«Речь зайдет о ВСМ Москва – Пекин»: китаевед Островский о том, чего ждать от встречи Путина и Си

Андрей Островский: «Мы должны отдавать себе отчет, что Китай — это примерно 20 процентов мировой экономики, а Россия — меньше 2 процентов» Фото: © Владимир Трефилов, РИА «Новости»

«Мы уже сейчас могли бы ездить по ВСМ Москва – Пекин, но где она?»

— Андрей Владимирович, в этот понедельник в Москве состоится встреча российского президента Владимира Путина и китайского лидера Си Цзиньпина. Понятно, чего ждем мы от этих переговоров — прежде всего поддержки в сложных внешнеполитических условиях. А чего может ждать от поездки в Россию «наш друг Си»?

— Я думаю, что у Си Цзиньпина примерно такие же ожидания от встречи, как и у нас. Ему тоже нужна поддержка в условиях международного давления на Китай, которое оказывают прежде всего Соединенные Штаты, Евросоюз и блок НАТО. Я уже не говорю о блоке AUKUS, куда входят Австралия, США и Великобритания — он и создан-то во многом для того, чтобы оказывать влияние на КНР в Тихоокеанском регионе, особенно в акватории Южно-Китайского моря. К этому, впрочем, можно добавить, что как раз в нынешний понедельник стартуют совместные маневры американцев и Южной Кореи, ставящие своей целью «достижение мира через силу». Этот посыл, как нетрудно догадаться, адресован не только КНДР, но и Китаю.

— Какие точки сборки российско-китайского проекта могут обсуждаться на предстоящей встрече? 

— Я жду расширения сотрудничества абсолютно во всех сферах: политической, экономической, военной, гуманитарной, научной и прочей. Кстати, в военной сфере мы уже и так сотрудничаем, но некоторые считают, что между нами должно быть подписано еще и прямое соглашение о военном союзе. Однако дело в том, что китайцы прежде ни с кем военных союзов не заключали. Впрочем, по этому поводу лучше дождаться результатов встречи. Кстати, последнее, что у нас было с китайцами в военной сфере, — это совместные маневры трех флотов, российского, китайского и южноафриканского, в Индийском океане в феврале этого года.  

Что касается экономики, то, я думаю, речь зайдет в том числе о высокоскоростной железнодорожной трассе Москва – Пекин. При этом мы должны отдавать себе отчет, что Китай — это примерно 20 процентов мировой экономики, а Россия — меньше 2 процентов. Если раньше, когда это соотношение было другим, мы в 1950-е годы поставляли в КНР технику и продукцию машиностроения, то сегодня этот поток развернулся и идет в обратном направлении: из Китая в Россию. Скажем, в Тульской области действует китайский автомобильный завод Haval, выпускающий от 4 тысяч до 7 тысяч автомобилей в месяц. Пожалуйста, эти машины вполне конкурентноспособны по сравнению с западными!

Еще один аспект: в рамках известной инициативы «Один пояс — один путь» китайцы предоставляют странам, входящим в маршрут «пути», средства на развитие инфраструктурных проектов. Возьмем, к примеру, Лаос, где вообще никогда не было железной дороги. По сути, это дикая страна, и только река Меконг связывает ее с другими государствами мира. А вот когда при непосредственном участии китайских инвестиций там построили железную дорогу, перекинув два моста через Меконг, Лаос преобразился, а Китай получил еще одну уникальную возможность развивать свою внешнюю торговлю. В этом и состоит стратегия «пути»: КНР изыскивает денежные средства, вкладывается в другое государство, а взамен получает торговый транзит и серьезные экономические выгоды. Инвестиции, как правило, предоставляются фондом развития Шелкового пути (40 миллиардов долларов) и Азиатским банком инфраструктурных инвестиций (АБИИ). На эти деньги, как показывает жизнь, можно реализовывать достаточно крупные проекты.

— Может ли Китай вложить свои инвестиции в российскую инфраструктуру?

— Может, если Россия станет делать ответные шаги и начнет давать разрешения на эти проекты. Однако пока дело идет очень туго. Вот, к примеру, мы уже упоминали о предложении Китая построить ВСМ Москва – Пекин, и где она? Проект анонсировали еще в 2015 году и отводили под его реализацию примерно 8 лет. Соответственно, мы уже сейчас могли бы ездить по этой дороге! Причем китайцы свои обязательства, в принципе, выполнили: они протянули 3,2 тысячи километров по своей территории. А где же наш участок Москва – Казань и так далее? Вместо этого строят автодорогу от Москвы до столицы Татарстана. Это хорошо, но все равно по скоростной железной дороге грузов можно перевезти на порядок больше, чем по автомобильной, и для развития экономики такая трасса важнее.

— А что же нам мешает? Неужели внутри Российского государства действует некое антикитайское лобби, которое тормозит наши проекты?

— Ну можно и так сформулировать. Я, например, это чувствую. Не могу сказать, кто конкретно, но такая тенденция, безусловно, прослеживается. У нас, как известно, все предпочитают ориентироваться на Запад, потому что там у многих жилье и капиталы в банках лежат. Сейчас, по мере развития СВО, эти люди столкнулись с целым ворохом проблем: как выехать туда и как сохранить заработанные в России капиталы? А в КНР у них ничего нет, и об этой стране они, как правило, меньше думают.

При этом мы продолжаем качать свое сырье в Китай и на азиатские рынки в целом. Существует, как известно, нефтепровод Восточная Сибирь – Тихий океан, есть газопроводы «Сила Сибири». Между прочим, когда в 2014 году в Шанхае проводились переговоры между нашими правительственными делегациями на высшем уровне, я участвовал в одной международной конференции и мимоходом спросил представителя «Газпрома», будут ли они вести газ в Китай и намерены ли подписать соответствующее соглашение? Ответ был: «Нет, мы не планируем». А буквально через две недели я узнаю, что РФ и КНР все-таки завизировали соглашение по газу и лично Владимир Путин принимал в этом участие. Пока объем прокачки газа небольшой, но тем не менее планируемая мощность — где-то 35 миллиардов кубов в год.

В настоящее время торговый оборот между Россией и Китаем составляет примерно 190 миллиардов долларов в год, что равно 3 процентам от общего объема китайской внешней торговли. А я считаю, что объем должен быть в 3–4 раза больше. Ведь это мизер — с Америкой не сравнишь, ее доля — 760 миллиардов долларов. Впрочем, мы уступаем даже Вьетнаму по этой позиции — у них 260 миллиардов долларов товарооборота. Я думаю, что где-то лет через 10 Китай такими темпами исполнит вековечную советскую мечту «Догнать и перегнать Америку» и станет полноправным мировым лидером. Ближе по времени сложно сказать — возможны всякие форс-мажоры.

«Hа ХХ съезде КПК Си Цзиньпин был переизбран на третий срок практически единогласно. Такая же всеобщая поддержка ожидала его и на первой сессии Всекитайского собрания народных представителей» Фото: © Li Xueren / XinHua / www.globallookpress.com

«Если смотреть по доле в мировой экономике, то КНР уже мировой лидер»

— Ну что ж, по вашим словам, китайский лидер пытается выстраивать внешнеполитические союзы, чтобы чувствовать себя увереннее на международной арене. Но все ли в порядке в самом Китае, насколько прочны там позиции Си Цзиньпина? Есть ли в КНР действующая политическая оппозиция?

— Она, может, и есть, но ее, по сути, не видно. Безусловно, там найдутся люди, которые не очень согласны с КПК (Коммунистической партией Китая), но они не способны себя проявить по одной простой причине — у них нет базы для этого и средств для привлечения людей на свою сторону. В КНР сейчас наблюдается довольно большой экономический рост, жизненный уровень большинства населения стремительно увеличивается. Это не оставляет оппозиции, даже если она и есть, ни одного весомого шанса организовать общественное сопротивление Коммунистической партии.

— А как же знаменитое учение Фалуньгун? В 1980-е годы его адепты встречались и в рядах высшего политического класса Китая, так что эту религию всерьез считали одним из сценариев «китайского пути», пока в 1999-м вдруг окончательно не запретили…

— Я считаю, что Фалуньгун забросили в Китай с Запада и оно шло, распространяясь по стране, из Гонконга (здесь проводил свои семинары основатель учения Ли Хунчжи — прим. ред.). Сегодня Фалуньгун находится в Китае под строжайшим запретом, а с теми, кто его продолжает проповедовать в КНР, ведется очень активная борьба.

Кстати, заметим: все, что Запад забрасывает в Китай, обычно идет через Гонконг, начиная с опиума. На опиум китайцев подсадила Великобритания. Англичане производили наркотик в Бенгалии и затем через Гуанчжоу и Гонконг завозили в Поднебесную. Сначала мелкими партиями, а затем поставки были резко увеличены. Из этого возникли две опиумные войны (первая в 1840–1842 годах, вторая с 1856 по 1860 год), и в результате весь Китай удалось подсадить на опиум. Только после 1949 года, когда была создана Китайская народная республика, китайцам удалось соскочить с опиумной иглы.

— Между прочим накануне ХХ съезда КПК, который состоялся в октябре прошлого года, в Китае вынесли смертный приговор бывшему заместителю министра общественной безопасности Сунь Лицзюню и некоторым его подельникам (приговор в настоящее время отсрочен — прим. ред.). Некоторые наблюдатели считают, что бывший чиновник поплатился не только за воровство, но и за фронду — ведь он был связан с экс-генсеком КПК Цзян Цзэминем… 

— Но, послушайте, оппозиция и коррупция — это все-таки совершенно разные вещи! Достаточно сказать, что на ХХ съезде КПК Си Цзиньпин был переизбран на третий срок практически единогласно. Такая же всеобщая поддержка ожидала его и на первой сессии Всекитайского собрания народных представителей (это аналог нашей Госдумы). Хотя на прошлых выборах, в 2017 году, насколько я знаю, все-таки один голос был подан против него. Между прочим КПК насчитывает в своих рядах 95 миллионов членов, и они довольно уверенно ведут страну к результату. Сейчас Китай занимает второе место в мире по объему ВВП (если считать его по доллару, то это примерно 18 триллионов, в то время как у США 25 триллионов), но если мы посмотрим по паритету покупательной способности (у китайцев 30 триллионов долларов, в то время как у американцев чуть больше 25 триллионов) или по доле в мировой экономике, то КНР уже мировой лидер. Но самое главное не в этом, а в том, что мощь китайского государства как такового постепенно превращается в высокие доходы на душу населения, которые в настоящее время составляют более 12 тысяч долларов на человека в год. Это пока меньше, чем в России, где годовой доход составляет 14 тысяч долларов. Тем не менее Китай поставил перед собой задачу добиться к 2035 году показателя в 24 тысячи долларов. Это тоже еще не западноевропейский показатель, но для КНР это, поверьте, очень много. Лозунг «Обогащайтесь!», который бросил в 1979-м Дэн Сяопин, получил свое реальное воплощение.  Если мы сравним сегодняшний уровень доходов с тем, который бытовал в Китайской Народной Республике в 1950–1960-е или даже в 1980-е годы, то мы увидим, что он колоссально вырос.

— Можем ли мы задействовать опыт Китая в борьбе с коррупцией?

— Не можно, а нужно задействовать этот опыт! Да, там часто приговаривают коррупционеров к высшей мере и при этом нередко с отсрочкой исполнения приговора на два года. Встречаются и пожизненные приговоры. Это тянется через всю историю Китая. Какой бы в прошлом ни царствовал император, первые министры двора умудрялись наворовать на суммы, превосходящие государственный бюджет. Это все в итоге выяснялось и наказывалось смертной казнью. Если министр до этого хорошо себя вел и был «приятного нрава», император мог разрешить ему покончить жизнь самоубийством — любым способом.

«Китайцы не отказываются от коммунизма и время от времени проводят у себя конференции и мероприятия, связанные напрямую с марксистско-ленинским учением» Фото: © Stringer / ZUMAPRESS.com / www.globallookpress.com

«Егор Гайдар заявил что-то вроде: «Китайцы — это коммуняки, и нам с ними не по пути» 

 — Кстати, я знаю по вашим выступлениям, что впервые вы побывали в Китае в 1984 году и затем приезжали туда и на Тайвань несчетное количество раз. Соответственно, китайское экономическое чудо зарождалось на ваших глазах?

—  Да, можно сказать и так. В 1984 году, когда я впервые ступил на китайскую землю, как раз закончился первый этап экономической реформы. В ту мою поездку китайское руководство как раз приняло решение освободить цены на зерно. Второй этап реформ — это 1984–1991 годы. Это очень сильно изменило Китай, в том числе и с внешней стороны. Когда я первый раз увидел Пекин, он мне напомнил наши советские райцентры, хотя и с китайской спецификой. На улицах почти не было машин, вместо этого бродили ослики. В магазинах — острый дефицит товаров, при этом действовала карточная система. Даже дороги были не асфальтированы. Однажды в 1990-е годы мы ехали в какую-то народную коммуну, чтобы побеседовать о том, как осуществляются реформы в китайской деревне, и наш автобус просто застрял, да так, что пришлось вытаскивать его из грязи. Дороги выглядели как у нас в Подмосковье и даже хуже. Вспомните, если о ком-то хотели сказать, что он находится на грани нищеты, то говорили: «Беден как китаец». А теперь Китай — совершенно другая страна, чего уж там говорить! В 2019 году, незадолго до ковида, я был в командировке в Германии, и немцы делились со мной впечатлениями от посещения КНР. Они накануне были в Шанхае, и поэтому сказали мне что-то вроде: «Наш Франкфурт-на-Майне по сравнению с Шанхаем — это просто деревня!»

Что представлял собою первый этап реформ, который длился с 1978 по 1984 год? Тогда в деревнях жила бо́льшая часть населения Поднебесной — более 800 миллионов человек, и она же считалась самой неимущей. Партия решила эту проблему следующим образом: ввела систему подворного подряда, в рамках которой крестьяне продавали свою продукцию по фиксированной госцене, но с излишками были вольны поступать по своему усмотрению. Их можно было сбыть на рынке. В 1984 году центр реформ был перенесен из деревни в город, и начался второй этап преобразований, который отметился прежде всего ослаблением государственного регулирования в области ценообразования. Так постепенно Китай двигался к рыночной экономике.

При этом китайцы все это время сохраняли верность идеям марксизма, но «с китайским лицом».  Что до нас, то мы дважды отказались от возможности использовать китайскую модель реформ у себя в России, причем каждый раз по разным причинам. Когда в 1980-е годы страной еще правила КПСС, звучали предложения «поучиться у китайских товарищей», но они были отвергнуты, поскольку, дескать, китайцы — это ревизионисты, которые отклонились от марксистско-ленинской линии. Подобные вещи даже обсуждались на заседании политбюро ЦК КПСС. Затем, когда в 1990-е годы при Борисе Ельцине был поднят тот же вопрос, Егор Гайдар, определявший экономическую политику России, заявил что-то вроде: «Китайцы — это коммуняки, и нам с ними не по пути». В результате практика показала, что китайская модель оказалась чрезвычайно успешной, а где мы очутились по прошествии лет — сами соображайте!

— Как сейчас называется «китайская мечта», к которой стремится страна? Общество всеобщего благоденствия? 

—  Да, иначе это называется обществом совместного процветания. Они надеются построить такой социум к середине XXI столетия. Если учесть, что пока что китайцам удается добиться всего, что они планируют, я думаю, они выполнят и это. Для этого им предстоит решить не только экономические проблемы, но и энергетические, и экологические, и народонаселенческие.

— Это имеет какое-то отношение к коммунистическому идеалу, заявленному в марксистско-ленинской идеологии? 

— Конечно, имеет. Китайцы не отказываются от коммунизма и время от времени проводят у себя конференции и мероприятия, связанные напрямую с марксистско-ленинским учением. В участники обычно определен десяток стран, которые считаются идеологически близкими — к примеру Куба, Лаос, Вьетнам. Во Вьетнаме я однажды участвовал в такого рода конференции. Вьетнам сближает с КНР не только верность «красному проекту», но и общее прошлое: все старые вьетнамские документы написаны на китайском. По сути, эта страна была частью китайской цивилизации, пока во второй половине XIX века французы не сделали ее своей колонией.

«Китайский язык никто особенно учить не хочет — разве только энтузиасты» Фото: © Guo Cheng / Xinhua / www.globallookpress.com

«Мы свысока глядим на Китай по одной простой причине — мы слишком мало о нем знаем» 

— Говорят, что нынешнему развитию отношений России и Китая препятствует в том числе острый дефицит в сфере профессиональных синологов и китаеведов, людей, знающих не понаслышке китайскую специфику и говорящих на языке «срединного государства». Верно ли это и почему синология в нашей стране развивается так слабо и непоследовательно?

— В хрущевское время традиция изучения Китая вообще была на какое-то время фактически прервана. В 1958 году, после провала «большого скачка» (стратегии резкого прорыва в китайской экономике, напоминающей коллективизацию в СССР, — прим. ред.), серьезно ухудшились советско-китайские отношения. Ранее, в 1956-м, в системе Академии наук был создан Институт китаеведения, но это название абсолютно не понравилось самим китайцам: дескать, «нам не нужно никакое ведение — неужели кто-то станет указывать нам, что и как делать?!» В результате этот институт закрыли, а Институт востоковедения переименовали в Институт стран Азии и Африки. При этом Китаем уже никто специально не занимался. И только в сентябре 1966 года возник Институт Дальнего Востока, который в числе прочих вопросов стал специализироваться на КНР. А до этого ни одна из научных организаций в Советском Союзе не занималась изучением современного Китая! Причем самой большой проблемой в 1966 году было найти подходящие кадры в стране — их просто не существовало, ни кандидатов, ни докторов. Для того чтобы привлечь ученых, было принято совершенно фантастическое решение давать им московскую прописку. А для тех, кто не имел ученых степеней, был создан так называемый институт трехсотников — им авансом давали статус научного сотрудника и три года для написания диссертации. При этом еще платили фиксированное месячное жалованье, 350 рублей, — лишь бы человек за три года диссертацию подготовил.

— А сейчас, на ваш взгляд, насколько велик дефицит кадров в китаеведении?

— У нас, безусловно, есть китаеведы, но в нашей сфере остаются определенные проблемы. Раньше, к примеру, практиковались надбавки к зарплате за знание китайского языка, а сейчас они куда-то исчезли. Китайский язык никто особенно учить не хочет — разве только энтузиасты. Бывает так: ты выучил этот сложнейший язык, а на работу никто не берет! И это не только наша проблема. В тех же США существует огромное количество вузов, практикующих изучение китайского, но с трудоустройством это не всегда помогает. Будучи на Тайване, я встретил там большое количество американцев, которые окончили вузы со знанием китайского, но не нашли себе места в Штатах и уехали в Тайбэй (столица Тайваня — прим. ред.).

— Почему сложилось такое пренебрежительное отношение к синологии?

— Ну к Китаю у нас обычно относятся свысока, снисходительно. Серьезного подхода нет до сих пор. Хотя все признают, что КНР в современном мире — это очень мощный игрок, мягко говоря. Если мы возьмем те же китайские банки (а к банкам в России у нас хорошо относятся), то они очень влиятельны. Скажем, по объему привлеченного уставного капитала лидируют отнюдь не американские, а китайские банки, прежде всего Торгово-промышленный банк ICBC (Industrial and Commercial Bank of China). У него в рамках этого критерия — первое место в мире, а вовсе не у американского Chase Manhattan Bank, как считают некоторые! Ареал распространения ICBC охватывает практически все значимые страны, от США и Европы до Кувейта.

На мой взгляд, мы свысока глядим на Китай по одной простой причине — мы слишком мало о нем знаем. Так же, как и о том, где по-настоящему зародилось отечественное китаеведение. Вот как вы полагаете, где?

— Думаю, что в Казани.

— Ответ верный. А откуда вы знаете? Это даже не все наши китаеведы знают.

— Ну, мудрено не знать, если с Казанью и Казанской духовной семинарией — восприемницей академии, где в начале XIX столетия учился отец Иакинф Бичурин, первый крупнейший российский синолог, — я знаком не понаслышке.

— Да, Бичурин был родом из Чувашии, но учился в Казани. Так уж получилось, что именно Иакинф Бичурин, фактический основатель российского китаеведения, отправился в 1807 году с девятой русской духовной миссией в Пекин и, проведя там более 12 лет, выучил китайский язык и впоследствии написал массу научных работ о «срединной империи».

— Это верно, что не все из них опубликованы?

— Это так, хотя все значимые труды напечатаны, да и мы буквально несколько лет назад переиздали ряд книг Иакинфа Бичурина. Но когда творил Бичурин? Это было очень давно, в XIX веке. За свои заслуги отец Иакинф даже был избран членом-корреспондентом Императорской Санкт-Петербургской академии наук. Тем не менее почти всю свою жизнь Бичурину приходилось действовать вопреки. Китай, согласно распространенным стереотипам, был чрезвычайно далек от центров Российской империи, интересовались им мало. Хотя еще во времена царя Михаила Федоровича был такой сибирский казак Иван Петлин, который еще в начале XVII века добрался до Пекина и даже раздобыл там китайскую грамоту, которая давала русским купцам право беспошлинно торговать в Китае. Но что из этого вышло на практике? Петлин отдал эту бумагу в Московский посольский приказ, но там ее никто прочитать не смог. В результате ее просто положили в архив. Знаете ведь, как у нас тех пор говорят о чем-то непонятном? А, это, дескать, китайская грамота!

Потом последовало еще много разных визитов из России в Поднебесную, но первый официальный договор с империей Цин был подписан в 1689 году в Нерчинске по определению границ между нашими государствами. Ему на смену в 1727-м был заключен Кяхтинско-Буринский трактат — также о разграничении и ведении торговли. В 1806 году в Пекин отправилось российское посольство графа Юрия Головкина, но оно провалилось: китайцев смутила многочисленность свиты Головкина и незнание ими китайских обычаев, и дальше Урги они не уехали.

— Хорошо, допустим, мы пренебрежительно относимся к Китаю, и это идет еще из тьмы веков. А как китайцы относятся к нам? Насколько я знаю, в традициях «срединной империи» считать себя центром мира, а всех остальных — варварами…

— Они относятся к нам тоже очень по-разному, так же, как и мы к ним. Все-таки КНР — это страна с огромным населением свыше чем в 1 миллиард 411 миллионов человек. Поэтому там есть разные люди и разные точки зрения. Мне даже доводилось встречать в Китае так называемых героев Даманского (участников советско-китайского пограничного конфликта на острове Даманском в 1969 году — прим. ред.) и с ними беседовать. Так что в китайском обществе тоже есть свои стереотипы, связанные с нашей страной. Более того, находятся люди, которые полагают, что Россия по Айгунскому (1858 год) и Пекинскому (1860-й) договорам забрала себе китайские территории. Когда в 2020-м праздновалось 160-летие Владивостока и вице-мэр города Яньтая Ли Чжаохуэй поздравил владивостокцев с днем основания города, его очень сильно раскритиковали у себя на родине — дескать, как можно поздравлять страну, которая отторгла часть земель у Китая. «Мы должны верить, что земля наших предков когда-нибудь возвратится домой», — писали китайцы у себя на форумах. Между тем эти территории отошли к Российской империи еще по Пекинскому трактату 1860 года.

Так что в Китае встречаются самые разные точки зрения на нашу страну, но в настоящее время преобладает линия Коммунистической партии Китая и лично Си Цзиньпина, переизбранного на третий срок. Скажем, лично у меня за долгие годы, проведенные в Китае, никогда не было никаких проблем в быту и общении с китайцами, хотя я сталкивался с представителями самых разных слое населения — с рабочим классом, крестьянством, университетской средой и высшими партийными руководителями.

«На ХХ съезде КПК в партийное руководство вошли новые люди — так что, думаю, среди них и станут подбирать преемника» Фото: © Huang Jingwen / XinHua / www.globallookpress.com

«КНР хочет, чтобы на Украине все поскорее закончилось»

— Кстати, КНР является, по вашему мнению, сословным обществом? Какую роль в этом играют пресловутые социальные рейтинги?

— Да, социальные рейтинги существуют, хотя данной темой я специально не занимался. Эти рейтинги, если они хороши, дают возможность получить кредит по низкой ставке, найти неплохое место работы. Человек благодаря такой системе оценивается с самых разных позиций. Как вы понимаете, это еще и помогает оценивать лояльность того или иного гражданина политике Коммунистической партии. При этом бизнес в Китае можно делать практически везде, и здесь рейтинги не имеют весомого значения. Вот вы, к примеру, торгуете китайскими пельменями, а рейтинг у вас хромает — ну и что?

— Могут ли эти бизнесы успешно зайти в Россию: некие кулинарные изыски, традиционная восточная медицина, оздоровительные практики и другие экзотические коммерческие продукты?

— Они уже заходят, но основная проблема не в них, а в китайском языке. Может ли наше общество изучать китайский как английский? Я, например, такой возможности не допускаю — разве можно людей в массе к этому подтолкнуть?

— Но вы ведь выучили!

— Извините, когда я учился, у нас в стране было всего 3–4 вуза, где программы включали изучение китайского языка, и то добрая половина студентов отсеивалась после первых курсов. В китайском языке примерно 50 тысяч иероглифов и четыре тона, которые никто не хочет учить. Так что язык Поднебесной останется уделом избранных. Быть может, разве что жители Владивостока и люди, живущие в приграничных регионах и ведущие прямую частную торговлю, привыкнут употреблять в обиходе несколько фраз вроде: «Нихао» (приветствую), «Ни хао ма» (Как дела?) и так далее.   

— Могут ли в США настолько «обидеться» на визит Си Цзиньпина в Россию, что возьмут и вдруг признают независимость Тайваня? И мир получит еще одну горячую точку на карте?

— Дело в том, что Соединенные Штаты уже признали суверенитет Китая над Тайванем. Вопрос, скорее всего, будет решаться мирным путем, если американцы намеренно не станут его обострять. Тайвань может войти в состав КНР, как в свое время вошел Гонконг. Будет отдельная провинция под названием Тайвань, как Фуцзянь или Гуйчжоу. Модель: одна страна, две системы. В международных делах все вопросы за Тайбэй будет решать Пекин, а в делах внутренних что было, то и останется: экономические, правовые аспекты… Даже конфуцианская система экзаменов, думаю, сохранится. Сейчас же официальная позиция Демократической прогрессивной партии Тайваня (Миньчжу Цзиньбу Дан) сводится к лозунгу независимости страны от материкового Китая, в то время как Гоминьдан выступает за воссоединение с ним.

— Успеет ли Си реализовать свою программу: присоединить Тайвань, перейти от общества умеренного благоденствия к обществу благоденствия всеобщего? Все-таки ему уже почти 70 лет, это нормальный возраст для политика, но он говорит о том, что его земные возможности ограничены. 

— Что же тогда говорить о Джо Байдене — ведь ему уже за 80 лет! А если мы посмотрим на тех людей, которые сейчас у власти в Европе, то мы увидим, что средний возраст политиков вообще здорово увеличился. Другой вопрос, если ли у Си Цзиньпина преемник? Но на ХХ съезде КПК в партийное руководство вошли новые люди — так что, думаю, среди них и станут подбирать преемника. Сам Си Цзиньпин, как известно, был избран генеральным секретарем после XVIII съезда КПК в ноябре 2012 года. А на XVI съезде, где генсеком стал Ху Цзиньтао, Си только еще вошел в состав ЦК.

Я, например, когда был в командировке в китайской провинции Чжэцзян в городе Ханчжоу, встретил там Си Цзиньпина, который в то время был первым лицом этой провинции. Это был 2006 год, и мне даже выпала удача поздороваться с ним за руку. Впрочем, это была абсолютно протокольная встреча. Тем не менее Чжэцхян считается одним из самых значительных китайских регионов в экономическом отношении, так что команду Си Цзиньпина, когда он пришел к власти в стране, какое-то время именовали в прессе «чжицзянским кланом».

— Повлияет ли встреча двух лидеров, российского и китайского, на обстановку в зоне специальной военной операции?

— Трудно сказать. Говорят, что после встречи в Москве Си Цзиньпин собирается провести беседу в онлайне с президентом Украины Владимиром Зеленским. Возможно, Китай таким образом претендует на то, чтобы возглавить переговорный процесс по Украине, потеснив в этих вопросах Америку. Если же мы посмотрим на китайский меморандум из 12 тезисов по урегулированию украинского кризиса (прекращение военных действий, возобновление мирных переговоров, уважение суверенитета всех стран и тому подобное), то мы увидим, что КНР хочет, чтобы все это поскорее закончилось. Поэтому в разговоре с Зеленским, если таковой состоится, Си Цзиньпин наверняка будет убеждать его перейти от языка войны к языку дипломатии. Но, насколько я знаю, ни Зеленский, ни США не стремятся, к сожалению, к мирному урегулированию.