Анастасия Колескина: «В Сирии я стала верить, что без Божьей помощи нельзя было выстоять»

В 90-е уроженка Казани Анастасия Колескина уехала в Сирию вслед за мужем, учившимся в Казанском артиллерийском училище. Сегодня она радуется победе Башара Асада и готовит первую в истории Сирии акцию «Бессмертный полк»

«НА АРАБСКОМ Я ЗАГОВОРИЛА НА ВТОРОМ ПОЛУГОДИИ ЖИЗНИ В СИРИИ...»

— Настя, в этот раз ты впервые привезла в Россию свою пятилетнюю дочку, родившуюся во время войны ...

— Да. Самолет садится, Леночка спрашивает: «Мама, это уже Россия?» Да, говорю, уже Россия. Тут мой ребенок становится навытяжку и начинает громким голосом петь: «Россия священная наша держава, Россия любимая наша страна...» Все русские, кто был в самолете, вытаращили глаза на мою Лену, смотрю — у многих слезы...

А дальше она впервые в жизни увидела снег и снегоуборочные машины — в аэропорту они шли целой шеренгой. Тут у нее началась тихая паника: «Мама! Нет! А чем же я буду играть, если весь снег уберут?» Зато теперь ни один сугроб не пропускает, забирается в каждый, бултыхается в нем — полный восторг.

— А откуда Лена знает гимн?

— Ну как же! Мы в нашем клубе соотечественников учим русские песни и поем их на наших праздниках.

— Ты приехала в Сирию в 90-е. На каком году жизни там ты заговорила на арабском?

— На втором полугодии. Когда швейным производством занималась, швейную и бизнес-терминологию осваивала, а когда музыку стала преподавать, перешла на более литературный арабский. Надо же было элементарную теорию музыки и сольфеджио перевести, прежде чем преподавать.

«Старший сын Аля считает себя сирийцем, а Маша и Лена — россиянками. Маленькая настаивает на том, что она русская — на арабском говорит с акцентом»

— В Казани ты получила музыкальное образование. Как случился этот вираж от музыки к бизнесу и обратно к музыке?

— Шить я стала в Казани, когда родила старшего сына. Старших детей я рожала здесь, чтобы у них было двойное гражданство — сирийское и российское. Поскольку во время рождения старшего сына я не была официально замужем, то застряла в Казани на два года. Муж не мог сделать официальный вызов. Было решено, что мы будем вместе, но русскую жену сирийскому инженеру-ракетчику из-за секретности в то время нельзя было иметь. И пока мы думали, как мне вернуться к нему в Сирию с ребенком, надо было чем-то подрабатывать, чтобы не сидеть на шее у родителей. Я стала шить. Время было такое — ничего в магазинах не купишь. Стала шить маленькому Алюше — молодые мамашки во дворе начали просить перешить их детям одежку, потом пошли заказы «повзрослее». Так руку набила. А когда вернулась в Сирию, устроилась на швейное производство. Хотя там женщина может не работать, для жизни хватает, если кто-то один в семье работает. Но чего дома-то сидеть! Я и частные уроки музыки давала.

Понемногу освоилась, и у меня появилось собственное производство. В Сирии это одна из основных отраслей.

— Большое производство?

— 12 работников было, в основном мужчины. Я заключала договоры с инвесторами, они обеспечивали поставки материала и сбыт. На мне было только производство. Лет пять очень хорошо работали. В Сирии малому бизнесу очень комфортно, особо не давят. Но потом началась война. Моих мальчишек забрали в армию. И потом — они ведь ездили из деревень, а на дорогах стало небезопасно. Пришлось все продать, оставила себе только две машинки для дома. И снова вернулась к музыке. Преподаю на музыкальном факультете. В Хомсе только один вуз — старейший университет Аль Баас со множеством факультетов. Целый город университетский.

— А как же муж-военный?

— Ему из-за меня пришлось расстаться с армией еще в конце 90-х. При прежнем президенте его сильно прессовали за русскую жену. Он пожертвовал блестящей карьерой ради меня и детей. Он же у меня золотой медалист, специалист великолепный. Ему предложили записать меня на имя брата — а мы, дескать, сделаем вид, что ничего про это не знаем. Он не стал торговаться...  

— Чем он сейчас занимается?

— Работает в министерстве туризма.

— На каком языке вы разговариваете дома?

— На русском.

— А дети кем себя считают по гражданству и национальности?

— Старший сын Аля — сирийцем, а Маша и Лена — россиянками. Маленькая настаивает на том, что она русская — на арабском говорит с акцентом. (Смеется.)

«НАША УМЕРЕННАЯ ОППОЗИЦИЯ — ЭТО ЖЕ ФАШИСТЫ НАСТОЯЩИЕ!»

— Настя, главный вопрос: как же вы все это пережили, ведь Хомс был в центре военных событий?

— (Усмехается.) Да, цитадель революции. Честно говоря, это кошмар, что там было. Мы сначала не понимали, насколько это серьезно. Ну поорал кто-то на площади — свободы и демократии им не хватает. Началось все с митингов по пятницам после намаза, а потом пошло-поехало. У этих поборников демократии откуда ни возьмись появилось оружие. А милиционеров вооружили только спустя полгода после начала стрельбы — их, бедных, как цыплят отстреливали. Сколько их полегло! Но была такая установка — держаться, не стрелять по мирным. А какие они мирные?!

Потом начали людей воровать и убивать. Мы живем в спальном районе, откуда каждое утро люди едут на работу, на учебу в университет. Так вот, едет автобус со студентами, дорогу перекрывают, всех выводят из автобуса. Суннит? Иди, гуляй! Алавит? Расстреливают. Девчонок христианок и алавиток насилуют, потом голышом по этим районам водят. Заметь: это люди, которые требовали свободы, демократии и отставки «кровавого диктатора» Асада. Это наша умеренная оппозиция. Это же фашисты настоящие! У них в короткое время появилось огромное количество оружия: израильское, американское, британское, все снайперские винтовки — бельгийские. Но прогрессивное человечество, которое за свободу и демократию, почему-то все это слышать не хочет.

— Многие в Сирии поддерживают оппозицию?

— На их стороне очень мало сирийцев воевали, не больше 10–15 процентов. Там собрался сброд со всего мира. В Сирии не носят длинных рубах и коротких штанов. Это боевики из Афганистана, Пакистана, из других восточных стран.

Они целенаправленно отстреливали инженеров, специалистов, военных. Я думаю, они лет пять готовились. Еще до начала событий на территории Турции и Иордании на границе с Сирией стали строить лагеря и заманивать туда золотыми горами. Нашлись люди, поверившие ваххабитским проповедникам. Это мы сейчас узнали, что они даже оплачивали им брошенное жилье, которое те променяли на палатки в поле.  

А там — кого в лагерь по подготовке боевиков, кого — в лагерь по подготовке смертников. Это экстремизм, не имеющий никакого отношения к мусульманству. Целые районы в Хомсе испарились таким образом. Все было продумано до мелочей. В пустые районы зашли боевики. А потом начинают бомбить эти районы и вопить, что Асад убивает мирных людей и детей.

Многие рады бы вернуться из лагерей, но ты можешь вернуться в Сирию только как боевик. Некоторые так и делают — оттуда выходят боевиками, а тут сразу сдаются, лишь бы выбраться. 

«Если бы не Россия, я не знаю, чем бы все закончилось. Силы же у страны не беспредельные. Ты не представляешь, сколько там постоянно новых боевиков привозят. Одних выкосят, другие появляются»

«СИРИЙСКАЯ АРМИЯ НАУЧИЛАСЬ ВОЕВАТЬ В СИТУАЦИИ УЛИЧНОЙ ВОЙНЫ, КОГДА ВСЕ ЖИВУТ ВПЕРЕМЕШКУ»

— Как поменялась ваша жизнь с началом войны?

— Мы ездили на работу, дети ходили в школу. Люди живут, работают, учатся, все магазины работают, в них все есть. Инфляция, конечно. Зарплату не задерживали ни на один день все эти годы. Это к слову о «диктаторе». Только в любой момент тебя могут подстрелить или взорвать.

— Значит, по городу проходила линия раздела?

— Не было никакой линии. В чем и сложность — один район жилой, нормальный, в другом — боевики, так по всему городу. Стоит целый район, а есть... Представь, например, Азино, где выбиты все окна, дома все закопченные, разрушенные, чернота, темнота.

Это не нормальная война. Сирийская армия научилась воевать в ситуации уличной войны, когда все живут вперемешку: когда с одной стороны стены ты стоишь, а за ней — твой враг, когда люди лупят друг в друга лоб в лоб. Не было еще такой войны.

У нас было два сложных района. Один древний — там стены домов по два метра из черного базальта, улочки узенькие.  Танки туда не могут зайти, стены эти не пробьешь. Боевики там целый подземный город устроили — у них там кислород, госпитали были. Их начинают бомбить, а они вдруг выползают из-под земли за пару километров.

А второй — Альвар — многоэтажный современный район, так там месяца два, наверное, переговоры шли. Один из военных мне потом рассказывал — наконец, добились, выходят. На второй день процесс вдруг затормозился — какие-то баулы не дают боевикам взять с собой, а они без них не хотят уходить. Вывозили боевиков на автобусах. Отдельные машины для их вещей давали. Там был один боевой русский генерал. Берет он телефон и звонит: «У меня тут застопорилось, ты мне пару самолетов не подкинешь?» Прилетают через пять минут два самолета. Покружили. Ситуация не меняется. «Слушай, не испугались, давай пониже». Разворачиваются самолеты и чуть не над головами пролетают. А ты представляешь, какой от реактивного самолета звук, особенно когда он вверх уходит? Я слышала — это страшенный звук. Все, пошли как миленькие.  

Если бы не Россия, я не знаю, чем бы все закончилось. Силы же у страны не беспредельные. Ты не представляешь, сколько там постоянно новых боевиков привозят. Одних выкосят, другие появляются.

«В чем и сложность — один район жилой, нормальный, в другом — боевики, так по всему городу. Стоит целый район, а есть... Представь, например, Азино, где выбиты все окна, дома все закопченные, разрушенные, чернота, темнота»

«Я НА РАБОТУ ХОДИЛА С ГРАНАТОЙ...»

— Выходит, в вашем районе жизнь продолжалась. А боевики далеко от вас были?

— В конце нашей улицы начинался район с боевиками. Метров сто всего. Там снайпер. Когда все это началось, Маша училась в 9-м переводном классе, а сын Аля — в 12-м выпускном. Пропускать школу нельзя. Детям нужно дорогу перейти, все там ходят. Так вот — туда под снайпером, обратно под снайпером. Потом дети научились, как обхитрить снайпера: как только он выстрелит — в ту же секунду надо бежать через дорогу, так он не успеет прицелиться. Потом, конечно, построили бетонную стену, которая прикрывала этот переход.

Мой дом спиной выходил к боевиковскому району, балкон буквой «г». С одной стороны безопасно, а на другую выходить нельзя. А у меня там цветы. Знаю, что нельзя, но засыхают же! Прислушиваюсь — тихо; тихонько руку высовываю, чтобы полить, — тут же снайперская пуля свистит.

— Как же вообще в таких обстоятельствах работать?

— Я в университет ходила с гранатой. На случай, если поймают, то побольше вокруг собрать их — да и взорвать на фиг. Чем плен, лучше граната. Да не плачь ты, проскочили же, не понадобилась граната.

Был момент, когда наш район оказался практически в полном окружении: выезд был, но тоже небезопасный. Нам с работы позвонили, сказали, что на работу можно не ездить, зарплату будут перечислять на карточку. И мы полгода сидели дома. Чаще без света.

— Вашей семьи война коснулась?

— Мы похоронили четверых племянников – ровесников моего Алюши. В домах, где есть погибшие, вывешивают портреты. И в городе нет ни одного дома без фотографий, на каждом эти погибшие мальчишки, мужчины.

— А сын не воевал?

— В Сирии, если сын один в семье, его не забирают. Он должен кормить родителей, когда те старыми станут. Вот если бы у меня родился третьим сын, а не дочка, то Аля пошел бы воевать.

— А муж?

— Три года во время войны в отряде самообороны он охранял с другими мужчинами наш район. Сначала еще оружия не было. Потом их стали снабжать понемногу.

«На гуманитарные акции ездила. Едут по деревням машины — с продовольствием, необходимыми товарами. В отдельной машине — пять-шесть докторов с медикаментами»

«КОГДА В ЕГИПТЕ НАЧАЛАСЬ ЗАВАРУХА, МЫ И ПРЕДПОЛОЖИТЬ НЕ МОГЛИ, ЧТО У НАС ТОЖЕ ТАКОЕ МОЖЕТ БЫТЬ»

— Я вот что не могу понять: как государство выстояло эти восемь лет? Как Асад выдержал такое давление? Ведь, считай, Америка с тобой воюет. Профессиональный военный Каддафи ведь прогнулся под Америку и Европу, он спонсировал выборы Саркози. И где он сейчас? Украина сколько удержалась? Семь дней? Везде же все было по одному сценарию. А Асад — этот офтальмолог из Англии...

— Ну и как же он выстоял?

— Это провидение какое-то. Иначе я не могу это понять. Это не укладывается в рациональные рамки. Вообще вся Сирия. Там начинаешь осознавать глубину и смысл библейских истин. Мой отец был атеистом, и нас растили так. Но там я стала верить, что без Божьей помощи невозможно было выстоять. Ведь Россия пришла на помощь в последние два года, а до этого шесть лет мы сами воевали.

Конечно, огромное значение имеет отец Башара Асада, который сделал Сирию самостоятельным государством, и страна совершила огромный рывок в своем развитии. У него был очень большой авторитет. По всей Сирии огромное количество школ, детских садов, больниц, поликлиник, не говорю уж про электростанции. То, что в других странах строилось сто лет, Хафез Асад построил лет за двадцать. Сирия только с ним обрела независимость. Сначала там были римляне, потом турки, их вышибли англичане, тех, в свою очередь, французы, а тех уже сирийцы.

А когда пришел молодой Асад, он же прогрессивный — появились интернет, дороги, всякие удобства. Мы так хорошо начали жить. Бесплатное образование, медицина, причем все это качественное. Младшего Асада народ очень поддерживает. Я сама за него голосовала на последних выборах в разгар событий, и все мои коллеги в университете — и алавиты, и сунниты, и христиане.

Вот говорят: «У Христа за пазухой» — вот так мы жили до войны. Мы могли ночью гулять в суннитском районе, и никому в голову не приходило, что это может быть опасно.

— А воздушные тревоги были?

— Над нами же никто не летал. Другое было страшно. На севере от Хомса есть анклав из четырех деревень, где засели боевики со своими семьями. С ними никак не могли решить вопрос — ни примиренцы, никто. Приходит к ним ооновский конвой — фур пятьдесят — якобы с гуманитарной помощью. Проходит полдня, и по нам начинают стрелять минами, хотя до этого два месяца молчали. На границе анклава стоят российские примиренцы, сирийская военная полиция, но они не имеют права проверять ооновский груз. И это не один раз, не два и не три. Всякий раз обстрел после конвоя ООН. Они им завозят оружие.

Я звоню примиренцам: «По нам опять лупят». А они мне: «А чего ты хочешь? Опять ооновцы к ним заезжали».

Причем из анклавов жены и дети боевиков каждый день выезжают в город на работу и учебу. Зарабатывают деньги у «диктатора», дети бесплатно учатся — никто их не притесняет. А вечером возвращаются к себе. Их просто проверяют на предмет взрывчатки перед выходом из деревни. Это зазеркалье какое-то.

В Дейр-эз-Зор, который три года жил в осаде боевиков, куда не то что продукты, воду с самолетов людям сбрасывали, ООН почему-то свои конвои не направлял. Кому-то в Америке было интересно, что там дети? А Алепо начали бомбить — «боже, какие русские варвары».

— То есть война приобрела какую-то совершенно новую форму, которая нам пока не понятна.

— И слава Богу, не надо вам этого. Главное, чтобы люди понимали, что происходит и не клевали на эту либеральную удочку. Нельзя расслабляться, когда начинается это нытье: «Тиран Путин, а нам свободы не хватает...»  Это страшно опасная вещь. Мы тоже думали, что в Сирии все очень стабильно. Когда в Египте началась заваруха, мы удивлялись и предположить не могли, что у нас тоже такое может быть.

«Российский флаг, который поднимали в день полного освобождения Хомса, нашелся только в клубе соотечественников»

«Я НЕ ЗНАЮ, ЕСТЬ ЛИ СЕЙЧАС КТО-ТО ЕЩЕ В МИРЕ, КТО ВЕРИТ В ЭТИ АМЕРИКАНСКИЕ ЛОЗУНГИ»

— Так как же все это случилось?

— Из-за чего нам привалила вся эта «демократия»? В начале 90-х одна голландская компания обследовала шельф и горы Коломон возле Дамаска. Выяснилось, что там запасов нефти и газа больше, чем у Катара и Саудовской Аравии вместе взятых. Хафез Асад, ознакомившись с результатами, закрыл эту тему. Тогда об этом даже никто не узнал. Но просчитал, что только открой разработку — все налетят, а Сирия тогда одна еще не могла выстоять. В России что в те годы происходило, помнишь? Кто будет поддерживать? С Ираном еще бабка надвое сказала, в Ираке тоже черт-те что творилось.

Но потом ведь космическая разведка появилась. Думаю, про эти ресурсы заинтересованные люди узнали. Но последней искрой стало предложение катарского эмира Башару Асаду провести через территорию Сирии трубопровод, который собирает по дороге нефть от Катара и Эмиратов, прямиком через север Ирака и Сирию — в Европу.

От Тартуса же до Кипра километров тридцать всего. Маленький трубопровод — и дешевейший газ заполняет всю Европу. Золотые горы для всех. Кому нужна будет Саудовская Аравия, откуда все это надо доставлять танкерами? Но кому хуже всех в этой ситуации? России со своим газом. Проект был полностью разработан, но Асад отказался предоставлять свою территорию. Буквально через месяц к нам приходит «демократия» и война на следующие восемь лет.

Я не знаю, есть ли сейчас кто-то еще в мире, кто верит в эти американские лозунги.

— Чем же объяснить такое отношение Сирии к России?

— У меня в десяти минутах ходьбы пешочком от дома церковь пояса пресвятой Богородицы 48 года постройки. Вдумайся! Просто 48 года от рождества Христова. Там кусочек пояса Богородицы до сих пор хранится. Этот район был занят боевиками. Как тамошний батюшка вынес оттуда эту святыню под страхом смерти, я просто не знаю! Точнее, знаю. С Божьей помощью. Какими-то подземными лазами. Древние церкви — они же все пещерные.

Или вот Маалюля — всемирно известная христианская древняя деревня, где люди до сих пор говорят на арамейском — языке Христа. Ее даишевцы захватили. Сейчас после освобождения уже почти восстановили что можно было. Там монастырь святой Феклы. По легенде, отец Феклы был язычником, и когда она от него бежала, на пути ее была непреодолимая скала, которая перед ней раздвинулась. И там на самом деле сплошная скала, в которой ход шириной с эту комнату.

Мама моя туда ездила в свое время. У нее лет десять болел палец на ноге. Идем мы по этому проходу, под ногами песок. Мама сняла обувь, откопала ямку, поставила туда ногу и говорит: «Святая Фекла, забери от меня эту боль». Ты думаешь, у нее хоть раз после этого нога болела?

Там сплошь и рядом святыни. Это источник христианства, поэтому Россия не может оставить эту землю без внимания.

— Христианские храмы действующие?

— Конечно. Моя подруга — детский врач Наташа — попала во взрыв. Взлетела машина, начиненная взрывчаткой. Так вот все расходы по ее лечению вязала на себя церковь, в которой Наташа была прихожанкой. Кстати, в этой церкви есть икона Казанской Божией Матери. Батюшка как услышал про взрыв, сразу же пришел и полностью оплатил счет в дорогой частной клинике и последующую реабилитацию.

А потом пришел человек из городского департамента здравоохранения, и Наташу обеспечили контрактом на работу в очень хорошей клинике. Сейчас она там работает.

— Но она же не одна пострадала, а как же другие?

— Конечно же, государство всем помогло.  Но самый страшный взрыв был в школе. Там у другой моей подруги младший сын учился, а старший как раз в тот момент пошел его забирать. Она мне потом рассказывала: «Я как услышала о взрыве, побежала в школу. Бегу и вдруг поскальзываюсь на чем-то. Я ничего страшнее не видела — это были детские легкие».

Ее дети, к счастью, не пострадали. Но деревья вокруг школы потом обрезали. Знаешь почему? Они все были завешены обгорелым мясом. Это все дела умеренных оппозиционеров, которым помогает Запад. Это не ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ группировки «ИГИЛ» — прим. ред.). Даишевцы как барахтались в пустыне на востоке, так оттуда и не добрались до нас. Там городов-то нет — Дейр-эз-Зор да Камышлы.

Так уж вышло, что Сирия оказалась пупом земли. Там сходятся все дороги: конец Шелкового пути на Средиземном море в Сирии, с юга тоже сюда дороги ведут. Плюс огромные эти запасы нефти и газа.

Акция «Георгиевская ленточка» собрала около 4 тысяч участников»

«ОН ОТОРОПЕЛ, КАК БУДТО ПЕРЕД НИМ ДЕВА МАРИЯ СПУСТИЛАСЬ. ТОЛЬКО ВЫДОХНУЛ: «СЕСТРЕНКА!»

— Много русских военных в Сирии?

— Российские военные работают как инструкторы и примиренцы, а  непосредственно воюют чевэкашники.

Однажды иду на работу по своей улице, навстречу солдат — черный, на лице шрам, ободранный, обгоревший от солнца. Одним словом, идет солдат с войны. С оружием. Я думала, сириец. А за нами только разрушенный район, кто его туда послал — не знаю. Он ко мне обращается:

— Мобильник! Але-але! Купить!

Я ему:

— Ты что, русский, что ли?

Он оторопел, как будто перед ним дева Мария спустилась.

— Сестренка! — только выдохнул. — Что ты здесь делаешь?

— Я-то живу, а ты откуда такой?

Выяснилось, из Дейр-эз-Зора — тогда его освобождали. Повела его покупать мобильник, отдала свои бутерброды, он — голодный. Подходим к их машине. Видела бы ты ее! Древний «ЗиЛ», окошек нет — ни лобового, никакого, сверху тряпка какая-то от солнца натянута. Они на этой таратайке из Дейр-оз-Зора часов 12 по солнцу, по пустыне ехали.

«Мы памятки сделали на русском и сирийском языках — что такое георгиевская ленточка. Так народ дрался за эти ленточки. Всем надо было. И потом полмесяца полгорода ходило с этими ленточками»

— Как ты познакомилась с русскими примиренцами?

— Как-то была в мэрии по своим делам, там с ними и познакомилась. У них контракты на три месяца, потом меняются. У них в чем проблема — им переводчиками присылают курсантов военной академии из Москвы. А что 18-летний пацан, которого учили литературному арабскому языку, может перевести? Там же наречия!  Поэтому они иногда просили помочь. Я или сама ходила, или муж помогал. Он у меня очень гостеприимный. Я борщ сделаю, он их зовет — они же, бедняги, на тушенке.

— При каких, например, обстоятельствах ты присутствовала?

— Помогала организовывать в Хомсе гастроли оркестра духовой музыки из Хмеймима. На гуманитарные акции с ними ездила. Едут по деревням машины — с продовольствием, необходимыми товарами. В отдельной машине — пять-шесть докторов с медикаментами. Они смотрят всех подряд, детей в первую очередь. Сразу же лекарства с собой дают. Это огромная помощь. А без переводчика какая польза от этих врачей? Матери же надо объяснить, как лечить ребенка. Иногда с мужем ездили, иногда старшую дочь с собой брала. Но и, естественно, если я у них чего-то попрошу, то и они мне не отказывают.

«У нас 9 мая — день Победы, а в Сирии 6 мая — праздник всех погибших военных. Где-то между 6 и 9 мая мы выйдем «бессмертным полком». Это будет первая в Сирии такая акция»

«ЭТО НЕМНОГО ДРУГАЯ ЭМИГРАЦИЯ — НЕ ЗА ХОРОШЕЙ ЖИЗНЬЮ, А РАДИ ЛЮБВИ»

— О чем ты просила?

— О подарках для детей на Новый год, например, который мы проводили в нашем клубе соотечественников.

— Клуб и во время войны работал?

— Клуб был до войны, а потом просто не было возможности встречаться. Клуб продолжал действовать только по линии Россотрудничества — по отправке сирийских детей на учебу в Россию. А в декабре 2016 года я стала думать, как моей младшей праздник устроить — в военном городе напряг с развлечениями. И мы организовали Новый год — собрали мам, детей, бабушек. Купили мягкие игрушки, карандаши. А детям много и не надо. Что они видели во время войны! У людей хватает денег на еду, но не на излишества. Российских военных попросила — они под козырек. Были у нас подарки честь по чести. А тут еще Дед Мороз. Сколько радости было! У мамашек — слезы. Они мне потом говорят: «Мы, может быть, впервые почувствовали надежду на то, что вернется мирная жизнь».

Гуманитарный груз из России

— Я видела в «Фейсбуке», как женщины благодарили тебя за то, что их дети стали говорить на русском после этих клубных праздников...

— Да, у нас есть дети, которые не говорили по-русски, а сейчас через год начинают говорить. Они читают стихи на наших праздниках. «Реквием» Рождественского читал мальчик, который в прошлом году по-русски ни слова не говорил.

Потом мы организовали праздник 23 февраля и пригласили туда российских военных. Выкопала в интернете выкройки пилоток военных лет. Нашила пилоток, а красных звездочек нет. Купила генеральских золотых звездочек, накрасила их красным лаком. И стоят наши дети в пилотках с красными звездами, поют песни военных лет... Сделали большой постер с российскими ребятами, погибшими в Сирии. Тогда много военных пришли к нам. Сидят эти дяденьки в обмундировании, слушают, как сирийские дети читают на русском языке стихи и поют песни, — плачут. Потом один из них признался мне, что это первый у него такой душевный праздник за 20 лет службы.

После 23 февраля маленько отдохнули, но тут пришла новая идея. Звоню моей коллеге, которая возглавляет все наши клубы по Сирии в Дамаске: «Света, ты на георгиевские ленточки не богата?» Есть, говорит, привезла из России. Она мне посылает их по почте, мы каждую разрезали еще на три штуки.

Так как тогда на площади в городе проводить массовое мероприятие было еще небезопасно, я пошла к нашему ректору. А проректор учился в России, он прекрасно говорит по-русски, он знает, что такое георгиевская ленточка, ему даже объяснять ничего не пришлось, он очень помог. Там три четверти докторов и профессоров учились в России. В итоге приезжают целые делегации из Хмеймима, мэр, остановили учебный процесс — народу было три-четыре тысячи. Мы памятки сделали на русском и сирийском языках — что такое георгиевская ленточка. Так народ дрался за эти ленточки. Всем надо было. И потом полмесяца полгорода ходило с этими ленточками.  

— Где вы проводите праздники?

— Куда пустят. Церковь нам выделяет помещение на отдельные праздники. Ни копейки не берут с нас, потому что мы русские.

— Много у вас в клубе людей?

— Человек 50–60. В Сирии много русских женщин. Некоторые живут еще с 50–60-х годов, они сейчас уже бабушки. Декабристки, которые поехали за своими любимыми. Это немного другая эмиграция — не за хорошей жизнью, а ради любви. И в основном очень хорошо люди живут, потому что уважение с двух сторон идет. Наши мужья ведь тоже понимают, что мы многим пожертвовали ради них.

— А религиозных противоречий не возникает?

— Какие противоречия! Мы раньше жили в алавитской деревне, рядом христианская и суннитские деревни. Все друг друга знают, друг у друга что-то покупают. Все живут дружно. В Сирии множество мусульманских конфессий, христианских — не меньше. Каждый живет в своих традициях, а между собой люди всегда были очень дружны. Но извне умело разожгли костер, и началась вся эта заваруха. В каждой семье есть погибшие, как когда-то у нас во время Великой Отечественной войны.

У нас 9 мая — день Победы, а в Сирии 6 мая — праздник всех погибших военных. А 8 мая в прошлом году освободили последний этот поганый анклав Альвар в Хомсе. Так что у нас целых три праздника. В этом году будем делать «Бессмертный полк». Я уже с мэрией договорилась, они ждут моего возвращения. У них есть связи с организацией, которая обеспечивает семьям погибших всю социалку, у них есть все контакты этих семей. И где-то между 6 и 9 мая мы выйдем «бессмертным полком». Это будет первая в Сирии такая акция.

Сирийские будни

«ВСЕ ЗНАЮТ, ЧТО ВОЙНА ИДЕТ ЗА РОДИНУ: ИЛИ МЫ ПОБЕЖДАЕМ, ИЛИ СИРИИ, КАК НЕЗАВИСИМОЙ СТРАНЫ, УЖЕ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ»

— Мирная жизнь налаживается?

— Да, Хомс полностью освободили. Старшая дочь учится в Дамаске в университете — русский язык и литература. Через два года поедет в Россию в магистратуру по линии Россотрудничества. Сын заканчивает магистратуру экономического факультета.

Многие районы заново отстраиваются. Людям дают деньги на восстановление без обязательств возврата. Люди боролись за свою страну, и страна их поддерживает. «Родина», «верность» — для сирийцев не пустые слова. Там все знают, что война идет за Родину: или мы побеждаем, или Сирии, как независимой страны, уже больше не будет. Тут убеждаешься, что война выигрывается не оружием, а духом. Ничем другим. На поминках женщины плачут, а отцы говорят: «Чего вы плачете? Радуйтесь, наш сын герой, он за Родину погиб, за счет его крови Родина стоит».

Идет мировая война. Мы просто оказались в самом центре. Как тут не вспомнить слова Ванги, которая говорила, что с миром ничего не будет, пока Дамаск стоит.

Коррупция, конечно, есть. Кстати, в последние недели на эту тему сразу несколько разбирательств было. Несколько судей сейчас сами под судом, несколько «шишек» из министерств убрали. Видимо, раньше у Асада не было возможности воевать и на внешнем, и на внутреннем фронте. Когда война, коней на переправе не меняют, но сейчас он здорово взялся за это.

— А для тебя Сирия стала родной страной?

— У меня здесь уже две могилы — мамина и папина.

«У нас была конференция Россотрудничества. Я им объяснила, зачем нужно срочно открывать в Хомсе русский культурный центр»

— Как к тебе относятся на работе?

— Уважают очень. В университете меня зовут мадам Анастасия. (Смеется.) Я сейчас новую идею вынашиваю — открыть русский культурный центр.  В Сирии сейчас огромное уважение ко всему русскому. У нас же русский язык вошел наряду с английским в школьную программу как второй иностранный язык. Раньше был французский, потом его заменили на русский. На машинах у людей фотографии Асада и Путина. Или Лаврова — его очень уважают.

У нас была конференция Россотрудничества. Это федеральная организация, которая заведует обучением иностранных студентов в России и всеми клубами соотечественников за рубежом. Я им объяснила, зачем нужно срочно открывать в Хомсе русский культурный центр. Во-первых, это центр Сирии и пересечение всех дорог. Во-вторых, сейчас потерянное поколение растет — военное поколение безотцовщины, этих детей нельзя оставлять. Война из летальной плоскости переходит в ментальную. Стрелялками и ролики с отрезанием голов уже никого не напугаешь. Дух-то сильней. Попробуй испугать смертью людей, которые в Бога верят. Там все так живут, и я уже так живу: человек умрет в предначертанный ему день — ни раньше на пять минут, и ни позже, будешь ты сидеть дома или будешь воевать. И наверняка американцы сейчас просчитывают все это — что кроме военной силы и страшилок есть что-то сильнее.

Я все документы подготовила и отправила, но пока завис вопрос. Наш клуб не является юридическим лицом, а без юрлица мы можем только своих детей учить. Было бы маломальское помещение — мы могли бы со всеми там заниматься. Причем в Сирии все это стоит копейки. Там на 200 долларов в месяц этот центр может существовать с арендой. А если я буду делать юридическое лицо, то я выпадаю из-под Россотрудничества. Пока пытаемся найти выход из этого тупика. Но обязательно будем двигать эту идею.

У нас же кадры есть. В Сирию ведь уезжали не девушки с базаров. Туда ехали врачи, инженеры, преподаватели. Только музыкантов у нас в Хомсе человек шесть.  И у всех желание есть — учили бы этих деток. 

— Ты вернешься обратно? Понимаю, что глупый вопрос, но неужели надо возвращаться туда, где еще не перестали стрелять...

— Я тебе больше скажу: моя сестра с мужем всерьез собираются переезжать в Сирию. Сейчас уже ничего не страшно, все уже пережили. И потом, если  честно сказать, я приезжаю в Россию и чувствую здесь наэлектризованный воздух.

— А у вас война, и он не наэлектризован?

— По отношению людей друг к другу — нет. Нет агрессии. Я возвращаюсь туда — и выдыхаю. Хоть и война. А сейчас-то победили.