Леонид Грач: «В 2014-м судьбоносные для Крыма события свершались в моем доме»

Геннадий Зюганов, Леонид Грач и Петр Симоненко (слева направо) во время антинатовского митинга в Крыму в 2006 году Фото: ИТАР-ТАСС/ Алексей Павлишак

«Грач — птица российская»

«Грач — птица российская», — гласила одна из предвыборных листовок крымского политика Леонида Грача, которую распространяли по полуострову в далеком 1994 году, когда здесь первый и единственный раз выбирали президента Республики Крым. Эти события сейчас нередко именуют несостоявшейся «Крымской весной», поскольку лозунги кандидатов недалеко отстояли от политической риторики 2014 года и почти все имели своей целью «возвращение Крыма в родную гавань». Впрочем, тогда ничего не вышло. Леонид Иванович выборы проиграл, а фаворит кампании Юрий Мешков «процарствовал» в президентах всего год, после чего Киев упразднил крымский суверенитет вкупе со всеми должностями. Однако в новой республике, имеющей статус автономной, Грач занял лидирующее положение — возглавил крымскую Верховную раду и принялся составлять текст республиканской Конституции. В те времена за глаза его именовали не иначе, как хозяином Крыма, или даже крымским красным директором.

Карьера Грача напоминает качели: он много раз падал с самых высоких должностей, но всегда поднимался. В 1991 году, сразу после развала СССР и запрета КПСС, ему даже пришлось некоторое время походить в безработных, и это сразу после поста первого секретаря Крымского обкома — главного должностного лица в советской региональной иерархии. Всего за месяц до своего разжалования и ареста Грач принимал в Крыму семью Горбачевых, обменивался любезностями с генсеком Михаилом Горбачевым и его супругой Раисой Максимовной, и вдруг после всех этих приемов на высшем уровне стал фигурантом печально известного «дела ГКЧП». Обкомовское здание опечатали, его самого вывели оттуда под конвоем. Через несколько недель выпустили на свободу, но уже в совершенно другой стране.  

Тогда его поддержали друзья, да и врожденная скромность не дала пропасть. В большинстве публикаций, посвященных Грачу, отмечается, что он до сих живет в небольшой, совсем не номенклатурной, квартире с низким потолком и площадью 52 кв. м — и это на семью из 7 человек! Зато никто не может усомниться в искренности коммунистических убеждений Леонида Ивановича. Примечательно, что такая позиция вызывала уважение даже в Киеве, этом центре «декоммунизации», где Грач 10 лет подряд отработал народным депутатом Украины. В киевской Верховной раде он специализировался на межнациональных отношениях, а также борьбе с коррупцией, возглавляя соответствующие парламентские комитеты. Часто появлялся на украинском телевидении в разнообразных политических ток-шоу, где на него пробовали повышать голос националисты. Впрочем, они всегда невольно замолкали под его твердым и спокойным взглядом.

Интересно, что в феврале 2014 года именно небольшая квартира Грача стала одним из центров Русской весны. «Сюда прибыли представители России, развернули на месте все, что требовалось с технической точки зрения», — вспоминает Леонид Иванович в разговоре с «БИЗНЕС Online». Тогда на полуострове активно циркулировали слухи, что Грачу суждено возглавить новое крымское правительство, да и Москва вроде бы присматривалась к бывалому политику. Но что-то не срослось, и об этом «что-то» главный коммунист Крыма предпочитает говорить только намеками, ссылаясь на то, что негативную роль в его судьбе сыграл, в частности, небезызвестный Игорь Стрелков-Гиркин. Однако авторитет Грача от этого не уменьшился: сегодня его по-прежнему называют самым известным республиканским политиком и «птицей высокого полета», памятую о той давней листовке 1990-х годов, которой суждено было стать первой ласточкой будущей «Крымской весны».

Борис Ельцин (второй слева), Леонид Кравчук (второй справа) и Станислав Шушкевич (справа) во время встречи в Беловежской пуще для подписания Соглашения о создании СНГ в 1991 годуФото: © Юрий Иванов, РИА «Новости»

«Кравчук был «писарчуком». Он писал речи для главы компартии Украины, а на самом деле думал по-другому»

— Леонид Иванович, на фоне специальной военной операции, продолжающейся на Украине, все более входят в обиход красные флаги и знамена, которые являются не только символами Победы, но и символами утраченного Советского Союза. Откуда такой интерес к советскому прошлому, в том числе у молодежи?

— Это понятный интерес потомков к тому, что было раньше. Но, к огромному сожалению, восстановить утраченное невозможно. Впрочем, молодые люди берут ностальгию по СССР из памяти своих предков, из того, что они видят и слышат вокруг. Да и крымская ситуация в этом смысле очень примечательна: на полуострове люди чуть ли не ежедневно собираются у памятников героям социалистического труда, и это как раз положительный пример того, что сейчас происходит с памятью у нас и наших потомков.

— Крым всегда считался русским регионом. А существовал ли когда-нибудь украинский национализм на полуострове? Может, еще в советский период кто-нибудь скрытно исповедовал радикальные взгляды?

— Конечно, в советский период украинский национализм не мог проявляться всецело. Он просачивался лишь через отдельные высказывания, через настроения определенных лиц… В остальном Крым всегда считался русским регионом.

Вместе с тем внутри украинской партийной элиты уже тогда было немало носителей националистических настроений. Яркий пример — Леонид Кравчук, с которым я многократно встречался, которого хорошо знал и даже дружил с ним. Такова история наших мужских и человеческих взаимоотношений с Леонидом Макаровичем. В советскую эпоху он был в какой-то период «писарчуком», то есть писал практически все статьи и выступления для Владимира Щербицкого, занимавшего тогда пост первого секретаря ЦК Компартии Украины. Но дальше этого дело не шло — в политику, по большому счету, он тогда не вмешивался.

— Говоря современным языком, Кравчук был райтером при Щербицком…

— Да, Кравчук писал речи для Владимира Васильевича Щербицкого, а на самом деле, как показала жизнь, думал по-другому. Да и поступать потом начал совсем иначе, вразрез с коммунистическими принципами.

— А как вы с ним познакомились?

— Я был заведующим отделом пропаганды и агитации Крымского обкома (с 1981 по 1988 год — прим. ред.), а Леонид Кравчук тогда же заведовал отделом агитации и пропаганды в ЦК КПУ. Это нас и сблизило.

— И до какого времени эта дружба продолжалась?

— Наша дружба оборвалась достаточно недавно. Прежде чем в нынешнем году Кравчук отправился после операции на сердце в Германию и умер там, мы нередко встречались с ним на многих телепередачах у Савика Шустера, разговаривали, общались. Мою позицию он прекрасно знал, но не припомню, чтобы он ее публично пытался отрицать или опровергнуть. Впрочем, после того как началась спецоперация, я не встречался с Кравчуком ни в Крыму, ни в Киеве, и на эту тему не говорил.

— Он понимал, что на нем лежит ответственность за развал СССР?

— Думаю, понимал. Его позиция во многом была двоякой, и оставалась такой вплоть до Беловежской пущи в декабре 1991 года (где был подписан договор об СНГ, констатировавший конец Советского Союза, — прим. ред.). Бориса Ельцина такая позиция полностью устраивала — она давала ему возможность опрокинуть все, что было связано с СССР. А осенью 1990 года Кравчук, помнится, прилетал в качестве главы Верховного Совета УССР на нашу сессию областного совета и вместе с Николаем Васильевичем Багровым (первым секретарем Крымского обкома до апреля 1991 года — прим. ред.) отговаривал меня от будущего крымского референдума. Я не соглашался, тогда Кравчук взял проект бюллетеня и к словам «за восстановление Крымской АССР» дописал своим каллиграфическим почерком: «Как субъекта нового союзного договора». А 20 января на референдуме свыше 93 процентов жителей полуострова проголосовали за воссоздание крымской автономии. Затем случился переворот в Москве и принятие акта о независимости Украины…

К разговору о Кравчуке могу вспомнить еще один характерный случай, связанный с Ельциным. Летом 2001 года, вскоре после своей отставки с поста президента РФ, Борис Николаевич прилетал в Крым. Мы с ним встретились, и за крымскими чебуреками я решился рассказать ему политический анекдот. Говорю ему: «У нас, в Крыму, спорят, кто из вас — вы, Кравчук или Шушкевич — были самым трезвым во время подписания Беловежских соглашений». Ельцин не удержался, вспылил, но затем попросил продолжать. Я и продолжил: «Говорят, что самым трезвым был Кравчук». «Почему?» — спрашивает Борис Николаевич». — «Да потому что Крым себе оставил». Тут Ельцин уже окончательно разозлился, а потом и говорит: «Да если бы я взял тогда карту и провел бы карандашом от Харькова до Одессы со словами «это мое», то Кравчук бы согласился». Леонида Макаровича тогда интересовал вопрос о власти, а не о вопрос о территориях.

Леонид Грач на заседании Верховной рады Украины в 2008 году Фото: © Сергей Старостенко, РИА «Новости»

«Мне предъявили, что я вместе с командующим Черноморским флотом блокировал Горбачева»

— Я читал, что вы проходили по «делу о ГКЧП». Как это вышло?

— Я был свидетелем и участником событий, которые привели в 1991 году к развалу СССР. Помню, как в августе того года Раиса Горбачева прилетела в Крым со своими внуками. Я видел, как отнеслись к этому те, кто 4 августа встречал семью генерального секретаря ЦК КПСС. Уже тогда воцарилась некоторая, так сказать, расслабленность среди партийных работников: кто-то даже выпил в правительственном домике в ожидании высоких гостей. Пьянствовать на встрече такого уровня? Раньше такого и представить было себе невозможно, а тогда, в те тяжелые дни, какая-то общая расхлябанность охватила многих. А что потом происходило на даче, построенной по приказу министра обороны СССР (известно, что госрезиденция «Заря» проектировалась Анатолием Чекмаревым, занимавшим тогда пост главного архитектора Военпроекта, — прим. ред.)? Все это было не так просто, как кому-то сегодня видится со стороны.

Повторяю, в те дни я лично и встречал, и провожал Горбачевых с Бельбека (аэропорт совместного базирования в черте Севастополя — прим. ред.). Причем, в отличие от многих, я был в костюме и при галстуке, что обратило на себя внимание Раисы Максимовны. Она тогда сказала Михаилу Сергеевичу, что, наверное, меня, первого секретаря Крымского обкома, стоит повысить и перевести на работу в Кремль. А в то время от супруги Горбачева, говорят, зависели многие кадровые назначения внутри советского государства и партаппарата. Но эта рекомендация так и не воплотилась в жизнь, ведь совсем скоро Советский Союз перестал существовать. Борис Ельцин совершил то, что считал нужным, в том числе запретил КПСС. Так что 22 августа мы в последний раз провожали Горбачевых из Бельбека в Москву. C’est la vie, как говорят французы. Такова жизнь.

— Во время своего последнего официального визита в Крым в качестве президента СССР Михаил Горбачев высказывал вам какие-то претензии?

— Нет, не было никаких претензий. Когда он улетал, меня к нему уже не пропустили. Прибыл Александр Руцкой с компанией, которая и унесла Горбачевых с собой в столицу.

— Но, если не было претензий, почему вас осенью 1991-го взяли под арест? Что вам предъявили?

— Что я вместе с командующим Черноморским флотом Михаилом Хронопуло взял все, как говорится, на себя и задействовал соответствующие плавсредства и корабли в акватории вблизи дачи, где находились Горбачев с семьей. И тем самым как будто блокировали его. Постановили, что меня нужно арестовать. Я возмутился крайне и заявил о том, что никакие корабли мне не подчинены и поэтому я не буду выполнять решения Генеральной прокуратуры СССР, которая заговорила о моем аресте. После этого мне все-таки удалось выйти на свободу.

— С Горбачевым вы больше не общались?

— Нет, больше ни разу не общался. Я, кстати, думаю, что создание Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) было делом рук самого Михаила Горбачева. Это был вопрос о сохранении власти, в том числе его власти как президента СССР. Члены ГКЧП упрашивали Горбачева дать им добро на управлении страной с одновременным объявлением о болезни генсека. Но тот отмалчивался, отсиживался в Крыму, ожидая, по всей видимости, как повернутся события. Мы же на местах ничего не знали. Помню, как Николай Васильевич Багров звонил мне утром 19 августа по городскому телефону из Нижней Ореанды с вопросом: «Ты не знаешь, почему ВЧ (высокочастотную правительственную связь) отключили?» Если бы Горбачев впоследствии не предал тех, кого спровоцировал на создание ГКЧП, не изобразил из себя жертву их интриг, а затем по прилете в Москву не подписал бы бумажку о запрете КПСС, подсунутую ему Борисом Ельциным, возможно, катастрофического сценария удалось бы избежать.

После распада СССР я продолжил работать на полуострове, в том числе председателем крымского Верховного Совета, руководил разработкой и принятием Конституции Автономной Республики Крым (вступила в силу в январе 1999 года — прим. ред.). Знаете, у нас, в Симферополе, есть сквер Героев социалистического труда, там всегда, в любое время года, лежат живые цветы. Здесь стоят бюсты двух первых секретарей Крымского обкома Компартии Украины — Николая Карповича Кириченко и Ивана Кондратьевича Лутака. Последний известен тем, что добился у Никиты Хрущева разрешения на строительство Северо-Крымского канала и осуществил его. Так вот, после принятия Конституции Автономной Республики Крым (АРК) Иван Кондратьевич пошел провожать меня и сказал: «Я дал Крыму воду, а ты — свободу». Действительно, канал доведен до Перекопа, и, естественно, тянется дальше в Крым. Что до крымской Конституции, то за ее судьбу Иван Кондратьевич переживал не меньше нашего: когда текст Основного Закона республики был утвержден Верховной радой Украины, Лутак ликовал вместе со мной.

Леонид Грач в 1994 году Фото: Анатолий Морковкин /ИТАР-ТАСС

«Шойгу сказал: «Леонид Иванович, мы хотели бы назначить вас премьер-министром»

 — Вы превосходно знаете, каковы были обычные взаимоотношения Симферополя — крымской столицы — с Киевом. Верно ли, что в феврале 2014 года над полуостровом нависла огромная опасность и киевские бандеровцы запросто могли поступить с крымчанами так, как они уже 8 лет поступают с жителями Донбасса?

— К сожалению, да, такая опасность существовала. Между прочим, в 2014-м судьбоносные для всего Крыма события свершались буквально рядом с моим домом и даже в моем доме. Сюда прибыли представители России, развернули на месте все, что требовалось с технической точки зрения. У меня состоялся телефонный разговор с Сергеем Шойгу. Он сказал: «Леонид Иванович, мы хотели бы попросить вашего согласия, чтобы на ближайшей сессии Верховного Совета Крыма (а сессия должна была состояться буквально завтра) назначить вас премьер-министром». Одновременно меня проинформировали, что Анатолий Могилев (возглавлял крымский совмин с ноября 2011 по февраль 2014 года — прим. ред.) уже пустился в бега. Я ответил, что со своей стороны всегда готов послужить Крыму, но есть проблема с Владимиром Константиновым, главой Верховного Совета. Шойгу сказал: «Это все решаемо».

— А кто тогда к вам приезжал?

— Люди, которые позднее стали Героями России. Впоследствии они заняли ту позицию, которую заняли, то есть позицию «анти-» по отношению ко мне. Меня, как известно, не избрали. Константинов до этого все время служил Украине, а потом вдруг стал пророссийским и перешел на другую сторону. И до сегодняшнего дня он возглавляет крымский Госсовет.

— Почему вас не избрали? Почему не предложили стать главой республики Крым? Ведь слухи об этом уже ходили…

— Почему? За принципиальность и честность. Для меня недопустимы сделки как в политике, так и в жизни. Вот, что называется, главные критерии, по которым мне не дали стать руководителем республики. Кроме того, здесь тогда находился представитель какого-то непонятного клана — непонятного на тот момент, а потом, конечно, все встало на свои места. Я говорю о человеке с усиками…

— С усиками? Кого вы имеете в виду?

— С усиками ходил тогда здесь Гиркин.

— Так это Игорь Стрелков-Гиркин, получается, помешал вам?

— По большому счету, да. Их это не устраивало. Хотя все события происходили в нескольких сотнях метров от моего дома, где я жил и живу.

— Хорошо, оставим эту тему. Хотелось бы спросить о судьбе крымских татар. Вы начинали организацию процесса их возвращения на Родину еще в конце 1980-х. А сейчас крымскотатарский вопрос, на ваш взгляд, разрешен внутри республики?

— Наверное, да. При этом крымскотатарский вопрос, пожалуй, никогда не будет окончательно разрешен. Он существовал еще тогда, когда около двух с половиной веков тому назад князь Григорий Потемкин присоединил эти земли к российской короне. Естественно, этот вопрос будет висеть над Крымом как дамоклов меч — пожизненно.

В 1989 году я летал в Фергану в связи с проблемой возращения крымским татар. Это было буквально в считанные дни после того, как там случились известные трагические события — резня, начавшаяся после столкновения узбеков и турок-месхетинцев. Помню поселок, который назывался Комсомольск. На воротах ряда домов имелись надписи: «узбек», «узбек», «не трогать!» и так далее. Все это я видел своими глазами. У меня была беседа с первым секретарем Комсомольского райкома партии, женщиной, очень отважным человеком и ответственным работником. Она рассказала, как сдержала погромщиков, закрыв свой двор и свои строения, где были спрятаны беженцы. А беженцев она перед этим попросила по возможности не подавать никаких признаков жизни. Те сидели, не шелохнувшись, и ждали развязки.

Потом я поехал в Самарканд и там начал проводить совещание. Внезапно мне стало плохо. Меня вывели во дворик, к ручью. А надо знать те времена — ручей почти всегда имелся во внутреннем дворике, чтобы дать человеку прийти в себя. Бежала водичка, а я лежал у ручья и ждал, что называется, своего часа. Когда я относительно отошел, мы вернулись в центр Самарканда — там ожидали меня те, кто хотел вернуться в Крым. Мы поговорили, и я утренним рейсом (а тогда летал самолет Самарканд — Симферополь) отправился домой. В Крыму я воспользовался возможностью уйти, что называется, на запасной аэродром, то есть лечь в больницу. Там меня привели в порядок, хотя и обнаружили рубец на сердце.

Конечно, сыграло свою роль пережитое. Я ведь видел в Узбекистане на подворье турок-месхетинцев девочку-третьеклассницу, наколотую на вилы. А рядом валялись ее школьные тетради… Это меня тоже настолько дернуло, что я, честно говоря, потерял контроль над собой.

— Во время нынешней спецоперации уровень зверства, который порой демонстрируют украинские нацисты, еще более шокирующий. Как вы думаете, России удастся вернуть Украину целиком?

— Самое тяжелое и самое страшное, что здесь столкнулись, собственно, два братских народа. А вот удастся или нет сделать то, о чем вы говорите… Я думаю, что нет. Потому что брошены все силы со всех сторон, чтобы этого не допустить. Очень жаль, но что делать, я не знаю. Влияние Запада ощущается абсолютно во всем, что связано с событиями на Украине и вокруг нее. Я очень хотел бы, чтобы эта боль, терзающая нас всех, прошла бы со временем. Крым надеется, и мы не хотели бы, чтобы это все продолжалось еще дольше.