Глеб Павловский: «Сурков своей статьей Путина мумифицирует заживо»

Глеб Павловский (справа): «Сурков (слева) как бы убеждает нас: «Вы не смотрите на то, что у вас прямо перед глазами. Существует и то, чего вы не видите» Фото: ©Илья Питалев, РИА «Новости»

«В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ МЫ ПЕРЕСТАЛИ СТРОИТЬ В РОССИИ ГОСУДАРСТВО, ПОТОМУ ЧТО ЭТО СЛОЖНО, КОНФЛИКТНО И ОПАСНО»

— Глеб Олегович, почему, на ваш взгляд, лаконичная и умная статья «Долгое государство Путина» Владислава Суркова была воспринята обществом так негативно? Почему хор критиков слился в один дружный негодующий вопль?

— Я считаю показательным шквальное неприятие статьи Владислава Суркова, независимо от того, насколько ошибочна выстроенная им конструкция. Это была попытка говорить о государстве, которое меняет форму в процессе начатого, хотя и медленного ухода Владимира Путина. Если пресловутый «транзит власти» неизбежен, тем более нам надо понять, чем это государство является сегодня. Сурков попытался включиться в дебаты, которые, на мой взгляд, идут слишком вяло в публичном пространстве, и был заблокирован реакцией на его статью — и это очень интересно и характерно. Люди, не желающие обсуждать, как они живут, толпами сбежались его опровергать. Эта толпа окружила пустое место дискуссии, которой нет.

Конечно, концепция Владислава Юрьевича неприемлема. Она не могла быть принята никем, кроме редких ценителей его стиля. Но чем она так возбудила? Уже одно это можно приписать дефициту наших дебатов. Хотя построения Суркова можно критиковать с самых разных точек зрения, в том числе как неудачный консерватизм (довольно точная попытка, как мне кажется, предпринята публицистом Глебом Кузнецовым. В кузнецовской версии «Долгое государство Путина» — это такой самопальный вариант корпоративного государства. Он уместно вспоминает про Испанию и Португалию первой половины ХХ века — да, там много похожего. Сурков нарисовал акварельный протофашизм. У него отсутствует понятие человека, живущего в своей повседневности, семье и в доме. Сурковское государство просто занимается абстрактной геополитикой, поверх отдельной человеческой личности и вне ее. И это очень любопытно, потому что это совсем не русская традиция. Кузнецов говорит здесь об язычестве, и в этом он, пожалуй, прав.

Вообще, в таких острых идеологических конструкциях, как у Владислава Суркова, очень легко искать слабые места. Но вопрос все-таки в другом: мы хотим обсуждать государственную реальность, где мы живем, или нет? Или в штыки принимаем сам факт огласки прочности российской системы, реально состоявшейся и уникальной, в чем-то даже аномальной? Да, она аномальна, такую систему мы создали, но что дальше? Куда мы должны двигаться?

Все сегодняшние споры крутятся вокруг нормы или аномальности системы. Я тоже в них участвую своими книгами и выступлениями. Моя книга «Ироническая империя» в некоторых своих пунктах близка к тому, что говорит Сурков. Я устрашен тем, что вышло из нашей мирной и, казалось, щадящей «управляемой демократии», но давайте смотреть честно. Я не рассматриваю «Систему РФ», как я ее называю, как государство, в отличие от Владислава Юрьевича. В постсоветской России настоящего государства мы, увы, не создали. Наша система – система поведения власти, исключающая значение нормы. И такая модель поведения является общей для элит и для населения России.

— В чем слабые места сурковской «философии истории», о которой вы говорите?

— Я оставляю в стороне ужасную и удивительно убогую для Суркова критику Запада, это просто на уровне Демьяна Бедного. Агитка, непонятно для кого написанная и вряд ли кого-то в чем-то способная убедить. Но Владислав Юрьевич, как и любой другой человек, имеет право не любить Запад. Что же делать, если западная цивилизация по каким-то причинам вдруг стала для него отвратительна. Но Россия, в конце концов, – западный проект освоения пространства во всех ее вариантах. В каждую свою эпоху начиная с московского царства наша государственность была лишь проекцией глобального на местное и остается такой сегодня.

— Со времен Белинского и Герцена считается, что «настоящий русский интеллигент» обязан любить Запад и расшаркиваться перед ним.

— Герцен, между прочим, отец русского антизападничества также. И все-таки мы не об интеллигенции, а о Суркове. Он, кстати, обидится, если его назвать интеллигентом. Важней, что Сурков говорит о системе. Мы действительно построили систему (здесь я готов говорить «мы», потому что тоже в этом поучаствовал), которая, бывая весьма успешной, при этом не является государством. Российская Федерация, я не устаю повторять, – экзоскелет неинституциональной власти. Лет 15 как строительство государственных институтов прекратилось и перешло в конструирование оперативных приспособлений власти. А те институты, что были, также превращены в подсобные девайсы Москвы. Да, в какой-то момент мы перестали строить государство (это сложно, конфликтно, опасно). Мы отказались, например, от создания суда как независимой власти, и одно это имело катастрофические последствия. Открылась дорога беспрепятственной коррупции, идущей сверху донизу. Что же мы создали? Мы создали систему гаджетов и девайсов – гибкую систему манипулирования управлением. Но управлять страной некому, хотя есть кому умело ей помыкать. Это стратегическое распоряжение людьми и ресурсами без их ведома. Знаете ли, власть действует в стиле обороняющейся армии. Где все, что вокруг, включая населения, ландшафт, города и деревни, дома и церкви, рассматривается только как диспозиция войны мирного времени, как боевые ресурсы.

— Я помню, что в начале нулевых, на исходе первого срока Путина, всплыла очень любопытная концепция «Крепость Россия».

— Эта концепция ошибочна и просто смехотворна. Все, что позволяет российской системе держаться на плаву и даже иногда наступать, берется у соседей, и слава богу, благодаря глобализованности, открытости самой России, благодаря инфильтрации российского бизнеса в мире. Огородите страну стеной, и довольно скоро такая, с позволения сказать, «крепость» капитулирует – нам нечем станет отбиваться.  Страна действительно строится как армия, но такая, где мародеров не расстреливают, и они заполнили собой все штабы, и накинулись на все, что они видят на ландшафте, который считают своим.

«Наследство Путина колоссально, и оно останется в каком-то виде (в каком именно, мы не знаем). И Сурков пытается моделировать идеологию этого следующего путинизма» Фото: kremlin.ru

 «СТРАНА ЖИВА ДО СИХ ПОР БЛАГОДАРЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ, И ЕСЛИ ВЗЛЕТАЕТ ИНОГДА, ТО НА ЕЕ КРЫЛЬЯХ»

— Так в чем же все-таки слабость «долгого государства»?

— Скорее где здесь подлог? Пожалуй, в том, что все свойства системы, в том числе слабые места, результаты неудач управления, описываются как некие вечные устои. Да, путинская система базируется на раздувании искусственного недоверия между населением страны и элитами. Здесь и возникает у Суркова термин «глубинный народ». Но, во-первых, элиты у него не имеют отношения к образованию государства, что само по себе смешно. Послушайте, а кто эту государственность, хорошую или плохую, веками создавал, а потом разрушал и воздвигал  новую? Дремучие мужички, «глубинный народ»? Нет же. Значит, все-таки некие элиты. Но в сурковском представлении элиты только космополитически воспаряют и не несут  государственного пафоса. Почему не сказать честно: элиты отстранены от политики для удобства манипулирования страной со стороны кучки людей? И эта кучка уж никак не выглядит «элитариями».

Простите, но Россия жива благодаря глобализации, и если  взлетает иногда, то на ее крыльях. И нечего брезговать глобализацией, когда вся ваша инфраструктура, весь пищевой тракт страны вынесен вовне — это как пчелы против меда. Власть присвоила сырье, возит его на мировые рынки и из дохода частично расплачивается с населением — это что, автохтонное хозяйство?  В моем видении РФ — это местный, уникальный феномен глобализации, ее зависимый аномальный фрагмент, страшно проворный, «верткий». 

Какой ни возьми регион РФ, вы найдете глобализированные уклады. Взгляните на Приморье — фактические это «приокеанье» и «прикитайе». Приморские жители живут в по-настоящему космополитической реальности, которую диктует им близость океана, КНР, Японии и Кореи. Или мегаполисы: их в России немного, но они есть, десяток-другой наберется. Это города — шлюзы в большую глобализацию. Они вообще наполовину вынесены вовне страны. А юг России, богатый, экспортирующий зерно на мировые рынки? И здесь мы видим силу, ориентированную на глобальный мир. А Поволжье, сбалансированное экономически лучше других регионов, с соотношением экспорта 2 к 1? И тут еще ВПК: он работает не столько на оборону, сколько на торговлю оружием, а еще больше – на раздачу оружейных подарков «важным странам» за кредиты, которые они потом не возвращают. Все это – мировая активность, и где тут вообще этот затаившийся «глубинный народ»? Он живет где-то, у него есть крыша над головой или население России — бомжи? Есть ли у «глубинного народа» семьи, планы на образование детей? Это все обойдено молчанием у Суркова. Это неинтересно армии власти, заблудившейся в собственной стране и, как партизан из анекдота, продолжающей взрывать мосты после победы.

Для Суркова население Федерации мистично настолько, что, цитирую, «глубинный народ» недосягаем «для социологических опросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия», и только «редкие обществоведы возьмутся точно определить, равен ли глубинный народ населению или он его часть».  Позвольте, кто же все это строил, как не избранные от того же самого народа? Следовательно, они и были элитой. Да, суворовский солдат удивителен тем, что, будучи крепостным рабом, он в то же время мог воевать раскрепощенно. Но это потому, что элитный Суворов установил в своей армии такую атмосферу признания человеческого достоинства, которое мотивировало его «чудо-богатырей». А говорят, что «декабристы были страшно далеки от народа». Но кто это сказал? Владимир Ильич Ленин. Но это прямая неправда. Декабристы были напротив страшно близки к народу: баре, они воевали и жили на бивуаке с простым мужичьем. И уж точно не таскали у них еду из котла, а ели вместе с ними, в отличие от нашего «премиального класса». Какую бы эпоху из российской истории мы не взяли, мы найдем государственный баланс населения и элит. Но, конечно, всегда более или менее коррумпированный. Хотя, наверное, никогда не настолько, как сегодня.

Сурков как бы убеждает нас: «Не смотрите на то, что у вас прямо перед глазами – слушайте меня – я вам расскажу». Владислав Юрьевич поминает Эйнштейна, и можно провести параллель с микрофизической реальностью, ее тоже никто не видел, а она – есть. Однако физик в рамках науки строит проверяемые пути к реальности, а Сурков строит стенку между вами и реальностью – это большая разница! Причем он и раньше этим занимался, считал, что не следует допускать людей до рассуждения вслух, как они на самом деле живут. Он говорит о «глубинном народе», и тут у него в тексте возникает Владимир Путин.

— Да, как «контактер», медиум, единственный, кто может достучаться до загадочной народной субстанции, «недоступной для соцопросов».

— И как единственный мистический посредник, кто кроме Суркова ведает о «глубинном народе». Своей статьей он мумифицирует Путина, заживо превращает в символ Системы, и возводит в нечеловеческую величину из человека-политика, который достиг было многого, но многое уже сам растерял. Помните, Владислав Юрьевич говорит о путинском «умении слышать и понимать народ, видеть его насквозь, на всю глубину»? Ну включите вы останкинское телевидение – вот вам образ России с точки зрения власти — «скакаху и плясаху», и Украина с Венесуэлой forever. Это президентское ТV — оскорбление народа, а не видение его.

Конечно, здесь можно отыскать несколько скрытых подтекстов. Я оттого и назвал книгу о Системе РФ «Иронической империей», что в ней все устроено не так, как выглядит и называется. Для меня ясно, что Владислав Юрьевич сам ироничен по отношению к тому что описывает. Сурков пытается мягко, незаметно критиковать, но критиковать, не выглядя критиком и совершая все эти пассы перед носом своего читателя-путиниста.

Да, Владислав Сурков – путинист, в этом нет никакой беды. Но путинизм в старом виде кончается, он архаичен и бесполезен для задач транзита страны в новое состояние. Да, государственное наследство Путина тоже колоссально, и оно останется в каком-то виде (в каком, никто не знает). И Сурков пытается моделировать идеологию этого следующего путинизма. Пусть это неудачная попытка, но она достойна того, чтобы быть рассмотренной. 

«Загвоздка в том, что путинизмов много. Вот Сурков только что предложил свой» Фото: ©Илья Питалев, РИА «Новости»

«В ПРЕДСТАВЛЕНИИ СИЛОВЫХ ПУТИНИСТОВ НАРОД — НЕИСПРАВИМЫЙ ЭКСТРЕМИСТ И ТАЙНЫЙ ТЕРРОРИСТ»

— Что такое путинизм в принципе?

— Это разновидность глобализма в русской версии. И конечно, путинисты будут участниками дебатов о будущем России. Но загвоздка в том, что путинизмов много. Вот вам Сурков только что предложил свой.

— Вы как-то говорили, что путинизмов настолько много, что они способны побороться между собой.

— Поглядите, они уже начинают борьбу! Если внимательно почитать людей, ругающих Суркова, несложно заметить, что многие сами из обслуги Кремля.  Есть и просто так называемые аппаратные терки. К тому же Владислав Юрьевич всегда был в аппарате – даже на пике своего могущества – белой вороной. Его многие там не любят и даже ненавидят. И вряд ли любовь к нынешнему помощнику президента усилилась теперь, когда он ослабел. Но он один из немногих аппаратных людей, кто является идеологической машинкой. Сурков производит идеологию, как печень производит желчь. И это важное его свойство и его версия путинизма далеко не худшая. Ведь есть же еще «путинизм в сапогах», с речами о вечном «кристальном чекизме». Представьте себе, это тоже путинизм, и он тоже хочет выйти вперед. И выйдет.

— То есть он тоже претендует на свою долю в «долгом государстве».

— И выйти вперед для него, я думаю, важнее, чем для Суркова. Владислав Юрьевич, в принципе, парень отчаянный, если он станет жертвой на следующем историческом повороте, возможно, это его даже утешит. А там вокруг «силовики» с заначками как у полковника Дмитрия Захарченко (полковник полиции, задержанный в сентябре 2016 года сотрудниками ФСБ России; имущество семьи Захарченко на 9 млрд рублей обращено в доход государства – прим. ред.). У каждого из них есть по меньшей мере одна-две квартиры с полумиллиардным припрятанным запасом, и потеря всего их не устроит. Мы видим, что и их взгляды пытается экстраполировать то Изборский клуб, то Золотов. Но ярче всего их стиль виден в судебном деле против режиссера Кирилла Серебренникова.

Так что путинизмов много, но Сурков выходит здесь с открытым забралом. Он прямо говорит, что верит в этот режим и в этот порядок. Но тогда ему и защищать такую «деталь»: что в полицейских отделениях РФ пытки стали почему-то нормальным делом. А кого пытают? «Глубинный народ» там пытают!  Простите, но ведь еще при императрице Екатерине Великой это запретили законом, и с тех пор вроде не позволяли. Пытки вернул лишь Иосиф Сталин. И то - через усилие, через саботаж поначалу своего аппарата, который ему приходилось «убеждать» директивами: да, пытать надо, пытать можно.  И все это рухнуло в 1953 году со смертью «вождя народов». И нате вам – спустя годы мы снова возвращаемся к норме пыток! Это что, «глубинный народ» сделал? Или элитные космополиты Суркова? Нет, это озверение силовых инструментов, выведенных из-под контроля суда и морально распавшихся.

— О пытках в России говорят не первый год. Я помню, что сталкивался в своей работе с целым «Комитетом против пыток», который изучает эту проблематику.

— Очень хорошо, что пытки как явление стали наконец замечать. Я тщетно требовал этого с начала путинского президентства. Практика пыток вернулась с Первой чеченской войной, которую возмутительным образом вели зверски, силами милицейских омоновцев. Милиция буквально заразилась этим «навыком».

Силовой путинизм смотрит на население как эпидимиологи на носителей заразы – террористической, экстремистской и т. д. Поэтому для такого «путинизма» совершенно естественно выдернуть парня или девчонку и затем выбивать из них признания. А потом, конечно, прикрутить себе на этом звездочку.

Носители силового путинизма даже не особо злые люди — они просто так смотрят на «глубинный народ» — как на вирусоносителей. В их представлении российский народ — неисправимый экстремист, тайный террорист и разносчик революционного потенциала, который они вообще ненавидят и ужасно боятся. В конце концов, 100 лет назад в России была революция, а 30 лет назад – другая.

 Путинизмы, о которых я говорю, в чем-то между собой договорятся, а в чем-то – нет. Но мы должны, по крайней мере, выслушать их, когда они выходят на публику со своей позицией, но, конечно, их критиковать.

«Такой демократии, как в Донбассе, нам тоже не надо! Даже в Чеченской республике, думаю, посвободнее» Фото: ©Валерий Мельников, РИА «Новости»

«В ЧЕМ ЗДЕСЬ ЭТАЛОН? В ТОМ, ЧТО МЫ ВЕДЕМ НА СОБСТВЕННОЙ ТЕРРИТОРИИ ПАРТИЗАНСКУЮ ВОЙНУ СО СВОИМ НАСЕЛЕНИЕМ?»

— Владислав Сурков долгое время считался неофициальным куратором Донбасса…

— Он, кажется, им и остается, насколько я могу судить.

— Но насколько успешен опыт общения Владислава Юрьевича с «глубинным народом» востока Украины? Ведь Донбасс, как замечают многие, сдувается на глазах.

—  Я потому и не хотел погружаться в такую легкую работу, как полемика с Сурковым, который, кстати, не имеет возможности ответить потому, что он чиновник. Но мне лично было смешно прочитать у Владислава Юрьевича про «собирание земель» как про задачу нашего государства. Вспомним про Донбасс. Хорошо же мы «собрали», и что там теперь творится? Там есть хоть какая-то нормальная жизнь, там есть – я уж не говорю про демократию – безопасная повседневность для обывателей?  Это и есть та модель собирания земель, которую они предлагают другим? Как сказал как-то по другому поводу Путин: «Нет уж, демократии как в Ираке, пожалуйста не надо!» Могу добавить: и такого обустройства жизни как на Донбассе, нам тоже не надо! Даже в Чеченской республике думаю посвободнее.

Возвращаясь к началу беседы: наше государство — на самом деле не государство, и поэтому оно не в состоянии ничего предложить миру. Оно не несет в себе никакого образца или идеала. На самом деле в России космополитическая власть, совершенно лишенная идейности и национальных начал. И это, конечно, слабая мировая позиция для РФ сегодня, когда она троллит Запад. При этом Запад сегодня сам не в лучшем своем состоянии, но у него еще есть идеалы и ценности, и он готов их защищать. А что предложит Россия – влиться в мистический «глубинный народ»?

— Вы писали в своей серии книг, посвященных отечественной политической системе, что на место свергнутой коммунистической идеологии пришла сама «Система РФ».

— Да, и статья Суркова блестяще иллюстрирует этот мой тезис. Система просто не способна принять какую-либо идеологию – ни либеральную, ни коммунистическую, ни православную, ни какую-либо иную. Ни, разумеется, демократическую, потому что демократия – это тоже идеология. И Владислав Юрьевич в своей статье описал именно это: нынешняя российская государственность как она есть предлагается в качестве веры и идеологии. И кому? Нам и заодно всему миру!

Более того, он верит, что Россия «залезла в череп», проникла в мозги западного человека, что мы уже повсеместно завладели умами… Простите, но он что-то с чем-то путает. Это русская мировая революция 1917 года в свое время завладела умами миллионов на планете. Не будем обсуждать, хорошо или плохо, но это закончилось. А чем теперь мы можем завладеть умами? Тем, что мы система нарушения правил, исключающая нормальное управление и нормальную жизнь? Да, эта система раскованна, как солдат удачи под амфетамином. Да, он не знает страха и прет напролом. Или партизан, который вообще не знает правил войны и делает все, лишь бы причинить урон противнику. Но где здесь идеал? В чем он заключается? В том, что мы ведем на своей территории партизанскую войну с собственным населением, среди мусорных свалок и загаженных лесов? Глубинному народу мы говорим: «Да, мы имеем право забрать у тебя еще немножко денег. Ничего, стерпишь. Мы тебе выдали с сырьевой ренты денег на стиральную машину, и телевизор у тебя есть, перебьешься. Если что – пишите Путину!»

В общем, все это неприлично. Но мы постепенно подходим к перечню проблем, которые и являются повесткой дня – повесткой транзита. И кстати, повесткой честного путинизма, если еще есть такой. Вместо этого нам заявляют: «То, что есть – это лучшее из того, что у тебя может быть». Извините, но это даже не советская пропаганда. Это попросту «жри, что дают». С таким  тезисом Россия не только не преуспеет, но рискует стать врагом своего населения и врагом человечества. Нам это совершенно не нужно. Потерять репутацию можно быстро, как мы это уже видели, а вот вернуть ее – очень долгая работа.

«Я думаю, что первым пунктом нашей повестки дня должен стать переходный период» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ИДЕЯ ТОГО, ЧТО «ПРЕКРАСНАЯ РОССИЯ БУДУЩЕГО» САМА ПОСЛЕ УХОДА ПУТИНА СТАНЕТ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ, — ЭТО ТАКАЯ ЖЕ МИСТИКА, КАК «ГЛУБИННЫЙ НАРОД»

— Помните, у Джорджа Оруэлла в романе «1984» О’Бра́йен говорит Уинстону: «Цель власти — власть»? И — никаких идеологий. Разве Сурков не повторяет тот же тезис, когда пишет, что брутальные конструкции нынешнего государства бесхитростно выпирают наружу?

— Он прав: действительно выпирают. Например, социальное неравенство прячут даже самые авторитарные и жестокие режимы (со времен Ассирии и Древнего Египта). Они стараются скрыть его, задрапировать, уверить всех, что несправедливости не так много. А наша система  выпячивает неравенство, его защиту наружу, равно как и насилие. Для чего? Неужели для того, чтобы погрузить страну в состояние постоянного согласия на несправедливую жизнь? Дескать, может быть хуже. «Хочешь выжить?» — как бы спрашивает человека система. — «Хочу». — «Ну раз хочешь, мы тебя пока не тронем, только отберем часть пенсионных денег, да штрафанем за язык, чтоб не болтал». Вот такое общество мы наблюдаем.

Но не стоит чрезмерно фашизировать Владислава Суркова – он, я думаю, не фашист (даже в итальянском или испанском варианте). Он ищет какую-то работоспособную идеологию для системы. И не видит в упор запроса людей на нормальность. Просто: верните нам нормальную жизнь! Не «западную» – просто нормальную! С умеренной безопасностью, чистым воздухом и честным судом. А вместо этого нам говорят: «Нет, в любом случае у вас будет только то, что есть». Ох, какая плохая позиция для ненасильственного сценария транзита.

— А нормальность в вашем понимании — это враг путинской элиты?

— Была другая попытка нормализовать государство – эпоха так называемой «управляемой демократии», где Сурков, отдадим должное, сыграл очень важную роль. Эта эпоха длилась с 2000 по 2011–2012 годы, три президентских срока: два путинских и один медведевский. В этот период власть была ориентирована на идею мира в стране и нормальности. При этом тоже совершались серьезные ошибки, мир купили ценой деполитизации общества. «Глубинному народу» как бы сказали: «Эй вы, брысь из политики туда к себе, в глубину. И там живите, смотрите телевизор, а у вас будут расти социальные выплаты и зарплаты, индексироваться пенсии». Это был определенный тип режима, точно не худший за последние сто лет. Тогда, между прочим, Кремль даже запрещал поиск врагов. Когда мы сидели и планировали телевизионные темы на неделю, то тщательно вымарывали оттуда конфликтность. Россия должна была стать бесконфликтной, чтоб отдохнуть от революционных и реформистских катастроф 1990-х годов. Наестся и обжиться имуществом. И Сурков, несомненно, был горячим сторонником, одним из двигателей этой концепции. Он не говорил тогда о «глубинном народе». Зато была, правда, иррациональная обеспокоенность уличной оппозицией.

— Их в ту пору называли «несогласными».

— Или «несистемной оппозицией». Они тоже натворили ошибок, потому что, отбросив всякий интерес к парламентской жизни и законотворчеству, надеялись повторить в Москве то, что случилось в Киеве в 2004 году. А это было попросту невозможно. Но в любом случае реакция власти на оппозицию была чрезмерной, ожесточенной, и уже тогда было искажала конституционное поле. Милицию натаскивали на зверства, прикармливали криминальных отморозков. И все-таки это было не то, что теперь. Не было цели выставить наружу силовые ребра впереди деловых, и размазывать печень «несогласных» по асфальту, как призывали некоторые товарищи.

Подбирать к статье Владислава Юрьевича какие-то цитаты из авторитарных и фашистских текстов — несложная задача, если владеть поиском в Google. Но дело же в не этом, а в том, что Сурков вышел с рассуждениями на пустую сцену. И разнообразные эксперты, которых много сегодня и в оппозиции, и во власти, даже не пытаются вести с ним дебаты о путинизме и путинской России, которые не ведут и между собой. А что они предлагают? Ждать «конца всего этого». То есть перейти всей страной в зал ожидания, сидеть по углам и ждать конца режима. После чего эти люди, дескать, готовы будут «возглавить страну». Правда, непонятно, с каким интеллектуальным багажом они намерены это сделать. На основании чего, по каким процедурам и чьими силами они будут проводить свою люстрации и реформы?

Это, разумеется, несерьезно. Нужны дебаты по повестке дня, которая будет сложной и тяжелой. Что касается статьи Суркова, то ему бы я не засчитал этот выход к снаряду. Он выступил ниже своих возможностей. А главное – ниже своего уровня ответственности, которую реально несет за то, где мы оказались. Но хору критиков я бы предложил самим разразиться статьями на эту тему, только избегая цитат из Франко и Салазара. Потому что идея того, что «прекрасная Россия будущего» сама после ухода Путина ударится о землю, став белой демократической лебедью, – это в точности тот самый мистический «глубинный народ» Суркова.

— Что же будет после Путина? К чему нам следует готовиться?

— Я думаю, что первым пунктом нашей повестки дня должна стать конструкция переходного периода.  Мы не можем сегодня сказать, сколько он продлится, но мы обязаны предложить задачи, чтобы хотя бы со временем превратиться в мирное, неаномальное государство. Сегодня устойчивость обеспечивается примерно так: зашли в тупик с экономикой, зато взяли Крым. Зашли в тупик на Украине, зато ломанулись в Сирию. Как вы понимаете, надолго такого не хватит. Солидарности с растратчиком Мадуро не хватит, чтобы залечить стресс пенсионной реформы. Так что надо менять стиль управления и вводить элементы государства. Самый ближайший и важный элемент – это судебная власть. Пока мы живем в государстве, где нет суда как хотя бы отчасти справедливой власти, а есть особая неуязвимая корпорация, продающая свои услуги сильным мира сего и включенная в игру силовых корпораций, которые превращают в постоянную угрозу жизнь предпринимателей и простых самозанятых людей. Те, кто не обратил внимания на дефицит судебной власти в 1990-е годы, конечно, несут ответственность за такое положение, несмотря на свой «либерализм». Если уж у таких насквозь азиатских государств, как Сингапур, это получилось, то почему не получится у нас? Даже у самодержавной России благодаря реформам Александра II получилось на время создать в стране независимый суд. Да, кому-то на первых порах будет больно, но никак не больнее, чем многим сейчас. Надо просто отбросить пафосную мистику о необыкновенном чуде взаимопонимании вождя и народа, а решать очевидные вещи step by step и двигаться всей Россией в завтрашний день.