Электрик из Казани Леонид Рамзин: его хотели расстрелять, а вручили Сталинскую премию

Что касается разработки и осуществления плана ГОЭЛРО, то вклад в него ученого Леонида Константиновича Рамзина называют великим Фото: wikimedia.org, Общественное достояние

С «ВИХРЯМИ ВРАЖДЕБНЫМИ» В КАЗАНИ БОРОЛСЯ АВТОР «ВАРШАВЯНКИ»

Энергетики знают, что в годы Великой Отечественной войны у нас, в Казани, работал некий загадочный ученый, приговоренный в свое время к расстрелу по делу Промпартии. Что касается разработки и осуществления плана ГОЭЛРО, то вклад в него ученого Леонида Константиновича Рамзина называют великим. Он выполнил ряд важных командировок в Англию, Бельгию, Германию, Чехословакию, США для изучения опыта работы и закупки теплотехнического оборудования.

«Научно-техническое дарование Рамзина раскрылось в годы обучения в Московском высшем техническом училище, — сообщает официальный сайт „Татэнерго“. — Он окончил его с отличием в 1914 году, получив звание инженера-механика. А всего через 6 лет, в 1920 году, Рамзин избирается профессором МВТУ и в течение 10 лет возглавляет кафедры „Тепловые станции“ и „Топливо, топки и котельные установки“. Кроме этого, Леонид Константинович стал первым директором образованного в 1921 году Всесоюзного теплотехнического института, руководил которым почти 10 лет».

В первые месяцы Великой Отечественной войны в Казань прибыло много ученых, деятелей культуры, талантливых энергетиков. Среди эвакуированных ученых-энергетиков были Глеб Кржижановский (1872–1959) — российский революционер, ближайший друг Ленина. Первый председатель Госплана Советской республики, один из главных авторов плана ГОЭЛРО), ближайший друг Владимира Ленина, автор большевистского хита «Вихри враждебные» («Варшавянка») и исполнитель плана ГОЭЛРО, а также Клавдий Шенфер, Лев Мелентьев, Михаил Стырикович и многие другие.

«Решение об эвакуации главного оплота науки страны — Академии наук СССР — было принято уже 16 июля 1941 года, — рассказывала корреспонденту „БИЗНЕС Online“ Айслу Кабирова, ведущий научный сотрудник Института истории им. Марджани АНТ РТ, доктор наук, автор многочисленных работ по истории ТАССР в годы Великой Отечественной войны. — Первоначально совет по эвакуации предполагал перебазировать академические учреждения в Томск, но затем местом их дислокации была выбрана Казань. Видимо, определяющую роль в этом сыграло то обстоятельство, что уже накануне войны Татарская АССР стала крупнейшим научным центром Поволжья. И в военные годы Казань стала крупным центром сосредоточения академических учреждений страны. В городе обосновалось 33 научных учреждения, разместились 1 650 научных сотрудников, 93 академика и члена-корреспондента АН СССР».

НАПАСТИ ВОЙНЫ ПОПАЛИ В «КОТЕЛ РАМЗИНА»

«Электроэнергетика Татарии в первый период войны находилась в очень тяжелом положении, — сообщает Фарид Ибрагимов, кандидат исторических наук, — поскольку к уже имеющимся предприятиям добавилось более 70 фабрик и заводов, в том числе 36 — в Казани. Среди них было немало энергоемких предприятий. За короткий срок население только столицы республики увеличилось с 401 тысяч до 515 тысяч человек. Все это резко увеличило нагрузку на предприятия электроэнергетики, потребовало по-новому решать задачи электроснабжения. Требовались огромные усилия для ее поддержания на должном уровне.

В обкоме ВКП (б) образовали специальный отдел по энергетике, были выделены дополнительные ассигнования. К решению проблемы привлекли крупные научные силы. Работами по укреплению энергетической базы Казани в первые годы войны руководил академик Кржижановский».

В июне 1942 году в Казани была создана комиссия Академии наук СССР по мобилизации ресурсов Поволжья и Приуралья на нужды обороны во главе с вице-президентом АН СССР Чудаковым. Комиссия состояла из 8 секций, энергетическую возглавил Кржижановский.

Для ликвидации дефицита электроэнергии в Казани научные силы энергетического института Академии наук — академики Круг, Шефнер и другие — совместно с Казэнерго разработали новые подходы к увеличению мощностей электростанций города. В Казани к тому времени действовало две крупные теплоцентрали, ТЭЦ-1 и ТЭЦ-2, построенные, соответственно, в 1933 и 1938 годах. На ТЭЦ-1 был пущен третий турбогенератор, а на ТЭЦ-2 установлен второй, включенный в сеть в январе 1942 года».

Его автором и человеком, который «привязал» свои изобретения к казанской энергетике, как раз и был всемирно известный к тому времени создатель котлов нового типа — «котлов Рамзина». Леониду Константиновичу коллеги-ученые помогли ускорить пуск в январе 1942 года второго турбогенератора на ТЭЦ-2 (тогда это была станция авиационного завода) и этим значительно увеличить отдачу мощностей других электростанций Казани. Первый в мире прямоточный котел конструкции Рамзина был построен и произведен пуск в работу именно в Казани (до этого проходили испытания на опытной ТЭЦ ВТИ на высокие начальные параметры пара). Таким образом был обеспечен рост производства электроэнергии в целом по Татарии, который составлял 215%, что почти вдвое превышало общесоюзный показатель.

Если для зарубежных коллег и специалистов Рамзин был более известен как ученый, то для наших не было секретом, что Леонид Константинович был осужденным по политической статье «за организацию контрреволюционного заговора», известного в истории как «Дело Промпартии». О подробностях этого уникального исторического факта, связанного с биографией ученого-энергетика, далее рассказывает в своем очерке известный казанский историк Булат Султанбеков, который профессор передал для эксклюзивной публикации в «БИЗНЕС Online».

С разрешения автора редакция дает свои заголовки и комментарии наиболее значимым событиям и людям, о которых идет речь в публикации.

ОРДЕН ЛЕНИНА ВРУЧИЛИ ОСУЖДЕННОМУ

Речь пойдет об уникальном даже в нашей богатой неожиданными находками и открытиями истории загадочном факте. Человек, осужденный за руководство контрреволюционной организацией «Промпартия», якобы занимавшейся не только вредительством, но и ставившей целью с помощью Запада восстановление в СССР капитализма и уже начавшей формировать новое правительство, Леонид Константинович Рамзин был приговорен к расстрелу. Позже высшая мера наказания была заменена ему на тюремное заключение, а впоследствии он стал лауреатом Сталинской премии, был награжден орденом Ленина, хотя судимость не была снята. Причем дело не пересматривалось не только в хрущевские времена, когда реабилитировали десятки тысяч жертв необоснованных репрессий, в том числе и руководителей высокого ранга, а ряд резонансных политических процессов был признан сфальсифицированным. Даже в 1983 году, когда повеял слабый, но уже ощутимый ветерок перестройки, в Советском энциклопедическом словаре было написано (орфография документа сохранена — прим. ред.): «Промпартия — антисов. подпольная вредительская орг-ция, в 1925–1930 действовала в пром-сти и на транспорте СССР. Опиралась на помощь из-за границы и поддержку др. контр-рев. орг-ций. В кон.1930 руководители П. осуждены к разл. срокам тюремного заключения». Оценка вполне соответствующая духу сталинской эпохи, «Краткому курсу истории ВКП (б)», хотя его создатель давно уже был предан политической анафеме, иногда даже с перехлестами, а тело его «выселено» из мавзолея.

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТАКОЕ „ПРИНУЖДЕНИЕ“!»

Попробуем высказать свое суждение об этой загадке истории, используя выявленные в архиве новые документы. Профессор МВТУ (Московское высшее техническое училище им. Баумана, с 1989 года — Московский государственный технический университет (МГТУ) им. Баумана — прим. ред.), известный ученый-теплотехник Рамзин в связи с забастовкой профессуры МГУ и МВТУ принял активное участие во встрече и дискуссии с членом Политбюро ЦК РКП (б) И.В. Сталиным и заместителем председателя Совнаркома РСФСР Александром Дмитриевичем Цюрупой (1870–1928) — российский революционер, большевик, советский государственный и партийный деятель) с профессорами МВТУ.

Первая встреча Сталина с профессурой в таком широком формате была организована Цюрупой по указанию Ленина. Она практически неизвестна, во время изучения литературы не нашел упоминания о ней. Уже несколько раз Ленин непосредственно занимался делами, связанными с забастовками профессоров, охватившими к началу 1922 года ряд вузов столицы и начавшими перекидываться в провинцию. Это грозило парализовать и без того пришедшую в упадок систему высшего образования и научную деятельность в стране. Ленин считал, что с учеными, не согласными с некоторыми решениями властей, в первую очередь с работавшими тогда в области технических наук и электроэнергетики (а она была в центре внимания вождя), надо вести диалог на совещаниях и встречах, а не в ЧК, искать пути компромисса и даже идти на некоторые уступки.

Заметим, что имя героя очерка и до этого было известно вождю: в кремлевской библиотеке Ленина, насчитывающей около 9 тыс. томов, не так уж много книг, имеющих пометки вождя и свидетельствующих об особом интересе, который они вызвали. Одна из них, вышедшая в 1921 году, — «Электрификация Советской России», начинается вступительным докладом Кржижановского и содокладом Рамзина. Об увлечении Ленина проблемами электрификации свидетельствует тот факт, что он буквально заставил известного публициста Ивана Ивановича Скворцова-Степанова (настоящая фамилия — Скворцов, литературный псевдоним — И. Степанов, 1870–1928) — советский государственный и партийный деятель, историк, экономист, в 1917 году — первый народный комиссар финансов РСФСР) написать эту популярную книгу об электрификации и даже сделал к ней предисловие. В ней есть пометки вождя, а на титульном листе имеется надпись: «Дорогому В.И. Ленину-Ульянову автор, засаженный за работу в порядке беспощадного „принуждения“ и неожиданно нашедший в ней свое „призвание“. Да здравствует такое „принуждение“!»

МОЛОДОЙ ПРОФЕССОР ДИСКУТИРУЕТ СО СТАЛИНЫМ

В протоколе совещания, состоявшегося 14 февраля 1922 года, есть запись беседы Сталина с бастующими профессорами о выборах ректора МВТУ и методах руководства вузами Наркомпроса, а точнее, его «департамента» по управлению вузами и наукой — Главпрофобра (Главное управление профтехнических школ и высших учебных заведений Народного комиссариата просвещения РСФСР — прим. ред.). Особо активную роль в обсуждении конфликтных проблем играл Леонид Рамзин, заявивший, что Главпрофобр — «пустое место», и если руководивший им ранее О. Ю. Шмидт (Отто Юльевич Шмидт (1891–1956) — советский математик, географ, геофизик, астроном. Исследователь Памира и Севера – прим. ред.) хоть что-то делал, то заменивший его Е. А. Преображенский — «милый человек, но практически там вообще не бывает» (Евгений Алексеевич Преображенский (1886–1937) — российский революционер, советский экономист и социолог. В 1921–1924 годах — председатель финансового комитета ЦК РКП (б) и Совнаркома РСФСР, одновременно в 1921 году — председатель Главпрофобра РСФСР. В 1937 году был расстрелян за руководство «Молодежным троцкистским центром» и участие в контрреволюционной террористической организации. Реабилитирован посмертно — прим. ред.). Сталин весьма внимательно отнесся к словам Рамзина и даже попросил его и присутствующих профессоров назвать лиц, которые, по их мнению, могут возглавить Главпрофобр и МВТУ, и услышал ответные, откровенные и довольно нелицеприятные характеристики некоторых предлагаемых кандидатур. Они были учтены при новых кадровых назначениях: Главпрофобр возглавила известный партийный деятель В. Н. Яковлева (Варвара Николаевна Яковлева (1884–1941) — российская революционерка-подпольщица, секретарь Московского бюро РСДРП (б), ближайший соратник Дзержинского в ВЧК, председатель Петроградской ЧК, с 1929 года работала наркомом финансов РСФСР — прим. ред.).

ИЛЬИЧ ЦИТИРУЕТ РАМЗИНА, ЧТОБЫ ПРЕКРАТИТЬ СМУТУ В ВУЗАХ

Имя Рамзина упоминал Ленин и в беседах с членами Политбюро о необходимости компромисса для прекращения смуты в вузах. Забастовки профессуры, одна из которых грозила разразиться и в Казанском университете, удалось унять или предотвратить путем ряда решений, выработанных во время еще нескольких встреч с участием наркома просвещения Анатолия Луначарского (Луначарский Анатолий Васильевич (1875–1933) — российский революционер, советский государственный деятель, писатель, переводчик, публицист, критик, искусствовед, с октября 1917 по сентябрь 1929 года — первый нарком просвещения РСФСР — прим. ред.). Причем одна из групп профессоров была на беседе у Ленина. Предпринимаются меры по улучшению быта ученых, для чего была использована специальная организация «КУБУЧ» (Комиссия по улучшению быта ученых) и установления повышенных продовольственных пайков по низким ценам, ибо реальная заработная плата профессуры, как отмечено в одном документе, стала намного меньше, чем в 1913 году. Так, на содержание МГУ (сюда входила и заработная плата), как писали профессора Ленину, отпускается в 20 раз меньше средств, чем в 1913 году.

После всех этих непредвиденных событий Рамзин продолжал работать профессором МВТУ, а вскоре, очевидно, не без подсказки Ленина, а скорее всего, и Сталина, которому запомнился молодой профессор, неоднократно, резко, но конструктивно выступавший на совещании и предлагавший свои варианты «разрядки» ситуации, Рамзин назначается директором Всесоюзного теплотехнического института (ВТИ), ибо считался наиболее крупным специалистом по паровым котлам для электростанций. Занимал он и ряд других руководящих должностей по совместительству — в Госплане и ВСНХ. Но вскоре все изменилось.

«НАДО ПОКАЗАТЬ ЭТОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ, КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН»

В конце 1920-х годов Сталин и другие лидеры партии пришли к выводу, что необходимо прекращать «нэповские послабления». В частности, в 1927 году даже слывший либералом Бухарин (Николай Иванович Бухарин (1888–1938) — российский революционер, ближайший соратник Ленина, член Политбюро ЦК ВКП (б). Репрессирован и расстрелян в 1938 году как член «антисоветского правотроцкистского блока» – прим. ред.) предложил усилить борьбу с кулаком в деревне. Было решено, что пора дать «острастку» инженерно-технической интеллигенции и ученым, весьма вольно чувствовавшим себя в нэповские времена. Они, например, критически относились к инспирированным ЦК поспешным и зачастую технически необоснованным «революционным» новациям «красных директоров и комиссаров» по ускорению роста производительности труда, активно внедрявшимися тогда в промышленности и транспорте и нередко ведшим к авариям и даже катастрофам. Это особенно сказывалось в горной отрасли и ее угледобывающем сегменте, где участились аварии нередко с человеческими жертвами, а также на железнодорожном транспорте. Для «напоминания» инженерно-технической интеллигенции, «кто в доме хозяин», было организовано несколько резонансных и широко освещаемых в печати политических процессов.

ПРОЦЕСС ПОШЕЛ

Первым был Шахтинский 1928 года, проходивший в Колонном зале Дома Союзов в Москве, с той поры и ставший главной «судебной эстрадой» СССР для проведения наиболее резонансных политических процессов. Сценарий Шахтинского процесса, судя по выступлению на февральско-мартовском 1937 года пленуме ЦК ВКП (б) бывшего начальника Северо-Кавказского управления ОГПУ Евдокимова, был предварительно просмотрен Сталиным, сделавшим несколько замечаний и поправок. Группа горных инженеров Донбасса численностью в 52 человека, в том числе и нескольких немецких специалистов, работавших там по контракту, обвинялась в диверсиях и организации катастроф и пожаров на шахтах по заданию западных разведок и бывших хозяев угольных предприятий, находившихся в эмиграции. Процесс закончился расстрелом пяти обвиняемых и тюремным заключением для остальных и высылкой немецких специалистов.

После этого ОГПУ было поручено провести еще несколько «отраслевых» процессов, в том числе и самый резонансный из них, — о заговоре «контрреволюционных инженеров», получивший название «Дело Промпартии». Ему придали невиданно резонансный характер, обвинив «участников» в том, что, не ограничиваясь только «вредительством и диверсиями», они намеревались свергнуть советскую власть, вернуть капитализм и создать новое буржуазное правительство. В группу должны были войти находившиеся в эмиграции и якобы руководившие «участниками» оттуда крупные промышленники и видные общественные деятели. Один из них, П.П. Рябушинский, «назначался» министром внутренних дел», а министром иностранных дел якобы согласился стать историк, академик Е.В. Тарле.

«ЛИДЕР» ПРОМПАРТИИ УЗНАЛ О ЕЕ СУЩЕСТВОВАНИИ ТОЛЬКО ОТ СЛЕДОВАТЕЛЯ

Первым был арестован директор Всесоюзного теплотехнического института (ВТИ) Рамзин, «назначенный» следователями руководителем Промпартии, хотя никаких постов в будущем правительстве ему «не давали». Под психологическим давлением (пытки в их прямом физическом варианте еще не применялись) он неожиданно быстро «сломался» и согласился, как сейчас принято говорить, «сотрудничать со следствием». Правда, на процессе произошло несколько казусов по халатности или безграмотности следователей, готовивших обвинительные материалы. Конфузы частично были опубликованы в печати. Стало известно, в том числе и мировой общественности, что «кандидат в министры» Рябушинский умер во Франции еще в 1924 году, а «кандидат в премьеры», известный горный инженер П.И. Пальчинский, был расстрелян по приговору коллегии ОГПУ в мае 1929 года. А затем главный обвиняемый, «руководитель Промпартии» Рамзин «проговорился», что узнал о ее существовании только от следователя. Данный метод впоследствии широко применялся на печально знаменитых политических процессах середины 1930-х годов, когда и гораздо более крупные политические фигуры, чем профессор Рамзин, включая бывших членов Политбюро ЦК ВКП (б) и руководителей правительства, «признавались» в несуществующих злодеяниях и называли имена своих сообщников, «подсказанные» им следователями. А известный своим остроумием и сарказмом оппозиционер К. Радек (Карл Бернгардович Радек (настоящее имя Кароль Собельсон, 1885–1939) — член ЦК РКП (б), член Исполкома Коминтерна, сотрудник газет «Правда» и «Известия». Сторонник и друг Троцкого. Был убит в Верхнеуральском политизоляторе в 1939 году. Реабилитирован посмертно – прим. ред.) то ли в шутку, то ли всерьез даже предложил следователю написать на себя обвинительное заключение, намного более убедительное и юридически грамотное, чем предварительно показанное ему.

На процессе Промпартии в 1930 году Рамзин фактически стал главным свидетелем обвинения, изобличая всех (и особенно себя) в сотрудничестве с зарубежными руководителями заговора (вместо «не вовремя» умершего Рябушинского и расстрелянного Пальчинского подсказали другую фамилию), во вредительстве и в подготовке интервенции. Признали себя виновными с небольшими оговорками и другие. Впрочем, на таких процессах бывали казусы и похлеще. Например, когда на одном региональном судилище обвиняемый «признался», что вел вредительскую осушку болот, то на вопрос прокурора о том, для чего это было нужно, ответил ничтоже сумняшеся, что готовил на осушенных участках дорогу для техники иностранных интервентов. По всем этим «инженерным» процессам в различных отраслях промышленности СССР арестовали около 2 тыс. человек, какую-то часть обвиняемых освободили до суда за отсутствием прямых улик, оставив «под подозрением»; их черед наступил в 1937 году. Большинство же получило различные формы наказания. Главный процесс Промпартии состоялся в Москве и проходил в ноябре — декабре 1930 года в Колонном зале Дома Союзов. О значении, придаваемом ему руководством партии как средству нагнетания политической напряженности и формирования атмосферы перекладывания вины на «врагов народа и вредителей» за все недостатки и провалы в экономике, можно судить по тому, что в ряде городов были организованы собрания, принимавшие резолюции, клеймящие Промпартию и ее руководителей. А мимо Колонного зала, где шел процесс, неоднократно проходили многотысячные «шествия ненависти» с лозунгами и скандированием кричалок типа «Смерть предателям и диверсантам».

ВОЖДЯ ИНТЕРЕСОВАЛИ ПОКАЗАНИЯ ЕГО «ЗНАКОМЦА»

Столь же целенаправленно процесс Промпартии освещался в печати. В итоге пятерых обвиняемых приговорили к расстрелу, но, как это было заранее намечено, заменили высшую меру 10 годами тюремного заключения, трем обвиняемым срок снизили с 10 до 5 лет. Из недавно опубликованных писем Сталина видно, что его очень интересовали показания своего давнего «знакомого» Рамзина. Председателем особого судебного присутствия Верховного суда был экс-ректор МГУ А.Я. Вышинский (Андрей Януарьевич Вышинский (1883–1954) — государственный деятель, юрист, дипломат. Ректор МГУ (1925–1928), прокурор СССР (1935–1939), министр иностранных дел СССР (1949–1953), постоянный представитель СССР при ООН (1953–1954) — прим. ред.), государственным обвинителем — Н. В. Крыленко, в 1938 году расстрелянный как «враг народа» (Николай Васильевич Крыленко (партийная кличка — Абрам, 1885–1938) — верховный главнокомандующий российской армии после Октябрьской революции, член ЦКК ВКП (б). Народный комиссар юстиции РСФСР, затем — СССР. Один из организаторов массовых репрессий – прим. ред.). До сих пор идут споры, кто из них первым предложил формулировку, что «царицей доказательств» является признание обвиняемого. Похоже, приоритет все же за Крыленко.

Замечу, что несостоявшийся министр иностранных дел от Промпартии, Тарле, тоже был арестован по «академическому делу», куда добавили и злополучный министерский пост в Промпартии, но, очевидно, обвинения были настолько нелепыми даже по тем лихим временам, что наказание ограничилось высылкой в Алма-Ату и лишением звания академика. Впрочем, по каким-то причинам он вскоре был помилован со снятием судимости, восстановлен в рядах академиков и, находясь в эвакуации в Казани, получил Сталинскую премию как соавтор книги «История дипломатии».

КАЗАНЬ КАК ЛИДЕР «МОДНОГО» НАПРАВЛЕНИЯ В МИРОВОЙ ЭНЕРГЕТИКЕ

Впрочем, и Рамзина, в отличие от многих других «заговорщиков», вместо тюрьмы направили в ОКБ по прямоточным котлам при ОГПУ, организованное по приказу Орджоникидзе (Григорий Константинович Орджоникидзе (партийное прозвище Серго, 1886–1937) — известный грузинский и российский большевик, первый народный комиссар тяжелой промышленности СССР, председатель ВСНХ СССР – прим. ред.). Товарищ Серго понимал необходимость сохранения научных талантов при всей тяжести предъявляемых им обвинений. Там Рамзин продолжил ранее начатую работу по созданию прямоточных паровых котлов для электростанций с исключительно высокими экономическими и техническими параметрами, являясь признанным в мире лидером этого «модного» тогда направления развития энергетики. Вышел на свободу досрочно по амнистии, в 1936 году, очевидно, по предложению Сталина, который после смерти Ленина больше других вождей понимал роль энергетики в народном хозяйстве. Большинство остальных обвиняемых полностью отсидели свои сроки или умерли в лагерях. Поведение Рамзина на процессе вызвало негласное, но достаточно известное, в том числе и властям, осуждение со стороны ведущих представителей научной и инженерно-технической интеллигенции и роковым образом отразилось на последующей биографии ученого. Впрочем, когда через ряд лет он встретил вышедшего на свободу «сопроцессника» и тот упрекнул его в оговоре, Рамзин горько усмехнулся и сказал, что на себя он наговорил намного больше и поэтому, в отличие от своего собеседника, получил не срок, а расстрел, позже замененный по указанию Сталина 10 годами.

После освобождения из заключения у Рамзина внешне все складывалось благополучно: он пользовался благосклонностью властей, включая Сталина. По инициативе вождя ему в 1943 году присуждается Сталинская премия 1-й степени за цикл работ по созданию и внедрению в энергетическую промышленность прямоточных котлов, а до этого присвоили ученую степень доктора технических наук без защиты диссертации, впоследствии по случаю круглых дат награждали орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. В начале Великой Отечественной войны вместе с лабораторией Рамзин оказался в Казани.

«БОГ МИЛОВАЛ ОТ ЗНАКОМСТВА С ЭТИМ…»

Судя по некоторым воспоминаниям, в 1943 году ученый был вызван в Москву на беседу с Маленковым, после которой стал научным руководителем Всесоюзного теплотехнического института (ВТИ), а вскоре — и заведующим кафедрой котлостроения главной отечественной кузницы кадров электротехники, Московского энергетического института (МЭИ). Маленков якобы сказал, что «„хозяин“ его помнит и ценит его ум». Очевидно, имелась в виду встреча с ним в 1922 году на «цюрупинском» совещании. Ходили слухи, что Рамзин был принят и Сталиным, но в книге «На приеме у Сталина. Тетради (журнал) записи лиц, принятых И. В. Сталиным (1924–1953)», в ценнейшем источнике изучения истории СССР, данная встреча не зафиксирована. Одновременно с научным руководством ВТИ Рамзин работал заведующим кафедрой МЭИ, директором которого была жена самого Маленкова, профессор В.А. Голубцова, хороший организатор высшего образования и весьма гуманный человек. Ее интересовала не политическая биография Рамзина, а его уникальные знания, великолепные педагогические способности и авторитет в науке. Но, очевидно, Голубцова все же согласовала приглашение Рамзина с мужем, всесильным тогда членом Политбюро и секретарем ЦК, главным «кадровиком» СССР.

Но, несмотря на высокий статус и награды, Рамзин в научном сообществе фактически стал изгоем, как сейчас бы сказали, нерукопожатным. Так, один из самых именитых академиков-технарей, услышав на заседании какой-то комиссии его фамилию, даже демонстративно перекрестился, сказав: «Бог миловал от знакомства с этим…» — далее последовало непечатное выражение. Не увенчалась успехом и попытка властей поднять его статус в научном сообществе: специально для Рамзина по рекомендации Маленкова выделили вакантное место члена-корреспондента АН СССР. Рамзин был уверен в избрании и надеялся на скорое выдвижение в академики, ибо его научная репутация была безупречной, вполне заслуженно он считался самым крупным теплотехником страны, известным и в государствах Европы, и в США. Но даже в обстановке авторитаризма ученым иногда, не без ведома Сталина, дозволялась определенная «фронда», особенно при выборах в академии. И хотя при голосовании у Рамзина и конкурентов не было, и выдвинут был он учеными советами ВТИ и МЭИ по согласованию с ЦК ВКП (б), он все же неожиданно потерпел катастрофу. Иначе случившееся не назовешь: из 25 академиков и членкоров отделения технических наук только один проголосовал за, что, конечно, было оценкой не его научного потенциала, а результатом сложившегося у многих ученых представления о его нравственном облике, и особенно поведения на процессе Промпартии. Замечу, что в конце 1990-х годов при проверке следственных и судебных материалов по всем политическим процессам конца 1920-х — 1930-х годов дело Промпартии, как и Шахтинское, были признаны сфальсифицированными и все обвиняемые были реабилитированы «за отсутствием состава преступления».

СТРАШНЫЙ МОРАЛЬНЫЙ УДАР, ОТ КОТОРОГО ОН НЕ ОПРАВИЛСЯ

Власти тогда не стали вмешиваться в тот инцидент, наделавший много шума, хотя такие случаи изредка бывали и назначалось переголосование, которое после «соответствующих разъяснительных бесед» давало нужный результат. Очевидно, решили не раздражать ученых, работавших по оборонной тематике: отделение технических наук было тогда главной «академической оборонкой». Для Рамзина это был страшный моральный удар, фактический «вотум недоверия» научного сообщества, от которого он так и не сумел оправиться, вплоть до безвременного ухода из жизни в 1948 году в возрасте всего 61 года. В семейной жизни он был счастлив: его жена Эра Багдасаровна, происходившая из довольно известной в Москве армянской семьи, являлась настоящим «ангелом-хранителем», которой он поверял многое и всегда находил понимание и поддержку. Последние годы жизни Рамзин находился в состоянии постоянной депрессии, вызванной бойкотом научного сообщества, что, очевидно, способствовало развитию болезней и последующей кончины. Хотя Рамзин и был русским, по просьбе семьи был похоронен на Армянском кладбище в Москве, рядом с ним упокоилась впоследствии и жена.

СНОВА «БРОСИМ КАМЕНЬ НА ЕГО МОГИЛУ»?

В октябре 2017 года Рамзина исполнилось бы 130 лет, и научное сообщество, в первую очередь энергетики, очевидно, должны были вспомнить его выдающуюся роль в развитии теплотехники и приоритетные работы мирового значения в данной сфере. Что же касается поведения на процессе Промпартии, то вряд ли сейчас найдутся желающие снова «бросить камень на его могилу». Ибо так же, а иногда еще и более одиозно вели себя и некоторые другие жертвы политических репрессий, включая выдающихся партийно-государственных деятелей и героев Гражданской войны. Это если глядеть со стороны на их поведение из безопасного места и по прошествии времени. Ибо человек, как правило, не может выдержать всей чудовищной тяжести моральных и физических пыток, обрушившихся на него в те времена. В литературе и искусстве об этом рассказано достаточно убедительно. Имена ряда из них справедливо отмечены не только в книгах и популярных публикациях, но и в названиях улиц, предприятий и учреждений. Очевидно, настало время в какой-то форме все же увековечить память и этого выдающегося ученого. Возможно, Казань, где он работал в 1941–1943 годах, и после пребывания в ней произошел новый «взлет» Леонида Рамзина, станет первым городом, где имя человека, названного Лениным лучшим ученым-теплотехником России, будет носить одно из энергетических предприятий или научных учреждений республики.