтерским движениям, которые пытаются показывать какую-то деятельность, преследуя некие политические цели в преддверии выборов. К сожалению, очень много этих товарищей развелось, одноразовых, так скажем. Это тоже есть. Потому нужно провести аудит всех волонтерских общественных организаций, чтобы отсеять реально деятельных от мнимых, чтобы граждане знали в лицо такие сомнительные организации. Люди должны как минимум понимать, что не каждый сможет проехать на линию боевого соприкосновения (ЛБС), там три линии кордона выстроено.

— Это хорошо или плохо?

— Это хорошо, я считаю. Стоит военная полиция, военные, пограничники, ФСБ. Три-четыре зоны контроля проходишь, пока ты проезжаешь на ЛБС. Без «бээрки» (боевое разрешение — прим. ред.) не проедешь.

— Получается, что порядок на границе.

— Да, это порядок и дисциплина. Нельзя позволять шастать туда-сюда черт знает кому, когда там идут боевые действия, а иначе, не дай бог, может ненароком и диверсионно-разведывательная группа проникнуть. Их там тоже специально натаскивают проникать на территорию страны и подрывать здесь обстановку. Такие личности, как мы можем увидеть, здесь всплывают тоже. Поэтому борьба идет у нас не только на фронте, у нас идет идеологическая борьба — начиная со школьной скамьи, институтов, заканчивая предприятиями и компаниями. Нет-нет, но здесь я часто слышу прямым текстом призывы, что не надо помогать.

Евгений Варакин: «Если наши деды восстановили города после Великой Отечественной, то почему мы не сможем?»

Правильно вы сказали, что даже во время Великой Отечественной войны были целые бронепоезда собраны на пожертвования, танковые колонны, самолеты люди покупали! И верно отметила Анна Анатольевна, что мы закрываем те моменты, с которыми просто такая огромная махина, как армия, не может своевременно (иногда по человеческой халатности) справиться сама. Не побоюсь тут слова «халатность». Руководители те же люди, со слабостями и пороками, как все мы. Есть и такие, кто просто просиживает штаны, от чего и потери людские и технические имеются.

— Но что с настроениями в армии в целом?

— Настроение сейчас такое, что вроде как все есть: происходит улучшение материально-технической базы, боеприпасов и так далее. Да, есть еще недоделки. Но самое главное, что сейчас требуется, — не мешать военным. А то у нас очень много политики стало, к сожалению, причем во всех сферах, в том числе в формировании продовольственной базы и вооружения. Политики очень много. Военные все же должны заниматься своим делом. К сожалению, последние полгода многие возможности у военных были ограничены.

— Изменится ли тактика, если дать военным больше свободы?

— Она уже изменилась. Научились воевать. Устав пишется на крови — [так] всегда было. К сожалению, мы об этом вспоминаем только тогда, когда опять в очередной раз льется кровь. В первый год кампании были негативные моменты, опыт, на котором мы научились. То же самое касается, например, разработки систем по борьбе с дронами, причем эшелонированных систем — начиная от систем обнаружения до подавления. Все это взаимодействие наладилось, правда, к сожалению, на это ушло полгода. Остаются проблемы со связью, хотя, надо признать, она тоже не стоит на месте и постоянно улучшается.

«Настроение сейчас такое, что вроде как все есть: происходит улучшение материально-технической базы, боеприпасов и так далее»

— Я помню, как раньше активно объявлялись сборы на рации.

— Нет, проблема есть.

— Но меньше уже запросов?

— Есть. Проблема со связью есть, очень большая. Но она опять-таки модернизируется, как у нас говорят, из того, что мы имеем. Учимся потихоньку.

«Успех мы имеем, а иначе и быть не может. Между собой мы это с первого дня знали»

— Есть возможность, кстати, узнать это из первых уст. С нами на связи десантники из Луганска. Юрий Андреевич, как там настроения у бойцов? Вы сейчас вот тоже услышали позицию, разделяете ее?

Суворов: Вообще, настроение у ребят боевое, что на Бахмуте, что на херсонском направлении, что в Запорожье — везде, где мы бываем. Ребята наступают, зачищают. Тут вам лучше офицер доложит.

Офицер: Настроение действительно у нас у всех боевое. В принципе, как уже ранее я и сказал, успех мы имеем, а иначе и быть не может. Между собой мы это с первого дня, в принципе, и знали. Да, ранее было сложнее, сейчас все проще и проще, лучше.

— За счет чего?

— Благодаря тому, что за два года СВО мы стали намного усовершенствованнее. Это касается и беспилотной авиации, и артиллерийские орудия у нас стали дальнобойнее. В прошлом году был одно время снарядный голод, сейчас такого уже нет. В принципе, все поставки налажены.

— А как идеологическая работа в вашей бригаде поставлена? Как настраиваете ребят на штурмы?

— Сейчас настраивать никого не надо, они уже все настроены и заряжены.

— Почему? Появилось некое чувство мести?

— Просто знают, что, пока мы не победим, в любом случае это все не закончится. Это единственная и самая главная мотивация.

— Слышим часто, как противник начал задействовать всех подряд в рамках своей мобилизации: в плен якобы уже реже молодые ребята попадаются, одно время отбоя не было от наемников. Как сейчас обстановка?

— Сейчас в основном деды на поле боя попадаются, там молодежи-то и не осталось.

— Стремятся в плен сдаваться?

— Бывает. Слышали, наверное, о «Волге». Настраиваются на чистоту, выходят на связь и сдаются в плен. Вот такие случаи у нас, в нашем подразделении, тоже были.

— Много их?

— Нечасто, но бывают. По количеству я вам не могу раскрыть, но были. Не один случай такой, скажем так.

— На вашем направлении сейчас в связи с нашим продвижением что-то меняется? С одной стороны, движение вперед — это всегда плюс, но ведь начинает логистика страдать…

— Логистика, в принципе… До тех точек как завозили — так и завозим все, что необходимо. А дальше уже задействуем высокопроходимый транспорт. Поэтому я и говорю вам, что легкие маневренные машины в виде квадроциклов с прицепами, пикапы — вот их было бы неплохо иметь.

Суворов: Стали завозить камеры.

Офицер: Да, кстати, хорошее подспорье. Камеры видеонаблюдения очень сильно помогают что в наступательных действиях, что в оборонительных. 80-кратные камеры при артиллерийских обстрелах достаточно эффективно помогают выявлять выходы противника. В принципе, по ним очень удобно и корректировки нашей артиллерии производить.

«Голову поднял, увидел дрон. Ну он и огрел его тем, что в руках было…»

— Валериан Давидович, как у наших танкистов дела, как настроение у тех же новых контрактников? Меняется их подготовка?

Алмазов: Офицер, который сейчас выступал, правильно сказал, что у них выхода нет. Чем быстрее они это закончат, тем быстрее вернутся. Мы это понимаем, Главком так определил задачи. Поэтому когда закончится специальная военная операция? Закончится она тогда, когда будут достигнуты цели, объявленные Главкомом. Приятно слышать, что многие ребята сейчас это уже понимают.

Настроение, я считаю, нормальное. Страха уже нет, никто уже не шарахается. Надоесть-то надоело всем уже это, конечно. Я думаю, с той стороны происходящее тоже всем надоело. Тут я не говорю о наемниках, потому что это отдельная субстанция, приехавшая за длинным рублем и ничем более.

— В свое время вы говорили, что приходилось воевать танками 60–70-х годов. Сейчас как-то изменилась ситуация?

— А куда они делись-то? Так и есть. Но вы неправильно трактуете. Новые танки тоже есть, а старые используются на закрытых позициях.

— То есть танки как самоходки работают?

— Да. Это изначально так и задумывалось. Танковых боев же нет таких, как во Вторую мировую, никаких лобовых атак, танковых дуэлей. Все отрабатывается с закрытых позиций. Поэтому кто умнее, кто дальше видит, лучше слышит — тот и побеждает. Самое страшное для бойца — это танковый обстрел, потому у него скорость звука выше. Представляете выход миномета? 15 секунд — и ждешь… А танк — нет, там все быстрее происходит, не скроешься, не предугадаешь.

Потому, кстати, все эти поражения танков и происходят. Видели же, наверное, видео, как БПЛА гранаты в люки скидывает? Это все из-за связи. Танк стреляет с закрытой позиции, цель не видит, работает не прямой наводкой. Соответственно, координаты ему передают с квадрокоптера. На встроенной в танк радиостанции нельзя выйти на связь с «птичкой», поэтому приходится открывать люк танка, класть себе на колени «Гранит» (рация — прим. ред.) или еще что-то, чтобы у него связь была. И вот в этот момент ему в люк и закидывают гранату. Вроде маленький вопрос связи, но крови сколько он попил уже. Его надо как-то уже решать.

— Неужели технически нельзя это организовать?

— Я не знаю, но почему-то никто не берется. Вот они сейчас ездят, как этажерки, с сетками, но это ведь танк. Ведь вы же понимаете, что это не арба какая-то, чтобы раз — кинули, и все, он взорвался. Нет, так быть не должно. Надо решать этот вопрос. Так что танки все там сами по себе свежие.

— Вот вы рассказали о видео с беспилотников. Я неоднократно видел еще ролики, как ребята забивают их, простите, палками или лопатами…

— Это вы о случае с бойцом из 37-го полка? Они в этот момент как раз окапывались, копали окопы. Нам рассказывали, как ему все кричали, что на него прямо летит дрон, тот голову поднял, увидел его, кидаться уже куда-то не было времени. Ну он и огрел его тем, что в руках было.

— Это правда 37-й полк?

— Да, это наш 37-й полк. Лопатой сбил дрон. Этой же лопатой он его еще добил потом.

«ВСУ стали оставлять позиции, пленных достаточно. Из Авдеевки пацаны рассказывали, что, мол, заходят на позиции — все уже пустые. В Работино — так же»

— Ничего себе. Этот видеоролик еще даже в иностранные паблики и СМИ попал.

— На самом деле это оказался неграмотный оператор противника. То, как он действовал и управлял, просто никакой критики не выдерживает.

Артемьева: Неграмотный, но наглый. Если уж речь зашла о 37-м полке, то рассказывали другую историю. Наш солдат погиб так от контузии. Ребята же там ее даже за ранение не считают, все контуженные ходят. Боец вышел, а дрон прямо над ним завис, у того три боеприпаса с собой. А бедолага контуженный весь, он его даже не слышал. Тот раз одну гранату рядом положил, вторую — добивает, третью — добил. А все потому, что просто не слышал.

«Настроения контрактников зависят во многом от командования…»

— Анна Анатольевна, я помню, как раз на одной из встреч вы очень пессимистично были настроены, а сейчас я вижу, что наоборот. С чем это связано?

Артемьева: Нет, это мы тогда, наверное, еще после боев только вернулись. Последний же раз, когда мы к ним приезжали, ребята все держались молодцами, настоящие бойцы! Я, возможно, повторюсь, но наши мобилизованные — это уже не мальчики, а настоящие мужчины. Там есть такие крутые операторы. Они нам присылают мощные видосы — это просто что-то с чем-то. И это наши мобилизованные, красавчики.

Что касается контрактников и настроений на фронте… Тут зависит очень многое от командования. Наш герой — это комбат батальона «Тимер». Мы с ним познакомились, когда он у нас неожиданно попросил семена травы… Мы ему несколько мешков насобирали, привезли. Он приказал пацанам поехать на «Азовсталь», оттуда привезли бетонные плиты. Сверху своих окопов их установили, присыпали землей и засеяли семенами, чтобы выросла газонная трава для маскировки позиций. Представляете? Это же насколько надо быть продуманным, чтобы такими мелочами заниматься. А все ради максимального сохранения личного состава. Другой момент, в следующую поездку сама видела, как он ругал бойцов: «Почему генераторы без масла? Вы что, совсем гуманитарку не цените?» Как дедушка ворчал, но было видно, как он лично переживал и за нас, и за ребят.

«Бабушка приносит пенсию: «Купи что-нибудь, чтобы прям шарахнуть! До смерти хочу еще в Одессу съездить…»

— Запрос на газонную траву — это, конечно, неожиданно…

— Да, но самое интересное, что работает. Потом он очень технику бережет тоже. А самое удивительное, что закрепило нашу любовь к нему, — это когда я подслушала один разговор. Пацаны ушли на штурм, закрепились на позициях. И он отдал приказ отвезти ребятам фрукты. Я про себя думаю: «Ни фига себе! Еще и фрукты им везут». Нужно ли тут говорить, что они никого не бросают? Всех ребят забирают, как бы ни обстреливали. Любят они там своего комбата. И для меня это авторитет, классный очень.

Также следует сказать, что наша армия очень прогрессирует. Взять то же самое купянское направление, там есть танковый батальон, которому мы тоже помогаем. Так они там сбивают по 10 дронов «Баба-яга». При этом все доработанные, с бронированными «лапками», тепловизорами.

— Кстати, говорят, «Баба-яга» высоко летает, сбить труднее.

— Не знаю точно, как они летают, но у нас они в основном ночью запускали, днем сбить легче.

— Что рассказывают по поводу настроений в рядах противника? Чаще стали сдаваться?

— ВСУ стали оставлять позиции, пленных достаточно. Из Авдеевки пацаны рассказывали, что, мол, заходят на позиции — все уже пустые. В Работино — так же. «Тимер» и «Алга» наши тоже рассказывают, что чаще стали брать в плен. В основном 50+, молодых очень мало, в основном взрослые. Потом у них еще много наемников. Всякие там есть.

Толстых: Вы не поверите, но где-то месяц назад практически 400 болгар были уничтожены под Купянском.

«У кого больше дронов, тот и победил. Какой бы ты смелый герой ни был, там это бесполезно»

— Наиль Абдуллович, знаем, вам всегда есть что сказать. Вы как видите смену настроений в обществе?

Садреев: Мы говорим о сегодняшнем дне, но мне все хочется заглянуть в будущее. Я всегда считал, что идет не СВО, а война! На настоящей войне, знаете, есть фронт и есть тыл. И вся страна сейчас должна быть тылом. Отступать нам сейчас никак нельзя.

Я вот смотрю, определенные звоночки уже есть, что наш тыл в опасности. Можно ли исключать заброску диверсионных групп сюда? Я считаю, что нельзя. В свое время можно было спокойно границу переходить, прямо в военной форме — никто не останавливал, надо было только букву Z на машину приклеить, и все, на всех блокпостах без очереди можно было проехать. Сейчас такого, конечно, нет, все под контролем. Но зато здесь все расслаблены. Посмотрите, пробные пуски беспилотников с украинской стороны уже были. Тысяча километров для них больше не предел. От Казани до Донецка, напомню, 1,1 тысячи километров по прямой. Всему гражданскому обществу пора задуматься об этом, нельзя расслабляться, надо быть готовым к провокациям. Но что мы видим? У нас вся страна продолжает развлекаться, гулять, что-то праздновать. Но нужно готовиться к тяжелой стадии этого конфликта. Потому что сейчас у ВСУ нет побед на фронте, они отступают, реально отступают. Все это прекрасно понимают, и Запад это понимает. Что им остается делать, чтобы сохранить лицо? Задействовать свои диверсионные группы. Стоит десятку человек зайти в нашу Казань — так на уши поставят всех.

— Помните, два десантника сбежали? В 2008 году, что ли, это было. Из Ульяновска до Буинска дошли, их потом ловили всем миром долго…

— Ситуация не поменялась, все расслаблены. Транспортные артерии толком не охраняются, полно торговых центров. Я вот все удивляюсь и поражаюсь, как никто в голову никак не может взять, что всего в 1,5 тысячи километров идут боевые действия. Это вообще за сутки можно преодолеть. Вот это беспокоит.

Также волнует то, что закупленная сегодня купольная РЭБ — это уже вчерашний день. Она необходима сегодня, завтра, а через месяц может станет неэффективна. Средства радиоэлектронной разведки тоже активно развиваются. Статичная купольная РЭБ, антидроновое ружье в руках недосягаемы для дронов. Но легко могут стать мишенью для миномета, артиллерии. Засечь их работу можно по мощным излучениям. Электронные средства противодействия отличаются высокой уязвимостью к изменяющимся условиям. Противнику достаточно перенастроить рабочие частоты в радиоканале управления дроном или сменить вид сигнала, чтобы на некоторое время снизить эффективность противодействия. Прогресс семимильными шагами двигается. Будущее за FPV-дронами, которым даже и не нужен оператор, сами летают, находят цели. Судя по темпам прироста, вскоре такие дроны станут главным средством уничтожения личного состава. Такие сбить невозможно никакими помехами, потому что у них нет связи с оператором. Он лишь поднимает «птичку» и указывает цель. Они полностью автономны. Это пугает. Такое обстоятельство создает негативный фон для бойца; он никогда не может быть уверенным в эффективности своего индивидуального средства РЭБ.

— Правда, уже и такие есть? У нас?

— И у нас есть, и у ВСУ тоже. Мы на полшага впереди ВСУ. Чтобы поспеть за прогрессом, их надо уже сегодня тысячами готовить на завтра. А мы все догоняем вчерашний день. А в войне победит тот, кто быстрее всех адаптируется. Когда в феврале [2023 года] в госпитале лежал, первый раз увидел по телевизору одноразовые дроны-камикадзе западного производства. Думаю про себя: «Вот сволочи какие! Какие изощренные технологии нас ожидают в будущем! Через месяц выписался, вернулся — так они уже вовсю летали как с нашей, так и с их стороны. В 2022 году такого не было, а в 2023-м буквально за месяцы просто заполонили все.

«В Татарстане есть все технические возможности, промышленные предприятия, площадок — море, специалистов — тоже»

В Татарстане есть все технические возможности, промышленные предприятия, площадок — море, специалистов — тоже. Затраты не такие уж и большие, если учитывать, что решается все наше будущее сейчас. Каждый такой дрон как минимум это жизни 10 бойцов на фронте. Бойцы это тоже видят и понимают. А потом вы спрашиваете о моральном духе. У кого больше дронов, технических средств, кто дальше и быстрее увидел, выстрелил, попал, тот и победил. Какой бы ты смелый и сильный ни был, там это почти уже бесполезно. Потому что все это уже вчерашний день. Будущее за высокоточным и технологическим оружием.

Вот к этому наше общество должно подключаться, у «гражданских» это быстрее получится. Минобороны хватает своих забот, у него своя зона ответственности. Армия должна воевать. А общество, государство (это мы с вами) должны дать армии такую возможность. Накормить, обуть, дать патроны, снаряды и так далее. Нельзя сейчас быть далекими друг от друга, чтобы армия и общество были сами по себе. Это наша страна, наша армия. Нельзя оставаться в стороне. Мне вот тоже так говорили: «А ты что пошел-то туда? У нас же есть армия». Я говорю: «Ну раз позвали, значит, не просто так страна зовет добровольцев. Армия — это кто? Я не пойду, еще кто-то не пойдет. И что тогда будет?»

«Страх сначала есть, а потом он пропадает уже»

— Наиль Раитович, как ваши морские пехотинцы, десантники, с которыми вы работаете, чувствуют себя на передовой?

Каюмов: Я могу только похвалиться нашими ребятами. Морские пехотинцы, с кем мы работаем напрямую, будем говорить так, у них есть ребята без рук и ног, офицеры, сержанты, которые получили увечья, — все они в штабе. Без дела не сидят, все работают: один чисто писарем, другой — кладовщиком, работает с гуманитаркой, которую мы привозим. У всех настрой боевой.

«Герат» — это организация ветеранская. И когда СВО началась, когда еще не было мобилизованных, то у нас уже многие ушли добровольцами. Многие из них были прошедшими Чечню, многие из них успешные бизнесмены, спортсмены… К сожалению, половина уже погибших…

Недавно один приезжал в отпуск. Он до СВО служил в артиллерии, потом открыл свой бизнес — все у него хорошо было. Но как началась спецоперация — так с первого дня и уехал. Недавно вот приезжал в отпуск во второй раз. Мы с ним сидим, чай пьем, ему завтра уже уезжать. Я говорю ему: «Что тебя подвигло-то? У тебя все нормально же было». «Ты знаешь, — говорит. — Я себя здесь нашел. Если СВО закончится — я дальше пойду, останусь военным». Вот как произошло.

— Переродился.

— Да, настроение у всех хорошее, все бодрые. Правда, говорят: «Другого варианта нет у нас. Даже если захочу — меня уже никто не отпустит».

— То есть стадия принятия уже прошла.

— Да. И добавляют: «Поэтому будем биться до конца». Я себя еще помню, как молодой пришел — страх сначала есть, а потом он пропадает уже. Ты понимаешь, что ты этим живешь, у тебя есть два года службы и ты должен их прожить нормально.

— Вы в Афганистане же служили?

— Да.

— Вы в динамике видели, как в Афганистане наша армия менялась, сейчас можете взглянуть, как она здесь меняется. Насколько все быстрее происходит?

— Под таким углом я не смотрел на ситуацию. Все-таки это две разные истории. Когда я попал в учебку, то стал специалистом-огнеметчиком, когда приехал уже в бригаду на распределении — была очередь за огнеметчиками. Тогда это было мини-оружие массового поражения, которое пользовалось спросом. Кому нужен огнеметчик сегодня?

Давайте будем говорить так. Чеченская война — это уже не Афган, там другое оружие. Еще не было у нас СВО, уже «гератовские» парни были в «Вагнере» в Сирии. Они уже тогда рассказывали о дронах. Мне казалось, что это какой-то детский сад сначала. Но, с другой стороны, почему бы нам было не взять на вооружение эту тему еще тогда? И буквально на днях я разговаривал с морпехами, они говорят: «Да настолько обнаглели, что уже к нам залетают прямо в землянку эти дроны».

«Ребята очень болезненно все эти отказы воспринимают»

— Евгения Руслановна, вы жена военного. Как у вашего мужа дела в части, в подразделении?

Коцарь: Сейчас, конечно, прогресс виден. Если раньше у нас были проблемы, то есть имелась разница в оплате добровольцам, контрактникам и мобилизованным, сейчас это все урегулировали. Ребят еще поддерживает то, что идет колоссальная поддержка семей в тылу, и благодаря этому они уверены в том, что здесь не оставляют жен и их детей в беде. Это для бойцов очень важно. Так им спокойнее.

Я, конечно, с представителем «Дулкын» немного не согласна. Без поддержки тыла нашим бойцам тяжело. Многие говорят, что государство должно… Государство делает! Пусть, может быть, не сразу, но постепенно. Мы видим положительную динамику. Просто мы можем помочь быстрее. Ребята сами это говорят. Я могу без купюр вам зачитать. Недавно мне боец прислал сообщение, зачитываю: «Правда, спасибо. Вы делаете большое дело, помогая нам. Не поверите, когда получаешь помощь от простого народа, сколько это дает духа парням и понимания, что они не ради денег на фронте, а ради всеобщей победы. Если бы не волонтеры, поверьте, победы бы нам не видать. Я всем об этом говорю и говорю людям: помогайте волонтерам, победа за нами и только вместе с вами». Это боец прислал с фронта, из подразделения, которому мы оказываем помощь.

Здесь многое было сказано о технике, тепловизорах, квадрокоптерах, генераторах… Это, конечно, все очень нужно бойцам. И мы на это постоянно, в обязательном порядке открываем сборы. Но и одежда, которую шьют волонтеры, им нужна. На фронте это все как расходник уже. Да, они могут получить все на складе, но экипировка бойцу выдается на полтора года, а износ этой экипировки — один полевой выход (неделя, две). А одежда нужна здесь и сейчас.

Артемьева: По уставу, сколько у нас форму носить должны?

Коцарь: По уставу — полтора года. А она изнашивается постоянно.

Артемьева: Постоянно, один раз в боевой выход сходил — все, можно выкидывать.

Коцарь: Да, конечно. Там месиво, грязь. Они у нас постоянно просят форму, флисовые костюмы для тепла, маскировочные костюмы. Все это быстро приходит в негодность. Поэтому поддержка тыла, наша с вами забота — это самое нужное и дорогое для ребят. Даже если взять те же самые письма… Ребята получают детские письма, вот эти искренние слова, их рисунки — все это вызывает особенный трепет в душе. Это может показаться банальностью. Но для них это все дорогого стоит, каждое такое письмо они носят у сердца. Поэтому гуманитарка, помощь фронту очень нужны.

Хотя надо сказать, что без проблем не обходится. Ребята, мобилизованные, рассказывали, как они сначала обращались за помощью к волонтерам одним, потом к другим. Получив отказ, так как у каждой группы очередь из подразделений, они обратились к крупным фирмам, где эти ребята работали на гражданке, а те им отвечали: «Нет, мы уже не можем помогать».

Есть и такое, да. Ребята очень болезненно эти отказы воспринимают.

— Все-таки разные ситуации могут быть.

— Не берусь никого судить, время тут все расставит по своим местам.

«Руководители уровня командиров батальонов, полков — те вообще все понимают»

— Тут уже прозвучали тезисы в адрес представителя «Дулкын», поэтому вам слово. Какие настроения в обществе фиксируете вы?

Ахатыч: У меня не было желания дискредитировать или уменьшить значение гуманитарной деятельности. Просто я посетовал на то, что мы в принципе вынуждены этим заниматься — и вы, и мы, и все. Мы этим всем занимаемся, потому что мы-то понимаем, что это нужно. Но вот 90 процентов нашей страны не является тылом. Они продолжают ходить на дискотеки в то время, когда они должны быть тылом.

Коцарь: Наиль Абдуллович правильно сказал, что мы не готовы, что граждане не готовы.

Ахатыч: Да, поэтому мы в своем «Дулкын» вот этих ребят, которых тренируем, и готовим. У нас есть прямое понимание того, что кончится или не кончится СВО, а полученные навыки еще пригодятся. Мы так видим свою цель.

— А какая публика к вам приходит сейчас на занятия?

— Вы знаете, от 30 до 55 лет, все по желанию. Мы тихонько пытаемся себя рекламировать, развивать. Тоже собираемся пойти в школы. Я бы хотел вот даже с вами посоветоваться, как лучше это сделать. Мы вполне бы могли провести классные уроки, выступить перед детьми, элементарно показали бы какие-то приемы медицины. Еще в декабре прошлого года «Дулкын» уже проводил знакомство с тактмедом для казанских юнармейцев. Ребята были очень вовлечены, и мы с удовольствием еще раз провели бы им похожие занятия. В следующий раз могли бы прийти с оружием, показать, как разбирать и собирать автомат, тоже приемы и фишки какие-то. То есть мы понимаем, что это тоже нужно делать, надо воспитывать молодежь правильно. Сейчас вот делаем у себя симуляторный класс, чтобы немножко детишек поучить управлять дронами.

«Приехала девушка и просто отдала 500 тысяч рублей наличкой. Обе сидим, плачем»

А если говорить о настроениях в целом. Я в основном с операторами БПЛА общаюсь со всех направлений. Настроение у пацанов постоянно меняется. Вот он мне пишет и говорит: «Ахатыч, дронов нет, ничего нет, а хохлы летают беспрерывно. Я не знаю, что делать. Сижу в окопе с мокрой попой». В то же время другой пишет: «Блин, нам завезли тут, мы сегодня танк завалили, два блиндажа». То есть он прямо вообще на кураже, весь очень довольный. Все зависит от того, могут ли ушедшие на фронт ребята делать свою работу. Когда у него лопаты нет, чтобы копать, тогда, конечно, он закис и поник.

Но есть и заинтересованные, инициативные товарищи. И хорошо дело обстоит даже не там, где больше РЭБ или дронов в наличии, а там, где есть специалисты, инженеры. Они могут быть не на самой передовой, но они свои, приписанные к этому батальону. Если есть инженер, значит, он что-то ремонтирует, перепаивает, самостоятельно меняет вооружение под нужные частоты — и все тогда в шоколаде. Есть подразделения, где командиры понимают важность таких специалистов. Но есть и такие, где их используют, так скажем, не по назначению. Вот у меня в Горловке сейчас есть ребята, артиллеристы, оформляют бумаги на перевод в артдивизион, чтобы помогать им с РЭБ, дронами. Есть у них аппараты, но, как и любая техника, они имеют свойство выходить из строя. Для ремонта нужны инженеры, которые разбираются. Операторы БПЛА там есть свои, потому что артиллерия без правильной разведки сегодня не артиллерия, она бесполезна без корректировки.

— Много видео сейчас стало с «Краснополем» (управляемый снаряд — прим. ред.) публиковаться. То ли беспилотники новые запустили, которые этот огромный лазер для наведения поднять могут, то ли чего…

— Он не такой уж и огромный. Тот же самый «Суперкам» (беспилотник самолетного типа — прим. ред.) его может поднимать, и «Орлан» может подсветить.

— «Орланов» достаточно? А то сейчас очень много видео. Как будто «Краснополей» больше стало самих.

— «Краснополей», скорее всего, больше стало. И специалисты появились, которые обучены на тех же самых «Суперкамах» и «Орланах» наводить их. Мы свой аппарат позиционируем в таком же направлении. Он у нас дешевый. Из общения с командирами я понял одну вещь — вот как мы дадим человеку первый раз полететь на «Суперкаме» за 2,5 миллиона?

— Да, я даже смотрел видео, как подняли «Суперкам», напутали что-то с настройками — и все, до свидания.

— Надо каждому оператору в целях обучения дать возможность 3–4 раза грохнуть об землю самолет, чтобы было не жалко. Вот у нас аппарат 150 тысяч всего стоит.

— Вы говорили, что с минобороны стали взаимодействовать. Как происходит это общение? К вам гражданский человек приходит или прямо такой подтянутый товарищ, не ниже майора?..

— Мое последнее взаимодействие было на прошлой неделе с генерал-лейтенантом. Подтянутый, с меня ростом, очень такой крепкий мужичок. Что они? Приехали, мы им показали, рассказали все. Следующая моя поездка будет в новые регионы, там меня еще один генерал ждет, на месте все будем показывать. Сейчас дано задание, чтобы они могли с нами работать, нам нужно получить сертификат на свой самолет. У нас по закону не подлежит обязательной сертификации БПЛА массой меньше 30 килограммов, а у нас как раз весит там килограммов 15. То есть нам, по сути, сертификат и не нужен. Но военным что-то надо дать. Поэтому мы сейчас влезли в эпопею с сертификацией. Не знаю, во сколько денег это еще выльется, не меньше полумиллиона, наверное, будет. Но обязательно сделаем.

— То есть в армии, на уровне генералов, тоже сознание меняется? Начинают понимать, что без гражданских разработок никуда?

— Вы знаете как? Руководители, которые в полях, уровня командиров батальонов, полков — те вообще все понимают, что это необходимо. Есть, конечно, генералы понимающие, которые там еще одновременно депутатами Госдумы являются. Весь прошлый год мы обращались к разным людям, и это свои результаты дало, мы многому научились.

«Авиация работает, «не вынимая». Все-таки это людей воодушевляет»

— Инсаф, вы также очень много общаетесь с солдатами, офицерами, у вас всегда очень много информации, что называется, изнутри. Расскажите о настроениях, о том, как в целом в армии дела сейчас обстоят?

Гараев: Да, постоянно нахожусь на связи со всеми управлениями. Так скажу, что за последние 2–3 месяца настроение у пацанов стало улучшаться в связи с тем, что реально начались наступления. По контрактникам — там настроение процентов на 95, так скажем, хорошее, победное. По мобилизованным — не менее 75 процентов в хорошем настроении, именно победном. Даже вчера они мне написали: «Мы идем на штурм, держите за нас кулачки». Прямо дословно. И это наши мобилизованные. Настрой по остальным подразделениям… В общем, так скажу, у 90 процентов настрой позитивный. Хотя в том году было чуть-чуть похуже. Но это все по настроению.

— Это за счет чего стало лучше?

— Все-таки, я думаю, тут сыграло в комплексе улучшение общего снабжения. Имею в виду, что на фронт стали реально прибывать снаряды в достаточном количестве, это уже все признают. РЗСО подтянулась в достаточном количестве. Авиация стала участвовать намного чаще. Посмотрите на Авдеевку. То же самое по купянскому направлению сейчас. Авиация работает, «не вынимая». Все-таки это людей воодушевляет. Они видят, что понятие «лобовые штурмы» уже отходит на второй план. Штурмы идут по схеме окружения, а не в лоб, и это имеет результат, снижает потери. Бойцы все понимают, и это повышает их боевой дух.

— Интересно. Большое спасибо всем за вашу неравнодушную позицию и свежий взгляд.