Опера «Сююмбике»: в поисках национального идеала

Первой за 11 лет национальной оперной премьерой — «Сююмбике» Резеды Ахияровой — открыл на этой неделе новый сезон ТГАТОиБ им. Джалиля

НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ

Получив предложение от редакции «БИЗНЕС Online» написать рецензию на премьеру Татарского государственного академического театра оперы и балета им. Джалиля «Сююмбике», я, признаться, хотел ответить категорическим отказом. Ну кто я, чтобы писать об оперном спектакле — моих музыкальных знаний здесь явно не достаточно. И вообще, я не большой любитель освещать казанские театральные события и готов это делать только в том случае, если мой голос действительно важен театру, с которым я веду диалог, если существует обоюдное доверие. Так, например, как оно годами складывалось с русским ТЮЗом или театром «Экият», а в последнее время с «Углом» и другими проектами «Живого города». Я ни разу не писал о театре Тинчурина и Качаловском театре, до сей поры о театре Джалиля. Мысль, очевидную для Москвы или Санкт-Петербурга, что завлиту одного театра неэтично писать о спектакле другого, давайте оставим в стороне. В сегодняшних условиях театры города не находятся в конкуренции друг с другом, но отчаянно сражаются за зрителя с индустрией досуга: с торговыми центрами, домашними кинотеатрами, компьютерными игрушками, социальными сетями и пр. Если некто сидит сегодня на опере «Сююмбике», то вполне возможно, что завтра он придет в театр им. Камала и наоборот. Все равно это театральный зритель, а не маньяк шопинга или сетевой интроверт.

Поэтому я согласился. В конце концов, надо сильно постараться, чтобы написать хуже некоторых казанских культурных журналистов. А потом... что-то мне подсказывало, что объективности тут будет мало. Традиционные «освещатели» театрального процесса в ТГАТОиБ традиционно будут воспевать постановку. Просто потому, что привыкли так делать всегда. Критический взгляд татароязычных обозревателей застит сам радостный факт долгожданного появления оперы на татарском материале. Увы, национальная классика и сочинения современных татарских композиторов не самое приоритетное направление в деятельности театра.

Образ царицы Сююмбике издавна манил деятелей татарской литературы и искусства

Здесь я должен сделать еще одно отступление и сказать, что дух противоречия толкал меня к несколько иной манере освещения события, чем это в последние годы принято делать на страницах «БИЗНЕС Online». Чтобы, знаете, это не выглядело очередной попыткой «наезда на театр». Для разнообразия и плюрализма мнений. Ведь как приятно было недавно прочитать в газете искренние и теплые слова о грядущем Качаловском фестивале, хотя до этого премьеры качаловцев подавались довольно, как некоторые считают, тенденциозно. Мне хотелось, насколько это позволят обстоятельства, написать положительную рецензию. Ведь сочетание полярных мнений рождает объем и доверие к изданию, а «БИЗНЕС Online», несомненно, одна из лучших площадок освещающих театральные события. Какой смысл, если все отклики будут звучать в минорном ключе. Итак, мы договорились, что статья будет написана с социокультурных и общехудожественных позиций, без попыток выйти на территорию сугубо музыковедческого анализа. Хотя некоторые соображения на этот счет все же имеются. Ну-с, начнем! И да простит читатель дебютанту робость!

ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ПЕРСОНАЖЕ И ГЕРОИНЕ ЛИБРЕТТО

Образ царицы Сююмбике издавна манил деятелей татарской литературы и искусства, даже некоторых их русских коллег, например, нашего земляка Гаврилу Державина. Некоторые нещадно и бесталанно эксплуатировали тему, другие – создавали великие произведения. Большинство же текстов и полотен, посвященных прекрасной казанской царице, средней руки. Впрочем, это удел любого большинства.  Но задолго до всех них татарский народ уже возвел Сююмбике в статус героини легенды и сложил несколько баитов, среди которых – прекрасный «Плач Сююмбике». И народ понять можно. Какая политическая каша творилась десятилетиями вокруг престола Казанского ханства (перед его завоеванием Московским княжеством), простые люди уразуметь не могли. Партия Москвы и партия Крыма, любых мастей аферисты и проходимцы – все они были в равной степени далеки от чаяний народа. И тут на несколько предгрозовых лет мелькнуло счастливое для людей регентство Сююмбике, которая, правя от имени малолетнего хана Утямыша, снизила налоги и провела целый ряд популярных в народе реформ. Казанцы искренне любили свою царицу. Вероятно, факт прощания Сююмбике с Казанью и ее жителями перед вынужденным отъездом в Москву, вылившейся в знаменитый плач, имел место.

А после событий 1552 года и воспоследовавшей тотальной дискриминации татарского населения народ отчаянно нуждался в светлых положительных образах. Среди вереницы последних ханов найти кого-то, кто бы подходил на роль героя легенды, сложно даже сейчас. Вот так, вероятно, и возникла красивая история о последней казанской царице, разделившей участь защитников города и, не желая отдаться в руки победителей, ринувшейся с высокой башни. Воплощение образа Сююмбике — непростая задача, ведь волей-неволей придется столкнуться с поиском национального идеала верности, свободолюбия, гражданского мужества, красоты.

«Ахмед Агади нещадно эксплуатирует образ Ивана Грозного, созданный Федором Шаляпиным»

Но и историческая Сююмбике – фигура трагическая, все остальные жанры при обращении к этому образу дезавуируют любые смыслы. И с этим образом нужно быть крайне деликатным. Автор оперного либретто Ренат Харис всячески заверят читателя со страниц буклета-программки, что хотя он внимательно изучил исторический материал, «но „Сююмбике“ — не документальное произведение»: «Мы, авторы, хотели увлечь слушателей вечными темами, которые являются неизменными в любую эпоху и укрепляют в человеке чувство собственного достоинства...» Довольно странное заявление для автора, вводящего в художественную ткань произведения фигуру любовника ханбике улана Кощака, почти дословно повторяя измышления «Казанского летописца» на этот счет. 

Вот такую, например, характеристику этому тексту дает выдающийся исследователь Казанского ханства Михаил Худяков: «Составитель „Казанского летописца“, несмотря на свое благочестие, не преминул вставить в свое произведение особую главу „О любви блудной со царицею улана Кощака“, в которой развил мысль, что Кучак был фаворитом царицы-регентши. Есть основания не доверять этому сообщению, и в нем легко можно видеть не исторический факт, а обычный вымысел автора, обладавшего неистощимой фантазией. Трудно думать, что царица Сююн-Бике призвала к власти своего фаворита. Скорее всего, Утямыша провозгласила ханом именно ханская гвардия, и Кучак вручил власть царице Сююн-Бике, а не получил ее от царицы». Ни в одном другом источнике эта любовная связь не зафиксирована, все исследователи предположение о том, что крымский улан был фаворитом Сююн, отметают вчистую. Это все-таки не двор Людовика XIV, а казанский, где царили совсем иные нравы. А Сююмбике все же не Екатерина Великая, не худо бы мудрому аксакалу татарской поэзии это понимать. К тому же известно, что царица страстно  любила своего мужа Сафу-Гирея и после его смерти не переставала грустить о нем.

«Историческая Сююмбике – фигура трагическая, все остальные жанры при обращении к этому образу дезавуируют любые смыслы»

Нас здесь интересует не столько даже историческая достоверность: мы отдаем себе отчет, что имеем дело с художественным произведением, а значит, с известной долей фантазии. Но историзм как принцип организации художественного текста при обращении к историческому материалу, где не место измышлизмам и анахронизмам, никто не отменял. Ведь у реальной Сююмбике и без того сложная судьба. Представьте себе, каково современному зрителю, не очень хорошо разбирающемуся в нюансах политической жизни той эпохи, воспринять информацию об исторически достоверных замужествах ногайской принцессы. Безразличный к супруге Джан-Али, затем нежно любимый Сафа-Гирей, а в конце рано оборвавшейся жизни и вовсе ренегат Шах-Али! Это же какое-то переходящее знамя, а не последняя царица Казанского ханства! Но ведь рассуждать так может лишь человек, напрочь лишенный исторического мышления. Женственная и прекрасная (это не мои домыслы, но оценки современников) Сююмбике стала заложницей  мужских политических баталий. Несчастной жертвой игры престолов... Все мы говорим о подрастающем поколении, но гоже ли, если молодые люди, посмотрев оперу «Сююмбике», вынесут представление о героине как о женщине свободных взглядов и частых влюбленностей, эдакой татарской Дейнерис Таргариен? И с моей стороны это не морализм, не попытка прицепиться к мелочам, но искреннее недоумение, ведь ложный сюжетный ход рождает смещение смыслов и наносит урон художественной целостности спектакля.

«Общие впечатления от «Сююмбике» как художественного произведения сильные. Несмотря на утрату многих смыслов, несмотря на неровность»

О ТОМ, КАК СЮЖЕТ ВЛИЯЕТ НА СМЫСЛ И ВОСПРИЯТИЕ ОПЕРЫ

Почему крайне важно то, о чем говорилось в предыдущей главе. Потому что далее сюжет начинает дробиться на фрагменты. Лучшая и в музыкальном, и в театральном отношении часть ее – первое действие. Почти безупречное, за исключением сцены Сююмбике и Кощака, которая сама по себе весьма хороша в музыкальном плане, но содержит зерно дальнейшего сюжетного противоречия. Все потому, что здесь авторы имели дело с сюжетом баита, фактически законченной частью «Плача». И обработка собственно фольклорных мотивов авторам, включая всю постановочную группу, весьма удалась. Забегая вперед – как удался по тому же фольклорному принципу организованный мощнейший финал. А вот дальше возникли проблемы литературно-музыкальной компиляции легенды и истории. Мне кажется, авторы не очень хорошо разобрались в трактовке исторического и легендарного образа царицы. Там, где Сююмбике героиня легенды, – сцена прощания, ее арии, финал, когда она уходит вдаль по прекрасно решенному художником Виктором Герасименко пространству в виде уроненной одноименной башни с постепенно открывающимися новыми ярусами, то ли и впрямь бросаясь с нее, то ли просто уходя в вечность – все обстоит благополучно во всех элементах сценического действия. Там, где на сцене историческая Сююмбике, – почти весь второй акт, сцена с Шах-Али в третьем – и музыка, и смыслы, рождаемые сюжетом и характерами персонажей, несколько озадачивают.

Но о музыке поговорим позже, а вот как выглядит второй, «русский» акт в нашем восприятии. Спишем на театральную условность тот факт, что реальная Сююмбике была старше реального Иоанна Грозного на 14 лет (огромная разница по тем временам!). Хрупкая и юная Гульнора Гатина в сочетании с мощным и зрелым Ахмедом Агади смещают эти пропорции. Тут ведь в чем дело. Может быть, художнику и режиссеру не стоило предлагать великолепному и в драматическом плане, знаменитому тенору, нещадно эксплуатировать образ Ивана Грозного, созданный Федором Шаляпиным? Просто незакавыченная цитата.

«Казнь «любовника» царицы Кощака рождает ассоциации с голливудскими блокбастерами»

С цитаты, но уже из Сергея Эйзенштейна, начинается и сам второй акт. Сцена пляски опричников из второй части кинодилогии «Иван Грозный» скопирована подробно и с почтением к оригиналу. А казнь «любовника» царицы Кощака и вовсе рождает ассоциации с голливудскими блокбастерами. Только вот какая такая опричнина в 1551 году? Откуда такая звериная жестокость юного еще царя? Ведь весь цимес в том, что именно покорение Казани и жестокое преследование татарского населения стало отправной точкой в формировании тех черт личности царя, которые возвели его в ранг одного из самых страшных тиранов человечества. Словом, анахронизм. Закономерно вытекающий из нерешенности мотивов поступков Грозного по отношению к Сююмбике. Зачем он ее мучает? Зачем при ней казнит любимого? Зачем крестит (хотя исторически это произошло несколькими годами позже) малолетнего Утямыша? Зачем выдает замуж за предателя Шах-Али? Все эти вопросы остаются в опере без ответа. Просто потому что он Грозный, жестокий царь? Но таким он станет много позже...

«Очень примитивно решен образ Шах-Али, одной из самых трагических фигур в татарской истории»

Очень примитивно решен образ Шах-Али, одной из самых трагических фигур в татарской истории, тоже, как и Сююмбике, заложника политических игр. Он ведь предает Казань не из корысти и жажды власти, хотя и это законные для персонажа художественного произведения мотивы. А исторический Шах-Али стоял перед крайне сложным выбором, справедливо полагая себя самым законным претендентом на ханский трон, ну не крымчанам же было бесконечно его занимать, не так ли?  Вот только у московского царя были совсем другие планы на этот счет. Поэтому Шах-Али трагически ошибся и вошел в память татарского народа эдаким Иудой. Но был ли у него другой выбор? И этот сложнейший противоречивый образ находит в спектакле самое простое, я бы сказал, примитивное решение. Шах-Али  Филюса Кагирова — сибарит, любитель вкусно поесть, мелкий пакостник с плеточкой. Вместе с тем поражаешься, как набрал актер в вокальном искусстве, как мастерски он, оказывается, может существовать в драматическом плане! Такая бы могла получиться роль! Но, увы, материал не дал возможности вскрыть истинный потенциал певца.

Вообще, надо отдать должное авторам оперы. Они идеально с точки зрения современной политкорректности снимают русско-татарские противоречия XVI века, которые вынужденно экстраполировались бы на день сегодняшний: вводят фигуру царицы Анастасии, над которой Грозный измывается не меньше, чем над Сююмбике. Две эти женщины, две несчастные жертвы, тянутся друг к другу, испытывают глубокие взаимные симпатии, Анастасия пытается заступиться за Сююмбике, да где там...

«Лучше всего Резеде Ахияровой как автору опер удаются арии героинь, лирические сцены и романтические дуэты, хоры»

О ВЫНУЖДЕННОМ ПОСТМОДЕРНИЗМЕ И ИТОГАХ

Лучше всего Резеде Ахияровой как автору опер удаются арии героинь, лирические сцены и романтические дуэты, хоры. Так это было с «Любовью поэта», так произошло с «Сююмбике». Местами музыкальная ткань спектакля изнутри рвется чужеродными фрагментами, особенно во втором акте, в начале его, где ухо слышит не столько оригинальную музыку выдающегося современного композитора, но своего рода попурри из Римского-Корсакова, Глинки, Мусоргского, Щедрина. В эпоху постмодернизма это вполне закономерный художественный прием, но мне кажется, что здесь руку композитора сковывала общая нерешенность, общая проблемность сцены пира. В сочетании с эйзенштейновскими опричниками и скоморохами это рождает очень странный эффект.

Главное, что удалось Ахияровой, лучшее, что составляет музыкальную основу спектакля, – это арии главной героини в исполнении Гатиной и дуэты с ее участием, а также музыка массовых сцен. Ария «Если откроются небеса» и вовсе не отпускает меня уже несколько дней. Гатину хочется выделить особо. На молодой актрисе лежала большая ответственность, но она достойно справилась с непростым материалом. Ее роль постепенно, от сцены к сцене обретает безупречный в жанровом отношении трагический накал. А сама по себе, бесприменительно  к трактовке образа, партия Шах-Али! А дуэт Сююмбике и Кощака! А карикатурный, иначе ведь не скажешь, образ Петра Серебряного! Можно задаться вопросом, почему персонаж таков, но музыкальная составляющая его отменна. Впечатляет ария Анастасии. Да и вообще композитору удалось очень многое, вот только музыка сама по себе не в состоянии разрешить многочисленные смысловые противоречия. Вместе с тем и сам музыкальный материал отличает некоторая неровность, которую, впрочем, достойно преодолевает оркестр под управлением маэстро Рената Салаватова.

Ренат Харис (второй справа) и Юрий Александров (крайний справа)

Стоит отметить мастеровитость режиссерского почерка опытного Юрия Александрова, интересно придуманное пространство Герасименко, довольно аутентичные по отношению к исторической эпохе костюмы Виктории Хархалуп, работу балетмейстера Давида Авдыша и хормейстера Любови Дразниной. В небольшой роли няньки чеканно выразительно выступила прима театра Венера Ганеева, единственная, чей татарский был понятен без сверки с бегущей строкой синхрона. Хотя приятно прогрессирует в плане языка Гатина, и, конечно, прекрасен татарский Кагирова. В целом, как говорится, получился спектакль высокой постановочной культуры и отменных профессиональных кондиций. Даже юный Арслан Сибгатуллин в роли Утямыша, вопреки обыкновению, почти не раздражал.

И общие впечатления от «Сююмбике» как художественного произведения сильные. Несмотря на утрату многих смыслов, несмотря на неровность. Это безусловно большое событие в масштабах Республики Татарстан, и мне крайне любопытно, какой резонанс опера произведет в масштабах страны. Ведь современная опера вообще не частый гость на любой сцене. Ей за это можно многое простить, как и театру, хоть изредка, но вспоминающему, что в его названии зачем-то присутствует слово «татарский».