Ркаил Зайдулла: «В идеале писатель, особенно моего возраста, должен сидеть дома и писать. Я около пяти лет так и делал, родилось довольно таки много произведений» Ркаил Зайдулла: «В идеале писатель, особенно моего возраста, должен сидеть дома и писать. Я около пяти лет так и делал, родилось довольно-таки много произведений»

«ДУМАЮ, МЕНЯ МОЖНО НАЗВАТЬ ОДНИМ СЛОВОМ — ПИСАТЕЛЬ»

— Ркаил, не так давно вы стали главным редактором журнала «Гаилә һәм мәктәп». Издание, скажем так, специфическое, выписывают его в основном работники системы образования. И вот вы — известный драматург — согласились возглавить его. Не мешает ли управленческая работа творчеству?

— В идеале писатель, особенно моего возраста, должен сидеть дома и писать. Я около пяти лет так и делал — родилось довольно много произведений. Конечно, работа в журнале мешает литературному творчеству. Сейчас сдаем тираж, а я сижу и уже думаю о следующем номере журнала. У меня остановилось написание романа «Кул Шариф». Когда ты берешься за такое историческое произведение, должен погружаться в него, ощущать себя человеком того времени. Возвращение в журналистику в преклонные годы, говоря по правде, связано и с материальной составляющей. Сын в Москве — студент, дочь в школе, драмы мои перестали ставить на сцене Камаловского театра...

Но не только деньги. Было и желание выпускать журнал, хороший журнал. Должна же и в моей журналистской деятельности быть своя лебединая песня. Это же прелесть, когда ты можешь печатать хорошую публицистику, хороший рассказ и увидеть реакцию читателей. Вот в июньском номере я печатаю рассказ Айдара Сахибзадинова в своем переводе, и знаете, какое это наслаждение! Это истинная радость — издавать хороших писателей, журналистов.

— Но ведь «Гаилә һәм мәктәп» — это не литературный журнал.

— По моему мнению, у него должен быть более широкий охват. С одной стороны, он связан со школой, ведь нет людей, не учившихся в школе, с другой стороны, с семьей. Даже если он не женатый, но семья ведь у него есть — папа, мама, родственники. Я хочу охватить всю татарскую аудиторию. Образование, национальное воспитание — это сейчас наиболее актуальные вопросы. Если не будут мешать, думаю, журнал получится. Нет — уйду, а если получится, то, думаю, тоже долго не засижусь. Когда мне предложили возглавить журнал, я согласился. Все-таки я человек, проработавший четверть века в журнале «Идель» редактором отдела, поэтому издавать журнал для меня дело не новое.

— Да, у вас богатый журналистский опыт...

— До того как поступило предложение возглавить журнал «Гаилә һәм мәктәп», я долгое время работал в журналистике. Трудился в газетах «Яшь ленинчы», «Татарстан яшләре» как во время учебы в университете, так и после. Был одним из основоположников журнала «Идел». Но в дверь литературы постучался как поэт. Вернее, меня признали как человека, пишущего стихи. В те времена в союзе писателей был заместитель председателя по работе с молодежью, этим занимался Ильдар Юзеев.

Я не могу объяснить, почему люди пишут стихи, сам начал заниматься этим с 8 лет. Видимо, это способность, дающаяся от природы. В некоторых детях заложено делиться своей радостью, своей горестью с другими. Тут, наверное, и самоутверждение не на последнем месте. После этого я прошел довольно-таки длинный путь, так же, как и свойственно многим поэтам, начал писать прозу, занялся драматургией. Писал много публицистики, переводил. Я как комбайн. Я, как говаривал о себе Мустай Карим, тот еще гусь, который немного ходит, немного плавает, немного летает... Думаю, меня можно назвать одним словом — писатель. Единственное, чего никогда не писал, — это доносов: ни со своим именем, ни анонимно. Ведь еще Чехов говорил, что он в своей жизни никогда не писал стихов и доносов, а я вот доносов только не писал.

— Вы, как я знаю, работали и в строительной бригаде.

— Да, кем только я не работал. Даже военруком был в сельской школе. У нас (а я родом из Чувашии, там много татарских деревень) люди еще с дореволюционных времен уезжали на заработки. За Урал, в Пермскую область, про близлежащий Татарстан я даже не говорю. Я с деревенскими мужиками выезжал на шабашки, я был крепкий пацан, в 7-м классе весил 70 килограммов. Тогда я, как и все юноши, хотел походить на взрослых. Это у меня отражается и в тогдашних стихах.

— Но шабашником не остались.

— Помню, в 14 лет пришел в редакцию журнала «Ялкын», когда там был выходной день. Тогда у дверей ни вахтеров, ни милиционеров не было. Смотрю, сидит молодой бородатый парень, тогда он мне показался весьма солидного возраста, как оказалось, это был Разиль Валеев. Он, оказывается, приходил тогда по выходным писать свои повести. Позже он рассказывал: сижу, мол, вошел какой-то подросток, представился Ркаилом Зайдуллиным и положил тетрадь со стихами на стол. На вопрос, почему пришел в выходные, я, оказывается, ответил: думал, что у поэтов нет выходных. Он мне дал совет: сказал, что я пишу как взрослый, а нужно ощущать вкус детства, это очень короткая пора. Кроме того, в своих виршах называю себя поэтом, а это весьма нескромно. «Я, — говорил тогда Разиль Валеев, — уже состоявшийся человек, но все равно стесняюсь величать себя поэтом». «Ну, — я говорю, — если вы стесняетесь, ваше дело, а я чувствую себя поэтом». (Смеется.) Очень уж он такой наглости поразился.

В десятом классе Ильдар Юзеев пригласил на семинар, чтобы обсуждать мои опусы. Папа хотел, чтобы я поступил на экономическое отделение сельскохозяйственного института или в Казанский финансово-экономический институт. Хотел, чтобы я в дальнейшем крепко стоял на ногах. Писатель — это же не профессия. Я даже ходил на подготовительные курсы при КФЭИ. Учился хорошо, тетради по математике долго хранились у нас дома, по ней отучились мои сестренка и братишка. Так вот собрались большие писатели и спрашивают: куда собираешься поступать? Туфан Миннуллин возмутился: как так, ты талантливый человек, произведения хорошие. Когда я учился в 10-м классе, их печатали в «Казан утлары», а в те времена была большая конкуренция, даже не всех маститых писателей печатали там. Гариф Ахунов поддержал меня, сказав, что Чингиз Айтматов тоже на зоотехника учился, но Туфан абый возразил, мол, у татар этот номер не проходит: если будет сытым, то перестанет писать, даже если и будет заниматься творчеством, то ничего путного из этого не получится.

— Нужно, чтобы творческий человек не был сытым?

— Говорят же, что поэт должен быть голодным. У татар есть пословица: ачның ачуы яман (голодный в гневе страшен — прим. ред.). То есть сытый уже успокаивается. Поэт должен быть неудовлетворенным, особенно от своих стихов. Если человек начинает стремиться к богатству, то его талант потихоньку утухает, может даже исчезнуть. Если ты будешь зависим от какого-то чиновника, то творческого человека это, естественно, унижает. Хотя и Пушкин был каким-то камер-юнкером — это младшее придворное звание...

«ГЛАВНОЕ — НЕ ЯЗЫК, А НАЦИОНАЛЬНОЕ САМОСОЗНАНИЕ?»

— А какая самая главная проблема в обществе, по-вашему, на сегодняшний день?

— Самая главная проблема — ассимиляция, нация исчезает. Недавно к нам приезжал московский писатель Ильдар Абузяров, известная в России личность, лауреат новой Пушкинской премии. Он общался со студентами, преподавателями университета, я тоже присутствовал на этих встречах. По мнению Абузярова, главное — не язык, а национальное самосознание. Самосознание, конечно, очень важно, но душа народа — это язык. Ильдар говорит, что считает себя русскоязычным татарским писателем. Да, он может писать по-русски, хвала ему, но татарская литература должна писаться по-татарски. Здесь не должно быть никакой альтернативы. И вот в университете я возразил ему, что татарская литература должна быть татароязычной. Все студенты этому аплодировали. А ведь там в основном присутствовали студенты с кафедры русского языка и литературы. Ильдар привел в пример ирландскую литературу. Если взять Бернарда Шоу, Джеймса Джойса — они писали по-английски, а Джойс вовсе был против всякой ирландскости, считал себя человеком мира. А вот сейчас ирландцы считают таких писателей своими...

Но они великие писатели, а великих обычно каждый народ хочет присвоить. И англичане их считают своими, ведь их произведения на английском языке. А сколько безвестных писателей ирландского происхождения пишут на английском? Никто из ирландцев не называет их ирландскими писателями. Величие всех притягивает. Иногда и ложное величие. Я не хочу задвигать русскоязычных писателей с татарской душой, таких как Абузяров, нет. И не боюсь конкуренции. Думаю, они нужны для того, чтобы рассказывать о татарах другим народам. И пусть себя называют русскоязычными татарскими писателями, если хотят. Не зря же многие наши писатели стремятся, чтобы их произведения переводили на другие языки. Они, наверное, тоже хотят, чтобы другие народы узнали о татарской душе. А с русскоязычными мало хлопот, переводить не надо. Но здесь речь идет о литературе, адресованной русскоязычному читателю.

«Яхина писала не для татарской, а для русской аудитории, где татарскую жизнь выставила какой-то экзотикой. Для русской аудитории написано очень умело» «Яхина писала не для татарской, а для русской аудитории, где татарскую жизнь выставила какой-то экзотикой. Для русской аудитории написано очень умело»

— Наверное, можно вспомнить и Гузель Яхину.

— Гузель Яхину я тоже не хочу отодвигать в сторону. Не хочу затрагивать литературный аспект, «Зулейха» — это ведь женский роман, но надо помнить одно: Яхина писала не для татарской, а для русской аудитории, где татарскую жизнь выставила какой-то экзотикой. Для русской аудитории написано очень умело. Если у читателя будет заинтересованность татарами, это все равно для нашего народа плюс, я думаю. Вреда нет.

— По-вашему, тогда нужно считать Яхину русской писательницей?

— Вопрос очень сложный. Я приводил примеры. Например, Гийом Аполлинер — французский поэт, выходец из Польши, или Джозеф Конрад — классик английской литературы, выходец из Польши. Никто же их представителями польской литературы не считает. Азнавура мы ведь тоже армянским певцом не считаем. Хотя у представителей этноса чувство гордости за своего человека все равно есть. Особенно у малочисленных народов, страдающих комплексом неполноценности.

— Чингиз Айтматов тогда, по-вашему, кто? Киргизский или русский писатель?

— Я был в Кыргызстане на 110-летии со дня рождения мамы Айтматова Нагимы апы, про которую, кстати, написал пьесу, только никто ее пока не ставит. Еще живы братишка Чингиза Ильгиз и сестренка Роза. Они выросли без отца: Торекул Айтматов был репрессирован, потом расстрелян. Я поинтересовался у них, на каком языке они дома разговаривали. Оказывается, по-татарски, а в школе обучались на русском. Нагима апа их специально отдала в русскую школу, чтобы в люди выбились — есть ведь у татар такая черта. Чингиз Айтматов впитал в себя немного киргизского, был в киргизской среде, потому что во время войны работал в родном ауле отца секретарем сельского совета. Я с ним однажды встречался, татарский язык он понимал, разговаривал на бытовом уровне, но писал на русском. Говорят, якобы его первая повесть «Джамиля» написана по-киргизски, потом была переведена на русский язык. А может, и наоборот... Нам это неведомо. Да, его тоже можно назвать русскоязычным киргизском писателем.

«ПОЧЕМУ ДЕТИ ИЗ ТАТАРСКОЙ ДЕРЕВНИ РАЗГОВАРИВАЮТ МЕЖДУ СОБОЙ НЕ НА РОДНОМ ЯЗЫКЕ...»

— Раз вы возглавляете журнал для работников системы образования, хочу спросить у вас о роли школы в вашей жизни. Для того чтобы стать татарским писателем, нужно окончить татарскую школу?

— Желательно, конечно. Но приведу свой пример. Я вырос в Чувашии, наша школа хоть и называлась национальной, но с 4-го класса все предметы преподавались на русском языке. Но я почему-то с малых лет интересовался татарской литературой. Преподавать в татарском селе предметы на русском — тогда это было смешно. Так как там нет ни одного русского, дети не понимают. Учительница вынуждена объяснять по-татарски, причем не на литературном языке, а по-мишарски, на нашем диалекте. Выпускники такой школы ни русского, ни татарского литературного особо не знают. Хотя сейчас это неактуально. Дети уже по телевизору, по интернету с малых лет знают русский язык. Но здесь важно, на каком языке они думают, сны видят. Ребенок, как раньше в дворянских семьях, может знать несколько языков, но все равно один язык бывает приоритетным. Поэтому и говорят — материнский язык.

— В одной татарской деревне наблюдал такую картину — дети разговаривают между собой на русском языке, хотя родной речью владеют очень хорошо. Почему так происходит?

— Благодаря техническим средствам началась обширная русификация, сейчас телевизор стал во главу угла. Если раньше в татарском доме брали пример с аксакала, он был, как у нас говорят, түрдә, на почетном месте, то теперь там телевизор. А старики сами по нему смотрят разные сериалы, мусорные передачи. А что там пропагандируют? Русскую национальную идею, русский мир, православие, особенно в последние годы. Эта пропаганда очень влияет на детей. Результат — в деревне Бәчек Зеленодольского района уже два раза в течение месяца разрушили надмогильные камни, и на Ново-Татарском кладбище — тоже. Или вон африканца убили недавно. У сделавших это — татарские фамилии. До какой степени можно человека превратить в дебила, зомби... Мы должны воспитывать уважение к чужим культурам. Это не пафосные слова. А так очень скоро можно докатиться и до нацизма. В истории примеров достаточно. Хотя татары — народ толерантный. И часто в ущерб себе, своим традициям. Все это и должно подниматься в журнале «Гаилә һәм мәктәп».

«МНОГО НИЗКОПРОБНЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ВЫХОДИТ»

— Вы из Чувашии, Хади Такташ вышел из Мордовии, Муса Джалиль — из Оренбургской области, есть другие литераторы, родившиеся за пределами Татарстана. А сейчас этого, кажется, не наблюдается.

— Сейчас такого, к сожалению, нет. Сейчас все, как шагреневая кожа, сжимается, несмотря на то что об этом особо не говорят, замалчивают. Какая там Пенза, Оренбург, Самара, даже из Башкортостана, в котором проживают более миллиона татар, никто не приходит. В последние годы из Уфы в Казань переехал Марат Кабиров, до него — Ляис Зулькарнай. А сейчас нет. Может быть, произошел крен в другую сторону. Например, если взять Мордовию, село Белозерье: сейчас у них приоритет — религия, бизнес. Вообще, у нас, у мишар, предпринимательство очень развито, есть желание стать финансово независимым. Они ведь не ждут, когда кто-нибудь поможет, не просят денег у государства. Верят только в свои собственные силы. Знают издавна, что помощи не будет, могут только ставить палки в колеса.

Из Чувашии после меня лишь Рустам Сульти вышел, да и то он сейчас в Лондоне живет. Из Параньгинского района Марий Эл приезжал Фарит Гази, даже ему рекомендацию писал на поступление в Московский литературный институт. Он остался в Москве. Иногда мы с ним связываемся, говорит, что пишет, но нигде не публикуется. Но им уже больше 40, а, как говорят, если у народа нет 18-летних поэтов, то у литературы нет будущего. Хотя у нас сейчас много молодых девушек пишут. Поэтессы...

— В «Гаилә һәм мәктәп», впрочем, как и в других журналах, наверняка есть какие-то рамки, ограничения. Или достаточно иметь внутреннего цензора?

— Конечно, у человека должны быть свои тормоза, и мы это хорошо знаем. Не должно быть материалов, способствующих разжиганию межнациональной и межконфессиональной розни, нельзя вести антигосударственную деятельность, издеваться над личностью. А так, к нам пока никто особо не придирается. Мы ищем свою нишу в татарском медиаполе. Сотрудничаем со всемирным конгрессом татар, министерством образования и науки — для них семейные ценности, национальное образование, думаю, тоже приоритетны. И самое главное — тесные связи с читателем. И здесь не последнюю роль играет хорошая литература. Да, критики будут. У нас, у татар, ведь каждый себя ханом считает, все всё знают в литературе, искусстве. Считают, что имеют право вмешиваться. Критикуют татарскую литературу: я видел, что на страницах «БИЗНЕС Online» пишут, мол, нечего читать.

Я вот сейчас недоволен современным состоянием эстонской литературы. И Арво Валтона перестал читать. Хотя в советское время много читал его в русском переводе. А сейчас никто никого не переводит, а по-эстонски я не умею читать. Раз не могу читать, то и я, наверное, вправе критиковать эстонскую литературу, и мне кажется, что ничего путного там нет. Вот такие и критики татарской литературы. Я сам лично современную татарскую литературу читаю. Конечно, в ней есть много моментов, которыми не удовлетворен. Много низкопробных произведений выходит. Но они и в советское время были, такого рода книг было процентов 70–80, до 90 доходило. Это везде так. Шедевры ведь рождаются очень редко. Сейчас министерство образования проводит конкурс «Ильхам», в этом году я был членом жюри. Смотришь — некоторые тексты встречаются много раз. Плагиат. Это же воровство! Читаешь — у учеников начальных классов так хорошо написано, грамотно, а у учеников старших классов — в руки не возьмешь. Но бывает, и хорошие вещи встречаются. Ради них, наверное, и можно такие конкурсы проводить. Оказывается, они сами пишут, а в начальных классах за них это делают учителя, родители. Так ведь не воспитаешь писателя, любовь к литературе тоже нельзя так привить. Построенное на лжи дело органически чуждо для литературы. Истинный писатель — это штучный товар.

«УЧИТЕЛЯ СДЕЛАЛИ ЛЖЕЦОМ»

— Вы сказали об учителях — эта профессия стала в последнее время не слишком престижной. Как повысить авторитет педагога?

— Недавно был на ток-шоу «Таяну ноктасы», посвященном учителям: говорили о поднятии престижа профессии. Да, надо им повысить зарплату, согласен, должны быть целые династии учителей. Но ведь там ложь правит бал. Посмотрите, как на выборах учителя помогают сфальсифицировать результаты. Люди ведь видят. А мой оппонент — профессор Хузиахметов — утверждает, что учитель должен быть и пропагандистом, и агитатором, и общественным деятелем, и черт знает еще кем. Нет, не должен он ими быть! Его главная обязанность — давать знания. В результате учителя сделали лжецом, слугой лживой власти. Профессия испортилась еще при советской власти, но не до такой степени, как сейчас... Но тогда авторитет педагога еще поддерживали, хоть и искусственным путем, а сейчас вовсе нет авторитета.

От человека тоже многое зависит. Я от «Гаилә һәм мәктәп» ездил недавно в Новошешминский район, деревню Тат Волчья: там 33 ученика в школе, которую хотят закрыть. У них свой музей, руководит которым учитель истории. Энтузиаст, а ему ведь денег больше, чем другим, не платят. Он просто фанатик своего дела. Если таких будет много... Вообще, есть проблема настоящих педагогов. Я сам окончил университет, знаю, как там преподают, готовят специалистов, но это ведь не педагогический вуз, специфика другая. Вот там готовили учителей! Во всем мире от больших университетов отпочковываются новые научные центры, а у нас, наоборот, какой-то монополизм на знания — КФУ поглотил действующий педагогический вуз. Да, его заново надо открыть. Сейчас нехватка педагогов. Большинство из них — женщины. Это не есть хорошо, должны быть и мужчины, чтобы мальчикам было с кого брать пример.

— Реально ли открыть в Казани национальный университет?

— Это было вполне реальным в те времена, когда Фандас Сафиуллин, Туфан Миннуллин и другие вели за собой единомышленников. Но не получилось. Говоря по правде, руководителям республики не хватило воли. Тогда вышло даже постановление о создании национального университета. То ли у Шаймиева не хватило мужества, то ли он в душе был против этой затеи. Чего было пугаться? Национальный — это же не означает, что там только этнические татары должны учиться. Можно было для образца взять пример Украинского университета в Канаде, основоположником которого был знаменитый тюрколог Прицак. Они в чужой стране смогли создать национальный университет!

Еще один важный вопрос — в Казани до сих пор нет элитарной татарской школы, кампуса со всей инфраструктурой, чтобы туда набирали талантливых ребят со всего татарского мира, они выходили бы оттуда со знанием 5–6 языков и чтобы были там все современные технологии. Еврейская же школа есть, почему бы не создать татарскую? Татарстан все-таки... Набрать туда выдающихся педагогов. Уверен, там был бы большой конкурс.

— Думаете, получится?

— Почему бы и нет? Такой опыт ведь уже был. Например, хотя в татаро-турецких лицеях никакого комфорта не было, но при поступлении конкурс на одно место доходил до 25 человек. Там не только татары учились, но и все, кто смог поступить. Мой сын там учился, но, когда он поступил, всех турок-преподавателей изгнали из страны. В Башкортостане такая школа-интернат давно уже есть, с советских времен, 90 процентов башкирской элиты именно ее окончили. У нас в советское время 10-й интернат был, но там не ставили задачу подготовки элиты, учились в основном дети-сироты.

«Национальный университет? Это было вполне реальным в те времена, когда Фандас Сафиуллин и другие вели за собой единомышленников. Но, не получилось,не хватило воли руководителям республики» «Национальный университет? Это было вполне реальным в те времена, когда Фандас Сафиуллин и другие вели за собой единомышленников. Но не получилось, руководителям республики не хватило воли»

«ИХ ДЕТИ ДАЖЕ РОДНОЙ РЕЧЬЮ НЕ ВЛАДЕЮТ»

— Вас частенько называют татарским националистом. Считаете себя таковым?

— Помню, в 80-е годы приходилось выступать на радио. Там был редактор, сейчас он народный поэт, я должен был читать свое произведение. Тогда такое правило было: перед эфиром проверяли текст, зачеркивали слово «нация», заменяя его на «народ». Националист — это был ярлык, с которым не сможешь продолжить карьеру. Хотя националист в хорошем смысле этого слова — это человек, любящий свою нацию, а тот, кто ненавидит другие народы и возвышает только свою нацию, — нацист, а это две разные вещи. Правда, у слова «националист» есть и иронический смысл, о нем еще Тукай писал. Есть те, кто играет в борца за нацию. Таких и сейчас предостаточно, кричат на всех углах об ущемлении национальных прав, татарского языка, играют умеючи, а их дети даже родной речью не владеют, а это значит, что дома у них чужая языковая среда. Видимо, дома он бесправен и свои комплексы компенсирует, ведя себя таким образом. Но от них вреда больше, чем пользы. Хотя их тоже нельзя отталкивать. Это их последнее пристанище. Наша беда — это нигилизм, равнодушие и презрительное отношение нуворишей к своей культуре и языку.

— А это только татарам свойственно?

— Нет, всем колониальным народам. То, что говорят про татар, про их разобщенность, нелюбви к друг другу, — это раздутый миф, придуманный специально. Наш народ не до такой степени друг друга ест, я знаю это по собственным наблюдениям. А выскочки всех колониальных народов стараются угодить хозяину, как говорили раньше, старшему брату, унизив и растоптав соплеменников, привлечь внимание к себе.

— Чеченцы ведь тоже колониальный народ, но у них нет такого комплекса

— А кто сказал, что чеченцы — угнетенный народ? Они даже из последней войны вышли победителями... Такое бывает. В истории много примеров. На Византию нападали гунны, печенеги, русы, имею в виду варягов-скандинавов, и другие «варвары». Не могла их империя победить и уничтожить, наоборот, набеги продолжались, и, чтобы скрыть свое бессилие, метрополия вынуждена была платить дань, но, чтобы не потерять лица, называла ее подарками. Сейчас это называется дотацией.

Я не хочу принизить татар. Мы в течение стольких веков смогли сохранить свою основу, свою идентичность — этому можно только удивляться и восхищаться этим. Есть чем гордиться. Был такой арабский историк XIV века Ибн Халдун, он первым в истории сказал о зависимости характера народа от ландшафта. У степных и горных народов он сильно отличается, так же как и менталитет городских и деревенских жителей. Я уже 38 лет в Казани живу, в деревне прожил лишь до 17 лет, но деревенское мышление до сих пор из меня не выходит. Есть такое русское выражение «можно вывезти девушку из деревни, но не деревню из девушки». (Смеется.) Чеченцы — дети гор, так же как и шотландцы, баски. У них дух сопротивления выше. Но... Недавно в чеченском журнале «Вайнах» опубликовали мое эссе «Тюбетейка для Ельцина». После этого я начал интересоваться современной чеченской литературой, образованием. У нас любят ставить в пример чеченцев, но у их литературы незавидное положение. Образование они получают только на русском языке. Не случайно Кадыров на вопрос, кто у чеченцев самый знаменитый писатель, ответил, что Толстой и Лермонтов. А в Дагестане собираются изучать родные языки только как факультатив. Так что они нам в этом смысле не союзники.

— Но ведь язык как-то сохраняют.

— Да, язык сохраняют, но бытовой, все потому, что, особенно после войны, Чечня превратилась в мононациональную республику. Если этот народ поставить в наши условия и если бы они жили долгие века под таким гнетом, они бы давно русифицировались.

«ПО МОЕМУ УБЕЖДЕНИЮ, АССИМИЛЯЦИЯ НАРОДОВ —  ЭТО ИСКУССТВЕННЫЙ ПРОЦЕСС»

— А русификация — это результат специальной политики или все подчиняется естественным законам?

— Естественно, специальная политика, но это идет уже с давних времен. Не по объективным законам. По ним каждый народ старается себя сохранить. У каждого народа есть инстинкт самосохранения. По моему убеждению, ассимиляция народов — это искусственный процесс. До революции тоже было — и я не имею в виду лишь времена Ивана Грозного или Петра I, когда поощряли тех, кто крестился. Еще Победоносцев говорил, что для того, чтобы ассимилировать инородцев, нужно обучать их в русских школах, после этого они сами перейдут в православие. Большевики тоже пошли по пути Победоносцева, но без православия, они применили хитрость, говоря о дружбе народов, о едином советском народе, подразумевая именно русский народ. Литературу называли национальной по форме, социалистической по содержанию. Хрущев даже говорил, что будущее поколение, кажется, в 1980 году будет жить при коммунизме и все там живущие будут разговаривать на одном языке. Все знали, какой это язык. Ассимиляция шла быстрыми темпами, но об этом не принято было открыто говорить, говорили о расцвете национальных культур, а национальные школы закрывались.

Сейчас, в современной России, это даже и не скрывается. Некоторые политические деятели вслух мечтают об унитарной, мононациональной России. Возрос клерикализм, православие почти стало государственной религией, церкви завоевывают все новые территории, земли. У нас вот территорию сельскохозяйственной академии, где до революции была так называемая Архиерейская дача, к рукам прибрали, но ведь еще раньше там была ханская резиденция, сохранилось даже древнее татарское кладбище. Архивное управление отдали церкви, но ведь она стоит на фундаменте мечети. Мы ведь претензий не предъявляем. Мы молчим, потому что не принято ныне возразить притязаниям попов. А чем больше отступаешь... Если ты слаб, то не моргнув глазом выбрасывают на свалку истории. Не надо поддаваться клерикализму в XXI веке. Это просто временное недоразумение. Под этим соусом банально делают деньги. Сколько не тужься, религия не заменит коммунистическую идеологию. Нельзя идти вперед, глядя назад. Поэтому не надо поддаваться унынию, у нас особая миссия — будить национальное самосознание, стараться по мере сил. Каждому татарину нужно внушить, что наш народ имеет право на жизнь. Впитает он это или нет, но есть ведь еще судьба, данная нам от Аллаха. Не все идет по какому-то генеральному плану, созданному людьми. Ну кто думал, что рухнет советская империя и ее 20-миллионная коммунистическая партия? Говорить об исчезновении нации рановато.

— Кстати, одним из способом сохранения самобытности может стать переход татарского алфавита на латиницу. Азербайджан, Узбекистан, Туркменистан перешли, теперь уже и Казахстан приступает к этому...

— Сейчас, наверное, не получится, Москва не разрешит. Они же даже в Госдуме какое-то постановление приняли по этому поводу. Мол, переход татар на латиницу угрожает национальной безопасности Российской Федерации. Ну не смешно ли? Было бы смешно, если бы не было так грустно. Даже царское правительство не осмелилось на такое, хотя подобные планы были — заставить переходить на кириллицу, например проект Ильминского. При Сталине тихо-мирно реализовали — некому было уже возразить — эту заветную мечту Николая Ивановича [Ильминского]. Кстати, на его надмогильном камне написано: «Великий просветитель инородцев учением Христовым». Еще 25 лет назад вполне можно было, но руководство республики в лице Шаймиева не захотело этого, хотя даже постановления были. Минтимера Шариповича, особенно перед юбилеем, как только не возвеличили, Батулла даже называл его великой личностью, мол, провидец, не дал нам переходить на латиницу... Самому Шаймиеву было, наверное, неудобно слышать такие дифирамбы.

Казахстан захотел перейти на латиницу, и некоторые деятели в Москве сразу стали называть это ударом ножа в спину для русского мира. Такое модное сравнение ныне. Почему, когда почти весь тюркский мир использует латиницу, Казахстан должен остаться в стороне? Для тюркских языков она самая удобная. Но кому-то это не нравится, спешат сразу ставить ярлык пантюркизма. Это такой жупел еще с царских времен. Но это же естественное притяжение родственных народов друг к другу. До сих пор с ТЮРКСОЙ не восстановлены отношения. У нас похожие языки, общее культурное наследие, почему мы не должны общаться, кому от этого вред?

«Почему пьют? Писатель — очень ранимый человек, берет в себя не только положительное, но и негатив» «Почему пьют? Писатель — очень ранимый человек, берет в себя не только положительное, но и негатив»

«ПЬЯНСТВО ОЧЕНЬ ВРЕДИТ ТВОРЧЕСТВУ»

— Вы упоминали советские времена: одним из признаков того времени было создание творческих союзов, например, союза писателей (СП) Татарстана. Нужен он сейчас?

— Допустим, расформировали бы мы его — и что? Там ведь более 300 членов. Им худо-бедно, но помогают самоутверждаться творчески. Если даже и расформируют, все-равно 20–30 или больше единомышленников организуют свой союз и будут искать спонсоров с протянутой рукой. Ну не будете кормить своих писателей, будете кормить чужих. И за границей, в той же Турции, писательские союзы есть. И многочисленные вакыфы [фонды], и государственные учреждения им помогают. СП проводит творческие вечера, издает книги, в случае смерти организовывает похороны, проводит юбилеи. В других регионах такого нет, только у нас, в Татарстане, ну может, и в Башкортостане литераторам так помогают. В Чувашии три-четыре писательские организации грызутся между собой. Вот вы говорите, что татары не дружные, но чувашские писатели так не считают, все время нас ставят в пример.

— В прошлом году вы чуть не стали председателем союза писателей РТ.

— «Чуть» — неправильное слово, там 23 голоса было за меня. Я знал, что не изберут, я же чувствую, что многие коллеги меня недолюбливают, может, за прямоту, может, еще за что-то... Я пошел туда по собственной инициативе, чтобы меня не уговаривали, за кого я должен голосовать. Пошел, если тебя не избрали, вернулся домой, ни от кого не зависишь. Говоря по правде, работа председателя СП очень непростая. Все время в разъездах, на виду, надо угодить и начальству, и своим коллегам. Незавидное положение. Надо быть хорошим артистом. По-моему, у Данила Салихова это получается.

— Там писатели говорили, что председатель должен соответствовать нескольким пунктам, один из которых — трезвость, а у некоторых, мол, это отсутствует. Батулла это говорил, кажется.

— Да, Батулла говорил, я ему ответил. Во-первых, председатель должен быть профессионалом как писатель, во-вторых, порядочным человеком. А остальное неважно. Если соответствовать всем пунктам, то это ведь уже не человек будет, а ангел. Что касается трезвости, то он, наверное, имел в виду трезвость ума, потому что кому-кому, но ему говорить о другом... Мы с ним столько сидели за столом, что поучать меня некрасиво. Но если он говорил именно об алкоголе, то имел в виду не только меня.

— Кстати, про «это дело». Говорят ведь, что творческий человек чуть ли не должен прикладываться к бутылке. Алкоголь, мол, способствует творчеству...

— Нет, конечно, все это полная глупость. Наоборот, пьянство очень вредит творчеству. Это бич многих даже крупных писателей, причем не только у нас. Почему пьют? Писатель — очень ранимый человек, берет в себя не только положительное, но и негатив. Видимо, и алкоголь, и наркотики используют для того, чтобы убежать от проблем. Душа тонкая, а значит, приобщение к пагубным вещам бывает быстрее. Я сам не трезвенник, знаю, что говорю, но писать по пьяни... Возможно, какие-то бредовые образы возникают, даже иногда их можно использовать, но писатель, когда творит, должен быть трезвым. Хотя трезвость тоже не панацея от бездарных произведений — у нас члены союза писателей в основном непьющие.

— Кто-то, наоборот, ищет утешение в религии.

— Да, я считаю, что это просто два разных полюса, потому что религия — это догма. Без догмы нет религии. Вот ведь у тенгрианства нет догмы, значит, это не есть настоящая религия. Если поэт погрузился в религию, он не сможет из нее выйти. Конечно, верить в Аллаха, в Абсолют — это совсем другое. И для поэта нужна духовная опора. Догма ограничивает свободу творчества. Литератор должен быть свободным, быть духовной оппозицией. Став истинно религиозным, поэт становится несвободным. Я имею в виду людей, которые полностью погружаются в религию. Речь не идет о тех, кто притворяется, показывая себя набожным. И такие есть: ходят в тюбетейке, посещают мечеть, а после нее в магазин ныряют. Такого человека и религиозным назвать нельзя.

«Если ты поэт, но боишься сказать свое мнение, по-моему, лучше тогда найти другую профессию. Хотя, что скрывать, иногда я тоже притворяюсь»

«ЧТО СКРЫВАТЬ, ИНОГДА Я ТОЖЕ ПРИТВОРЯЮСЬ»

— Вы человек, который говорит, что думает и не притворяется. Это не мешает в жизни?

— Ну как не мешает, все время вредит. В молодости Батулла имел привычку, высунув язык, бить по нему, я сам уже дохожу до такого состояния. Сожалею, что сказал. А не скажешь, ночью не могу спать, все думаю, что нужно было сказать. Характер такой, ничего не поделаешь. Если ты поэт, но боишься сказать свое мнение, по-моему, лучше тогда найти другую профессию. Хотя, что скрывать, иногда я тоже притворяюсь. Ну не скажешь же умирающему человеку, что он умирает.

— Это мишарский характер, может быть, сказывается?

— Мишары — это ведь не чужой этнос. Все мы вышли из степи. Осевшие в Казани и около стали казанскими татарами, в Астрахани — астраханскими, а мишары происходят от Мещерского городка (ныне Касимов). Как и портовые города для мореплавателей, для степняков очень важную роль играли свои административные центры — для координации жизнедеятельности, для торговли, для культурного взаимообогащения. Мишары и есть татары, наследники великой Хазарии и Золотой Орды.