«Казань и Москва, особенно после Ивана Грозного, – это два полюса. Они меняются местами»

Татары имеют самый развитый национальный интернет среди народов России. Только в соцсети «ВКонтакте» — 6 тыс. татарских групп, в «Одноклассниках» — 4 тысячи. То есть у татар сохраняются активные горизонтальные связи

УЧАСТНИКИ КРУГЛОГО СТОЛА «СТРАТЕГИЯ РАЗВИТИЯ ТАТАРСКОГО НАРОДА: ЖДАТЬ ЛИ ПРОРЫВНОГО ДОКУМЕНТА?»

Руслан Айсин — политолог.

Римзиль Валеев — общественный деятель, журналист.

Гульнара Габдрахманова — заведующая отделом этнологии Института истории им. Марджани, доктор социологических наук.

Нияз Игламов — заведующий литературно-драматической части Камаловского театра, театральный критик.

Дамир Исхаков — доктор исторических наук, член «Милли шура» всемирного конгресса татар.

Рустам Курчаков — экономист, публицист. 

Айрат Файзрахманов — заместитель председателя всемирного форума татарской молодежи, кандидат исторических наук.

Юлай Шамильоглу — историк, профессор Висконсинского университета (США).

Модератор: Рашид Галямов — издатель «БИЗНЕС Online», 

ДАМИР ИСХАКОВ: «В СТРАТЕГИИ ТАТАРСТАНА – 2030 ПРО ТАТАР ВЫ ПРАКТИЧЕСКИ НИЧЕГО НЕ НАЙДЕТЕ»

— Переходим ко второму блоку вопросов — наверное, даже более важному, чем первый. Мы описали общий контекст, где сегодня находимся. А теперь конкретно — каким должен быть документ? Из каких направлений, частей должен состоять? Кто должен входить в группу разработчиков? Вообще, есть ли такая группа? Как вписать татарские диаспоры в эту стратегию? Дамир Мавлявеевич, вам слово.

Дамир Исхаков: Для начала я хотел бы сделать две констатации. Первая — кому поручил Рустам Нургалиевич, любимый мною наш президент, создание документа? Он поручил всемирному конгрессу татар. Вообще-то это общественная организация, у которой не так много ресурсов и возможностей. Тем самым Рустам Нургалиевич показал, что Республика Татарстан в создании стратегии принимает мало участия. И это не первый случай, потому что, если вы возьмете стратегию социально-экономического развития Татарстана до 2030 года (такой документ утвержден, сейчас пересматривается), там вы про татар практически ничего не найдете.

Следовательно, республика к татарам как-то мало привязана, кроме названия. Это очень интересная ситуация. Во-вторых, другая констатация. В принципе, нельзя сказать, что татары не занимались программными стратегическими документами. Я являюсь публикатором стенограммы первого съезда ТОЦ и всех документов национальных организаций, включая 1991 год. Трехтомник вышел в Москве, правда, тираж — 150 экземпляров. Американцы помогли — мы издали. Там концептуальные вещи есть, и оттуда можно увидеть, каков был татарский дух того времени. Другое дело, что потом никто этим не занимался. Это тоже интересный вопрос. А вот сейчас возникла необходимость на каком-то витке, в создании такого общего документа. Вопрос действительно возникает: кто должен этим заниматься? В принципе, такими вещами занимаются эксперты. У нас экспертное сообщество сосредоточено в Академии наук Татарстана — должно быть сосредоточено, во всяком случае.

Первая попытка поручить это Академии наук увенчалась крахом, я считаю, потому что в прошлом году на съезд конгресса татар должен был быть вынесен документ сводный. Документ не был вынесен. Хотя в скомпонованном виде он существует, но, видимо, содержание было таково, что руководство конгресса не осмелилось вынести его в публичное пространство. Отсюда возникает главная проблема — в принципе у нас, оказывается, нет институциональных механизмов создания такого рода документов. Все возлагается на некие общественные силы (конгресс — тоже общественная организация), которые должны создать документ по спасению татар и по их продвижению, как говорит председатель «Милли шура» всемирного конгресса татар Василь Шайхразиев, до 2050 года.

— Почему до 2050-го, а не на 100 лет?

Дамир Исхаков: Это его формулировка. Длительность перспективы не обсуждалась, но такая формула была услышана. Я к чему все это говорю: в принципе, вроде бы создано несколько рабочих групп… Сделаны некоторые заявки от разных групп, в том числе и наша группа заявку делала. Мы даже структуру документа подавали, некоторые общие соображения. Но после этого ничего не произошло, свидетельствовавшего о том, что мы легализовались. Я, например, сейчас занимаюсь тем, что совершаю вместе с Русланом Айсиным ряд брожений в разные места, где есть татарские мозги, чтобы их как-то сплотить. И продолжим этим заниматься. Но первое, что бросается в глаза, — пока нет ядра. У меня вообще-то была такая внутренняя отметка, что, если к первой декаде декабря такое ядро не будет создано, скорее всего, вопрос о создании стратегии приобретет сложный характер (в середине января появился проект состава рабочей комиссии, в ней есть имя Дамира Исхакова — прим. ред.).

— Как вы видели бы это ядро?

Дамир Исхаков: Этот вопрос, в принципе, обсужден. Для того чтобы создать концептуальный документ, даже если назвать его стратегией, сначала должна идти часть общефилософского характера, то есть определения нашего образа, видения будущего. Это философский вопрос на самом деле. Если такая группа не сложится и не сформулирует татарское видение будущего, в целом документ не получится. Пока этого нет. Следующая стадия — формирование конкретных направлений, разделов, где мы заложим наш путь в будущее. Их очень много. Приведу один конкретный пример: даже национальная история как наука играет очень важную роль в этих делах.

— История ключевую роль играет, я бы сказал. Если ты не понимаешь прошлого, ты будущего не можешь нарисовать — вообще кто ты и откуда.

Дамир Исхаков: В этом как-то должны участвовать ученые, академические исследователи, которые формируют… Должно быть много участников — и разделов должно быть много. И надо иметь в виду, я уже неоднократно об этом высказывался, что те люди, которые пишут разные доктрины, самую важную часть нигде не прописывают.

Рустам Курчаков: Доктринерами становятся…

Дамир Исхаков: Да. Они в себе сохраняют это, потому что некоторые серьезные вещи вообще не пристало выбалтывать заранее. Если мы знаем положение дел в современной Российской Федерации и понимаем, что у татар есть в этом государств враги, явно выраженные или скрытые, мы ни в коем случае не должны раскрывать некоторые важные аспекты нашего будущего пути.

— Враги — это громко сказано…

Римзиль Валеев: Оппоненты.

Дамир Исхаков: Тут же надо правильно понимать то, что я сказал. Например, я считаю, что враги татар являются одновременно врагами и русских. Это очень непростой вопрос, потому что мы два этноса, которые это государство фактически создавали, и у нас есть историческая база. Мы имеем право претендовать на это наследие. Если что, то мы будем исчезать совместно с русскими.

Римзиль Валеев: Согласен! Не прощают татарам союз с русскими. Такой фактор есть в мире. Нам достается с двух сторон.

— То есть минимум 20 рабочих групп должно быть, кроме ядра?

Дамир Исхаков: Много рабочих групп. Это зависит от того, как мы будем выстраиваться, насколько у нас хватит сил все охватить. Опасаюсь, что не все удастся охватить, из-за того, что экспертов недостаточно, к сожалению.

Рустам Курчаков: Ну купим, пригласим.

— Можно пригласить, кстати говоря, и русских, и еврейских, и англосакских экспертов по каким-то отдельным темам.

Рустам Курчаков: Со всего мира пригласим!

Дамир Исхаков: Последнее, что хочу специально обозначить, — это проблема татарской диаспоры. Тех татар, которые живут в России, я не считаю диаспорой. Но ведь есть татары среднеазиатские — довольно многочисленная группа. Есть европейские, американские татары. Я думаю, что эти группы тоже должны быть охвачены, потому что некоторые из них будут иметь существенное значение для нашего продвижения в будущее, потому что они уже там находятся. Это фактически наше окно в разные среды.

В чем, скажем, значимость среднеазиатских татар? Там в будущем будет мощная группа тюрок — в двух государствах точно: число узбеков достигнет 45 миллионов к 2050 году, казахов будет больше 25 миллионов, а это кыпчакскоязычные народы, близкие к нам. Это фактически особая цивилизация, на самом деле, отличная немножко от турок. Мы должны с ними поддерживать очень хорошие отношения, потому что это наши очень близкие братья. И мы можем в этом деле использовать тех татар, которые там живут. Мы должны это четко прописать. Что касается европейских татар, американских и прочих, это выход на западный мир, который никуда не исчезнет — в ближайшее десятилетие, во всяком случае. Они имеют определенный опыт конкретного проживания, который для нас важен. Поэтому они должны быть отдельно прописаны. Есть там и некоторые организации, скажем, ассоциация европейских татар, хотя она находится немножко под контролем российского МИДа. Но, в принципе, на Западе есть объединенные группы — не очень многочисленные, но растущие численно. Мы должны и их тоже использовать, специальный раздел об этом должен быть.

— В какие сроки можно было бы, если правильно все собрать, написать стратегию?

Дамир Исхаков: Сейчас уже сроки обозначены — к августу документ должен быть в готовом виде выставлен. Руководство конгресса так считает. Так как мы уже запаздываем, и даже довольно сильно, то, скорее всего, это еще будет недостаточно завершенный документ. Но сделать его к сроку, в принципе, еще можно, если сосредоточить все силы и если мы сможем выстроиться институционально. Но там есть ряд этапов, без которых невозможно сосредоточить мозги.

НИЯЗ ИГЛАМОВ: «О ЧЕМ МЫ ГОВОРИМ, КАКОЙ ТЮРКСКИЙ МИР?!»

— Следующее слово Ниязу Рауфовичу. Кого можете назвать в качестве разработчика стратегии? Своего шефа, главного режиссера Камаловского театра Фарида Бикчантаева? 

Нияз Игламов: Все зависит от того, каким блоком будет писаться стратегия. Если там будет, например, три слова про театр, то лучше меня во всем мире никто не напишет эти три слова, как часть стратегии развития татар.

— Поэтому вы такую рабочую группу и возглавите, если она будет. Но искусство в целом я бы вам не доверил, вы же театр номером один ставите…

Нияз Игламов: На самом деле все просто. Если говорить про искусство, у татар нет архитектуры, у татар нет киноискусства и не может быть по ряду причин. Нет серьезной литературы сегодня, кроме поэзии.

Рустам Курчаков: Но есть музыка — мелодия.

Дамир Исхаков: Есть неплохая живопись…

Нияз Игламов: О чем вы говорите, какая живопись?! Я сейчас не про Тукая и Баки Урманче, я говорю о современности. Поэтому татарский театр как синтез искусств является чем-то большим, чем, например, театр в русской жизни, в русской культуре сегодня. Уже поэтому татарский театр имеет большое значение элементарно. Вот у меня в «Фейсбуке» фолловеров больше, чем тираж большинства татарских газет, — больше 3,5 тысяч. И я, чтобы меня СМИ не посчитали, как до 5 тысяч добирается, сразу чищу. Дело еще в том, кого слушают, чьи имена вызывают наименьшее давление в обществе? Вот, например, Рафаэля Хакимова я бы точно не стал включать в штаб стратегии, потому что важно не только то, как татары, но и как русское общество их воспринимает. Об этом почему-то никто не говорит, а это важно. Надо понимать риски.

Римзиль Валеев: Тут никого не возвышать и не топить не надо. А Хакимов уже дал свое предложение из 20 слайдов.

Нияз Игламов: Если никого не возвышать и никого не топить, тогда будет отписано очередное неработающее издание. Надо четко распределиться по группам, кто что пишет. Внутри этой большой группы должны быть секции, которые отвечают за определенный сегмент, чтобы я знал, зачем я нужен. Я на последнее заседание по стратегии не пошел, потому что мы говорим одно и то же, а дело не двигается. Вот когда мне уже скажут: «Нияз Рауфович, напишите нам три абзаца про татарский театр и валите кулем куда хотите с горы». Отвечу: «Окей, я готов». Или скажут: «Возьмите на себя высказать свои мысли по поводу литературы или по продвижению татарской культуры на международный и общероссийский рынок».

Вот сейчас, например, я достиг соглашения с одним из крупнейших региональных российских театров. Они будут ставить у нас Карима Тинчурина на русском языке, потому что им интересно. «Ханума» же есть грузинская, ее практически все русские театры поставили. У нас в регионах много татар, почему бы там что-то не поставить на русском языке?! То есть это тоже часть продвижения нашей культуры. Этим никто не занимался никогда!

Рустам Курчаков: Это вы про текучку говорите. А стратегия?

Нияз Игламов: Да, текучка. Я всегда про текучку.

Руслан Айсин: Крик души татарской интеллигенции.

Нияз Игламов: Нет, никакой не крик души, я вообще очень тихий человек, что мне кричать? Я кричу на других платформах. Я структурирую свое выступление. Понимаете, если я не делаю шоу, то кто же меня будет слушать? На самом деле меня интересуют эти маленькие вещи. Вы говорите о каких-то крупных вещах, о векторах развития, о том, что будет в 2050 году. Меня интересует, что будет в 2019, в 2020 году. Для меня стратегия начинается с этого. Мы действительно живем в очень кризисное время. По крайней мере, международная политика государства, в котором мы живем, очень скоро приведет к такому мощнейшему тектоническому разлому, что, ребята, нужно учитывать и это. Как в 1990-е годы в погоне за золотым яйцом проворонили все что можно было, так же при следующем раскладе можем оказаться у разбитого корыта, а потом удивляться: ну как так?

Если все учебники для татар на русском языке написаны, если у нас вот такие программы, вот такие методики, то мы спохватились и стали что-то адекватное создавать только после того, как жареный петух клюнул. Вот в чем проблема. Надо заранее быть готовым к любым политическим разворотам. Вы говорите про Казахстан, что там будет через 50 лет. Знаете, я в Казахстане бываю 5–6 раз в год, они очень боятся Китая. С другой стороны, у них Алма-Ата русифицирована полностью. Там в кукольном театре всего лишь два представления на казахском языке. Это русский город. Они посмотрели на Донбасс и на юг России — на Новороссию так называемую — и сейчас насыщают север Казахстана казахами максимально. Они очень боятся, с одной стороны, России, с другой — Китая. Китая даже больше, потому что он мощнее. И Китай уже проникает туда — все эти транснациональные корпорации. Поэтому будет их там 50 миллионов или 25 миллионов, и они будут как бы китайцами? Может быть. Мы должны эти угрозы учитывать и не рассчитывать ни на кого, кроме себя. Нам, как во времена Казанского ханства, ни крымчаки, ни турки не помогли. Москву сожгли, а Казань не освободили, то есть о чем мы говорим, какой тюркский мир?!

— Мы можем России помочь?

Нияз Игламов: Нет, более того, мы максимально должны устраниться от участия в каких-либо делах. 

Руслан Айсин: У татар есть свои Мейерхольды?

Нияз Игламов: Не нужно этого, это бессмысленно. Мейерхольд был один, его на весь мир достаточно. В сегодняшнем современном российском театральном искусстве татары занимают примерно то место, какое в 1970-е занимали евреи. Это я прямо пофамильно могу сказать.Сегодня есть Айрат Заббаров, зачем тебе Мейерхольд? Это восходящая звезда российской режиссуры. Я просто хочу конкретики в написании стратегии, жизнь одна, и тратить время просто на посиделки не хочется. Я готов свою часть, свою лепту внести, но мне действительно нужно, чтобы было четкое руководство. Не как сейчас, когда Василь Гаязович собирает и мы обмениваемся какими-то мнениями. Такой, знаете, «взгляд и нечто».

ЮЛАЙ ШАМИЛЬОГЛУ: «В СТРАТЕГИИ ДОЛЖНА БЫТЬ ДОКТРИНАЛЬНАЯ ЧАСТЬ, КОТОРАЯ ОТВЕЧАЕТ НА БАЗОВЫЕ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ ВОПРОСЫ»

— Спасибо. Юлай-эфенди, вам слово. Хотелось бы услышать от вас более практический взгляд: из каких направлений должна состоять стратегия татарского народа?

Юлай Шамильоглу: Сначала хочу отметить, что Айрат-эфенди правильно сказал, что «Рухани жангыру» — это программа для всего Казахстана.

В стратегию, концепцию, декларацию, не знаю, как правильно назвать, должны быть включены разные пункты. Например, татары, как и все живущие в РФ или даже в мире, должны иметь право получать образование на своем родном языке. Это может быть одноязычное, двуязычное или может быть трехъязычное образование. Татары должны иметь право на изучение своей истории, литературы и культуры. Это ясно. Можно добавить, что это относится не только к татарам, живущим в Татарстане и вообще в России, но ко всем татарским диаспорам в мире. Например, есть воспоминания моего дяди, их опубликовала его семья, о том, как они в Харбине в Китае открыли татарскую школу. В Хельсинки, Сан-Франциско есть татарские школы. Почему это запрещено татарам и кому-то еще?!

Римзиль Валеев: Не запрещено.

Юлай Шамильоглу: Пока нет. В 1992 году в Татарстане прошел референдум, за которым татары из-за рубежа очень внимательно наблюдали. Согласно этому референдуму, Татарстан является субъектом международного права. Это и сегодня так, результаты этого референдума действуют и поныне. Почему же у республики нет реальной автономии? В США каждый штат автономный, и у них есть такой союз — называется United States of America. Через федерализм это вполне возможно и в Российской Федерации, пока существуют республики. И даже если нет республики, через национальную автономию любой народ может иметь свою школу. Я не понимаю, почему это стало проблемой, почему ведутся споры.

А если нет компактного места проживания, то есть же виртуальный мир. В Казахстане стараются преподавать именно через видеоконференции. Все. Это возможно. Можно соединить татар мира через интернет, через виртуальные школы. Я думаю, что татары должны и имеют права стремиться к европейским и международным ценностям. Есть и общетюркские ценности, есть мусульманские. В Казахстане речь идет о культурном коде казахов, можно говорить об этом и в Татарстане тоже. В конце концов, был вопрос о национальном университете. Почему нет национального университета, как это может быть?! Я написал проект такого университета, он был опубликован в «Звезде Поволжья» 30 августа 2001 года, к 10-летию Республики Татарстан. Предлагалось создать трехъязычный университет, который бы имел трехъязычное образование по международным стандартам, с принципами балловой системы. С изучением татарского языка и литературы, культуры и истории, как часть образования. Я послал этот проект президенту Шаймиеву. Меня журналисты постоянно спрашивают, получил ли я ответ. Еще раз повторяю: нет! Недавно я прочитал публикацию о национальном образовании, где было написано, что впервые Шаймиев предложил открыть в Казани полилингвальную школу, где будут преподавать на трех языках — русском, татарском и английском языках. Это через 17 лет…

Сейчас я профессор и заведующий кафедрой казахского языка и тюркологии в Назарбаевском университете. Принимал участие в строительстве и формировании этого университета как профессор Висконсинского университета США. В Назарбаевском университете ведется преподавание на английском языке, есть разные курсы на казахском языке, есть иностранные языки. И русский язык тоже присутствует, в вузе преподают русскую литературу на русском языке. То есть нет политики против русского языка, но есть политика за английский язык, за казахский язык, за международное образование. На юбилее Академии наук Татарстана, где присутствовал Минтимер Шаймиев, я говорил, что сейчас работаю в Назарбаевском университете, что там преподают и на английском, и на казахском языках, и что этот опыт может быть использован и в Татарстане. 

Айрат Файзрахманов: А в этом университете русские учатся?

Юлай Шамильоглу: Да, русские тоже есть, где-то 10 процентов, но они должны сдать экзамен по казахскому языку.

Айрат Файзрахманов: При этом они не перестают быть русскими.

Нияз Игламов: В Эстонии, в Нарве, а это абсолютно русский город, 96 процентов русских, но все говорят по-эстонски. Вообще не проблема! И русскими не перестают быть. И эстонцы сейчас русский театр открыли.

РУСЛАН АЙСИН: «НАДО УЧИТЫВАТЬ, ЧТО РОДНОГО ЯЗЫКА НЕ ЗНАЕТ УЖЕ ТРИ ЧЕТВЕРТИ ТАТАРСКОГО НАСЕЛЕНИЯ»

Руслан Айсин: Какие-то наработки мы с Дамиром Мавлявеевичем отправляли руководству нацсовета «Милли шура». Думаю, что стратегия должна состоять из двух компонентов. В первую очередь, как здесь уже отмечалось, это доктрина: кто такой татарин? Я люблю приводить в пример индусов — у них есть понятие «хиндатуа», т. е. индустскости: кто такой индус. По-нашему — татарлык. Обязательно должны быть ясные критерии самоидентификации, потому что многие говорят: «Я не знаю татарского языка, значит, я не татарин». Мне так несколько мишар сказали. Это вообще удивительно, потому что татарский язык, конечно же, знать нужно, но надо учитывать, что родного языка не знает уже три четверти татарского населения. Это большая проблема, и нужно понять, что в этих условиях делать, что делать с русскоязычными татарами. Русскоязычные татары не перестают быть татарами, но это особая категория. В стратегии также должна быть, действительно, доктринальная часть, которая отвечает на определенные важные базовые цивилизационные вопросы о месте истории татарского народа…

Дамир Исхаков: В том числе и на вызовы.

Руслан Айсин: И на вызовы — обязательно. То есть это должна быть некая общая картина, портрет татарина в этом мире. Вторая часть — это собственно стратегия. Стратегия — вещь более конкретная, как говорит Нияз Рауфович, но она тоже должна вдохновлять. Мне приходится просто полемизировать, извините. Когда говорят: «Ну что вы все разговариваете?» — я люблю приводить следующий пример. Герцен пишет в «Былое и думы»: «Нас упрекают в том, что мы ничего не делаем, а только болтаем, но ведь они не понимают, что объяснять людям, формулировать идеи — это огромнейший труд». И я напомню, что сказал Ленин про «Колокол» Герцена: он разбудил Россию. Идеи вдохновляют, идеи будоражат, а не конкретные механизмы, хотя они тоже важны. И стратегия должна быть трехчастной — краткосрочная, среднесрочная и дальнесрочная.

Дальнесрочную я вижу до 2100 года, уж извините за такой футуристический взгляд. Я люблю приводить пример, связанный с Жаком Аттали, который написал прекраснейшую книжку «Краткая история будущего». Я напомню, что первая резонансная книга, которая у него была, «Горизонты двухтысячного», предопределила многие вещи…

— Даже не предопределила, а спроектировала.

Руслан Айсин: Да, так будет вернее. Например, понятие «мобильный телефон» он ввел как концепт. Понятие мобильного кочевника. Для нас это актуально, потому что татары, по сути своей, как и тюрки, являются кочевниками, мы расселены по всему евразийскому пласту.

— Это он говорил о новой элите…

Руслан Айсин: Татары — это ведь тоже элита тюркского мира, и в доктринальной части стратегии это должно быть прописано. Что касается конкретики, я согласен, что должны быть некие группы по отраслевому принципу: искусствоведы, историки, социологи, психологи, политологи, философы, хозяйственники…

— Что такое национальный капитал — важнейший раздел стратегии.

Руслан Айсин: Понятие национального капитала никто не может сформулировать, поэтому такая проблема. Я думаю, что должен быть так называемый организующий центр, создающий это силовое магнетическое поле, вокруг которого, собственно говоря, все и крутится, который организует все это дело. Да, есть Академия наук Татарстана. Но давайте учитывать тот факт, что академия наук — структура… Вот есть человек рассеянный с улицы Бассейной. Во-первых, там профессура, а это люди с мало организованным началом, это надо признать. Во-вторых, академический взгляд, по моему мнению, не совсем ложится на общую стратегию, потому что ученые — это люди, у которых уже расчерчено определенное видение. Они говорят: вот есть такая теория, а ты куда лезешь?

— А тут мечтать надо. Стратегия — это еще и мечта.

Дамир Исхаков: Вы имейте в виду, что там нет ни одной структуры, которая занимаются современностью. У них всех взгляд обращен в прошлое.

Рустам Курчаков: Они выполняют представительские функции для республики.

Руслан Айсин: Это важно, да! Главным действующим организующим и движущим механизмом должна быть не Академия наук — по той простой причине, что она, уж извините, — сталинское наследие людей, чувствующих себя действительно элитой, законсервированной. Это вообще вещь в себе. Вещь в себе не может говорить о внешнем, она говорит о внутреннем. А это очень большая проблема, потому что часто у наших академиков (да простят меня присутствующие здесь люди, наделенные научным статусом) определенным образом восприятие научно-клишированное, так скажем. Здесь ничего не поделаешь, декартовое наследие, но здесь нужно его преодолевать…

И последнее, здесь уже было сказано, что мы не должны впасть в доктринерство, мы не должны впасть в неотроцкизм. Когда я смотрю эти неотроцкистские организации, они между собой дерутся из-за того, что Троцкий в свое время сказал вот так, а сегодня его интерпретировали вот так. И вместо того, чтобы решать вопросы, которые ставил Троцкий по завоеванию мира и перманентной революции, они между собой выясняют, как написал Троцкий — так или сяк. То есть мы не должны впасть в доктринерство, а должны более широко мыслить, действовать, мечтать и любить, как подчеркнул бы Нияз Игламов.

РУСТАМ КУРЧАКОВ: «НЕТ ЕДИНОГО ВИДЕНИЯ ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ ТАТАРСКОГО ДУХА, ТЮРКСКОГО ДУХА»

— Спасибо! Рустам Султанович, вам слово.

Рустам Курчаков: Я уже сказал, что скептически отношусь к стратегии. Сейчас объясню, почему. Об этой стратегии в разных форматах говорили давно. Не будет ее, как Дамир Исхаков говорил, ни в конце августа 2019 года.

Дамир Исхаков: Не я говорил, а руководство конгресса.

Рустам Курчаков: Чисто аппаратный подход: вот это надо было сделать вчера, вот тебе задание, давай в понедельник…

Дамир Исхаков: Есть распоряжение, проект стратегии подготовить к маю.

Рустам Курчаков: Это несерьезно! Стратегия в лучшем случае делается по ситуации, а ситуация сейчас все больше будет сжиматься. Татары же как Илья Муромец. Это сказка про татарского богатыря: пока не прижмет как следует, он с печки даже не слезет. Года через два-три стратегия появится. Если не через два-три года, то лет через пять-шесть она появится подпольно, будет передаваться закрыто, в условиях китайской оккупации…

То есть для стратегии нужна встряска. Я просто вспоминаю «Ике йөз елдан соң инкыйраз» («Вымирание татар через 200 лет») Гаяза Исхаки. Да, молодой он был, написал эту повесть, когда ему было 25 лет. Когда читаешь, понимаешь, что несколько сыровато, может быть, но это была встряска. Я, конечно, не историк, и мне трудно судить по духу того времени, тот, кто знаком с этим временем, видимо, может сказать, что эта книга Гаяза Исхаки как-то вот психологически столкнула. Но он написал же очень жестко. Представьте, какой энергией, направленной на то, чтобы трезво взглянуть на жизнь и состояние нации, и вынести диагноз, нужно было обладать. Какой силой нужно обладать, чтобы написать такую книгу! При всех ее недостатках.

Руслан Айсин: Диагноз у него был наоборот: он сказал, что мы исчезнем, если не будем знать русского языка.

Рустам Курчаков: Неважно. Что касается русского языка, смотрите, как меняется шильдик.

Когда я изучал джадидизм, изучал, что означает традиционный ислам казанских татар, с чем я столкнулся? Русский чиновник где-то в начале XX века пишет наверх, что надо бы умерить потуги казанских татар, создавать для них школы, потому что изучение ими русского языка даст им плюс, и это не в интересах империи. А когда в прошлом году русскими чиновниками принимается решение о том, что татарский язык будет изучаться только по заявлению, пусть изучают русский… Это в принципе тот же самый чиновник, и логика та же самая — «не пущать».

— Тогда так понимали империю и ее интересы, а теперь по-другому.

Рустам Курчаков: Да просто шильдик изменился, а суть-то та же самая! Абсолютно! То есть нет этой встряски. И если уж более предметно, я настаиваю, что нет единого видения духовной истории, истории болезни татарского духа, тюркского духа. Есть разные термины, вполне рационалистические, но я не хочу здесь наводить никакой мистической мути. Получается, что вы, ребята, развивались, создавали каганаты, империи, с одними дружили, с другими воевали, вы отклонились от Сират-ат-дин. С Чингисханом что произошло? Почему после Чингиза все быстро развалилось? Потому что тенгрианство, тенгри превратили в идола.

У нас был шанс пойти по пути национального капитала после 1991 года. Модель Татарстана… И действительно, корпорация «Татарстан» была создана. Да, она буржуазная, капиталистическая, это клановый капитализм, но пока — корпорация «Татарстан». Она, конечно, развалится. Почему? Потому что, в конце концов, мы свалились на ту же линию, как и во всей России, — криминально-олигархического накопления. А энергия национального самосознания позволила некоторое время просуществовать в роли корпорации «Татарстан». Что теперь произошло? Корпоративной стала вся Россия, потому что Татарстан модели задает. И Россия — это не федерация, это корпорация.

А наша проблема в том, что-то, что мы на время создали, мы потеряли. Почему стратегия-то и нужна! Это я говорю уже с экономической точки зрения. При этом надо понимать (эта мысль сегодня уже звучала, Нияз Рауфович, по-моему, об этом говорил), в какой мы ситуации? Мы в ситуации огромного цивилизационного кризиса. То есть идет переоценка ценностей.

— Не татарского, а глобального кризиса?

Рустам Курчаков: Глобального. По поводу глобального я не большой специалист, но то, что российского, — это совершенно точно.

— От Америки до России.

Рустам Курчаков: Об этом уже написано. Вот есть позитивные доктрины, а есть книги более трезвые и критические. Да, образ будущего у них совпадает, но когда смотришь фактуру… Я не пессимист, не хочу нагонять мрака, пугалок. Я исхожу из того, что рассчитывай на худшее: бери планку, исходя из того, что в крайнем случае может случиться это, чтобы подстраховаться, а надейся на лучшее. «Надейся на лучшее» — это мой образ будущего. «Рассчитывай на худшее» — это значит, что все риски учти.

Есть разные прогнозы, тут я оптимист в том плане, что Алла Тагаля дает испытание. А зачем Он дает испытания? Как говорила моя тетушка: «Опять заболела — Алла Тагаля не забыл меня». Если нам посылают испытания, значит, мы еще под милостью Аллаха находимся. Он дает нам испытание — готовит нас, чтобы мы стали лучше, чтобы мы были мощнее, изобретательнее, лучше во всех отношениях. Ситуация в этом смысле сейчас хуже, чем в перестройку. Вот я взял три признака — это мой взгляд. Кто в сознательном возрасте пережил конец 1980-х — начало 1990-х, он может сравнить, хотя критерии могут быть у каждого разные. «Неуправляемость» — тогда это слово было чуть ли не через каждую строчку. Что имеется в виду? Управленческий ступор. Ситуация какая возникла? Что ни делает дурак, все он делает не так. То есть какое бы решение ни предложили, даже самое замечательное, не работает — не потому, что дураки, нет, я так не считаю. В управлении идет отбор, там, в принципе, достаточно грамотные и опытные люди. Но какое бы замечательное решение они сейчас ни принимали, им нужно сказать: «Ребята, все, поздно пить «Боржоми», когда почки отвалились. Если бы вы три года назад это предложили, тогда, может быть, это прошло бы». Взгляните, что с пенсионной реформой? Это вообще шок за шоком. Вчера услышал: народ ждет, что на тысячу будет повышение, а оказывается тысячи не будет уже… В два раза меньше! Оказывается, они там посчитали и сказали: а мы же вам говорили, вы не учли того, что 400 индексации мы вам в этом году уже выплатили, а теперь вам будет только 600…

То есть ситуация хуже, чем в перестройку. Неуправляемость, неосознанность происходящего. Потому что, когда люди не знают истории своей болезни и у них нет духовного стержня, компаса, они вместо духовного стержня, который может удержать в случае чего, пользуются духовными скрепами… Что сейчас с духовными скрепами? Заскрипело все. Россия вся заскрипела. Эти скрепы стали вылетать. Посмотрите, в начале ноября, когда были праздники — День единства, русский мир собрался, Путин несколько раз повторил слово «патриотизм». Национальная идея. А что такое патриотизм? Это слово из индустриальной эпохи, когда нужно было сплачивать территорию, вот была армия, которая воодушевлялась патриотизмом. Сейчас патриотизм совсем другой, он в другом. А поскольку слово произнесено неверное, оно воодушевляет казаков. Они недавно, оказывается, организовали свое общество в 200 тысяч человек. То есть Росгвардия — 300 тысяч, а еще казаки — 200 тысяч. Им там особых прав не дали, но они всегда готовы на подмогу, они, как говорят, в Москве или Питере ходили с нагайками и уже «воспитывали» протестующих.

Поэтому никакой концепции быть не может, а из оставшихся года-двух, каждый год пойдет за три и за пять лет. То есть в эпоху перемен один год идет, как во время войны, за три и за пять. Получается, по крайней мере 5–10 «сгущенных» лет в этом смысле у нас есть. Если мы перестанем заниматься ерундой, а сосредоточимся на главном, то мы можем создать историю болезни тюркского духа. Вот это мы можем. А когда это будет создано, необязательно в виде текста, а в виде знаний, причем, если говорить об инструментах, инструментом создания такой группы татарских самураев может быть, например, газета. Я пока лучше ничего не придумал. То есть вокруг газеты. Как говорил Владимир Ильич, газета — это не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор. Если это есть, то там как бы само собой все получится — и секторы возникнут… А у нас таких специалистов нет, так выписываем из Канады, потому что там есть один такой во всем мире ученый, который эту проблему знает. Поскольку многие здесь говорили о том, как делать, отмечу опыт 1990-х годов: я тогда почти 10 лет непрерывно занимался разработкой всяких стратегий…

— Сколько стратегий вы написали за жизнь?

Рустам Курчаков: Много. И потом по инерции я все еще рвался писать стратегии, пока не остыл.

И делаются такие вещи обычно максимум за месяц: сели, сделали. Больше месяца не нужно, потому что, если тянуть больше месяца, силы уже уходят на другое: а сколько нам заплатят? Чтобы было понятно: эти вещи делаются бесплатно. Расписать, цифры посчитать — да, там финансирование нужно, но это неинтересно, потому что когда ты сделал ядро, то оно уже летит. Что касается начальства, принцип «лишь бы не мешали». И еще очень важный момент: нельзя эти вещи готовить татарам.

В том числе и Нияз Рауфович сказал, по какой причине: стратегия татарского народа должна быть в русле тюркского мира и миссии тюрков. Об этом и Юлай-эфенди говорил. Грубо говоря, стратегия татарского народа должна быть вписана в российскую стратегию, то есть наше видение, видение российской стратегии и будущего из Казани. Из Москвы мы получили, а очень важно из Казани. А что такое Казань и Москва? Казань и Москва, особенно после Ивана Грозного, — это два полюса всегда. Они меняются местами.

Обязательно присутствие московской группы татар, я знаю, что там сложные отношения, мне никогда не было понятно почему. Потому что я татарин дальневосточный, я с Дальнего Востока сюда приехал. Многие вещи мне поэтому непонятны. Должны быть московские татары, может быть, питерские, это уже второстепенно. И на каком-то этапе, может быть, даже на этапе духовной истории, там должны быть тюрок, славянин и еврей обязательно, потому что от этих трех элементов зависит судьба России. 

ГУЛЬНАРА ГАБДРАХМАНОВА: «И НИКАКОЙ ТАТАРСКИЙ ЯЗЫК, НИКАКИЕ УЧЕБНИКИ НОВОГО ПОКОЛЕНИЯ, НИКАКИЕ САБАНТУИ НЕ ПОМОГУТ ЭТОЙ СИТУАЦИИ»

— Спасибо! Гульнара Фаатовна, с вашей точки зрения, как методологически выстроить эту работу?

Гульнара Габдрахманова: Мне кажется, очень важно в стратегию заложить региональный подход. Дело не только в том, чтобы обсудить этот документ в регионах, но и в том, что очень важно понимать, что в регионах компактного проживания татар ситуации очень разные, и задачи, которые стоят по сохранению татар в этих регионах, тоже очень разные. Я вам приведу два примера из наших экспедиций 2018 года, экспедиции были связаны с изучением татарских сел. Мы поехали в Сибирь, я не буду называть область. Когда мы приезжаем в татарское село, мы в обязательном порядке идем разговаривать с учителями и директорами сельских школ. И в этом районе Сибири нам называли одну и ту же цифру: примерно 40 процентов татарских детей имеют отклонения в умственном развитии. Потому что татары проживают компактно, анклавно, потому что их очень мало и нет возможности выбора брачных партнеров. К сожалению, происходит кровосмешение, и мы получаем такие цифры, имеем такое поколение. И понятно, что никакой татарский язык, никакие учебники нового поколения, никакие сабантуи не помогут этой ситуации. Сейчас перед ними стоит задача демографической безопасности.

Это одна ситуация в Сибири, другая ситуация в Поволжье. Это тоже наблюдение из нашей экспедиции. Достаточно успешное, хорошее татарское село, я тоже не буду говорить какое. Все благополучно, с демографическим здоровьем все в порядке, экономически успешное село. Мы, как ученые, взяли книгу, которая находится в музее, книга местного краеведа. Стали листать эту книгу и смотрели фотографии женщин. Девочки, школьницы, женщины — все в светской одежде. А когда вышли на улицу: все женщины села в закрытой одежде, в платках. Поймите меня правильно, я с большим уважением отношусь к верующим людям. Но там, когда мы начали спрашивать, кто они по национальности, они отвечали: «Мы мусульмане». То есть татарская идентичность, этническая идентичность уже в этом селе, к сожалению, полностью потерялась, и сегодня там все себя считают мусульманами, но не татарами. То есть там задача сохранения татар совершенно другая: в Сибири  — демографическая безопасность, в этом поволжском селе — возрождение и сохранение татарской этнической идентичности. Мне кажется, очень важно заложить этот принцип, что татары разные не только по владению языком, о чем сегодня говорили, но еще и в каждом регионе стоят свои собственные задачи по сохранению татар.

Второе, что мне кажется очень важным, и о чем тоже уже говорили сегодня, — кто-то называл это татарским кодом, кто-то татарскостью. Но на самом деле очень важно заложить в стратегию понимание того, кто такой татарин, на чем сегодня держится эта татарскость. И мне кажется очень важным уйти от советских шаблонов поддержания этничности. Ведь речь идет не только о том, что цивилизационный сейчас происходит перелом, но сейчас и этничность очень сильно меняется. Тот советский подход, который предполагал, что национальность и этнические чувства людей можно было поддерживать песнями, плясками, праздниками, он хорош, он важен, у него есть определенная аудитория, потребитель, но сегодня это уже не так интересно, не так востребовано, особенно у молодежи. Наелись мы уже сабантуями, надо искать какие-то другие, новые формы поддержания этой татарскости. И как раз нужно искать эти особенности, которые кроются в татарских ценностях.  Там на самом деле масса интересного, и это может быть даже предметом отдельного разговора.

Я просто в качестве примера приведу вам некоторые цифры, которые мы получили в ходе изучения татарского интернета — татары имеют самый развитый национальный интернет среди народов России. Только в соцсети «ВКонтакте» — 6 тысяч татарских групп, в «Одноклассниках» — 4 тысячи групп. Ни один народ в России не имеет такой представленности виртуальных сообществ. То есть у татар сохраняются такие горизонтальные связи, которые мы должны, конечно, очень активно использовать, помимо традиционных способов, на которые тратятся огромные деньги, огромные усилия — это сабантуи, всякие конкурсы, фестивали. Нужно искать новые механизмы, новые способы презентации и поддержания этнической идентичности.

Римзиль Валеев: Виртуальный Сабантуй интернетчиков, например.

Рустам Курчаков: Опять Сабантуй…

Гульнара Габдрахманова: Наелись! Наелись уже сабантуями!

Нияз Игламов: 80 процентов татар живут в городах. Какие сабантуи вообще? Запретить!

Гульнара Габдрахманова: Сабантуй не Сабантуй он уже! Это уже страусы, вертолеты — это уже не Сабантуй, к сожалению. К тому же нужно трезво оценивать ситуацию: мы не сможем в каждом татарском селе поставить школу, заставить всех читать татарские печатные издания. Давайте экономить наши силы и тратить их на те механизмы, которые будут очень эффективно влиять на поддержание татарской идентичности. Сегодня нужно искать и найти такие вот интересные новые средства. Мне кажется, это очень важный поиск. 

АЙРАТ ФАЙЗРАХМАНОВ: «НУЖНО ПОНИМАТЬ, КАКИЕ СУЩЕСТВУЮТ СЦЕНАРИИ: ЕСТЬ ИНЕРЦИОННЫЙ, ОПТИМИСТИЧЕСКИЙ, ПЕССИМИСТИЧЕСКИЙ»

Дамир Исхаков: К тому, что было сказано, только одно дополнение. Реальная ситуация видна, когда в интернет заходишь. Ясно, что виртуального пространства у нас много. Недавно я провел эксперимент. Сейчас уже татарская история в школах не преподается, но мы успели выпустить всю линейку школьных учебников. Я являюсь одним из авторов учебника для 10-х классов. Так вот, ни одного школьного учебника по истории татар в интернете нет.

Айрат Файзрахманов: А кто их должен выкладывать? Авторы? Мы недавно собирались с архивным управлением в честь 100-летия архивной службы, и говорили о коллективной памяти, о ее воспроизводстве. И главный вопрос стоял — кто должен заниматься продюсированием татарской истории? Мы на него так и не ответили. Институт истории, где сидят ученые и действительно создают ученые труды? Они должны распространять их в интернете или нет? Какой-то отдел? Конечно, нет.

Руслан Айсин: «Татмедиа» есть, министерство просвещения, КФУ…

Айрат Файзрахманов: И одним из главных принципов стратегии, я считаю, должна быть какая-то новая маркетинговая стратегия продвижения татарскости, татарского языка, культуры. Пример — Камаловский театр, у них сформировалась своя маркетинговая стратегия, есть специалист, который это делает. Театр имени Камала, на мой взгляд, на взгляд потребителя этого контента, воспрял. И во многих сферах, начиная с телевидения, театра, музыки, самого ВКТ, нужно новое позиционирование, новые бренды.

— Извините, но все-таки маркетинг всегда вторичен. Если нет татарской истории единой, что можно продвигать?

Айрат Файзрахманов: Да уже все есть.

— Надо сначала определиться, кто такие татары, а потом уже продвигать. 

Айрат Файзрахманов: Отвечать на это вопрос, я так понимаю, будет Дамир Мавлявеевич, Руслан Айсин в рамках доктрины.

— Так надо сначала родить эту доктрину. Это самое сложное.

Айрат Файзрахманов: Я думаю, она родится, и тут все будет хорошо. Думаю, стратегия все-таки будет развиваться инерционно, и действительно попросят у группы, которую Дамир Мавлевеевич представляет…

Дамир Исхаков: Нет пока такой группы.

Айрат Файзрахманов: …какую-то доктрину, какой-то доктринальный момент. По отдельным отраслям запросят аналитику у отдела этносоциологии института истории, по театрам и другим отраслям запросят программные элементы у министерств, ведомств и сформируют какую-то красивую презентацию к лету 2019 года. Мне кажется, все это будет вот так инерционно развиваться. Проведут конференции ученых по этому вопросу, эти все материалы, так или иначе, попадут. Вопрос в том, кто будет их собирать. И, если так инерционно будет развиваться, документы все равно будут достаточно хаотичными. Я надеюсь, что хотя бы в рамках таких хаотичных документов будут прорывные мысли, которые попадут или в госпрограммы, или в гранты и получат ресурсную подпитку.

А каким должен быть документ, из каких направлений и частей должен состоять? Мы, молодежь, для себя уже ответили на этот вопрос, мы насчитали 23 направления. В рамках культуры, естественно, будут свои поднаправления: музыка, театр. Это все на поверхности лежит. И мы уже начали проводить беседы: по музыке провели — о том, как должна развиваться альтернативная музыка, хотим по театру провести. По коллективной памяти проводили, по национальному дизайну.

У нас были такие локальные фокус-группы, мы для себя в принципе хотим определиться, будут ли нас слушать, будут ли наши записи брать, будут ли нас просить обработать все это — это тоже вопрос, не сильно влияющий на развитие татар. Про маркетинг я сказал. Про аудиторию здесь задавали вопрос — действительно, аудитория у татар разная. Мы тоже для себя эти аудитории определили, их порядка 8: есть татарство на уровне мастерства — это те, кто прекрасно знают и литературный язык, и религию, и культуру, и прочитали всю татарскую литературу. Такие татары есть. И есть татары, у которых кроме русифицированного слова «абика» в обиходе ничего нет. И для каждой аудитории должно быть понимание, как их развивать. Может быть, как Руслан говорит, для некоторых из групп нужна какая-то программа этнореабилитации, в том числе для того села в Поволжье, которое свою татарскость практически не помнит.

То есть нужно понимать, как работать с разными аудиториями. Нужно понимать, какие существуют сценарии: есть инерционный сценарий, оптимистический, пессимистический. И в рамках этого тоже надо все продумывать. Про пессимистический сценарий уже много раз сказали, про инкыйраз, про то, что республики может и не быть, какие в этом случае должны быть сформированы институты. Хотелось бы, чтобы все эти три направления были отражены в стратегии, но я думаю, что в официальном большом документе этого не будет. Вообще, весь итог работы над стратегией я обозначу в выражении «Движение — все, цель — ничто».

 — Процесс обсуждения меняет людей, меняет носителей.

Айрат Файзрахманов: Для воспроизводства этничности это тоже все важно. И я еще обращу внимание, что у нас уже сформирована концепция по татарской школе. Слава Богу, сейчас речь зашла о полилингвальной гимназии. И остался вопрос только в том, будет ли присутствовать преподавание предметов на татарском языке. У нас есть концепция открытого татарского университета, который будет воспроизводить татарские группы в разных вузах. Это не здание с колоннами — профессор Исмагил Хуснутдинов опубликовал в «БИЗНЕС Online» концепцию Открытого национального университета, мы тоже участвовали в подготовке этой концепции. У нас есть представление о том, как должна развиваться современная татарская культура. Надеюсь, в Казани появится и центр современной татарской культуры. По этим направлениям у нас есть свое видение, в какой-то части оно, наверное, попадет в процессы развития татар, в какой-то части, наверное, нет. Но здесь надо говорить все-таки о некоторых прорывных отраслях. Мы таких насчитали 23 отрасли, которые могут вытянуть татар. Это образование (детский сад — школа — университет) и это, естественно, культура, а в рамках культуры уже специалисты лучше скажут, какие прорывные отрасли есть. Я думаю, что это театр, а не кино. Театр может вывести татар на мировую арену, это то, чего сегодняшнему мировому театру не хватает.

И это надо стимулировать разными способами, не только государственными. Жаль, что у нас западает образование. Я считаю, что это вообще самое первое.

— Есть еще такое понятие, по моему мнению, в современном мире одно из самых важных — это национальный капитал. Здесь просто представителей бизнеса нет, но без национального капитала движение будет очень непростое.

Дамир Исхаков: Мы предварительно совещались, кого можно пригласить, представителей национального капитала мы найти не смогли.

— Они есть, просто они на открытые круглые столы не придут.

Рустам Курчаков: Значит, образование, искусство. Еще какие направления?

Айрат Файзрахманов: Из культуры— это театр (на мировой уровень). Музыка — для общероссийского уровня. На российском уровне наша татарская альтернативная музыка может выстрелить. Также на общероссийском уровне может выстрелить наше татарское образование как полилингвальное образование.

 — И еще бы я добавил — это религия, это ислам. Татары в XIX–XX веке в лице своих выдающихся представителей Мусы Бигиева, Ризаетдина Фахретдина и т. д. продемонстрировали мировой уровень ислама. Это может быть и стержнем доктрины. Тот не заскорузлый, не ваххабитский ислам, который уничтожает идентичность.

Айрат Файзрахманов: Это тоже входит в сферу образования. У нас уже есть медресе — институт — академия. Если мы добавим детский сад — школа, то создадим целостную систему мусульманско-татарского образования.

Рустам Курчаков: Вы проработали это с точки зрения институтов, это очень хорошо, это конкретная практическая работа, а начинки нет нигде.

Айрат Файзрахманов: Без нее, без выстроенной системы, не будет ученых, которые будут создавать…

Чтобы эстафету передать Римзилю Салиховичу, расскажу про споры поколения. На нашем последнем круглом столе мы говорили о воспроизводстве молодежной газеты, что-то на подобии «Молодежь Татарстана» с большим тиражом. Мы говорим и о воспроизводстве татарских пабликов. Уже в группе «Татары и Татарочка» 120 тысяч подписчиков! Это группа в «ВКонтакте», которую ведут энтузиасты. Вот это можно развивать, а не «Молодежь Татарстана» создавать.

— Это все-таки другое, в СМИ другие законы, жанры.

Айрат Файзрахманов: Три-четыре хороших СМИ нужны, и все, остальное не будут читать. Тут уж или поддерживать «Молодежь Татарстана» за огромные деньги, или стимулировать появление новых интересных пабликов.

РИМЗИЛЬ ВАЛЕЕВ: «БУДЕМ ГОВОРИТЬ НА РОДНОМ ЯЗЫКЕ, ЭТО И БУДЕТ СТРАТЕГИЯ»

— Римзиль Салихович, вам слово.

Римзиль Валеев: Что такое стратегия? В моем понимании это долгосрочный план на несколько десятилетий и разработка средств достижений целей на этот срок. Поэтому когда мы говорим о концепциях, доктринах, стратегиях, тактиках, их надо различать. Так что мы сейчас должны определиться — или туда, или сюда. Да, полилингвизм — пока российское общество ориентируют на моноязычие плюс английский. Мы уже владельцы и даже носители русской культуры, мы уже по культуре наполовину русские, но в то же время мы, татары, и должны быть такими. Это наша фора, это наше преимущество, и будет очень жалко, если наше подрастающее поколение откажется от этой форы. Этот вопрос не решен в массовом сознании, не разъяснен в системе образования и применения.

Второй пункт: Минниханов Рустам Нургалиевич часто на встречах с татарами говорит, что надо применять язык, надо говорить на языке, если мы сами не будем говорить, тогда… Это абсолютная правда. Получается, что формула: хочешь не хочешь, а татарин, который знает родной язык, увидев другого татарина, тоже знающего язык, даже не очень совершенно, должны говорить на родном языке, громко и внятно. А это не делается, даже внутри семьи. И особенно среди блестяще владеющих языком, а таких сотни тысяч, окончивших высшее учебное заведение, среднее. Будем говорить на родном языке — это и будет стратегия. Татар татарны курдеме, татарча сөйләшә һәм укый. Если вы «Шәһри Казан» или хотя бы «Казан утлары» и «Идел» начнете на татарском читать, если будете слушать ТНВ, желая или не желая, радио «Болгар» или «Татар радиосы» — все, ситуация поменяется. Потому что ваши дети и внуки будут тоже это читать и слушать.

Айрат Файзрахманов: Нет интересного контента. Есть, но мало.

Римзиль Валеев:  Лет 15 назад я под руководством Дамира Мавлявеевича лет выпустил сборник статей «Роль СМИ в нациестроительстве». Сегодня мы находимся накануне выработки формулировок, но необходимо проработать отдельные направления, например миграцию. По сути, не решено, в Татарстане и в Поволжье сейчас решается судьба татар или в далеких регионах и странах? Я убежден, судьба татарского народа решается в Республике Татарстан и в Идель-Урале.

Что касается остальных «островов», то все просто. Во-первых, они все равно ассимилируются. Во-вторых, они уже приучились жить «островами», мы им помогаем, и сейчас бешено ездить и встречаться со всеми, где 100 татар, где 5 тысяч татар, — все это бесполезно. Катастрофа происходит в Казани, а также в других городах и районах Республики Татарстан. Если мы проанализируем миграционные процессы, то в 1990-е каждый год 70 тысяч татар приезжало в Татарстан. В последние годы — только 13–16 тысяч, и это не только татары. Очень интересно, сколько татар и куда уехали, где закрепились, какова тенденция и почему в регионах компактного проживания татар все равно идет бурная ассимиляция, даже в татарской деревне. Поэтому надо стратегически решить: обслуживание «островов» — это очень легко, был бы ресурс. А если не ресурс, легко можно было бы приглашать или по Skype обучать. У нас ТНВ есть, в конце концов, интернет есть. Но выбор этот не сделан, и пока делается в ошибочном режиме. Надо просто заниматься в своих семьях, своем городе, своей республике.

Есть и другие пункты. Требуется поднять применимость татарского языка, о чем говорит Минниханов, на уровень элит. Если применять, использовать язык, и готовить кадры к применению начиная с самого верха, обеспечить полилингвизм, многоязычие в самых элитных кругах, все будет реализовано. И это будет благо для России, если задуматься. А сейчас пока, к сожалению, стратегия российской политики идет по ошибочному пути, который нас и заставляет выработать свою стратегию по тому или иному варианту — не всегда, может быть, желательному. Поэтому выбор стратегических алгоритмов зависит от того, как все будет продолжаться в стране, в Татарстане в частности, и насколько будет безопасным существование самой республики.

«МЫ ДОЛЖНЫ СОЗДАТЬ ПОСТОЯННО ДЕЙСТВУЮЩИЙ THINK TANK, МОЗГОВОЙ ТРЕСТ»

Дамир Исхаков: Хочу сделать одно замечание касаемо опасности. Первое. В принципе, как вы поняли, у этого проекта [создание стратегии татарского народа] нет конкретного заказчика. Президент дал поручение «Милли шура», но является ли данный национальный совет представителем всего татарского народа — это большой вопрос. Хотя легитимная форма есть, люди его избрали, но сам «Милли шура» по своему содержанию и качеству в моих глазах выглядит весьма подозрительно. Если нет заказчика, то не совсем понятно, кто закладывает параметры того, что нужно. Кроме того, со стороны заказчика будет еще приемка продукта…

Римзиль Валеев: Заказчиком был сам докладчик — это Рустам Минниханов.

Дамир Исхаков: Вторая опасность — было сделано много концептуальных документов. Я тоже участвовал в ряде, включая очень старых разработках РИАТа, и до сих пор всегда случалось так, что были созданы хорошие документы, но по ним ничего не было сделано. И сейчас такая же опасность существует.

Рустам Курчаков: А вы осмыслили, почему так произошло? Надо же осмыслить и тогда все станет просто и ясно.

Дамир Исхаков: Думаю, на нашем круглом столе совершенно не случайно отсутствуют представители национального капитала. Видимо, его нет на самом деле…

— Смотря что под ним подразумевать…

Дамир Исхаков: Раз он не участвует в этом процессе, то, видимо, его и нет. Для того чтобы документ потом как-то заработал, нужно взаимодействие ряда сил, где национальный капитал имеет важное значение. И последнее. В отличие от Рустама Султановича, я считаю, что эксперты должны быть хорошо оплаченными. Лично сам я готов работать только при хорошей оплате, потому что я свои мозги ценю высоко. Думаю, если не будут платить хороших денег, это значит, что на самом деле серьезного намерения в создании этого документа нет.

Нияз Игламов: Хочу поддержать предыдущего оратора в части оплаты труда. И даже удвоить ее (смеются)! При подготовке этой стратегии необходимо действительно понять, для кого мы ее пишем. Важно даже не то, кто заказчик. В идеале заказчик — татарский народ.

Дамир Исхаков: Это же абстракция.

Нияз Игламов: Да, я знаю, понимаю, но фантазия без абстракции невозможна. Когда мы говорим про деньги, мы говорим и о конкретном заказчике. Сам посыл — знаем ли мы свой народ? Например, Римзиль Валеев, очевидно, хорошо знает какую-то часть своего народа, не очень многочисленную, к сожалению, которая смотрит ТНВ, слушает «Болгар радиосы», читает «Молодежь Татарстана»… Для меня этого пласта татарской культуры просто не существует. И тут надо четко понимать, прямо в цифрах, наверняка, какие-то социологические выборки есть, сколько процентов русскоговорящих, кто в какой степени язык знает… Ну кто сейчас может читать Гаяза Исхаки, например, не заглядывая в словарь?

Дамир Исхаков: Примерно треть татар.

Айрат Файзрахманов: Выпускники татарских гимназий.

Руслан Айсин: Я считаю, что проблема, которая высветилась при подготовке к формированию стратегии, — это, к сожалению, отсутствие слоя думающего татарского народа. То ли мы сами всех не смогли собрать, тогда это вопрос к организаторам всего этого процесса. То ли мы хлопаем себя по груди, говорим, что мы высококультурный и высокообразованный народ, но собрать людей, которые могут написать эту стратегию, мы не можем. Из этого вытекает следующее — мы должны создать постоянно действующий think tank, мозговой трест, как угодно его назовите. Он нужен, он необходим. Возможно, если власть не поддержит, то он должен, я так понимаю, уже образоваться стихийно. Потому что без  головы будет тяжело двигаться. Можно, конечно, как зомби походить по улицам Казани, например, по улице Тукая…  Если нет головы, то все остальные телодвижения — это телодвижения кукольного театра.

Рустам Курчаков: Я исторический оптимист. И я для себя сделал вывод, как сказал Айрат: движение — все, конечная цель — ничто. Да, то, что говорит Римзиль Салихович, может, вызывает у кого-то скепсис. Но, если собираетесь писать стратегию, нужно быть предельно объективным. Уберите все эмоции, личные пристрастия и ту «татарскую болезнь», о которой здесь говорил Нияз Рауфович.

Я все думал: стратегия развития татарского народа или татарской нации? Нет, народа. Это уже хорошо, потому что слово «нация», я думаю, не для будущего. Вот Дамир сокрушался, когда мы с ним говорили, что у татар процесс нациестроительства не был завершен… Есть турецкая, тюркская то есть, пословица: ты сказал — я поверил, ты повторил — я усомнился, ты сказал в третий раз — я понял, что ты или врешь, или ошибаешься. Потому что Алла Тагаля не было угодно, чтобы татарский народ приобрел все черты нации, потому что нация — это понятие буржуазное. И вот до тех пор, пока основная масса татарскими идеологами ориентирована на нациестроительство и государствостроительство, это ложный ориентир. Потому что очень скоро, я думаю, государства умирают — точно так же, как и нации. Они не до конца умирают, а преобразовываются, то есть вместо нации сейчас формируется совсем другая форма общности. Думаю, если на эту тему отдельно поговорить с Айратом Файзрахмановым, выяснится, что проблески этой общности уже есть. Да, название, может, и останется — я не против, оно неплохое. «Нациестроительство нам не дали до конца довести…» — да Алла Тагаля это не было угодно. Он татар приготовил для лучшей роли в этом мире.

«ЧТОБЫ МЫ НЕ ЗАХЛЕБНУЛИСЬ В «ТАТАРСКОЙ БОЛЕЗНИ», КОГДА БУДЕМ СТРАТЕГИЮ ПРИНИМАТЬ И РЕАЛИЗОВЫВАТЬ»

Гульнара Габдрахманова: Всем участникам сегодняшнего очень интересного и конструктивного разговора я хотела бы пожелать, чтобы, когда мы будем эту готовить эту стратегию, принимать и реализовывать, все мы не захлебнулись в этой «татарской болезни». Чтобы подготовка и реализация этого документа не сопровождались скандалами и конфликтами. Чтобы мы все-таки слышали, умели и хотели слышать друг друга, и двигались к одной общей цели. Может быть, у меня такое чисто женское пожелание, но я за мир во всем мире.

Рустам Курчаков: Нет, это очень сердечное пожелание! Вы как  женщина выразили главное, чтобы сердечность сохранилось. А татарам этого как раз и не хватает, и сердечность идет от татарских женщин!

Айрат Файзрахманов: Я присоединяюсь к этому пожеланию. Это очень важно, на самом деле. Я думаю, фигуры, которые могут модерировать эти противоречия, есть и их можно поставить во главе процесса подготовки стратегии. Это могут быть люди разные — от ученых старшего поколения до среднего поколения, например 50-летних. Еще раз повторюсь: должна быть доктринальная часть, стратегическая часть, «дорожная карта», все должно быть переложено на чиновничий язык госпрограмм. И госпрограммы должны в том числе стимулировать возникновение негосударственных институтов таким образом, чтобы развитие татарской нации было делом не только институтов государственных, но и некоммерческих.

— Спасибо! В заключение, во-первых, хотел бы сказать большое спасибо за то, что собрались на наш круглый стол. Во-вторых, мне кажется, здесь прозвучали очень важные вещи, которые могут стать опорными точками, если стратегия все-таки будет создаваться. Но я не удивился тому, что сказал Дамир Мавлявеевич. это наша традиция сказать, что денег нет, и непонятно, за что люди работают. Татарстан — продвинутый регион, он нанимал в свое время группу «Монитор» из Гарварда. Несколько лет назад республика подключила Леонтьевский центр Кудрина. Работали серьезные ребята, в принципе, создан какой-то фундаментальный труд. Там есть расчеты, круглые столы, экспертные сессии…

Я тоже удивляюсь: почему бы не сделать некий заказ, условно говоря, из того же СИНХа конгрессу татар, на самом деле, профессионально сделать заказ и серьезно построить работу, нанять специалистов, если мы хотим создать нечто действительно серьезное. Поэтому я разделяю ваш посыл — люди должны день и ночь трудиться, это должны быть специалисты из разных областей. Кстати, кто создавал «Русскую доктрину» — многих людей и вы знаете, и я: это десятки специалистов очень серьезного уровня, работали они по разным разделам. Были и консультанты — они тоже отвечали за определенные разделы, их также было несколько десятков. 

И все же есть еще один взгляд на деньги и заказы. В КФУ работает известный экономист — я смотрю, его команда пишет стратегию Сахалинской области, Краснодарского края. Спрашиваю: «А почему не пишете социально-экономическую стратегию Татарстана?» Он отвечает: «Нет заказа».

Все-таки лучшие вещи пишутся, уверен, когда есть самозаказ. На самом деле можно долго критиковать конгресс, представителей властей и т. д., а можно объединиться и за месяц написать программный документ, и это будет прорыв… Помните: не спрашивай, что сделала Америка для тебя, спрашивай, что ты сделал для Америки. Почему же за 25 лет интеллектуалы не создали стратегию (или некий программный документ) и не вбросили ее в общество?.. Вот вопрос, на который нет ответа.