Илья Зайцев: «Идея «заложить» Казань за султана родилась в Крыму»

Илья Зайцев: «Я не сказал бы, что прямо с раннего детства знал, что буду заниматься тюркологией, изучать Восток. Когда поступал в университет, то планировал заниматься Средневековой Русью» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Как видите, мой путь в тюркологию был не совсем прямым»

— Илья Владимирович, давно хотелось поговорить с вами на темы, связанные с прошлым тюркских народов. Конечно же, нас в Татарстане интересует все то, что связано с  историей татарского народа. Ведь вопросов не становится меньше, хотя историческая наука и сильно продвинулась в последние годы. Всегда интересен взгляд человека со стороны, тем более того, кто часто бывает в Казани и хорошо знаком с нашими источниками.

Но прежде всего хотелось бы поздравить вас с недавним выходом в свет новых каталогов, посвященных описанию восточных рукописей, хранящихся в Астрахани и Оренбурге. Я знаю, что это только одно из направлений вашей научной деятельности, но в последнее время вы уделяете этому особое внимание. Не идет ли это в ущерб вашим исследованиям в исторической и тюркологической области?

— Спасибо, выход упомянутых вами изданий считаю важным событием для себя. Много внимания уделяется изучению рукописных коллекций столичных центров, а такие небольшие собрания часто остаются за обочиной интересов ученых. А ведь там порой находятся подлинные жемчужины, не говоря уже о том, что эти манускрипты требуют элементарной каталогизации, систематизации и научного описания.

Да, в последнее время приходится много заниматься составлением каталогов. Совсем недавно вышел мой каталог с описанием османских рукописей из Болгарии в российских коллекциях, в предыдущем — описание рукописей Алишера Навои в собраниях Казани, каталог крымско-татарских манускриптов из собрания Ялтинского историко-литературного музея и так далее.

Нет, все это не в ущерб основным интересам. Это работа с первоисточниками, которая, мне кажется, идет только на пользу моим научным исследованиям.

— Для меня всегда было интересно, как люди приходят в профессию. Ведь очень важно заниматься тем, что тебе интересно. Это был осознанный выбор или судьба так сложилась?

— Нет, что касается меня, то все произошло достаточно осознанно. Но я не сказал бы, что прямо с раннего детства знал, что буду заниматься тюркологией, изучать Восток. Когда я поступал в университет, то планировал заниматься Средневековой Русью, но потом так сложилось, что уже после первого курса во время археологической практики я попал на раскопки Чуфут-Кале (средневековый город-крепость в Крыму — прим. ред.). Это был 1991 год. А потом в течение многих лет ездил в Южную Сибирь, Хакасию, Саяны. А поскольку это был один из ареалов распространения тюркской рунической письменности, то меня увлекла эта тема.

Что касается исторического периода, то это раннее тюркское Средневековье: Первый Тюркский каганат, потом уйгурское доминирование, Кыргызский каганат. После второго курса я уже точно знал, что буду заниматься только этим, поэтому и выбрал тему диплома «Древности Саяно-Алтая как источники по истории культуры и религии древних тюрков». Мне очень повезло, потому что у меня был очень хороший наставник, позже, когда я поступил в аспирантуру, он стал моим научным руководителем в Институте востоковедения РАН. Это известный тюрколог Дмитрий Дмитриевич Васильев. К сожалению, он скончался от последствий коронавируса.

Именно Васильев взял меня в аспирантуру, а потом, когда я год в ней отучился, он же предложил мне поменять тему и заняться более поздним периодом, то есть эпохой татарских государств золотоордынского периода. Уже тогда я понял, что мой руководитель был прав, потому что тема раннего Средневековья и тюркской руники сильно ограничена источниковой базой. Рунических памятников не так много, и в основном это сфера деятельности лингвистов. Поскольку я не лингвист, а историк, мне интереснее исторические построения, поэтому я тогда с большой благодарностью воспринял этот совет и в итоге защитил кандидатскую диссертацию по истории отношений постордынских тюркских государственных образований с Россией и Османской империей. Да и сейчас продолжаю заниматься этой темой. Как видите, мой путь в тюркологию был не совсем прямым. От русского Средневековья сначала к далекой Центральной Азии, а потом уже к позднесредневековой тюркологии и истории тюрко-татарских государств.

— Занятие тюркологией предполагает знание тюркских языков. Без арабского и персидского также трудно обойтись. Как вы решали эти проблемы?

— Еще в студенческие годы тюркскими языками со мной занимался мой научный руководитель Васильев, за что я ему очень признателен. А потом уже, когда поступил в аспирантуру, там была возможность изучать арабский и персидский языки. В арабском я мало преуспел, намного лучше знаю персидский.

«Зарождение Русского государства было связано с экономическими интересами, эксплуатацией так называемого пути из варяг в греки, транзитной торговлей между севером и югом, и восточное направление с этой точки зрения играло очень важную роль» Фото: общественное достояние, commons.wikimedia.org

«Когда началось зарождение Руси как государства, она оказалась на периферии больших евразийских империй»

— Древняя и Средневековая Русь — это тоже интересная тема. И она тесными нитями переплетена с Востоком. Я много раз задумывался над тем, почему вектор внешней политики Руси был по большей части восточным. И первые торговые связи складывались почему-то с восточными странами. Если отбросить политику и обратить внимание на экономику, то становится ясно, что экспортируемые Русью товары (мед, воск, лес и прочее) можно было переместить на большие расстояния только водным путем. А судоходные реки текли в направлении юга. Иначе говоря, свою роль сыграла удобная логистика.

— Сложно сказать, насколько все это было определяющим фактором. Но, безусловно, это важное замечание. Когда началось зарождение Руси как государства, сложилось так, что она оказалась на периферии больших евразийских империй, например таких крупных государств, как Хазарский каганат, который унаследовал все эти центральноазиатские традиции государств гуннского типа, то есть тюркских каганатов, которые подчиняли себе все вокруг. Но в данном случае свою роль сыграло сочетание нескольких факторов. И это не только экономические факторы, о которых вы упомянули. Да, изначально Русь начала использовать торговые пути. Зарождение Русского государства было связано с экономическими интересами, с эксплуатацией так называемого пути из варяг в греки, транзитной торговлей между севером и югом, и восточное направление с этой точки зрения играло очень важную роль.

— Как вы относитесь к климатическому фактору в истории? Если раньше на него не обращали особого внимания, то теперь говорят все чаще и чаще. Можно, например, вспомнить версию о том, что именно засуха в монгольских степях подтолкнула кочевников к экспансии или как начавшееся похолодание и неурожаи на Руси привели к волнениям Смутного времени. Много и других примеров.

— Сейчас тема климата сама по себе очень актуальна в связи с глобальным потеплением. Но я бы не сказал, что эти теории новые, они уже достаточно традиционны, у них имеется своя богатая история, потому что климатическими изменениями много что пытались объяснить и раньше. Например, возникновение религий. Давнюю историю имеет теория о том, что ислам возник как реакция на климатические метаморфозы, приведшие, в свою очередь, к изменениям торговых маршрутов и караванных путей в Аравии, что в итоге вызвало необходимость зафиксировать новую реальность некой идеологией.

 — Относительно этого, кстати, американский исследователь Уильям Бернстайн в своей книге «Великолепный обмен» выдвигал свою версию. Он писал, что ислам развился и усилился на Аравийском полуострове благодаря тому, что погубившая все вокруг Юстинианова чума обошла его стороной. Основные переносчики болезни — грызуны — не могли плодиться в жарком климате пустыни.  

— Этих теорий довольно-таки много, сейчас они обрели вторую жизнь в связи с разными обстоятельствами, в том числе политическими. Я не большой специалист во всем этом. Для того чтобы установить их приоритетность, нужно быть прежде всего климатологом или палеонтологом, то есть понимать, что там происходило в то время, использовать определенные инструменты. Как-то я присутствовал на дискуссии, посвященной схожей проблеме в истории Древнего Египта. Один выступающий убедительно доказывал, что политические пертурбации в древнем царстве в значительной степени произошли не из-за колебания климата, а по причине изменения урожайности. А специалист, который ему оппонировал, также уверенно, с цифрами в руках и данными археологии, утверждал, что никаких крупных изменений в то время в Египте не происходило.

И очень сложно в этой связи предложить что-то свое, потому что надо знать и понимать методики, которые используют специалисты и которые не всегда сопрягаются друг с другом. Они не могут быть проверены стандартными историческими методами, остается только верить им на слово. И мы целиком зависим от этих выводов. Поэтому я настроен скорее скептически, хотя допускаю, что наука в этом направлении заметно прогрессирует.

«Если мы обратимся к истории Волжской Булгарии, то из «Записок» Ибн Фадлана мы знаем, что мусульмане в Болгаре жили задолго до даты официального принятия ислама» Фото: Общественное достояние, commons.wikimedia.org

«Что касается христианства, то оно воспринималось монгольской верхушкой как религия покоренных земель»

— Выше вы затронули тему религии. Принятие той или иной веры в Средние века, скорее всего, было политическим актом, зависело от конъюнктуры. Упомянутая выше Хазария только номинально являлась иудейской, этой веры придерживалась в основном правящая верхушка, основная часть населения исповедовала ислам. Волжская Булгария приняла ислам в 922 году также по политическим соображениям. Можно вспомнить процесс «испытания вер» князем Владимиром, который рассматривал в качестве будущей государственной религии Киевской Руси ислам, иудаизм и католицизм.

— Все так, я согласен. Конечно, веру меняли в угоду политическим интересам, для приобретения союзников, для того чтобы войти в более крупные политические образования, чтобы противостоять своим недавним сюзеренам и так далее. Важен один из аспектов этой проблемы. Дело в том, что они меняли и могли менять веру довольно часто, потому что верхушка и подданные на тот момент не принадлежали ни к какой-либо авраамической, монотеистической религии. Они были язычниками. А для них включение в свой пантеон нового божества, выбор в пользу какой-то новой, монотеистической, религии являлись обыденным делом. И заметьте при этом, как драматично происходил, например, процесс перемены веры, когда дело касалось отхода от христианства или ислама. Мы видели это на примере насильственной христианизации татарского народа. Повторюсь, для язычников все это происходило намного легче, потому что у них картина мира была другой, иное философское объяснение находилось всему этому.

Пожалуйста, вот пример из чингисидской истории, разные векторы выбора веры. Мы не видим там каких-то грандиозных религиозных войн в связи с принятием ислама. Одновременно мы видим, что какая-то часть элиты остается христианской, то есть имелась возможность выбора, и он был продиктован тем, что эта элита изначально была политеистичной. Для них этот выбор оказался довольно легким. Данный аспект, мне кажется, нужно учитывать.

— А почему тюрки в основной своей массе предпочли ислам? Если взять Золотую Орду, татарские ханства, Волжскую Булгарию, это были достаточно отдаленные от арабского мира регионы. Политический момент, конечно, имелся — поиск сильных союзников и так далее. Но все же почему ислам стал доминирующей религией на всем евразийском пространстве, почему не христианство?

— Это зависело от разных обстоятельств. Если мы обратимся к истории Волжской Булгарии, то из «Записок» Ибн Фадлана мы знаем, что мусульмане в Болгаре жили задолго до даты официального принятия ислама. Это значит, что волны с Востока туда доходили и раньше. И это было связано с торговлей.

А почему выбор именно ислама? В данном случае это вполне очевидно: новое политическое образование стремится противопоставить себя своему недавнему сюзерену, то есть иудейской верхушке Хазарского каганата. Естественно, противостояние между Аббасидским халифатом и Хазарским каганатом привело к тому, что поиски союзника определили выбор религии. Да, христианство на тот момент играло важную роль, и я не исключаю, что в головах этих людей была возможность выбора христианства как вариант, но ислам оказался намного привлекательнее потому, что за ним стоял халифат, который на тот момент выступал политическим противником Хазарского царства и был сильнее. Вот этот аспект являлся основным.

Что касается чингисидской, монгольской истории, то надо вспомнить о культурных и политических связях. В первую очередь связь с Египтом, которая была, очевидно, очень тесной. Благодаря египетским историкам мы видим, какое количество в то время направлялось в Среднюю Азию проповедников и суфийских шейхов, которые в основном и являлись проводниками ислама. Я думаю, что и в Волжскую Булгарию ислам проникал не только непосредственно из Багдада, а гораздо раньше из Хорезма. И это мы также отчетливо видим в тексте Ибн Фадлана.

Подытоживая, можно сказать, что в случае с Волжской Булгарией свою роль сыграли торговые связи и противостояние с Хазарией. У Чингисидов свою роль сыграла опять же политическая целесообразность и необходимость  становления государственности на более высоком уровне. Строительство городов, крупных золотоордынских торговых центров на Нижней Волге, в целом развитие городской культуры — все это в значительной степени было спровоцировано этим, как сказали бы современные историки, духом торгового капитализма. Все эти купцы кем были? По большей части мусульманами, которые и обеспечивали нужды государства, вели торговлю. Раз так, то они стали тем экономическим мотором всего этого религиозного движения. Ну и, как я уже сказал ранее, немаловажную роль сыграл суфизм, проповедники которого вели пропаганду ислама. Все это четко наблюдается по историческим текстам.

— И все же, почему не христианство?

— Что касается христианства, то оно воспринималось монгольской верхушкой как религия покоренных земель. На тот момент, например, христианская Русь была очевидным вассалом. А на горизонте были мощные исламские государства.

«Русь и Орда были неким цивилизационным образованием, которое стояло особняком»

— Хотелось бы задать вопрос относительно взаимовлияния культур между Древней Русью и Золотой Ордой. Сейчас говорят о том, что по большому счету это было единое цивилизационное пространство, отсутствовали четкие границы, шло культурное влияние друг на друга. Как бы вы оценили подобные высказывания?

— Безусловно, мы видим, что такое влияние было, но с явным перекосом в пользу тюркской цивилизации. Достаточно вспомнить многочисленные тюркизмы в русском языке: заимствования в системе административного аппарата, организации почты (ямы, ямщики), системе мер и весов, огромный пласт лексики, связанный с материальной культурой, начиная пищей, заканчивая одеждой и прочим. Все это заимствовалось.

Обратное влияние оказалось менее ощутимым. Но оно было, и его в принципе достаточно плодотворно пытались оценить и понять, например, с археологической точки зрения. Достаточно вспомнить классическую книгу Марины Дмитриевны Полубояриновой «Русские люди в Золотой Орде», в которой автор предприняла попытку выделить материальную культуру русского населения, проживавшего на территории Золотой Орды. Действительно, русские люди там жили, но их влияние было несопоставимым по масштабу с влиянием политического гегемона на своего вассала.

Интересно, что каких-то заметных русизмов в тюркских языках доимперского периода мы не наблюдаем. О чем это говорит? Что в них не было необходимости и смысла. Лексика не предлагала чего-то такого нового, чего не находилось в самом языке. Я имею в виду лексику заимствования. В данном случае политический гегемон эту лексику в значительной степени давал. Был такой историк-татарофил Сергей Аверкиев, который независимо от евразийцев в 1950-е предложил оригинальный взгляд на саму проблему влияния. Его исследования вылились в труд под названием «Влияние татар на жизнь русского народа», который был опубликован мной относительно недавно в Казани.

Аверкиев получил классическое востоковедческое образование, долгие годы работал по линии Палестинского общества на Ближнем Востоке. А потом уже, в советское время, окончательно отошел от востоковедения и занимался педагогической деятельностью в Нижегородском крае. На склоне лет он написал вышеупомянутую книгу «Влияние татар на жизнь и быт русского народа». Конечно, его работа уже устарела с точки зрения достижений современной гуманитарной науки, там встречается немало ошибок, тем не менее надо отдать должное автору, который одним из первых сумел четко показать, насколько Восток повлиял на основы устройства Русского государства.

— И насколько же он повлиял?

— Я бы не стал уходить в крайности. Надо уметь вычленять рациональное зерно. Было бы неправильным утверждать, как это делают некоторые турецкие ученые, что все восточные заимствования, присутствующие в русском языке, идут со времен Золотой Орды и мы только татарам обязаны их появлением. Это не совсем так, потому что какое-то количество ориентализмов пришло из голландского, французского языков. И достаточно сложными, окольными, путями. Но помнить об этом надо — это важная часть нашей общей истории. И влияния были обоюдными, но для меня совершенно очевидно, что влияние, скажем, тюрко-арабского, исламского мира на Русь в тот момент оказалось, конечно, во многом определяющим, несопоставимым с влиянием обратным.

— Можно ли сказать, что Русь и Орда — это своего рода единая евразийская культурная конфедерация, которая противопоставляла себя «коллективному Западу» — Ватикану, Польше, Литве и так далее?

— Не будет ошибкой сказать, что Русь и Орда были неким цивилизационным образованием, которое стояло особняком. Очевидно, что они отделяли себя от Запада. Если взять русские княжества, то эта граница была не физической, а ментальной — вся причина заключалась в расхождениях между ответвлениями некогда единой христианской церкви. Почему они себя противопоставляли Западу? Потому что тот был католическим, а потом еще и протестантским. В понимании русских он был лишен изначальной, православной чистоты, стал чужим.

Что касается отношений с Ордой, то какая-то часть единого сознания присутствовала. О взаимовлияниях мы говорили раньше. И отнюдь не случайно европейцы называли русские земли Тартарией. Конечно, они гребли всех под одну гребенку без разбора. Для них Русь была Азией. Они не считали нас Европой ни с географической, ни с культурно-цивилизационной точки зрения.

«Сейчас, мне кажется, наш уровень знаний по истории взаимоотношений Золотой Орды и русских княжеств так повысился, что не только политическая необходимость, а элементарная научная целесообразность диктует нам потребность уйти от понятия «иго» Фото: общественное достояние, commons.wikimedia.org

«От подобных оценочных суждений, как «иго», надо отказываться»

— В этом месте не могу не задать вопрос о так называемом татаро-монгольское иге. Как вы считаете, насколько этот термин отражает реалии своего времени? Сейчас стали уходить от него, в том числе и в учебниках. Теперь предпочитают использовать более мягкие и корректные аналоги, наподобие ига ордынского. И не секрет, что это произошло в том числе и под давлением научной общественности Татарстана.

— Хочу сказать, что этот термин библейского происхождения, но современники монгольских завоеваний его не употребляли. Он был введен в оборот значительно позже (польскими хронистами в конце XV — начале XVI века), постфактум, когда события, связанные с установлением ига давно уже прошли. Взгляд современных ученых на эту проблему изменился в том числе благодаря тому, что за последние 20–30 лет в научный оборот было введено значительное число новых источников. Сейчас, мне кажется, наш уровень знаний по истории взаимоотношений Золотой Орды и русских княжеств так повысился, что не только политическая необходимость, а элементарная научная целесообразность диктует нам потребность уйти от понятия «иго». Эти примитивные представления о взаимоотношениях между Русью и Ордой, да и с Востоком в целом, уходят в прошлое. Это очевидный факт, мы не можем его отрицать. Мы сейчас уже хорошо осознаем, насколько были к этому миру причастны, понимаем, что все это часть нашей общей истории. И это очень важно, поэтому от подобных оценочных суждений, как «иго», надо отказываться в пользу нейтральных определений.

Мы живем в многонациональной стране. И это очень чувствительная тема, которую никак нельзя обойти, мало того, ее надо изучать дальше.

— Насколько точен сам термин «татаро-монголы», если говорить о его этнической составляющей? Почему именно такая связка и когда она возникла?

— Да, этот термин тоже нельзя назвать правильным, он перешел к нам по наследству. Понятно, что он является следствием тех правил и принципов, которые были приняты в нашей науке еще в имперский период. На мой взгляд, использовать термины с этнической составляющей — это нонсенс. Тем более когда речь идет о таком спорном словосочетании, как «татаро-монголы». Никто их тогда так не называл. Все мы хорошо знаем, что империя была создана монголами. Все это огромное войско, которое двинулось на запад, только по ходу движения включило в свой состав значительное число тюркских племен и родов. Повторюсь, изначально это были монголы. Ну и позже они растворились среди тюрков, распространившись на огромной территории от Поволжья, до Средней Азии и современной Турции. И уже в тюркском языковом обличии.

Поэтому, на мой взгляд, саму монгольскую армию, как, впрочем, и империю, лучше назвать каким-либо политонимом (название всех граждан какого-либо государства, всего населения определенного региона, производное от названия государства или региона, например россияне, — прим. ред.), а не этническим определением.

— Каким, например?

— Империя была чингисидской. Ею управляли Чингисиды — потомки человека, который эту империю создал. А в этническом смысле она была очень многоликой. Там проживали представители разных народов, которые разговаривали на разнообразных языках и исповедовали свою веру. Даже когда пришел и утвердился ислам, религиозная картина мало изменилась — она была разнообразной.

«Незадолго до дня Страшного суда Яджудж и Маджудж должны пробить в этой стене брешь»

— Мы знаем, что тюрки упоминаются в хадисах и древних арабских трудах — например в многотомной «Истории пророков и царей» ат-Табари начала Х века. Судя по описанию Табари, тюрки — это воинствующие племена, внешне похожие на монголов — с узким разрезом глаз и широкими лицами. Мало того, некоторые ученые отожествляют с тюрками упомянутых в Коране предвестников Судного дня — Яджуджа и Маджуджа, библейских Гога и Магога.

 — Что касается Гога и Магога, Яджуджа и Маджуджа, то да, они часто упоминаются и в хадисах, а также в Коране в сурах «Пророки» и «Пещера». Там говорится, что великий царь Искандер Зу-ль-Карнайн («Двурогий»), которого некоторые отождествляли с историческим Александром Македонским, выступил против варварских племен Яджудж и Маджудж, которые творили нечестие по отношению к другим народам. Зу-ль-Карнайн построил между двумя горами стену, а щели между блоками залил расплавленным железом. Незадолго до дня Страшного суда Яджудж и Маджудж должны пробить в этой стене брешь и совершить нашествие на другие страны.

Это творения Аллаха, они в человеческом обличье, но не совсем люди, а демонические существа вроде джиннов. На мой взгляд, ни в Коране, ни в хадисах они не обладают какими-либо этническими характеристиками. Позже их начинают отождествлять с какими-то конкретными народами. Да, ат-Табари, возможно, был первым, кто отождествлял их с тюрками, но надо помнить, что он жил и творил в то время, когда полностью поменялся этнический ландшафт, ислам распространился на огромной территории. Что касается Корана, то, когда он был ниспослан, я думаю, там не было этнической составляющей. Там вообще нет этнических определений по отношению к тем же Яджуджу и Маджуджу. О том, что они тюрки, в Коране не написано.

— Но тюрки все же упоминаются в хадисах — высказываниях пророка Мухаммада. Наиболее древний хадис о тюрках звучит следующим образом: «Тарику ат-тюрк ма таракукум» («Оставьте с миром тюрков, пока они вас оставляют в покое»). Существуют различные варианты толкования этого хадиса. Например, арабский географ X века Абу-л-Фарадж Кудама из Багдада пояснял, что, мол, мусульмане не ведут войны с тюрками, ибо так им завещал пророк Мухаммад.

— Да, были такие хадисы. И не один. Но надо понимать, что существовала еще цепочка передатчиков хадисов и не все из них проходили строгий отбор. Кроме того, сами хадисы делились на достоверные и слабые.

А что касается арабских письменных источников, я не думаю, что в них изначально говорилось о том или ином этносе. Во времена ат-Табари (а это граница IX–X веков) этнический ландшафт поменялся, вот тогда стало возможным отождествлять те или иные коранические пассажи с конкретными этнонимами, а также с топонимами. Возможно, тогда и появилось упоминание тюрков. Самому ат-Табари, который, как известно, являлся персом, родился в Табаристане на границе с тюркским миром, тюрки были хорошо известны.

Тюрки тогда уже играли важную роль в мировой истории, населяя с коранической точки зрения еще не исламизированные, а поэтому опасные для мусульманского мира северные земли. Поэтому, наверное, произошла такая трансформация, и они стали отождествляться с Яджуджем и Маджуджем.

Хотя, если мы с вами вспомним того же Ибн Фадлана, у него эта тема тоже присутствует. Кратко, со слов одного человека, Ибн Фадлан упоминает, что где-то на севере живут таинственные племена Яджудж и Маджудж, которые находятся в трех месяцах пути от народов «вису». Но и он не пишет, что они разговаривают на тюркском наречии. Хотя Фадлан мог прекрасно отличить тюркский от других языков.

— Кораническую «стену Искандера», за которой якобы прячутся мифические Яджудж и Маджудж, арабы отождествляли с Баб-ал-абваб (Вратами врат), то есть с Дербентом. По логике многое сходится — получается, что это как бы проход в большой тюркский мир.

— Попытки воспринимать Баб-ал-абваб как границу мира ислама и, соответственно, мира неверия были. Скорее всего, это произошло как результат конкретного исторического события — прихода ислама на Кавказ в результате арабо-хазарских войн. Вот тогда эти известные коранические пассажи начали отождествляться с вполне конкретной исторической ситуацией, когда Дербент стал форпостом ислама. Арабо-хазарское противостояние стало осмысливаться в таком каноническом ключе, как борьба с Яджуджем и Маджуджем.

— А как вы относитесь к вопросу о так называемых сакалиба? До сих пор не утихают споры — как правильнее переводить на русский этот издавна использовавшийся арабами для обозначения северных народов термин: как «славяне» или, условно говоря, как «тюрки»? Например, тот же Ибн Фадлан называет булгарского хана Алмуша царем сакалиба.

— Это сложный вопрос. Люди пишут книги, диссертации на эту тему, но острота вопроса не снимается. Я думаю, Ибн Фадлан отразил сложившуюся реальность. Не столько этническую, сколько политическую. Почему он называл Алмуша царем сакалиба? Потому что вполне возможно, что какая-то часть сакалиба входила в зону политического влияния булгарского правителя, в орбиту государства, которое он возглавлял.

А что касается конкретной этнической составляющей сакалиба, то это вопрос спорный. Скорее всего, речь шла о славянах. В арабской языковой традиции этот термин употреблялся чаще всего в отношении славян. Но, вполне возможно, как я уже сказал выше, здесь была не столько этническая составляющая, сколько социальная. Например, это могло быть обозначением подданства того или иного народа по отношению к государству, в которое они входили, данниками которого они являлись. Поэтому нет единой трактовки. Источники нам дают такой разнобой мнений, что все это в итоге приводит к подобным спорам. Каждый конкретный случай надо разбирать отдельно. Не исключаю, что Ибн Фадлан не во всем своем тексте, а только в отдельных местах подразумевал под сакалиба близких на то время булгарам славян.

«Идея «заложить» Казань за султана родилась в Крыму и была детищем антимосковски настроенных крымских кругов, желавших удержать Москву от вмешательства в казанские дела с помощью угроз ввязать в спор Османскую империю» Фото: CC BY-SA 3.0, commons.wikimedia.org

«Два первых поколения крымских ханов по материнской линии вообще не были тюрками»

— Этническая картина Казанского ханства более или менее ясна — на эту тему имеются специальные исследования. Но остаются вопросы относительно происхождения некоторых казанских ханов. Мы знаем, что представители крымской династии Гиреев оказались на казанском троне в самый переломный момент истории — в первой половине XVI века. Почему так сложилось? Казанское ханство было как бы протекторатом Крыма. По логике в 1552 году крымчане и их сюзерен — Османская империя — должны были прийти на помощь своим вассалам. Но этого не случилось, Казань пала.

— В своей статье «Мнимый протекторат: Казанское ханство и Османская империя в середине 20-х годов XVI века» я уже пытался разобраться в этих вопросах. Мной была предпринята попытка показать, что этот самый протекторат, даже сама его идея, — это некая провокация, попытка столкнуть лбами Московское государство и, безусловно, более сильное на тот момент политическое образование, каким являлась Османская империя.

Идея «заложить» Казань за султана родилась в Крыму и была детищем антимосковски настроенных крымских кругов, желавших удержать Москву от вмешательства в казанские дела с помощью угроз ввязать в спор Османскую империю. В Москве же были силы, которые считали участие Турции в казанском вопросе более чем вероятным и боялись этого. Интересно, что среди выразителей этих настроений были греки.

Предпринималась попытка выдать желаемое за действительное, то есть спровоцировать Москву на определенные действия.

Что касается происхождения крымских ханов, то это непростой вопрос. Нельзя все сводить к одному или даже к нескольким этносам. Если мы внимательно посмотрим на данные исторических источников, то увидим, что как минимум два первых поколения крымских ханов по материнской линии вообще не были тюрками.

У нас есть прямое указание крымско-татарского историка XVIII века Абд ал-Гаффара Кырыми о том, что матерью основателя независимого Крымского ханства Хаджи I Герея (1397–1466) была женщина из селения Адеми, то есть населенных пунктов современный Адыгеи. Он ясно пишет о том, что мать Хаджи Герея была родом из черкесского племени. Венецианский дипломат Иосафат Барбаро (1413–1496) писал, что тесть Хаджи Герея (дед хана Менгли Герея по материнской линии) был асом-аланом. Об этом же говорят материалы Крымской посольской книги. Таким образом, получается, что сам Хаджи Герей хан наполовину был черкесом, или, иначе, адыгом, а в жилах Менгли Герея текла еще и аланская кровь.

— О чем это говорит?

— О том, что этнический облик крымских ханов был во многом связан с Кавказом. Да, они разговаривали на тюркском языке, который позже стал крымско-татарским, но в этническом смысле они как минимум вглубь на два поколения не были тюрками. Если мы посмотрим другие источники, обратим внимание на происхождение других крымских ханов, на систему их воспитания, то мы увидим, что они с Кавказом были связаны не менее тесным образом, чем с Османской империей. По крайней мере, этнически. Многие из них брали оттуда жен, приближенные у них были, как правило, с Кавказа. А по отцовской линии, конечно же, они все являлись Чингисидами, что уверенно определяется по шеджере-родословной.

— Почему крымчане и османы не пришли на помощь Казани в 1552 году?

— Неправильно представлять отношения между Великим княжеством Московским и татарскими государствами того времени как непрерывную вражду. Это не совсем так. Но и нельзя говорить, что они были союзниками. Борьба за политическую гегемонию шла на всем постзолотоордынском пространстве. Так случилось, что Москва выиграла в этой борьбе. Но противостояние и создание союзов шли постоянно. На первых порах Крым был очень верным и последовательным союзником Москвы, по крайней мере, пока был жив Менгли Герей. Все внешнеполитические акции крымчан находили поддержку у Москвы, и наоборот.

— Москва и Крым немалую часть своей истории были союзниками. Но что это за дань, которую выплачивала Русь Крымскому ханству даже после завоевания, вплоть до правления Петра?

— По поводу союзничества это чистая правда. Что касается дани, то ее природа в Москве и Крыму воспринималась по-разному. Для Москвы это было непременной частью ордынского дипломатического этикета, с одной стороны, а с другой — инструментом влияния на ханов и их окружение, частью дипломатической торговли. Для Крыма все было куда более приземленным и проще: тыш (по сути, тюркская калька с арабского слова «харадж», то есть «выход») — это плата мусульманам за право немусульман существовать. Ордынская дань (в которой отсутствовал изначально религиозный подтекст) слилась к XIV–XV векам с идеей религиозного налога с немусульман. То есть у этой дани двойная природа. Вот, кстати, почему крымские ханы так противились идее московского протектората над Казанью и ясака в пользу Москвы. Сахиб-Гирей даже писал Грозному, что брать неверным ясак с мусульман невозможно.

— Все течет, все меняется…

— Ситуация к середине XVI века, конечно же, сильно изменилась, теоретически Крым мог встать на сторону Казани. Но город был сильно отдален географически, послать туда более или менее боеспособную армию не представлялось возможным, хотя казанцы пытались загодя предупредить надвигающуюся катастрофу, даже хотели собрать какую-то коалицию, которая позволила бы защитить Казань от московских притязаний. Например, в 1540-х они попробовали войти в союзнические отношения с Польшей и Литвой. Но не получилось. Во многом это было связано еще с тем, что и московская дипломатия не дремала, а активно работала.

— Османская империя — крупное и мощное государство в то время. Неужели там равнодушно смотрели на то, что теряют своего союзника под боком у Москвы?

— Мы видим, что предпринимались очевидные попытки привлечь к защите Казани и Османскую империю. Известный памятник «Зафер-наме-и вилайет-и Казан» («Реляция о победе Казанского государства», 1550 год) Шарифа Хаджи-Тархани посвящен как раз таки неудачному походу на Казань. Само его название созвучно и почти идентично фетх-наме — победным реляциям, посланиям мусульманских правителей своим наместникам о какой-либо военной победе. «Зафер-наме» должно было рассказать о победе ислама над неверными. Но что-то не сложилось. Османская империя была занята своими проблемами. Турки специально выстроили вокруг Черного моря некий буфер полузависимых государств с тем, чтобы отгородиться от мира неверных, создать вот такие буферные государства, которые были нужны для того, чтобы не граничить непосредственно с христианскими странами.

Политическая концепция Османской империи была достаточно простой, и она соблюдалась ими на протяжении столетий. Они не рассматривали Россию как соперника. Эта территория была им абсолютно не нужна с точки зрения ее использования в экономическом или даже в политическом плане. Все расположено очень далеко, направить какую-либо экспедицию очень проблематично. И провал Астраханского похода 1569 года хорошо это показал. И, кстати, эта экспедиция предпринималась не ради противостояния Москве, чтобы отвоевать Астрахань, а это попытка освободить пути для хаджа, которые традиционно проходили через этот узел, развивать торговлю со Средней Азией и иметь заход с севера на Иран в случае войны с этим государством. И Москва этому сильно препятствовала. Так же, кстати, как и крымчане, которые боялись потерять суверенитет в случае усиления османов в данном регионе.  

Политическое доминирование над Астраханью туркам нужно было прежде всего ради этого. Но они тоже в этом не преуспели. Почему? Потому что сама идея отвоевания, попытка прорыть канал (речь идет об османском проекте строительства Волго-Донского канала, который был начат, но не закончен, — прим. ред.) не удались. Технически это было крайне тяжело: огромные расстояния, отсутствие путей сообщения, враждебное окружение, климат.

На самом деле и для Московского государства обладание Астраханью на первых порах выливалось не просто в большие, а в колоссальные издержки. Вплоть до окончания Смутного времени это был оторванный от остальной России анклав. Все Нижнее Поволжье — «мертвая зона»: ни путей сообщения, ни населенных пунктов. Даже в общественном сознании это был очень отдаленный регион, который оторван от основной части в транспортном отношении очень сильно. Вспомним походы середины XVI века, когда войска шли до южных границ месяцами и даже годами.

«Желание угодить соседу понятно и оправдано, но памятники нужно ставить людям, которые оставили на этой земле положительный след» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Находки новых рукописей и текстов не просто возможны, но в какой-то степени неизбежны»

— Хотелось бы в интервью также затронуть и современность. Сейчас эта тема немного поутихла, но еще относительно недавно было много шума вокруг установки в Самаре памятника Тамерлану, которую инициировало правительство Узбекистана. Как вы оцениваете эту фигуру, которая оставила недобрую память в истории нашей страны. И что делать в подобной ситуации?

— Желание угодить соседу понятно и оправдано, но памятники нужно ставить людям, которые оставили на этой земле положительный след. Не возникает же мысли памятник Наполеону в Москве поставить? Пусть памятники Тимуру стоят в Узбекистане, а Чингисхану — в Монголии. Мы будем ездить туда и смотреть.

— Мы начали интервью с книг и давайте завершим ими. Как вы считаете, есть ли еще шанс найти новые источники: документы, рукописи, книги?

— Я уверен, что находки новых рукописей и текстов не просто возможны, но в какой-то степени неизбежны. Мы до конца не знаем еще, что таится в наших собственных отечественных коллекциях. Именно с этого мы и начали сегодняшнюю беседу. Чего уж говорить о зарубежных собраниях. Удалось же найти, перевести и издать недавно  «Каландар-наме», удалось же обнаружить в Дрездене «Историю Чингисхана», переведенную с арабского на татарский в начале 40-х годов XVIII века Мансуром ал-Бурундуки. Но вот библиотека Ватикана в этом смысле как раз хорошо известна: вышли каталоги ватиканских рукописных сокровищ, там очень много интересного: просто руки у исследователей до всего сразу не доходят. 

Не стоит забывать, что издание текстов и переводов письменных памятников — это очень кропотливая и тяжелая работа. От того, как точно и аккуратно это сделано, зависит не только дальнейшая судьба памятника, но и во многом то, как он будет интерпретироваться учеными, а потом формулироваться и в общественном сознании.