Врач года в Татарстане: «Сейчас дети высшего класса не учатся в медицинских институтах»

Энвер Богданов в этом году одержал победу в конкурсе «Врач года — Ак чэчэклэр» и был признан лучшим врачом республики. Награду ему вручил президент Татарстана Рустам Минниханов Фото: president.tatar.ru

«У МЕНЯ ДАЖЕ ВОПРОСА НЕ СТОЯЛО, КАКУЮ ПРОФЕССИЮ ВЫБРАТЬ»

— Энвер Ибрагимович, в этом году вы стали лучшим врачом в Татарстане, награду вручал Рустам Минниханов. А как выявляется победитель этого конкурса? Должны ли вы были, помимо медицинских талантов, продемонстрировать и другие? Например, испечь пирог или, скажем, спеть и станцевать…

— Понятия не имею, честно. Я это себе представляю примерно так: есть общественный совет, состоящий из неких экспертов, и, так как я давно работаю, видимо, как-то примелькался. Ну и, наверное, кто-то предложил мою кандидатуру, остальные поддержали, затем интернет-голосование. Вот и все.

Что касается победы, признаться, пока это скорее мешает, многовато внимания. Например, приходил человек — он увидел меня по телевизору — и просил аппарат для дыхания. Я к такому аппарату отношения даже не имею, но, думаю, что смогу как-то помочь. Вероятно, это некий уровень доверия — человек видит тебя по телевизору, где-то читает о тебе и начинает верить.

— Мы разговариваем в вашем кабинете в РКБ, но награды «Белые цветы» что-то не видно.

— А она вон там, на полке, в шкафу, остальные тоже где-то рядом. Это же не парикмахерская, чтобы все награды выставлять напоказ (смеется).

«Награда вон там, на полке, в шкафу, остальные тоже где-то рядом. Это же не парикмахерская, чтобы все награды выставлять напоказ» Фото: Василий Иванов

— Давайте немного расскажем читателям о биографии «врача года» в республике. Вы родом из Самарканда, отец тоже был врачом — хирургом. Еще одна династия?

— Да, медицина у нас — это потомственное дело, я сам ею занимаюсь уже больше 40 лет. Мой отец был хирургом, брат отца был врачом, мой сын, мои две сестры и мой двоюродный брат тоже врачи. У меня даже вопроса не стояло, какую профессию выбрать. Понимаете, в том возрасте, в котором тебе предстоит выбор этой самой профессии, он происходит больше под влиянием окружающих. Семья, любимые родители — они определяют твое решение. Точнее, ты делаешь так, как они делают, тебе кажется это правильным.

Мой папа действительно был хирургом, много лет заведовал хирургическим отделением и вообще был очень известным врачом в Самарканде. Он владел большим медицинским опытом военных лет: до войны он окончил медтехникум, поступил в мединститут, в 1939-м был призван в армию, прошел всю войну фельдшером, после войны доучился в мединституте.

— А медобразование вы получили уже в Казани в КГМУ.    

— Да, после окончания школы в Самарканде, поступил в КГМУ, переехал в Казань. Так что здесь я живу практически 50 лет.

Конечно, я хотел быть хирургом, как мой папа, к этому внутренне готовился. Правда, первые встречи с преподавателями по хирургии серьезного впечатления на меня не произвели, а ведь они все определяют. Точнее, через личность преподавателя студент медицинского вуза начинает узнавать, интересоваться чем-то определенным, выбирать свое направление. Когда преподают яркие, значительные врачи, вдруг оказывается, что, например, в этом городе невероятно развита и славится офтальмология, в другом городе — дерматология, в третьем — психиатрия.

— И вам попались интересные преподаватели по неврологии?

— Это целая группа преподавателей, это и мои товарищи, с которыми я жил в общежитии. Через своего друга — он тоже невролог, профессор — Фарида Ахатовича Хабирова я захотел пойти на этот кружок, а это так и называлось — научно-студенческий кружок, сейчас, правда, понятие вышло из обихода. Кажется, сейчас оно называется студенческое научное общество. Так вот, на третьем курсе университета товарищ меня привлек, и началась моя связь с неврологией, которая до сих пор не прерывается. Я занимаюсь в основном общей неврологией, это касается тяжелых состояний, труднодиагностируемых, то есть непонятных, плохо курабельных, тяжело протекающих. 

«Доктор Хаус» очень здорово сделан, детективно, в основе лежат настоящие истории, настоящие медицинские факты. Группа консультантов, которая работала над сценарием, явно очень хорошие специалисты» Фото: ©Алексей Куденко, РИА «Новости»

«ГЛАВНЫЙ ОРГАН, КОТОРЫЙ РЕГУЛИРУЕТ ФУНКЦИИ ВСЕГО ОРГАНИЗМА, — ЭТО НЕРВНАЯ СИСТЕМА»

— Вы, подобно доктору Хаусу из одноименного сериала, занимаетесь только необычными, редкими болезнями?

— Кстати, «Доктор Хаус» очень здорово сделан, детективно, в основе лежат настоящие истории, настоящие медицинские факты. Группа консультантов, которая работала над сценарием, явно очень хорошие специалисты. Мне сериал этим понравился.   

А отвечая на ваш вопрос, да, мне интересны больше необычные случаи, и то, с чем приходят ко мне, это нечасто встречаемые болезни. Но не от моего желания это зависит. Просто неврологию надо разделить, как бы я сказал для читателя, на амбулаторную (плохой сон, головная боль раз в месяц, раздражительность, плохая память, боль в пояснице, шее, ею я меньше занимаюсь) и неврологию стационаров (остро развившиеся параличи, нарушения сознания, равновесия, координации, чувствительности, нейрогенные боли, приступы падений, генерализованные судороги и др.).  

Мне кажется, я сейчас должен коротко объяснить, что вообще изучает неврология. Все функции организма — и душевные, и физические — регулируются. Есть несколько систем регуляций, и есть просто исполнительные органы, например какая-нибудь мышца — она выполняет одну функцию. А вообще, главный орган, который регулирует функции всего организма, — это нервная система; другой уровень регуляции — гуморальный — посредством доставляемых кровью веществ: гормонов, трофические субстраты и др. Фактически все болезни в какой-то мере влекут нарушение функций нервной системы, но это не значит, что болезнь первично неврологическая. Нервные болезни — это когда сама нервная система (головной мозг, спинной мозг и множество периферических нервов) первично или вторично поражена. И таких болезней множество. Вообще, по количеству нозологических форм, то есть болезней, неврология превосходит все. Например, сейчас существует порядка семи тысяч редких болезней. Из них четыре тысячи — неврологические, другие — остальная часть медицины.

— Хорошо, что конкретно у человека должно заболеть, чтобы он пошел к неврологу?     

— Приходят при значимых для жизни нарушениях, плохом самочувствии, болезненных ощущениях, утрате или изменении двигательных и других важных функций. Хотя многие болезни подкрадываются совершенно незаметно, проявляясь поначалу безобидными симптомами, за которыми тем не менее могут быть серьезные причины.

— А как определить по безобидным симптомам, что болезнь серьезная? Это может человек сделать самостоятельно?  

— Разумеется. Безобидные, как вы сказали, признаки начинающихся неврологических заболеваний — это, например, постепенно нарастающая скованность, замедленность движений и иногда дрожь в одной половине тела, кратковременные и быстро проходящие эпизоды слабости в руке, нарушение речи или спутанности сознания, едва заметные изменения походки, координации движений, нарастающая слабость в ногах, сопровождающаяся трудностью подняться со стула, развивающаяся асимметрия лица, явное опущение века и двоение в глазах и др. Иногда эти симптомы развиваются остро, в других случаях становятся заметными по истечению нескольких дней, недель или месяцев, но почти всегда они указывают на развитие неврологического заболевания.

— Значит, есть заболевания, которые медленно подбираются и коварно атакуют?

— Да. Они уже относятся к медленно подкрадывающимся заболеваниям. Тут в неврологии три основных направления: сознание, которое может угасать или «отключиться» либо начать воспринимать мир иначе; «выпадают» внимание, связность мышления, дезорганизуются ощущения; второй аспект — движение — параличи, слабости; третье — боли.

Ну и специальные вещи, такие как нечувствительность. То есть в частях тела вдруг изменяется чувствительность. Скажем, в правой половине туловища вдруг возникла обостренная чувствительность или она вообще отсутствует, не чувствуются прикосновения, тепло.   

«Инсульт очень опасен: при нем высока смертность и инвалидизация» Фото: Василий Иванов

«54-ЛЕТНЕГО ЧЕЛОВЕКА ВЫ МОЛОДЫМ НЕ НАЗОВЕТЕ, НО ФОРМАЛЬНО ЭТО «МОЛОДОЙ ИНСУЛЬТ»

— Вы сказали, что чаще занимаетесь необычными, труднодиагностируемыми заболеваниями. Но все же с чем приходят к неврологу в обычных случаях, с какой симптоматикой?  

— Мне, если честно, сложно сказать, но если обратиться к общеизвестной статистике, то, во-первых, с головной болью, во-вторых, с головокружением, в-третьих, с болью в спине, руке, шее, пояснице, в-четвертых, с жалобами на плохой сон, в-пятых, на плохую память. И за каждым из этих пяти направлений — тысячи заболеваний.

За головной болью чаще всего стоит мигрень, головокружение — это уже жалоба, требующая мультидисциплинарного подхода. Есть неврологические головокружения, есть не неврологические. Самое частое — некоторые формы доброкачественных, позиционных (зависящих от позы) коротких приступообразных головокружений. Они характеризуются внезапным началом сильного головокружения (мнимым ощущением перемещения тела в пространстве), тошнотой и иногда рвотой. Приступ провоцируется, когда человек, находясь в положении лежа, встает или поворачивается на другой бок. Повтор провоцирующего движения вызывает новую атаку, и только полное отсутствие движений головы приносят облегчение, и это состояние продолжается днями, неделями.

Ну а особенно важным является то, что среди основных перечисленных проявлений неврологического заболевания имеется возможность самому распознать признаки начинающегося инсульта. Что надо знать, чтобы вовремя оказаться в больнице и чтобы вовремя была оказана медицинская помощь? Инсульт очень опасен: при нем высока смертность и инвалидизация.

Итак, если вы не очень молоды — вам за 55–60 лет — или если вы имеете хронические заболевания (диабет, гипертония, нарушения ритма сердца) и вредные привычки (курение), которые к этому ведут, то такие  признаки, как внезапное нарушение речи, одновременно с этим перекос лица и, самое главное, слабость в одной половине тела — в руке и в ноге, — даже если это все появилось, подержалось несколько минут и ушло, но явно было, нужно срочно вызывать скорую! В этом случае вас доставят в инсультный центр. Потому что это признаки подступающего инсульта или уже начавшегося.

«Молодой инсульт в инсультологии — до 55 лет. Да, 54-летнего человека вы молодым не назовете, но формально это «молодой инсульт». Потому что средний возраст — порядка 68–70 лет. Хотя в разных странах по-разному» Фото: pixabay.com

— Насколько эффективна терапия, если человек поступает вовремя?

— Если человек поступает своевременно (есть понятие «терапевтическое окно»), терапия эффективна, если поступает позже — уже недостаточно эффективна. Она спасет человеку жизнь, но ее недостаточно для того, чтобы предотвратить инвалидизацию — паралич и нарушения, которые останутся. Когда больной поступает в больницу, есть строгий алгоритм действий врача: в приемном покое пациенту за 40 минут должны сделать анализы, провести компьютерную томографию, определить факторы риска и в течение часа провести тромболитическую терапию. То есть уничтожить (лизировать) этот тромб. Если препаратами это сделать не получается, применяется тромбоэкстракция, это уже хирургическая процедура.

Кстати, большинство наших пациентов даже не осознают, в какой передряге они оказались. Их привозят с нарушенной речью и параличами, которые разрешаются благодаря своевременно проведенной тромболитической терапии, а они думают, что это какое-то естественное положение дел, не подозревая, что сработала отлаженная организация оказания помощи больным с инсультом. И, между прочим, она в Татарстане одна из лучших в стране.

— Говорят, что инсульт встречается сейчас и у тех, кому нет 30 лет.

— Не совсем так. Просто стала лучше диагностика, а значит, стала лучше выявляемость. Хотя появились и специфические факторы риска развития инсульта в молодом возрасте: наркотики, курение, плюс контрацептивы (гормональные контрацептивы, увеличивают риск повышенного кровяного давления, возникновения тромбов и инсульта, особенно среди женщин старше 40 лет — прим. ред.). Вообще, молодой инсульт в инсультологии — до 55 лет. Да, 54-летнего человека вы молодым не назовете, но формально это «молодой инсульт». Потому что средний возраст — порядка 68–70 лет. Хотя в разных странах по-разному.

— И есть ведь виды инсульта, при которых сложно помочь?

— Да, при кровоизлиянии в вещество мозга. Здесь мы можем спасти человеку жизнь, а вот что касается последствий, не всегда будет уверенность, что их можно избежать. Для нас, для Республиканской клинической больницы, инсультология не единственная область неотложной неврологии, которой мы занимаемся. Другая группа — это всевозможные заболевания ЦНС воспалительного характера, аутоиммунного характера с острым развитием.

Ну и эпилепсия со статусным течением, когда эпилептические приступы не повторяются отдельно и редко, а текут сериями так, что сливаются в единый процесс и при длительности более чем 30 минут угрожают жизни. 

Неврологические заболевания присутствуют в рамках других болезней. Например, в нашем перинатальном центре встречаются неврологические осложнения, заболевания, которые случаются у рожениц или беременных. Тут уже особая ответственность.

«Очаги рассеянны в пространстве нервной системы, а не потому, что человек становится рассеянным. Тут как раз невролог должен посмотреть на признаки, на симптомы и по ним определить, в какой части пространства мозга локализуется очаг» Фото: pixabay.com

«ДОКТОР, ПОМОГИТЕ, У МЕНЯ ТАК БОЛИТ ТУРЕЦКОЕ СЕДЛО»       

— Я правильно понимаю, что каждой возрастной группе пациентов соответствуют определенные неврологические заболевания? 

— Да, конечно. Хотя, безусловно, есть те, которые не встречаются в определенном возрасте, скажем, у детей почти не бывает инсульта, болезнь сосудов встречается очень редко. Она может быть связана разве что с ветрянкой. Во всех возрастных группах может быть менингит, энцефалит, полиневриты, бактериальные, вирусные заболевания или постинфекционные. И, конечно же, есть те, которые больше аккумулируются в одной возрастной группе. Скажем, рассеянный склероз — болезнь больше молодых людей, хоть и называется склерозом. Знаете, так бывает в медицине — представление о сущности болезненного процесса уже изменилось, но слово, которое его уже не отражает, все равно сохраняется. Проявления этой болезни зависят от того, где формируется бляшки — в головном спинном мозге или в мозжечке.

— И как распознать само заболевание?

— По физическим признакам: параличи, двоение, нарушение координации, тазовые нарушения (задержка мочеиспускания), внезапная слепота на один глаз. Этот недуг настолько многолик, он потому и называется рассеянный — очаги рассеянны в пространстве нервной системы, а не потому, что человек становится рассеянным. Тут как раз невролог должен посмотреть на признаки, на симптомы и по ним определить, в какой части пространства мозга локализуется очаг.

Кстати, есть ведь еще в заболеваниях территориальные особенности. То есть в одном регионе, в одной стране больше одних болезней, в другой — иных. Это относится к некоторым предрасположенностям, к некоторым генетическим формам. Есть болезни, которые встречаются в одних национальностях, а в других реже. Например, в скандинавских странах, у шведов чаще встречается очень тяжелое заболевание — хорея Гентингтона, в Китае больше случаев кровоизлияния в мозг. Некоторые формы рассеянного склероза встречаются только Японии. В Таджикистане совсем нет рассеянного склероза, у местных жителей, а у приезжих может быть. В Узбекистане же — почти нет. В Англии часто встречается герпетический энцефалит, а есть энцефалит, который встречается только в Японии, он так и называется — японский энцефалит. Случается он и в Индии, а у нас нет. В России есть клещевой энцефалит, в других странах его почти нет. Причем чем восточнее, тем больше клещевого энцефалита. В Татарстане, например, на левом берегу Волги есть клещевой энцефалит, а на правом нет.     

— А есть в вашей практике случай, который вы бы назвали самым необычным? 

— Понимаете, республиканская больница чаще берет непонятные случаи, и то, что я вижу каждый месяц, иной врач видит раз в жизни. У меня в голове иначе выстроена вот эта картина, потому мне сложно будет читателю рассказать тут что-то, да я и не могу — есть медицинская этика.

Но, признаться честно, больше мне запоминаются какие-то смешные случаи, нелепости. Например, однажды пациент пришел к моему учителю, известнейшему неврологу, профессору Якову Юрьевичу Попелянскому, я тогда был в интернатуре, и говорит: «Доктор, помогите, у меня так болит турецкое седло», — имея в виду свою «пятую точку». А на самом деле турецкое седло — это анатомическая структура черепа. Вообще, профессиональные вопросы мне трудно представить для читателя как интересные, в моей работе интересен — с одной стороны — набор симптомов и как он формируется, маскируется, интерпретируется и излагается пациентом. С другой — процессы, которые лежат в основе этих симптомов. При их, например, визуализации при помощи МРТ или при помощи электрофизиологических методов, таких как электромиография или электроэнцефалография. 

«Многие студенты не хотят работать с больными. То есть хотят работать в медицине, но не взаимодействуя с пациентами. Вероятно, это наша ошибка. Обучения студентов у постели больного ни муляжи, ни симуляционные центры заменить не могут» Фото: pixabay.com

«ХОРОШИЕ ВРАЧИ МОГУТ БЫТЬ СОВЕРШЕННО НЕВЫНОСИМЫ»

— Вы больше 40 лет в медицине и наверняка наблюдаете, как менялась шкала престижа врача, медработника. На каком уровне он сейчас?

— Когда я хотел поступить в ординатуру, аспирантуру, это было совершенно невозможно. Потому что было мало мест. Сейчас нет никаких проблем: плати — и поступишь в какую только захочешь ординатуру. Кроме того, в мое время не было, пожалуй, ни одного ребенка какого-нибудь секретаря обкома, который бы не учился в мединституте. Сейчас дети представителей высшего класса нашего общества (я имею в виду управленческую элиту, финансовую) не учатся в медицинских институтах. Почему? Не знаю. Надо спросить у них, видимо. Возможно, это отношение общества, понимаете? А способных людей как было много, так и остается. Просто количество их все равно всегда фиксировано.  

— Тем не менее, несмотря на дорогостоящее обучение и сложность профессии, конкурсы на поступление в медвузы огромные.

— Медицина — это такой большой социальный институт, в нем есть разные срезы. Есть буквально заоблачные уровни медицины, где требуются колоссальное мастерство, культура и знания, — это кардиохирургия, делающая уникальные пересадки сердца, нейрохирургия. Или врач, который формально, не занимаясь больными, проводит какие-то осмотры в санатории или еще где-то. Много субспециальностей, где свои особенности. Положим, если вы работаете в республиканской клинике, у вас будет один спектр тяжелых больных, а если со ставкой невролога трудитесь где-то в автохозяйстве, где осматривают людей на допуск к вождению, — уже совсем другое.  

Чаще всего люди оказываются не там, где мечтали, где хотели, их где-то недостаточно заинтересовали или сами они не проявили стремления и настойчивости. Такие разочаровываются. Есть еще такая особенность — я ей очень удивляюсь — многие студенты не хотят работать с больными. То есть хотят работать в медицине, но не взаимодействуя с пациентами. Это поразительно, так как они заведомо уходят от самого интересного. Вероятно, это наша ошибка, ошибка преподавателей. Но здесь есть и трудности этического, технического и административного порядка в организации обучения студентов у постели больного, которую ни муляжи, ни симуляционные центры заменить не могут.

— То есть хотят заниматься исключительно научной деятельностью?

— Тут много аспектов. Но что значит не хотеть работать с пациентами? Это значит ежедневно не принимать больных десятками, выслушивать их, фиксировать данные, определять дальнейшее обследование, повторно с ними встречаться, устанавливать, наконец, их диагноз, расписывать лечение, оценивать его результаты в динамике. А если выяснится, что оно неэффективно, поменять его, снова вступать в отношения с человеком, который уже тобой недоволен, и т. д. Студенты это чувствуют и хотят такую медицину, в которой бы этого всего не было, не понимая, что все это творческое дело, в котором есть расчет, неожиданность и успех!

Есть еще одно подозрение: студенты как-то понимают, что высокое положение в медицине часто как раз не требует ни приема пациентов, ни анализа их симптомов, ни мануального обследования, ни назначений лечения, ни оценки динамики заболевания, ни ежедневного чтения медицинской литературы, ни многого другого необходимого для реальной работы врача. А то, что именно это может быть очень интересным, они не понимают, и показать это им преподавателю крайне трудно, к тому же ему самому еще надо быть настоящим врачом.

— А как, по-вашему, определить хорошего врача?

— Во-первых, надо быть готовым, что такие врачи могут быть совершенно невыносимы, потому что они хорошие специалисты и им многое прощается. Во-вторых, внешние признаки в медицине имеют значение лишь в случае привлечения внимания. В некоторых специальностях, наверное, это нужно — привлечь, расположить — но в действительности это не так важно. А я бы определял хорошего врача так: сколько больных в день он принимает, за скольких несет ответственность, скольким назначил лечение, скольким определил диагноз, со сколькими встретился повторно, и при этом не ошибся! Даже при средних способностях с таким подходом к работе с годами можно стать хорошим врачом.

С другой стороны, несмотря на вышесказанное, по-настоящему хорошего врача оценить сложно. Если бы по каждому именитому, известному врачу вы бы получили, скажем, справку, в которой указывалось, сколько за последний месяц у него было пациентов, сколько было реально трудных, скольким он реально помог. А про другого было бы написано, что на него полно жалоб, что он хамоват, но принял он столько-то пациентов, не ошибся в подавляющем большинстве случаев, хотя он не так знаменит, и халат, может, на нем плохо сидит. Тут каждый определяет для себя сам.  

«Как врач, я понимаю, что медицина не должна быть платной. С другой стороны, понимаю, что для хорошей работы врач должен получать хороший заработок. Как эти две вещи совместить — мне сказать трудно» Фото: pixabay.com

«У НАС МЕДИЦИНА НЕПЛОХАЯ — ОТНОШЕНИЕ К НЕЙ ПЛОХОЕ»

— Количество платных услуг растет, при этом качество и доступность самой медпомощи оставляет желать лучшего. Российская медицина движется к полностью платной?    

— Думаю, что нет. В РКБ можно прийти бесплатно, записаться онлайн на прием к неврологу и прийти. Но, да, придется подождать. Например, перед вами у меня была пациентка, у нее как раз очень интересный, необычный случай, она пришла с кучей дисков МРТ, сделанных в разных больницах. И эти диски, то количество исследований, которые ей уже сделали, для государства — целое состояние, поверьте мне. Но все это ей сделали бесплатно и качественно. И я понимаю, что, когда ты входишь в систему как человек определенного уровня, у тебя один взгляд, у пациента — другой. 

Вообще, вопрос по поводу платной медицины — это ведь вопрос к экономике. Как врач, я понимаю, что медицина не должна быть платной. С другой стороны, понимаю, что для хорошей работы врач должен получать хороший заработок. Как эти две вещи совместить — мне сказать трудно.

— За границей получается, не зря же там лечатся сильные мира сего.  

— Для сравнения расскажу вам случай. Меньше года назад, когда я со своим близким другом был в Барселоне, ему вдруг стало плохо, была передозировка гипотензивных препаратов, которые назначались для снижения давления. Собственно, оно и упало во время нашего вояжа. У него появились одышка, слабость, признаки острой сосудистой  недостаточности, и прежде всего мне нужно было исключить острый инфаркт. Я завел его буквально в ближайшее бистро, уложил на пол так, чтобы голова была на уровне сердца, чтобы шло кровоснабжение, чтобы человек не терял сознания. Все люди бросились звонить в скорую помощь, и начинается такая драматическая вещь. Вы думаете, скорая тут же приехала? Барселона, центр города, 10 минут, 20 минут… машины заняты. Мой страх усиливается, я боюсь, что дела будут совсем плохи, готовлюсь ко всему. Проходит 40 минут, скорые проезжают мимо, тем более когда узнают, что плохо иностранцу. Как выясняется, это обычное дело. Наконец, другу становится чуть лучше, я беру такси, и мы едем в гостиницу. Уже через гостиницу нам удается вызвать скорую, и еще через 20 минут скорая приезжает. Парамедики начинают делать анализ сахара прежде всего, ЭКГ, при этом не могут сказать ничего вразумительного, так как плохо говорят на английском. Приезжаем в больницу, я не говорю, что врач, профессор (мне не до этого), мы оказываемся в смотровой и опять ждем 40 минут. Наши бы врачи за такое уже под суд пошли. Оказывается в больнице один врач, остальные — интерны, которые мало что соображают. Я прошу еще раз сделать ЭКГ, чуть ли не сам уже прикатываю аппарат. В итоге проходит еще время, благо мои опасения по поводу инфаркта не подтвердились, я успокаиваюсь. Мне удалось поговорить с врачом, она оказалась достаточно толковой, поняла меня, мы все обсудили.

Но что меня поразило: в фойе приемного отделения было полно людей, и никто не возмущался, никто не ругал врача. Они пришли на прием как к господу богу. И все в равных положениях, все спокойно сидят. У нас было поступило миллион жалоб, люди бы как минимум президенту написали в электронное правительство. Я говорю о том, что нужно понимать реалии. Нет врачей, которые бы были против вашего здоровья. Там люди ценят то, что имеют.

— Почему, думаете, у нас не так?

— У наших людей есть ощущение, как будто им недодали, что-то кто-то недодал — в здравоохранении, еще где-то. Но я, правда, был поражен тому, как ведут себя пациенты в Испании. То есть медицина плохая — а отношение к ней хорошее.

— А у нас наоборот?

— У нас медицина неплохая — отношение к ней плохое. В Италии примерно так же, как в Испании. Я был в Болгарии в прошлом году в областной больнице, она называется Александровская клиника, это что-то вроде РКБ в Софии. Большая больница, много корпусов, у врачей невероятное чувство гордости, что они граждане страны, входящей в Евросоюз, глубокое удовлетворение своими достижениями… Если бы они пришли в нашу РКБ, они бы поняли, что работают в очень плохой больнице. И то же самое — медицина плохая, мнение о ней хорошее. Да, у нас тоже много недостатков, и их легко определить, даже не надо спрашивать ни у кого.

«На сострадании врачу нельзя строить работу. Эмоции — быстро исчерпываемый ресурс» Фото: Василий Иванов

«ЗАРПЛАТА ВРАЧА НЕ ДОЛЖНА ЗАВИСЕТЬ ОТ БОЛЬНОГО»

— Один из недостатков у нас — отношение врачей к пациентам, которое порой тоже далеко не самое вежливое.

— Я бы не сказал, что наши врачи плохо относятся к пациентам. Хотя, безусловно, вежливость и взаимоуважение нужны везде, не только в медицине. Думаю, что они нужны и в системе исполнения наказаний, и в отеле люкс. Только они имеют разные выражения, это больше внутренние качества, но они должны быть. А вот почтительности у пациентов по отношению к врачам стало меньше. Это развилось благодаря усилиям в основном СМИ и чиновников.    

Кстати, очень важный момент: зарплата врача не должна зависеть от больного. То есть врачу должно быть все равно: министр или руководитель нефтяной компании или просто человек без дома, четвертая стадия рака или обычная простуда. Должен быть чисто профессиональный интерес, чисто профессиональный долг. Мне нравится в университетских клиниках Германии, там как раз такой подход. Неважно, пациент из России или еще откуда-то. Хотя не знаю, может быть, немецкая элита лечится где-то еще…

— Вот к вам, например, приходят министры?

— Ко мне приходят. Но у меня, напомню, другой приоритет, мне чаще удается брать то, что интересно. Это, конечно, в  какой-то мере тоже дискриминация. Человек страдает, а мне интересно. Но, в конце концов, работа на этом держится. На сострадании врачу нельзя строить работу. Эмоции — быстро исчерпываемый ресурс.

— С вашего позволения закончу наш разговор дурацким вопросом, который давно беспокоит: как врачи лечат сами себя? Больничный сами себе выписывают?

— Они лечат себя и плохо и хорошо одновременно, но почти всегда недобросовестно. У них нет интереса, нет желания видеть ненужные и видные только врачу ритуалы «обязательных» процедур, нет драматизма. Вообще, когда есть лишь простуда и надо выписывать себе какие-то препараты, справку, больничный, конечно, ты никого не беспокоишь,  справляешься сам. Когда у тебя коронарная недостаточность и нужно делать шунтирование, то тут уже обращается к кардиологу, потому что сам ты не кардиолог. Ну и в первую очередь идешь к врачу-другу. А с плохими врачами я не дружу.