В Узбекистане, кажется, всерьез взялись за историю и историческую науку как часть новой государственной идеологии «В Узбекистане, кажется, всерьез взялись за историю и историческую науку как часть новой государственной идеологии»

Долой советское! Да здравствует национальное!

В Узбекистане, кажется, всерьез взялись за историю и историческую науку как часть новой государственной идеологии. Попытка установки памятника узбекскому национальному герою, военачальнику Тамерлану (Тимуру) в Самарской области — яркий пример того, что подобные исторические проекты теперь становятся прерогативой официальных властей Узбекистана.

Минувшая неделя прошла в спорах и дискуссиях о том, что делать с исторической наукой. Через 30 лет независимости ученые ставят вопрос ребром: пора начать писать свою национальную историю, а все советские концепты и подходы — оставить в прошлом. Директор института истории Академии наук Узбекистана Азамат Зиеев на пленарном заседании сената заявил, что «стандарты в образовательной системе до сих пор остаются советскими». По мнению Зиеева, решением проблемы может стать акцент на развитие «национальной истории».

В своем выступлении он критиковал систему образования, уверяя, что она не обращает должного внимания на нашу историю и слишком много уделяет внимания истории других стран. По его словам, в других государствах мира для школ составляют специальные учебники, которые якобы сосредотачиваются исключительно на национальной проблематике.

По мнению Зиеева, учебники по истории Узбекистана совершенно не национальные. Директор института истории обращает внимание на то, что узбекские дети начинают получать знания в возрасте трех лет в садике и заканчивают в 18, выпускаясь из средней школы, т. е. обучаются почти 15 лет. И нельзя упускать эти самые важные годы, надо, по мнению оратора, по максимуму давать им знания по национальной истории, языку, искусству. И только тогда можно будет воспитать настоящего патриота страны. «У нас есть привычка быть щедрыми — мы открываем свои объятия каждому, — сказал он. — Но эти времена прошли. В наши дни мы видим, как национальный дух выходит на первый план. Давайте увеличим скорость интернета в тысячу раз, переведем всю информацию на узбекский язык, но если контент не национальный, то зачем нам такая скорость интернета? Мы не должны обманывать себя».

Этот тезис вызвал волну критики в научном сообществе Узбекистана. Одним из главных оппонентов функционера от науки стал известный узбекский историк, профессор Бахтияр Бабаджанов. «Нелишне напомнить, что все конфликты начинаются с попыток какого-либо государства доказать исключительность своей истории, нации, перерастающих во взаимные „исторические притязания“ к соседям. Как правило, все эти попытки „приватизации истории“ воплощаются в территориальные требования и заканчиваются приграничными конфликтами и войнами», — пишет профессор Бабаджанов. Он категорически против «расселения» истории по национальным квартирам.

«Рассматривать историю любой династии региона как продукт „национальной государственности“ совершенно противоречит исторической реальности, я уже не говорю об элементарной логике, — продолжает Бабаджанов. — Как, например, рассматривать историю Саманидов, Караханидов, да и любой другой династии в качестве примера „национальной государственности“ одной из республик, когда эти ханства/государства в определенные исторические периоды охватывали все ныне существующие республики региона Центральной Азии?»

«Было бы неправильным говорить, что до настоящего времени никто не поднимал вопросы переосмысления национальной истории Узбекистана»

«Перед учеными Узбекистана ставилась задача подыскать «неопровержимые доказательства» главенства узбекского народа»

Было бы неправильным говорить, что до настоящего времени никто не поднимал вопросы переосмысления национальной истории Узбекистана. Так или иначе этот вопрос и раньше поднимался узбекскими учеными, проводились конференции, велись дискуссии, по их результатам выходили монографии и научные сборники. Научная номенклатура рапортовала наверх: произошел отказ от советской идеологии, появились новые методологические подходы, в проблемное поле исторической науки вошли ранее не разрабатываемые темы, многие исторические события получили новую интерпретацию, созданы новые образовательные стандарты, программы, учебники и методические пособия и т. д.

В реальности же мало что изменилось. Самое главное, что за 30 лет независимости так и не была подготовлена многотомная «История Узбекистана». Последний раз четырехтомник по истории Узбекистана выходил в 1969 году. А ведь труд такого рода — это прежде всего маркер уровня интеллектуального развития отдельно взятой нации, показатель ее независимости и самостоятельности.

Нельзя сказать, что в этой области совсем ничего не делалось. Отдельные тома выходили, но цельной, концептуально выверенной «Истории Узбекистана» создать не удалось.

Впрочем, причина задержки была вполне понятна. Для начала надо было решить, куда и как двигаться. Нельзя было писать историю страны по старым советским лекалам. А новый инструментарий пока никто предложил — его надо было разрабатывать заново. Так и буксовала проблема на одном месте. Кроме того что сам несчастный институт истории кидали туда-сюда — от Академии наук в Национальный университет и обратно. А каждый переезд, как известно, равен двум пожарам.

Начался переход на западные стандарты: от привычных кандидатов и докторов наук к заморскому PhD («доктору философии»): сами ученые из уважаемых и достойных членов общества превратились в полунищих дервишей. В общем, всем стало не до науки.

Кроме того, было не очень понятно, какую именно историческую науку хотят видеть «наверху». Как отмечает независимый узбекский исследователь Бахтиер Алимджанов, в 1990-е в Узбекистане существовало три основные версии исторической науки: 1) «национальная» государственно-центричная историография — для укрепления государственного строя и элит; 2) «национальная» интеллектуально-националистическая историография, служившая «пробуждению» нации; 3) «национальная» религиозно-интеллектуальная историография, отражавшая религиозную идентичность и базировавшаяся на истории ислама.

В конце концов, по мнению Алимджанова, победила «национальная» государственно-центричная историография.

Американский эксперт, известный специалист по Средней Азии и России Марлен Ларюэль, проработавшая несколько лет в Узбекистане, писала в 2005 году (журнал Ab Imperio №4), что тогда в стране существовал определенный политический заказ. «Перед учеными Узбекистана ставилась следующая двуединая задача: подыскать „неопровержимые доказательства“ главенства узбекского народа-эпонима над другими национальными группами, проживающими на территории современного Узбекистана, а также обосновать этническую, политическую и лингвистическую преемственность узбеков по отношению к древним народам, проживавшим на территории современного Узбекистана», — отмечала она в своей статье.

«В 1920-е годы большую роль в становлении узбекской исторической науки сыграли татарские ученые — профессора Газиз Губайдуллин (1887–1937) и Булат Салиев (1882–1938). Они написали фундаментальные труды, посвященные прошлому Узбекистана, размышляли о том, каким путем должна идти узбекская историческая наука. В 1928-м выходят «Материалы к истории узбеков» (слева). Салиев написал и издал «Историю Бухары» (справа) и «Историю Средней Азии»

Как создавалась «кастрированная» история Узбекистана

Тем не менее вопрос о реформации и обновлении узбекской исторической науки продолжал оставаться в центре внимания отдельных ученых. Так, один из бывших руководителей исторической науки в Узбекистане, известный историк Шухрат Мухамедов писал в 2015 году, что после перестройки ученые разделились на два лагеря. Прежде всего это касалось вопроса о вхождении территории Средней Азии в состав Российской империи.

«Одна из позиций заключалась в установившейся в советское время идее о „добровольном вхождении“ этих территорий в состав Российского государства. Вторая — идея о том, что никакого добровольного вхождения не могло быть, так как свободолюбивые народы Средней Азии, исповедовавшие ислам, не могли войти добровольно в состав христианского „государства-монстра“, которое в течение последних 300 лет фактически занималось только завоеванием новых территорий», — отмечал он.

В итоге все это, по мнению Мухамедова, привело к отрицанию всего, что произошло с народами Средней Азии за прошедшие 150 лет, особенно среди национально-патриотической интеллигенции, Российская империя и советская власть превратились в «чудовищ», которым нет оправдания, была потеряна тенденция освещения исторических событий в их развитии, т. е. в динамике. Выдергивание тех или иных фактов из общего контекста исторического материала создало «кастрированную» историю.

Мухамедов предлагает объективно оценивать минувшие события. Он против любых крайностей как с этой, так и с той стороны. В качестве примера он приводит распространенный в советское время тезис о том, что Россия «беспощадно» вывозила сырьевые ресурсы из завоеванных колоний, в частности из Туркестана. Но архивные материалы говорят об обратном — хлопок-сырец закупался у населения торговыми фирмами, т. е. народ его продавал добровольно, а государство вообще старалось не вмешиваться в эти процессы.

«Более того, не лучше ли коллективу института истории, вместо того чтобы делать упор исключительно на политической истории (уже достаточно изученной), разработать новые направления в своих научных исследованиях с учетом белых пятен в истории нашего региона?» — задается вопросом вышеупомянутый профессор Бабаджанов.

Судя по всему, выступление директора института истории Зиеева было своего рода «разведкой боем». Научное сообщество Узбекистана пока оказалось не готовым к переменам и резкой смене курса корабля исторической науки республики. Но проблема поставлена и озвучена с самой высокой трибуны. Потому стоит ожидать, что она рано или поздно заговорит на узбекском языке в самом широком смысле этого слова.