«Считается, что в регионах не может быть лучше, чем в Москве, однако это не про Казань», — считает Рубен Аракелян, сооснователь известного архбюро WALL. Несколько лет назад команда молодых архитекторов перевернула представление москвичей об элитном жилье в центре Москвы. В портфолио бюро — работы для компаний международного уровня, участие в реновации ЗИЛа, реконструкция площади Павелецкого вокзала — дважды лауреат архитектурной премии Москвы 2020 и 2023 годов. О том, что WALL проектирует для «Новой Портовой», как в идеале строится работа архитекторов и городских властей при создании территорий, почему понятие «национальная идентичность» слабо применимо в архитектуре, Аракелян рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
Рубен Аракелян: «Надо иметь принципы, которые у тебя сформированы и кажутся тебе правильными. Ни в коем случае не изменять им, кидаясь на большие гонорары и авторитетных заказчиков. И нужно уметь отказываться от работы»
«Считается, что в регионах не может быть лучше, однако это не про Казань»
— Рубен Георгиевич, ваше бюро известно как одна из лучших молодых архитектурных команд Москвы. В каких регионах еще работаете?
— У нас несколько проектов в Казани. В Белгороде я член градостроительного совета и наблюдаю за тем, что происходит, отсматриваем какие-то решения. Сейчас нас зовут во Владивосток, на остров Русский. Помимо этого, есть два проекта в Красноярском крае — Ачинск и Дивногорск. Там мы спроектировали два жилых квартала для компании «РУСАЛ». Они строят для своих сотрудников экономичное жилье, но хотят, чтобы архитектура отвечала современному уровню.
— Что в Казани проектируете?
— В столице РТ у нас четыре проекта — жилой комплекс на Портовой, детский сад рядом с первой очередью, благоустройство набережной Волги и завод братьев Крестовниковых.
«Детский сад — это частный проект. Он кардинально другой с точки зрения пространственной организации. Мы видим это здание словно город, в котором дети учатся, как в маленькой деревне. Мы хотим, чтобы каждая функция — столовая, досуговая, образовательная, спортивная — была в отдельных домиках-ячейках»
— Это, получается, для СМУ-88? На территории «Новой Портовой» по проекту «Цимайло Ляшенко и Партнеры» СМУ-88 строит ЖК «Яналиф», а ваш проект еще один жилой комплекс девелопера? Чем будете удивлять?
— Да, верно, мы работаем на площадке в 4 гектара. Если проект «Яналиф» — это первая линия, лицо Портовой, яркая архитектура, то у нас стоит задача разработать средовую застройку. Это достаточно спокойный проект переменной этажности, от 5 до 15 этажей, но мы пока не готовы раскрывать детали.
Рубен Георгиевич Аракелян — архитектор, сооснователь и руководитель архитектурного бюро WALL, советник МАРШ, член правления союза архитекторов России, член архитектурного совета Белгорода и совета фонда «Культурное наследие».
Родился в 1985 году в Москве.
2001 — окончил художественную школу №1 им. Серова.
2005 — стажировался в Высшей школе архитектуры EAS в Страсбурге.
В 2005 году окончил Московский архитектурный институт (МАРХИ) с золотой медалью и красным дипломом, в 2011-м защитил кандидатскую диссертацию по теме «Повышение качеств жилой среды с учетом ценностей традиционных жилых образований».
С 2008 по 2011 год работал архитектором в бюро «Проект Меганом», 2011–2013 — главный архитектор.
В 2014-м вместе с Айком Навасардяном основал архитектурную студию WALL.
2015 — WALL признано лучшим молодым бюро России на «АРХ Москве – 2015».
В 2017 году Аракелян вошел в состав архитектурного совета города Белгорода, в 2018-м — в совет фонда «Культурное наследие».
2019 — вошел в состав президиума общероссийской творческой профессиональной общественной организации «Союз архитекторов России».
Спикер Moscow Urban Forum, фестиваля «Открытый город», выставки «АРХ Москва» и т. д. Выступал в качестве эксперта и члена жюри Lexus Design Award, фестиваля «Зодчество», конкурса «Архиграфика», Steel2Real, архитектурного биеннале в Казани и других.
Дважды лауреат архитектурной премии Москвы, входит в состав жюри архитектурной премии Москвы.
— Детский сад вы показали участникам «Диалогов». Детсады обычно строят типовые, а удастся ли «поженить» бюджетное финансирование и авторский проект?
— Это частный проект в рамках застройки квартала. Он, естественно, не противоречит нормативам, но кардинально другой с точки зрения пространственной организации. Мы видим это здание словно город, в котором дети учатся, как в маленькой деревне. Мы хотим, чтобы каждая функция — столовая, досуговая, образовательная, спортивная — была в отдельных домиках-ячейках.
«Если проект «Яналиф» (на фото) — это первая линия, лицо Портовой, яркая архитектура, то у нас стоит задача разработать средовую застройку. Это достаточно спокойный проект переменной этажности, от 5 до 15 этажей»
— А что, так разве можно?
— Никто не говорит, что так нельзя! Эти домики мы ставим по периметру и объединяем галереей, которая автоматически становится забором. Домики смотрят в парк в центре, где дети не разделены по возрастам. Во время досуга они могут общаться между собой, что повышает стимул роста у ребенка. Ему важно общаться со старшими сверстниками, он тянется к ним. Сейчас у нас все разделено, а мы хотим объединить все зоны в одну территорию. Есть идея применить много дерева, чтобы материал подчеркивал философию проекта-деревеньки.
— Вы много раз бывали в Казани. Как вы оцениваете изменения, которые происходят в столице Татарстана?
— Мне нравится, как город занимается развитием общественных пространств.
Поразила по качеству реализации набережная озера Кабан. Круто сделано! Я бывал там, смотрел стыки поверхностей, узлы, как дерево положено, в одну линию сделаны гайки и шурупы. Скажу честно — проект такого уровня реализации в Москве редко где можно найти.
Конечно, в столице есть свои хорошо сделанные проекты, например парк «Зарядье». Считается, что в регионах не может быть лучше, однако в случае со столицей РТ как раз получилось на высоком уровне.
Казань развивает пешеходную сеть, мне это нравится. Очень серьезная заявка — редевелопмент территории речного порта, это прекрасный проект. Застройщики экспериментируют, зовут молодых и лучших архитекторов. Например, «Цимайло Ляшенко и Партнеры» пригласили сделать первую очередь.
— То есть город не должен замыкаться только на своих архитекторах?
— Конечно, он обязан задавать некую планку, чтобы местные подтягивались.
«Когда Ильсияр Тухватуллина презентовала концепцию мастер-плана территории, стало понятно — между нами «химия»
«Архитектура вырастает не из мифических идентичностей. Это все притянуто…»
— На ваш взгляд, в чем заключается задача городских властей при редевелопменте больших пространств?
— Важно в первую очередь создать протокол — своего рода конституцию, по которой должен жить квартал. Определить параметры по функциям: жилая, общественная и другие. Город должен сделать правильный каркас территории, общественных и приватных пространств. Выбрать подходящее расположение для набережной, как она станет проходить, где будут микроплощади, площади, бульвары, задать геометрию кварталов.
Помимо этого, город расставляет высотные акценты — они не могут быть везде, где-то нужна доминанта. Необходимо рассчитать, какой высоты должна быть рядовая застройка, распланировать высотные объекты, задать дизайн-код первой линии.
Задача городских архитектурных властей — сформировать мастер-план: ту конституцию, в которую архитекторы впишут свои проекты.
— В Казани удалось на Портовой воплотить все это?
— Когда Ильсияр Тухватуллина (главный архитектор Казани — прим. ред.) презентовала концепцию мастер-плана территории, стало понятно — между нами «химия».
— Действительно, нельзя брать большую территорию и приглашать туда массу архитекторов, где каждый будет думать свое…
— Конечно. Простая аналогия с конституцией — что плохо и хорошо, то же самое с городом. Удачный пример — Нью-Йорк, где был создан протокол застройки в виде квартальной сетки. Город развивался вертикально, за счет этого его целостность не пропала. Он органичный, и там приятно находиться.
Также и любая новая территория должна иметь протокол жизни, подразумевающий четкое разделение, каркас. Общественная зона, куда инвестирует город, — это сети, инфраструктура, дороги, бульвары, парки, скверы, набережная, возможно, какие-то общественные здания. И частная территория — жилая, коммерческая застройка. Вместе они должны быть гармоничны.
В целом идеальное соотношение частной и общественной территорий — 60 и 40 процентов. Во всех хороших городах такое соотношение, например в Париже, Берлине, Вене. Если брать советский город, то там будет 80 и 20 процентов — больше пустоты, и это понятно: была другая страна, не было места заметной частной собственности.
— Разве 80 процентов общественного хуже, чем 60?
— Это менее структурно. 20 процентов — это только пятна домов, а грамотно выстроенная связность территорий двора, общественных пространств отсутствует, много пустоты. Это работает в обществе социальном, но не в рыночном.
В проекте «Новой Портовой» все было правильно сделано. Увидев его, мы поняли, что получается что-то интересное.
— Сейчас застройщик приглашает архитекторов на территорию, которая у него есть в рамках проекта…
— Да, архитектор получает паспорт участка со всеми необходимыми для работы данными — площади, плотности, разрешенные высоты, функции. Дальше город согласовывает внешний облик.
— А это правильно, что город вмешивается? Это не ограничивает творчество архитекторов?
— Нет, не ограничивает.
Город должен видеть проект целиком, особенно набережную как лицо города с воды.
Условно говоря, если развивается речной транспорт, то люди будут смотреть на первую линию. Одно дело, когда ты цифрами ограничиваешь, а другое — видишь дизайн фасадов, между которыми должно быть соответствие.
В принципе, хорошие архитекторы это понимают и интуитивно учитывают, уважительно относятся не только к своему участку, но и к окружению.
«Оценил реконструкцию здания библиотеки, которое изначально было модернистским. Его очень аккуратно отреставрировали, деликатно сделали внутри. Это хороший пример работы с наследием»
— Имеются ли в Казани, на ваш взгляд, интересные современные объекты? Есть ли у казанской архитектуры изюминка, где она?
— Я бы назвал не объекты, а территории. Мне нравится, как сделаны общественные пространства. Здания, выполненные до приглашения новых архитекторов, не совсем нравятся… Но, например, я оценил реконструкцию здания библиотеки, которое изначально было модернистским. Его очень аккуратно отреставрировали, деликатно сделали внутри. Это хороший пример работы с наследием. То, что строят на пустом месте, не могу назвать, к сожалению, как-то не запало в память. Но новые проекты, мне кажется, будут интересными.
— Часто приходится слышать пожелания о национальной идентичности в архитектуре. Не знаю, существует ли какая-то особенная «татарская архитектура». Может быть, архитектура в принципе интернациональна? Или все же должны быть национальные особенности?
— Я считаю, что нет.
Мне нравится термин «архитектура территорий». Архитектура вырастает не из мифических идентичностей. Это все притянуто…
Почему это национальное? Это все заимствовано у кого-то. Можно копать в историческую глубину, что является национальным, но рано или поздно придется на чем-то остановиться. Если взять какой-то узор образца 20–30 годов и начать его изучать, что и откуда пошло, то можно до Месопотамии и Древнего Египта дойти. На мой взгляд, это скорее спекулятивная вещь.
Любая архитектура должна опираться на саму территорию, ее рисунок, параметры. Архитектуру определяет пространство, рельеф местности, климат, окружение, наличие природных ресурсов, воды, леса, направление солнечного света.
На мой взгляд, фасады не являются архитектурой. Архитектура — это правильно и точно посаженный объем здания в определенном месте. Если это 2–3 здания, то пропорции пустоты между ними, габариты двора, улицы. И это будет архитектурой, потому что так формируются впечатления людей, которые ходят по улицам, живут в этом месте.
«Казань — другой город, нужно учитывать ее размеры. Небоскреб в районе Портовой вполне может быть»
О комфортной высотности и небоскребах для Казани
— Много споров о высотности. Какой должна быть «человеческая» высотность в городе?
— Я не против высотности. Город словно текст, в котором есть своя драматургия, сюжетная линия, восклицательные знаки, паузы. Текст не бывает из одних восклицательных знаков, вот и в городе должны быть расставлены акценты.
Если возьмем любой средневековый город, то на фоне одноэтажных изб 30-метровая колокольня станет небоскребом. Я это к тому, что небоскребы могут быть, но они уместны в тех местах, где нужен городской акцент. Небоскреб — это силуэт и ориентир города, ты можешь узнать по нему место. Если город будет ровным, то ты просто потеряешься в нем.
— А как искать такое место для них?
— Это вопрос политики города. Есть главный архитектор города, мэр или глава региона. Так, в Москве имеется виртуальная модель города, где все оцифровано. Новые проекты добавляются туда, а городские власти оценивают, как новый объект ведет себя в контексте городской ткани. Где-то город сам просит повысить высотность, потому что в этом месте актуально делать акцент.
Задача города, главного архитектора и привлеченных специалистов — видеть город в массе и расставлять акценты.
— Есть ли комфортная высота у зданий?
— В зависимости от восприятия. Например, если здание в поле, любая высота будет комфортной. Ты можешь отойти и увидеть его. В городе твою видимость здания ограничивают другие строения. В целом принято считать, что комфортное расстояние между зданиями — два квадрата. Например, если дом высотой 10 метров, то двор в ширину — 20 метров. Угол зрения у человека — 15 градусов наверху и 30 градусов внизу. Если я стою на месте и вижу дом, не поднимая голову, то это комфортная высота. А если приходится поднимать голову, то это некомфортно.
Но в данном случае есть свои приемы оптимизации облика зданий. Возьмем Нью-Йорк. Там все, что находится в поле зрения человека, выглядит насыщенно за счет разных уровней, переходов, проемов, реклам и прочего. А все, что выше, спокойное. Поэтому прогуливающемуся человеку будет комфортно: глазу есть за что зацепиться в поле видимости. Можно делать высокие дома с интересными первыми-вторыми этажами — различными консолями, нишами, анфиладами. Чтобы глаз цеплялся и мог воспринимать окружающее пространство, а все, что выше, неважно.
— Какова максимальная высотность в вашей практике?
— В Москве сейчас делаем дом высотой 200 метров, это 50 этажей. Но столица по сравнению с Казанью — другой город, нужно учитывать ее размеры. Небоскреб в небольшом городке неуместен. А небоскреб на территории, на которой умещается несколько городов размером с таманяновский Ереван, наверное, может и быть.
— В Казани, на ваш взгляд, есть место небоскребам?
— В районе Портовой вполне может быть.
— Где еще в городе были бы уместны небоскребы?
— Мне кажется, вдоль набережной, огибающей Кремль, можно было бы сделать акценты. Но небоскреб в этом месте должен быть тонким и элегантным. Условно говоря, шириной 10 метров, а высотой 100 метров. Было бы круто! Такая «игла», думаю, смотрелась бы как акцент.
«Самое яркое отличие, которое бросается в глаза при виде современных зданий, — это открытость первых этажей. Обычно на первых этажах большое количество открытых пространств, стекла без фрамуг с размером 5 на 5 метров»
«Воздух — то, что отличает современное здание от строений прошлого века»
— Что характерно для современной архитектуры? Например, идя по улице, сразу можно увидеть здания XIX века, которые отличаются стилем, размером окон и прочим. Какие признаки у современной архитектуры?
— Самое яркое отличие, которое бросается в глаза при виде современных зданий, — это открытость первых этажей. Обычно на первых этажах большое количество открытых пространств, стекла без фрамуг с размером 5 на 5 метров.
Второе — высотность, которая стала доступна человеку в XIX веке с появлением первых лифтов в высотных домах Нью-Йорка. Небоскреб — это элемент современного города. Плюс внутри сейчас кондиционирование, инженерные системы и простор. В старых зданиях шаг несущих стен был 3–4 метра, и ты заходишь в «паутину» помещений, поскольку были технологические ограничения по перекрытиям. Но сегодня появилась возможность перекрывать большие пространства без опор. Например, есть лифтовое ядро и периметр колонн, пространства раскрыты. Этот воздух внутри помещений — то, что отличает современное здание от строений прошлого века.
В 2014 году Аракелян и Навасардян основали архитектурное бюро WALL (World Architecture Local Line).
В команде бюро работают 40 человек, включая руководителей.
На международной выставке архитектуры и дизайна «АРХ Москва – 2015» бюро получило звание «Лучшее молодое бюро 2015–2016» в номинации «Бюро».
В 2016-м за концепцию развития Боровицкой площади бюро удостоено почетной грамоты министерства культуры РФ. Также в этот год концепция развития ТПУ «Павелецкая» и жилой комплекс на Хорошевском шоссе были представлены на международной выставке недвижимости MIPIM в Каннах.
Одни из главных проектов бюро: реконструкция площади Павелецкого вокзала, павильон департамента информационных технологий на ВДНХ, ТПУ «Новопесчаная», концепция развития территории «Архангельское», концепция развития ТПУ в Марселе совместно с Dellivers & Associes, третья очередь ЖК «Зиларт» на территории бывшего ЗИЛа, проект винодельни в Армении и другие.
В 2020 году бюро стало победителем архитектурной премии Москвы за проект апартаментов на улице Нижней Масловке.
В 2023-м бюро стало победителем архитектурной премии Москвы за проект жилого комплекса на Симоновской набережной.
— Какие материалы фасадов, на ваш взгляд, отвечают современным архитектурным требованиям?
— Большие панели из металла, бетонные плиты высотой в этаж, стекло, матовое стекло. Также применяют умные фасады — диджитальные, когда остекление становится медиаэкраном. Важнейшая вещь — архитектурная подсветка.
Кирпич — старый, но очень модный материал, потому что тактильно приятный. У людей он вызывает теплые ассоциации. Этот материал дает детальность. Из него можно делать интересные нелинейные поверхности! Если дом криволинейной формы, то из бетона сделать криволинейный фасад дорого, а из кирпича можно выполнить любую кладку. Это как пиксели на плоской поверхности! Мы часто применяем его, потому что кирпич очень живой материал.
«Это пережитки старых СНиП. Здания могут быть ближе друг к другу, в этом ничего страшного нет. Важно, какая среда формируется, хороший двор, само домовладение»
— Какие расстояния между домами должны быть?
— Они обусловлены разными требованиями. Есть технические, противопожарные нормы. Если у тебя окно в окно, то минимум 6 метров, чтобы огонь не перешел.
Но я считаю, что это пережитки старых СНиП. Здания могут быть ближе друг к другу, в этом ничего страшного нет. У нас есть проект, где 17 стоящих близко друг к другу вилл — все купили. Почему? Важно, какая среда формируется, хороший двор, само домовладение.
— Действительно, а так ли часто мы смотрим в окна?
— По сути, в квартире горожане только ночуют.
— Если говорить об элитном жилье — каковы его характеристики?
— Покупается качество, локация и приватность квартиры при ее технической оснащенности.
Во-первых, это хенд-мейд — проект «вышивается» до деталей. Ощущения покупателей на кончиках пальцев, все детали здания должны быть эксклюзивными. Во-вторых, число соседей: обычно в дорогих домах на этаже одна или две квартиры. Важна приватность — максимальная закрытость пространства от двора, лифтового холла до этажа. Обычно это небольшие в плане одноподъездные дома размером 20 на 15 метров. В данном случае у владельца открываются из окон виды на все стороны.
И если у тебя большая квартира, 300 квадратных метров, как крепость, то тебе неважно, что видно из окна. В нашем московском проекте вилл окна смотрят в окна. И это не мешает. Например, в венецианском доме ты можешь при желании чайник из окна передавать.
— А дворы, первые этажи — какими их видят состоятельные покупатели?
— В премиальном жилье людям не нужен двор, сервисы в виде магазина на первом этаже. Обычно у них свои повара, которые сами ездят на рынки, покупают и готовят. У покупателей таких квартир жизнь устроена иначе. Они не спускаются вниз в «Азбуку вкуса» и не гуляют с ребенком во дворе дома. Также в этом сегменте жилья не любят чужих людей, им не нужны коммерческие помещения на первых этажах, чтобы их арендовали офисы, парикмахерские, магазины и бутики. Это отпугивает. Первый этаж — только лобби. Ни двора, ни детской площадки — все должно быть тихо и спокойно.
«Мы генератор и двигатель идей и решений, и заказчик, по сути, выступает нашим партнером»
«Архитектор формирует моторику жизни человека и среду его обитания»
— Мы с вами находимся на площадке архитектурного форума «Диалоги», одна из целей которого повышение статуса профессии. Исходя из вашего опыта, какими бывают отношения заказчика и архитектора? Насколько они влияют друг на друга?
— Это зависит от того, как ты себя поставишь. Например, мы в своей практике никогда не работаем «под козырек». Всегда ведем диалог. Вначале детально обсуждается идеология проекта — посадка, формы, качество среды. Мы генератор и двигатель идей и решений, и заказчик, по сути, выступает нашим партнером.
Да, бывает, вы расстаетесь с заказчиком. Тебе больно, и ты страдаешь, в том числе финансово, не получаешь гонорар. Но это автоматически отбрасывает от тебя неправильных людей. Это формирует вокруг некую ауру, после чего ты привлекаешь правильных людей. Они не общаются с тобой в духе: «Давай делай по ТЗ! Делай, как я скажу», они слушают тебя. Это очень медленный и болезненный процесс.
В нашей практике не было разрыва отношений на стадии проекта — мы сразу расстаемся, если нас просят переписать, например, техзадание в планах, разрезах и фасадах.
— Есть ли архитекторы, на работы которых вы ориентируетесь, чье мнение авторитетно для вас?
— Меня вдохновляет скандинавская архитектура. Люблю скандинавских модернистов, например Альвара Аалто. Нравятся работы испанских, бразильских, португальских архитекторов — Алехандро Аравены, Айреш Матеушей, Альвару Сизы, Оскара Нимейера. Из европейских отмечу бюро «OMA» Рема Колхаса, философию Петера Цумтора, первые работы Захи Хадид и бюро Asymptote.
Из российских авторов выделю бюро «Меганом» Юрия Григоряна, где я работал 8 лет с моим партнером. Мы очень многое переняли в этом бюро — философию, отношение к профессии и любовь к ней. Большие молодцы наши друзья Николай Ляшенко и Александр Цимайло — мотивируют и вдохновляют! По качеству реализации нравится работа Сергея Скуратова, его команды. Проекты прекрасны в своей реализации, часто хожу, изучаю узлы и детали.
— Вы создали бюро WALL в 2014 году, покинув «Меганом». На тот момент вам было 27 лет, молодой архитектор. Как это было?
— Да, молодой архитектор. Но ты не обременен в этот момент семьей и обязательствами. Ты можешь рисковать. Мы начинали вдвоем с моим партнером Айком Навасардяном. У нас не было сотрудников, обременений по зарплате, только аренда, и то мы снимали небольшой пятачок в здании под снос, за 30 тысяч в месяц, что было не так много. У нас был какой-то наработанный капитал. Но это бизнес, везде есть риски, разные ситуации бывают, везения.
Рецепта, как все делать, нет. Ты можешь отказываться от проектов, а потом обанкротиться и умереть от голода. Надо искать баланс: например, первый этап сделать, а на втором отказаться. Есть разные приемы.
«Архитектор формирует моторику жизни человека и среду его обитания. Как человеку гулять, где ему поворачивать и подниматься, как мебель ставить. Всю материальную среду жизни, макроуровень создает архитектор» ( на фото: жилой комплекс для компании INGRAD — Архитектурная премия Москвы – 2023)
— Те же архитектурные конкурсы?
— Да, мы участвовали в открытых конкурсах на всех площадках в Москве — «Зодчество», «Арх Москва», разные фестивали. Пытались заявить о себе. Это была такая работа, когда ты делаешь много «в стол». Больше формируешь медийный портрет, чтобы к тебе просто обращались люди. Постепенно стали обращаться, заказывать проекты.
— В вашем портфолио теперь проекты известных застройщиков!
— Да, это Forma, Vesper, STONE, ГК «Эталон», «Русал», Hutton Development, MR Group, INGRAD, Capytal Group, Сбер и другие.
— Есть ли у вас проекты, которые вызывают особую гордость?
— Нам очень дорога наша первая реализация. Это проект апарт-комплекса Cameo — 17 вилл для девелопера STONE. Мы проектировали комплекс апартаментов-вилл в центре Москвы площадью 200–400 «квадратов», расположенных веером, со своими приватными площадками, парковкой и индивидуальными особенностями внутренних планировок.
В проекте апарт-комплекса Cameo удалось фактически придумать новую типологию московской жизни. Это был такой взрыв рынка luxury! Многие девелоперы хотят воспроизводить данный проект.
Также мне нравится реализация нашего проекта на Нижней Масловке. Он небольшой — два объема в 11 и 4 этажа, объединенных стилобатом. Этот дом про архитектурную тишину. Мы выбрали для него стеклофибробетон, современный материал, и это монохромная, мономатериальная история. Проект получил премию Москвы в сфере архитектуры и градостроительства.
Сейчас делаем небоскреб — 200 метров, думаю, что круто будет!
— В чем роль архитектора в жизни общества? Какой смысл несет эта профессия людям?
— Архитектор формирует моторику жизни человека и среду его обитания. Как человеку гулять, где ему поворачивать и подниматься, как мебель ставить. Всю материальную среду жизни, макроуровень создает архитектор.
— Можете ли вы сформулировать три совета коллегам-архитекторам?
— Надо иметь принципы, которые у тебя сформированы и кажутся тебе правильными. Ни в коем случае не изменять им, кидаясь на большие гонорары и авторитетных заказчиков. И нужно уметь отказываться от работы.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 24
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.