Олег Морозов: «Путин поставил нам задачу: верните уважение институту выборов и власти»

Олег Морозов: «Ничего более тяжелого, чем моя трехлетняя работа в администрации президента, в моей жизни не было»

«МЕЖДУ МНОЙ И СЕРГЕЕМ ИВАНОВЫМ ДАЖЕ ЧЕРНАЯ МУХА НЕ ПРОЛЕТАЛА»

— Олег Викторович, читатели спрашивают: «Ходят всякие разговоры относительно причин вашего ухода из аппарата президента. А что было на самом деле?» (Al"binaKhaz) «За что вас сняли с должности начальника управления по внутренней политике администрации президента РФ? Была ведь реальная причина?» (Раис Сулейманов)

— Знаете, что такое эта работа? Это работа, которую нельзя делать вполсилы. Если ты делаешь ее вполсилы, ты не решаешь поставленных перед тобой задач. Если ты ее делаешь в полную силу, тогда эта работа просто на износ. Просто на износ! Ничего более тяжелого, чем моя трехлетняя работа в администрации президента, в моей жизни не было.

Чтобы не было кривотолков, расскажу, как все было на самом деле. Я объявил о своем добровольном уходе еще за 9 месяцев. И сделал это публично — это было на Селигере летом 2014 года. Мне задали вопрос, как долго я собираюсь работать на этой должности, сославшись на то, что по закону я могу работать на ней до 70 лет. И я ответил, что в этой должности буду работать ровно столько, сколько смогу чувствовать себя эффективным и полезным. Как только я почувствую, что мне нужно уходить, я немедленно об этом публично заявлю. По крайней мере, скажу об этом своему руководству.

Эту тему мы начали обсуждать с Вячеславом Викторовичем Володиным задолго до моей отставки. Были разные решения, и примерно в январе 2015 года мы окончательно это решение приняли. Оно было приватным — между мной и Володиным. Мы сделали так: взяли график работы президента, посмотрели, за какие мероприятия являются ответственными внутриполитический блок и управление, которое я возглавлял, последняя дата была 18 марта — годовщина воссоединения Крыма и России. И мы договорились, что после этой даты Володин пойдет к президенту и доложит о моем желании уйти. Так и произошло. Он доложил президенту о моем добровольном желании, продиктованном рядом обстоятельств.

Во-первых, я хотел вернуться в публичную политику. Это больше мое, чем работа администратором — чиновником. Работая чиновником, ты максимально ограничен в своих публичных действиях. И это правильно, я с этим согласен. Какая у меня может быть публичная деятельность? Я часть механизма!

Во-вторых, я понимал, что, наверное, не смогу так же эффективно работать еще год-два-три-четыре-пять в силу чисто психологической усталости. И я этого не скрывал, когда разговаривал с Вячеславом Викторовичем, и встретил товарищеское понимание с его стороны. Когда уже надо было писать заявление об уходе, я спросил: а какую причину указать-то? Он ответил: напиши «по семейным обстоятельствам». Вот так и появилась эта форма — «по семейным обстоятельствам». (Смеется.)

— Президент не позвонил вам, не спросил о причине?

— Нет, мне позвонил Сергей Борисович Иванов (руководитель администрации президента РФ — прим. ред.), поблагодарил меня за работу и сказал очень теплые слова в мой адрес. Мне было приятно слышать это из его уст.

— Было такое мнение, что вами был недоволен именно Иванов и именно он вас «подвинул». Это не так?

— Чушь собачья! У меня всегда были с ним прекрасные отношения. Не только черная кошка между нами не пробегала, но даже черная муха между нами не пролетала...

«МИННИХАНОВ — ОЧЕНЬ МОЩНЫЙ ЛОББИСТ, ОДИН ИЗ ЛУЧШИХ В РОССИИ»

— Вы без раздумий согласились, когда президент Татарстана предложил вам стать сенатором от республики?

— Это напрямую связано с моим уходом из администрации президента. Мне хотелось вернуться в публичную политику, а таких вариантов только два: Госдума и Совет Федерации. В Думе я уже все ступеньки прошел, значит, остается Совет Федерации. Мы эту тему обсуждали, когда я еще работал в АП. Обсуждали в том числе с Рустамом Нургалиевичем как некую возможность, как некую гипотезу: если я уйду из АП, то... Я не скрывал ни от Минниханова, ни от Володина, что такой жизненный план имею.

Когда мой план реализовался, нужно было не только мое желание, но и Рустама Нургалиевича. И я ему благодарен, что он взял на себя штурвал и дальше сам определял это решение. Сначала он включил меня в тройку кандидатов в члены Совета Федерации, а потом издал соответствующий указ.

Я чем угодно могу поклясться, что до момента, когда был издан указ (это было 18 сентября), на все вопросы, кто будет сенатором, я говорил: вот будет указ, тогда будем обсуждать эту тему. Потому что о результате мог знать только Минниханов, и любой из нас троих — Батин, Ахметзянов, Морозов — мог стать членом Совета Федерации.

«Моя задача — быть рядом и решать то, что в силу занятости, в силу каких-то других причин лично не может и не должен решать Минниханов»

— Когда указ был уже издан, у вас состоялся разговор с президентом РТ? Какие-то конкретные задачи перед вами были поставлены?

— Да, мы встречались и обсуждали. Я прекрасно понимаю, что у меня есть несколько задач, которые мне надо решать как члену Совета Федерации. У меня есть регион — Татарстан, и здесь любая самодеятельность абсурдна. Я знаю, как устроены эти механизмы: должны быть задачи, которые стоят перед регионом, один ключ от решения этих задач находится в Татарстане, другой — в федеральном центре.

Минниханов сам очень мощный лоббист, один из лучших в России с точки зрения взаимоотношений с федеральным центром. Моя задача — быть рядом и решать то, что в силу занятости, в силу каких-то других причин лично не может и не должен решать Минниханов. Это касается и бюджета, и конкретных проектов, которые реализуются в Татарстане. Это касается многих политических вопросов, которые гораздо более теневые и не так очевидны, но которые требуют поддержки, в том числе в Москве. И мы договорились очень просто с Рустамом Нургалиевичем — поскольку мы очень давно и хорошо друг друга знаем, у нас нет проблемы коммуникаций, есть возможность немедленно связаться по телефону. Что-то мне совершенно понятно и самому, потому что я знаю, как устроены бюджет, федеральное финансирование в регионах, что такое субвенции, федеральные адресные инвестиционные программы, которые идут по каждому министерству. Вот эта наука мне понятна, как своя ладонь. Но есть еще какие-то вещи, которые могут быть просто порученческими, когда мне говорит Минниханов: вот этим надо заняться...

Республика — это одно, собственно жизнь Совета Федерации — это другое (я член международного комитета), и третье — у меня есть ряд проектов, которые связаны с МГУ, с образованием, с молодыми преподавателями. Я являюсь научным руководителем учебно-научного центра государственного строительства и подготовки управленческих кадров при МГУ. Мне не запрещено это по закону, потому что это научная, преподавательская работа. Мне это очень интересно. У нас уже прошло два цикла обучения.

«ГЕРМАН, ЭТО НАДО СДЕЛАТЬ ИМЕННО В ТАТАРСТАНЕ...»

— Вы, наверное, знаете, что вас называют одним из самых эффективных лоббистов интересов Татарстана. Какие достижения на этом поприще вы считаете главными?

— Лоббистом в хорошем смысле? Тогда согласен... (Смеется.) Я все-таки 18 лет был депутатом Госдумы, четыре раза избирался в округе здесь, в республике. Как политик я всем обязан Татарстану. И понятно, что, находясь в Государственной Думе, занимая в том числе и ключевые посты, я максимально старался решать те проблемы, которые стояли перед республикой в ее взаимодействиях с федеральным центром. Понятно, что я не мог (мне это не надо было) заниматься внутренней жизнью, собственно экономикой — здесь есть свои эффективные лидеры, это и Шаймиев, и Минниханов сегодня. А вот в том, что касается Москвы, то всегда нужно «приделывать ноги» к каким-то инициативам.

Что я бы поставил себе в заслугу? Я сейчас про деньги не говорю, потому что денег по разным каналам притаскивал сюда большое количество под разные проекты. А вот что принципиально — это, например, особая экономическая зона «Алабуга». Ведь когда принималось решение о том, быть или не быть первой свободной экономической зоне в Татарстане, возможное решение было совершенно неоднозначным. И конкуренция мест, где можно было сделать эту зону, была очень высокая. Я тогда по поручению Шаймиева активно включился в этот процесс и лично переговорил практически с каждым из тех, кто принимал эти решения. Сейчас я могу об этом сказать.

Последний разговор у меня состоялся с Грефом, он был тогда министром экономики, ключевым человеком, который принимал это решение. Я хорошо помню, что сказал мне Герман Оскарович: знаешь, я тоже за это решение, но есть одна проблема — если мы с тобой провалимся и проект будет неудачным, мы погубим идею. А идея правильная. Если свободная экономическая зона в Татарстане, первая в стране, не состоится, это погубит не только Татарстан, не только его будут имиджевые потери, но и погубит саму идею свободных экономических зон. А она и так не всеми принимается. Я ему сказал: Герман, это надо сделать именно в Татарстане. Потому что я не знаю, как это будет в других местах, а в том, что здесь выложатся по максимуму и постараются сделать этот проект успешным, у меня сомнений нет.

Далее. КФУ — право моему родному университету стать федеральным университетом. Конкурентом у нас был Нижегородский государственный университет, лоббировали его очень не слабые люди — и в правительстве, и не только в правительстве. Не факт, что этот статус мог оказаться у казанцев, могли в Нижний отдать. А отдали Татарстану... Хочу сказать, что я к этому тоже приложил руку.

И примеров можно приводить много. Например, пятилетняя программа вхождения Татарстана в налоговое поле России, когда пришел Путин. Это была очень напряженная история. Помню, мы встретились в Москве — министр финансов РТ Рустам Нургалиевич Минниханов, вице-премьер РТ Сергей Анатольевич Когогин и я. Сели и написали, кто из нас что должен сделать, чтобы эта программа была принята в Госдуме, чтобы ее не раздербанили, что пытались сделать много раз. И программа Татарстана — от первой копеечки до последней — полностью была принята. Она пять раз голосовалась в Государственной Думе, через огромные трудности, потому что всегда было желание от этой программы отщипнуть какие-то деньги. Но ни копейки не отщипнули в итоге. И я горжусь этим делом, в котором принимал участие.

— А в 1000-летии Казани, в Универсиаде участвовали?

— Конечно. По Универсиаде я оба раза был на голосовании — и в Турине, и в Брюсселе — как участник делегации Татарстана. А когда решение было принято в пользу Казани, встал вопрос: а как Универсиада будет финансироваться? И тогда была блестящая идея Шаймиева и Минниханова о том, чтобы просить деньги не только на саму Универсиаду, но и на все, что сопутствует этому, потому что странно было бы получить деньги на спортивные объекты и проведение самого мероприятия и не сделать ничего, что вокруг: дороги, развязки, аэропорт. Если я не ошибаюсь, итоговое финансирование Универсиады от первых цифр, которые планировались, возросло в 2,5 раза. Этим тоже пришлось заниматься.

«ТИХО ПРОИЗОШЛА КАРДИНАЛЬНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕФОРМА»

— Вернемся к периоду вашей работы в аппарате президента. Как произошло ваше назначение?

— Состоялись выборы в Государственную Думу 2011 года, я прошел по списку Татарстана, без всяких заморочек стал заместителем председателя Госдумы. А дальше... Понимаете, человек, который 18 лет проработал в Государственной Думе и прошел все ступени, рано или поздно начинает жить в этом организме по очень простому правилу: я и так все знаю и умею... Я прихожу на работу и, честно говоря, не очень понимаю, где и как я востребован в этом своем качестве. И тогда произошло то, что, наверное, неизбежно должно было произойти: меня пригласил мой давний и близкий товарищ Вячеслав Володин, который работал первым заместителем руководителя администрации президента, и сказал мне: «Давай!»

— А контекст какой был? Это же, наверное, на волне Болотной случилось? И он сам там очутился после Болотной.

— Да, он пришел в администрацию в декабре. С одной стороны, было некое исчерпание политических инструментов, политических институтов, которые на тот момент работали; во-вторых, сменилась команда. В администрацию президента пришел Володин, человек, с которым меня связывает 20 лет политической жизни, связывает личная дружба, и он абсолютно по-товарищески меня позвал и сказал: «Олег, давай приходи ко мне начальником управления, давай вместе поработаем, потому что я тебя знаю, ты мне нужен». И вот так случилась моя работа в администрации.

— Сколько человек работали в вашем управлении?

— Это самое большое управление в администрации президента — более 100 человек. Когда я пришел, было порядка 150 человек, а потом оно разделилось на два.

— Какие вопросы вы курировали?

— Всю внутреннюю политику, за исключением вопросов экономики. Это вопросы национальных отношений, религия, конфессии, молодежные организации, гражданское общество, политические партии, это Государственная Дума, Совет Федерации, это правозащитная проблематика.

— А средства массовой информации?

— СМИ в той мере, в которой это касается внутренней политики.

— Наверное, вы должны были как-то расшивать ту ситуацию, которая сложилась в стране после Болотной?

— А дальше мы сели и нарисовали всю конструкцию... Не сами нарисовали. Я хочу, чтобы это было понято: когда человек приходит работать в администрацию, он из фамилии превращается в функцию. Фамилия у него есть, точка зрения есть, и это очень важно, что у него есть своя точка зрения, башка, понимание процесса и он может формулировать самые разные предложения, но есть задачи, которые формирует работодатель. А это в данном случае президент.

Путин поставил очень простую задачу: сделайте политическую систему работающей, конкурентной, понятной гражданам; верните уважение к институту выборов и к институту власти. Потому что все это стало сжиматься к этому периоду. Задачу мы поняли и стали под нее выстраивать инструментарий.

Должен вам сказать, что за последние годы очень незаметно, тихо, но произошла кардинальная политическая реформа, модератор и идеолог которой — Владимир Путин, а мы эту реформу реализовали.

— И что, например, было изменено?

— Первое — мы изменили принцип формирования Совета Федерации. А это ключевая задача в понимании федерализма и участия регионов в процессе принятия политических решений.

Второе — изменен принцип формирования Государственной Думы — вернули мажоритарную избирательную систему.

Третье — был возвращен институт выборов губернаторов. В Татарстане, например, своего президента не избирали 15 лет.

Четвертое — реформирована муниципальная система: добавлена еще одна модель, решение о том, как должна функционировать муниципальная власть, отдано регионам.

Пятое — изменен принцип формирования Общественной палаты — из декорации она стала инструментом гражданского общества. Сегодня одна часть Общественной палаты — это 85 представителей регионов, чего раньше не было. Вторая часть — это представители профессиональных сред. И сегодня есть федеральный закон, который позволяет представителю профессиональной среды заявить свою позицию, когда его тема обсуждается в Госдуме. И Госдума принимает решение, понимая, что есть позиция профессионального сообщества.

Шестое — начата работа по законодательному урегулированию информационного пространства. Почему, например, сегодня в интернете можно себе позволить нецензурную брань?..

Еще есть целый пласт гражданского законодательства, который касается прав и свобод гражданина. Приведу пример из своей жизни: некоторое время назад на сайте «Эха Москвы» висел материал под названием «Морозов вор? Конечно, вор!». И дальше идет грязнейший текст про вашего покорного слугу. И полтора года он висит на сайте. Мне говорят: подай в суд. А я отвечаю: да я что, идиот, что ли?! Суд, безусловно, примет решение в мою пользу, я выиграю на этом суде ровно три копейки, а этот товарищ, потирая руки — ага, Морозов клюнул! — напишет еще три штуки таких материалов...

А что было после того, как была пересмотрена статья о клевете? Мы ее вернули в административное уголовное законодательство, объявили уголовным преступлением. И ровно за день до того, как закон вступал в силу, я позвонил господину Венедиктову (главный редактор радио «Эхо Москвы» — прим. ред.) и говорю ему: «Леша (мы с ним на ты), у тебя уже полтора года висит эта мерзость про меня, а завтра вступает в силу закон. Если завтра к утру этот материал останется, я подаю два иска: один — автору, второй — тебе как владельцу сайта. И вы у меня пойдете по самой тяжелой статье, поскольку я государственное лицо. По 5 миллионов с каждого — я публично отдам их в Татарстане инвалидам или еще куда-нибудь. А вы будете 200 часов мести асфальт. А я камеры приведу туда и буду снимать, как вы метлой метете асфальт напротив своего офиса. Выбирай!» И что вы думаете? К утру материала не было! Я защитил свои гражданские права.

Еще не все сделали, я считаю, что надо еще кое-что сделать. Например, к вопросу об уважении права. Вот еще одна история. Выходит некий человек, оппозиционер, и поднимает плакат над головой, к примеру, «Все депутаты — воры». Или того хуже — приводит фамилию президента и тоже называет его соответствующим словом. Можно подумать: что с него взять, это же оппозиционер... А что будет с гражданином, имеющим паспорт Германии, который напротив здания Бундестага развернет такой плакат? Три года тюрьмы! Почему? А там в Конституции написано, что недопустимо оскорбление органов государственной власти. И никто не заморачивается по поводу того, демократично это или нет, помогает это оппозиции или не помогает. Власть себя защищает. Если ты говоришь, что Меркель ворует, иди и доказывай. Не смог доказать — в тюрьму.

Ладно, я толстокожий, а почему те люди, которые писали про меня мерзость, не подумали про мою больную маму? Ей 86 лет, она после инсульта...

«НАША СУДЕБНАЯ СИСТЕМА ДАЛЕКО НЕ СОВЕРШЕНСТВО»

— Но у нас есть и другая проблема — суды! У нас суд реально независимым надо сделать, а не телефонное право.

— А я не буду с вами спорить! Я считаю, что наша судебная система далеко не совершенство. Мы попытались ее совершенствовать тем, что дали судьям формальную, юридическую независимость — они не сменяемы, им платят высокую зарплату. Но это, к сожалению, не влияет на наличие телефонного права. Увы, это чистая правда. На мой взгляд, это как с коррупцией. Мы боремся с ней или не боремся? Конечно, боремся! Много ли стран, где федеральные министры получают 7 лет тюрьмы? Я даже не припомню таких случаев. А у нас сидит! Это бывший глава фонда медицинского страхования, который по рангу является федеральным министром. Сидит и бывший губернатор Тульской области Дудка — ему дали 9 лет за коррупцию.

— А Гайзер — это политическое дело или коррупционное?

— Да какое политическое?! В Коми в пору действия губернаторства Гайзера ничего сакрального не происходило. Он был крепкий, выше чем средний губернатор. Особых претензий к нему не было. Если это так, то почему его вдруг ковырнули? Отвечаю: коррупция.

— А можно так рассуждать: Гайзер — из Коми, а из Коми и Абрамович. Это сигнал Абрамовичу.

— Глупости! Здесь другой ответ напрашивается: нет неприкасаемых. Входил в пятерку эффективных, а попался на коррупции — попал под следствие.

— Как вы считаете, те задачи, которые перед вашим управлением поставил президент Путин, вы выполнили?

— В аппарате президента я проработал почти три года. Разве я могу с уверенностью сказать, что сделал все? Конечно, нет. Я делал максимум того, что мог. Что-то получалось, что-то не получалось. По крайней мере, сегодня совершенно очевидно, что страна отошла от турбулентного пограничного состояния, в котором она оказалась в политической сфере в 2011 году. Об этом говорят практически все: и политологи, и противники, и сторонники.

Это было сделано разными инструментами. Но чтобы все-таки было понимание: главный модератор и идеолог этого процесса, безусловно, Путин. И только Путин! А мы, когда задача сформулирована, предлагаем инструменты ее реализации. И все, что было сделано в законодательной и политической сферах, — это инструменты решения этой задачи. Я участник этого процесса.

«СУРКОВ И ВОЛОДИН — ДВА РАЗНЫХ СТИЛЯ»

— Чем отличаются Володин и Сурков, их методы и результаты работы? (Ильсур)

— Мне очень сложно давать эти оценки, объясню почему. Во-первых, Володин — мой близкий товарищ. Во-вторых, я работал с Володиным в администрации, а с Сурковым я имел отношения как лидер фракции, а потом как первый заместитель председателя Госдумы. Это совершенно разные возможности и разные уровни отношений. Если в случае с Володиным это одна команда, одна машина, у меня есть руководитель, с которым к тому же меня связывают личные отношения; то в другом случае Сурков — это администрация, а я — политическая партия, Дума.

На мой взгляд, Сурков — это очень сильный и искусный администратор, он не случайно оказался в большой политике. И надо отдать ему должное за то, что он пришел в администрацию президента как раз в тот момент, когда ельцинская система фактически терпела крах, она сыпалась накануне выборов 1999 года. Не каждый бы пошел в этот момент работать в администрацию! Это очень похоже: Сурков пришел в администрацию, когда сыпалась политическая конструкция в стране, а Володин пришел в декабре 2011 года, когда сурковская конструкция тоже зашаталась. Но оба шли не на званный прием, они пошли пахать.

Мне очень трудно их сравнивать еще и потому, что стиль работы у них разный. Володин — человек прямой, он умеет формулировать мысли так, что понятно, что он имеет в виду. Сурков, на мой взгляд, в гораздо большей степени политический дипломат, он руководствуется приемами дипломатии. А Володин — это больше публичный стратег, он четко формулирует задачи, не скрывает, что он делает на самом деле, он не боится показаться непопулярным и стать кому-то нерукопожатным.

Сурков и Володин — это два разных человека и два разных стиля, но тот и другой востребованы. И каждый очень важен и интересен для своего времени.

— Говорят, что Володин как-то «неровно дышит» по отношению к Татарстану. Вы можете это прокомментировать?

— Могу опровергнуть! Володин знает Татарстан прекрасно, бывал здесь много раз. Они с Рустамом Нургалиевичем Миннихановым являются хорошими товарищами, очень часто встречаются. То, что каждый из них может при обсуждении критически высказываться по какой-то теме, — это совершенно нормально. И Володин был бы не Володиным, если бы он, не скрывая, этого не говорил бы. И мне, и Минниханову.

— То есть предвзятого отношения к республике у него нет?

— Абсолютно нет! Наоборот, я сам неоднократно слышал от Володина публичные похвалы в адрес Татарстана по самым разным вопросам.

— Татарстанский активист МГЕР Салахутдинов вымогал у подпольных игровиков деньги, пугая «разоблачением». Как организация отмоется от этой копоти? Этот случай наглядно показал, что стройности в рядах-то нет? И куда смотрят «старшие товарищи»?! (Маршида)

— За этим конфликтом я не очень следил, потому что в это время занимался другим, как вы понимаете (предвыборной кампанией на президентских выборах в РТ — прим. ред.), и жил в машине, ездил по всей республике. Это первое. Второе — сам по себе этот конфликт не стоит выведенного яйца. Третье — МГЕР — это довольно крупная организация, которая реализует большое количество, на мой взгляд, очень интересных проектов. Я у них был, встречался с ними, изучал эти проекты, когда работал в администрации президента РФ. И многое из того, что они делают, они делают и здорово, и красиво, и успешно. То, что они своими молодежными, не всегда, может быть, правильными с точки зрения здравого смысла инструментами в том числе борются с игровым бизнесом, — это чистая правда. Борются. Где-то успешно, где-то менее успешно...

Что касается Салахутдинова, ведь для них-то он соратник. Если мне скажут, что мой соратник по партии — жулик, я буду за него горой, пока мне не докажут, что он действительно жулик. А как по-другому?! Своих не сдают...

— Вам не кажется, что эту ситуацию использовали для «наезда» на Татарстан?

— «Наезд» на Татарстан — это был продукт всей этой ситуации, которая потом и сдохла! И сдохла, потому что под ней ничего не было, это был пшик.

«КАДРОВАЯ ПОЛИТИКА ШАЙМИЕВА — ЭТО ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО»

— В чем разница между Шаймиевым и Миннихановым?

— Слушайте, это все равно что спрашивают: кого ты больше любишь — папу или маму!..

Кадровая политика Шаймиева — это очень интересно. Например, Ильсур Метшин, который в 29 лет становится главой третьего по влиянию и величине города Татарстана — Нижнекамска.

Вот нужно быть Шаймиевым, чтобы принимать такие кадровые решения! И когда он Минниханова, который был главой Высокогорского района, назначил министром финансов, это тоже было политической сенсацией.

Надо быть выдающимся политиком, человеком с колоссальной кадровой интуицией, чтобы в главе не самого большого района разглядеть будущего Минниханова, того самого, который сегодня является президентом республики. Он сначала назначил его министром финансов, потом — премьером. И ведь он не совершил кадровой ошибки. Он Халикова назначил мэром Челнов, и тот стал одним из лучших мэров.

Минниханов — это, с одной стороны, человек, который вырос рядом с Шаймиевым, а с другой — это человек, который имеет столько собственных личностных черт и качеств, сколько я не знаю ни у кого другого. Например, это абсолютно самообучающаяся система. Если ему станет нужно понять, как сделан тот или иной предмет, к утру следующего дня он будет профессором по производству этого предмета. Он так погружается и так цепок, что я просто аналогов не знаю. Это человек новой генерации, который четко понимает, что нужно осваивать все то, что нужно: а) для эффективного управления; б) для эффективного Татарстана. И он это делает.

«Вот нужно быть Шаймиевым, чтобы принимать такие кадровые решения! И когда он Минниханова, который был главой Высокогорского района, назначил министром финансов, это тоже было политической сенсацией»

— Минниханова могут забрать в Москву?

— Для федерального центра это было бы приобретением. Что касается самого Минниханова, то не думаю, что он спит и видит такую перспективу. Потому что для Татарстана это было бы колоссальной потерей. В данном случае надо смотреть вот как: где нужнее и полезнее. Безусловно, сегодня Минниханов — в тройке лучших региональных управленцев России. А может быть, и самый лучший...

— Каково дальнейшее развитие Татарстана? Не садики сажать, а путь? (Владимир)

— Та модель, которая сегодня есть у Татарстана, — это модель максимальной самостоятельности, максимальной инициативы, создание всех условий для того, чтобы деньги сюда приходили — национальные и зарубежные. Потому что деньги приходят туда, где хорошо и выгодно. И мы видим, что в Татарстане инвестиции не падают. Везде падают, а у нас нет! Не падают два региона — Татарстан и Калуга. Это очень серьезный показатель. И плюс — эмоциональные и в то же время доверительные отношения с федеральным центром. Без этого нельзя строить эффективную региональную модель.

И то, что здесь сохранились рычаги управления всеми процессами, очень важно. Ругают за административный ресурс, а, знаете, есть другая крайность — когда нет никого ресурса. Тогда вообще все летит прахом. Жителям Татарстана что интереснее: чтобы здесь были эффективные управленцы, эффективные управленческие решения или нет? Нам «шашечки или ехать?» Наверное, все-таки ехать.

— Большой привет из Ижевска! Как решить вопрос разного уровня развития регионов? Татарстан — высокоразвитый регион, соседи — Удмуртия, Кировская область и другие — значительно отстают, хотя потенциал есть. Что нужно делать соседям — соревноваться или опираться и использовать сильного соседа для своего развития? (Валерий Песков)

— Конечно, соревноваться! Вы сделайте, чтобы было лучше, чем в Татарстане, и тогда он с вами начнет конкурировать. И всем станет хорошо.

ИДЕОЛОГИЯ ДЕЙСТВУЮЩИХ ПАРТИЙ В ДВУХ СЛОВАХ

— Рано или поздно старая гвардия еще советско-российских политиков, чиновников уйдет с политической арены. Как вы оцениваете деятельность нового поколения политиков/чиновников, рожденных в 1980 - 1990-х годах? Что у них на уме? Вы можете назвать фамилии ярких представителей этого поколения? Вы бы доверили им завтра управление страной и почему? (Ян)

— Я просто приведу один пример, очень интересный для меня. Если бы мне, человеку, искушенному в политике и хорошего знающему молодую политическую элиту, года полтора назад назвали бы такую фамилию — Бречалов, я бы спросил: кто это? Сегодня Бречалов — сопредседатель «Общероссийского народного фронта», глава Общественной палаты, он востребован как один из крупнейших экспертов как по экономике и малому бизнесу, так и по вопросам гражданского общества. Это человек, который уже неоднократно появлялся рядом с Путиным в публичном пространстве. Не каждый так появится на политической сцене. А откуда взялся-то? Да потому что он эффективный, умный и очень толковый человек! Он молод, занимается триатлоном, участвует во всех соревнованиях, в том числе международных. А триатлон — это ужас! Железный человек...

Это к вопросу о том, есть или нет этой кадровой политической поросли. Есть! И никуда она не денется — появится и придет нам на смену. Это естественный, если хотите, биологический процесс.

— Это-то понятно. А инструменты есть, чтобы найти таких эффективных «сменщиков»?

— Конечно! У каждой политической партии есть свой молодежный резерв. И они его пестуют, растят. Например, недавно я контактировал с одним молодым функционером из КПРФ. Этот парень вырос на моих глазах: попал в Думу по партийному списку, а сегодня он один из руководителей КПРФ. Другой пример — лидер московских коммунистов Клычков, который выиграл на выборах у действующего префекта одного из округов Москвы. И ему тоже где-то около 40 лет. У Геннадия Андреевича все в порядке! Я вижу этих ребят и понимаю, что они завтра станут политическими лидерами этой партии, а следовательно, частью политической элиты страны. Я с ними не согласен по 90 процентам того, что они думают и говорят. Но есть 10 процентов, которые являются самыми главными и принципиальными, и мы здесь солидарны. Они — за страну! Они патриоты. И случись что-то важное, мы будем с ними в одном окопе.

— Вам не кажется, что Жириновский позорит вообще все политическое пространство?

— К Жириновскому можно применить любые эпитеты — он фейк, он актер... Но человек 22 года выходит на политическую сцену, собирает с нее свою политическую дань и имеет своего устойчивого избирателя. Шляпу перед ним надо снимать!

— Но, согласитесь, политик не должен быть клоуном...

— Это такая маска, а под ней — умнейший, образованнейший человек. Я Жириновского знаю ровно столько, сколько он находится в политике. У меня были разные этапы отношений с ним. Даже однажды мы с ним чуть не подрались публично. Это было в Госдуме, когда Жириновский вышел и сказал: мне Морозов обещал дать в лоб... Знаете, Жириновский — это очень толковый, очень опытный, очень глубокий политик. Поверьте мне, я знаю это изнутри.

— А за маской у Жириновского есть убеждения?

— Конечно! Меня однажды спросили: «Вы можете в двух словах сформулировать идеологию основных действующих партий?» Я ответил: без проблем!

Либералы: каждый сам за себя.

Коммунисты: отнять и поделить.

ЛДПР: за державу обидно.

«Справедливая Россия»: не знаю, как и куда.

«Единая Россия»: сохрани и приумножь.

ПУТИН — ЭТО «МОЩНЫЙ МУЖСКОЙ ПОЗВОНОЧНИК»

— В чем феномен Путина? 15 лет на политической арене... Он эволюционирует?

— Безусловно! Это личность, это мощный мужской позвоночник, который держит ему прямую спину. Это характер, это железная воля. В то же время потрясающие человеческие качества по принципу «Своих не сдают», что очень важно для мужика. Это человек со своими убеждениями. Не знаю, правда или нет, но говорят, когда в ГДР после развала СССР была попытка штурма советского посольства, он вышел на крыльцо и сказал: «Я подполковник КГБ, моя фамилия Путин. Если будет штурм, то я выполню свой долг, а дальше история рассудит». Вот это для него очень характерно. Даже если это миф, то очень похоже на правду.

А вот на вопрос, почему появился именно Путин, я ответа не знаю! Наверное, это сработала фантастическая звериная интуиция Ельцина. Или, наоборот, это было его колоссальной стратегической ошибкой... (Смеется.) Ельцин — абсолютно интуитивный человек. Я несколько раз наблюдал его лично. И я понимал, что Ельцин приходит на совещание и у него нет никакого конкретного решения. А на совещании — бах! — и решение есть... Назначение Примакова премьером — это как раз продукт такого интуитивного взрыва.

«Путинская эпоха — это эпоха распрямления спины»

— Путин знает, куда он страну ведет? У него есть в голове образ будущего страны?

— Что такое «образ будущего»? Очень просто и очень сложно! Если просто, то это успешная процветающая Россия и граждане, которым проживать в ней комфортно. Но если я так этот образ сформулирую, вы скажите: «Болтун! Ты скажи, как это решить!» И вот тут мы с вами начнем обсуждать миллион всяких «развилок»! Но вот когда я скажу, что у России есть национально-государственные интересы и они мне совершенно понятны... Например, интерес России — чтобы в мире был новый миропорядок, где эти интересы уважают. Надо написать новые правила игры, и все должны эти правила соблюдать. Это наш интерес сегодня!

— Не боитесь, что Россия увязнет в Сирии?

— Боюсь, только альтернатива-то какая?

— Есть точка зрения, что наши действия в Сирии только обозлят ИГИЛ (террористическая группировка, деятельность которой запрещена в ряде стран, в том числе в России — прим. ред.) и от этого России станет только хуже. Вы согласны с этим? (Арсений)

— Путин очень хорошо сказал об этом: «От того, что мы начали бомбить Сирию, игиловская угроза по отношению к России не уменьшилась, но и не увеличилась». Если бы мы не бомбили ИГИЛ, они все равно ставили бы себе задачу прийти сюда и крушить нам головы. Бомбим — тоже хотят прийти, только вот они уже более слабые. Надо спасать Иран, потому что пока он стоит, ИГИЛ к нам не придет.

«МЫ ЖИВЕМ В СОСТОЯНИИ МИРОВОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ»

— Как считаете, Путин будет менять правительство?

— Это решать Путину. По крайне мере, мне понятно следующее: такого плана решения Путин принимает только тогда, когда другие решения уже невозможны или неэффективны. В других случаях он просто вносит коррективы.

— Вам не кажется, что страна подошла к пределу? Финансовые запасы заканчиваются, санкции продолжаются...

— А вы думаете, что санкции завтра отменят, что ли? Нет. Они еще продлятся долго. Вот тогда идите к Радику Хасанову на ПОЗиС и у него спросите: как так получилось, что еще год назад вы пластмассовую начинку для своего холодильника покупали за рубежом, а теперь делаете сами? Когда жареный петух клюнул, придумали свою автоматическую линию, разработали литье и стали делать эту начинку сами.

— Считаете, что кризиса нет?

— «Кризис» — это неправильное слово. Мы живем в состоянии мировой политической и экономической войны. Экономический кризис как таковой должен иметь внутреннюю природу, а она у нас внешняя. У нас внутренней природы кризиса как таковой нет.

— Как так? А неэффективное управление, Центробанк, который независим от всех и вся?

— Так это очень хорошо, что Центробанк независим! Кричали по поводу санаций банков: что творит Центробанк, эта Набиуллина ничего не понимает!.. А сейчас-то понимают, что Набиуллина правильно делает. Она взяла и недрогнувшей рукой сделала то, что Игнатьев не смог сделать за 10 лет своего пребывания в Центробанке. Только женщина так может, потому что все женщины делают решительные шаги с беспримерной отвагой.

— А девальвация рубля — это неизбежность?

— Девальвация вообще спасла нашу экономику, потому что за счет нее мы наполнили свой бюджет, выполнили социальные обязательства, стали конкурентными на внешних рынках. Простая история: если мы продаем некую свою продукцию за рубеж за валюту и эта цена фиксированная, а рублевая ее цена сегодня стала другой, то мы получили, условно говоря, 2 тысячи долларов вчера и 2 тысячи долларов сегодня.

— То есть вы оптимист по поводу экономики России?

— Я оптимист по поводу России. Экономика — это часть моего оптимизма, и она не самая существенная, потому что проблем у нас больше всего действительно в экономике и, как следствие, в социальной сфере, потому что мы социальная страна и не можем отказаться от своих социальных обязательств.

— По какой модели мы строим государство?

— Я думаю, что мы должны строить и хотим строить социальное государство, где существует экономическая конкуренция, где сосуществуют и эффективно взаимодействуют все формы собственности без какого-либо приоритета какой-либо из них. Это эффективное сосуществование разных форм собственности очень важно для России. Потому что мы не можем быть США, где государство все отдает на волю бизнеса и рыночных инструментов. Мы не можем в каком-то смысле быть Швецией, потому что Швеция сама себя зажимает перебором в фискальной составляющей. Наши 13 процентов подоходного — это действительно уникальное явление в Европе. Какая еще страна имеет такой налог? Вы думаете, Рой Джонс и все остальные случайно стал гражданами России? Потому что так любят Россию, что ли? Понятно, что в смысле налогов мы привлекательны.

Но вот как удержать это? Это сложный вопрос! Столько «развилок», которые нужно пройти «по лезвию бритвы»: государство — частная собственность, социальные расходы — свобода бизнеса, свободная конкуренция. Наличие традиции административного ресурса — с одной стороны, необходимость перехода к открытым конкурентным выборам — с другой...

Попытка найти в пыльном шкафу идеологический пиджак, который мы наденем и который окажется нам впору, после чего мы пойдем в нем такие красивые решать свои проблемы, бессмысленна! Нет этого идеологического пиджака. Мы сегодня ищем свою модель. В ее основе три фактора, о которых я сказал, и есть еще один: наличие национально-государственных интересов, которые нужно защищать всеми существующими инструментами. Если страна не понимает собственных национально-государственных интересов или не умеет их защищать, это не страна.

Почему сегодня так удивлены наши политические оппоненты за рубежом? Как это: стояли, стояли на четвереньках и вдруг встали, разогнулись и сказали: «Стоп! А у нас есть свои интересы в современном мире... » Путинская эпоха — это эпоха распрямления спины.

Окончание следует.