Новая татарская опера: антиглобализм и мюзикл как одно целое

ИСТОРИЧЕСКОЕ КАК АКТУАЛЬНОЕ

Долгожданный (увы, не состоявшийся, хоть и планировавшийся в прошлом году на территории Болгарского историко-культурного музея-заповедника) проект «Кара пулат» от презентации в Тинчуринском театре, похоже, не потерял, а приобрел. Трудно не вдохновляться «гением места», где с незапамятных времен идет «Голубая шаль» Сайдашева-Тинчурина, где чтут родной язык и музыку, а драму преподносят публике в обожаемой ею мелодраматической упаковке. Стало быть, поддерживают стародавние привычки татарского зрителя к порой простодушному, но от того не менее значимому разговору на понятные ему темы. Примерно такими словами можно характеризовать сопровождавший премьеру «Черной палаты» исторический контекст.

Актуальной же для данной музыкальной продукции made in Tatarstan видится другая ситуация: усиленное национальное брендирование, поиск привлекательных (в том числе и туристически привлекательных) символов, образов и легенд, способных вдохнуть жизнь в РТ как в очевидное всем «место силы». Как раз с этим актуальным заданием «Кара пулат» справляется не просто образцово, но и адресно. Либретто Рената Хариса с чувством повествует об испытании, через которое прошел древний Болгар во времена захвата воинами самаркандского эмира Тамерлана. Сейчас Болгар — объект всемирного наследия, зафиксированный под номером 1002 в соответствующем списке ЮНЕСКО.

Никто не настаивает, что 12 девушек, самоотверженно, находчиво и жертвенно спасавших от порабощения Наргизу, дочь болгарского хана, действительно были сожжены в болгарском храме суда (он же — палата правосудия). Но легенда правдой быть и не обязана. Как и правда легенды не обязана быть основой музыкальной реальности. На сцене красавиц не 12, а 7. То, что одна из них — неузнанная Наргиза — захвачена непосредственно перед свадьбой с Турыбатыром, сообщает сюжету острую, традиционно важную лирическую интригу: героизм гибнущих любовников во все времена действовал посильнее хеппи-энда. Частично история напоминает эпизоды из оперы Жиганова «Алтынчеч» или даже из балета Яруллина «Шурале». Но есть в ней многое и от русских эпических опер ХIХ века, таких как «Руслан и Людмила» Глинки или «Князь Игорь» Бородина. То есть либретто грамотное.

СМИРЕННОЕ И ЗАВОЕВАТЕЛЬНОЕ

Примерно из тех же оперных источников пришли музыкальные формы и в современную партитуру — арии героев (все же более похожие на татарскую эстраду 1960 - 1970 годов — действительно очень качественную), хоры, «половецкие пляски» (в варианте такого популярного в РТ сочинения, как «Стан Тамерлана» Александра Чайковского), хорошо состыкованные ансамбли — пара дуэтов и трио (тоже с уклоном в качественную советских времен эстраду).

В беспроигрышной тематической нише, эталоном которой до сих пор остается популярная песня «Лебединая верность», автор музыки напоминает рыбу в воде. Нигде не изменяя заданному мелодраматическому курсу, он в то же время не изменяет и руслу узнаваемой оперной традиции, с которой знаком не просто хорошо, а очень хорошо. Если с академизмом и серьезностью композитор не перебарщивает, то не из простодушия, а из разумного расчета. И это хорошо. Потому что мелодиям он дает разлиться. Ритмам — догнать и перегнать. Чувствам — нахлынуть и схлынуть, чтобы уступили место очередному звуковому хоррору. Не столько страшному, сколько предсказуемому в рациональной и безупречной логичной композиторской конструкции.

Мотор мелодийного сентиментализма, заставляющего хлюпать носом даже солидных господ, почти не дает сбоя в этом примерно полуторачасовом сочинении. Кроме разве что заключительной сцены, уводящей от красивого пения (не путать с belle canto) к подзатянутой декламации Сказителя на фоне склеротически извертевшегося на поворотном круге объекта всемирного наследия. И все же главнее то, что лирическим объяснениям и страданиям героев было тут чем «растравливать» чувствительные сердца. А зажигательный авторский адреналин заметно поднял звуковой градус задолго до правдивого видеопожара в финале.

Георгий Ковтун и Эльмир Низамов

ПОЧТИ НАТУРАЛЬНОЕ, АНИМАЦИОННОЕ, СЛЕГКА БАЛЕТНОЕ

В режиссуре Георгия Ковтуна — человека с цирковым прошлым, но в основном известного хореографа, странно было бы искать трюковые и постановочные подробности, которыми в Москве нас так радовали мюзиклы «Русалочка», «Чикаго» или нынешний «Призрак оперы». «Конечно, переносы классических американских мюзиклов продюсерским центром «Стейдж Энтертейнмент» вдохновлены не только пошаговым воплощением всего, придуманного заокеанскими затейниками, но и сметой». На «Черную палату», по неофициальным данным, ушло 9 млн. рублей. Впрочем, трюк был: плененный жених, провисев вниз головой, напоследок вокально уверил любимую в преданности и в том, что «надо как-то терпеть и не сломаться».

В комбинации объемного макета болгарского храма суда (на него время от времени пускают видеопроекции) с включаемой на сцене силуэтной анимацией чаек, скачущих врагов, сражающихся соперников и душ сожженых патриоток (впечатляющая работа художника по декорациям Владимира Самохина), нафталинного эффекта не возникает. «Да и чем еще на сцене воспроизводить миф? К работе балетмейстера Фаниса Исмагилова тоже вопросов нет: он имел дело не с профессиональными подопечными, — злементарные народные pas пусть и с разболтанной кордебалетной дисциплиной получились на твердую четверку с минусом. — Не все солисты Большого театра справились бы».

А вот костюмы Асели Исмагиловой немного «мозолили» глаз: традиционная многослойность женских одежд, бутафорская воинственность мужских. Все с иголочки, но как из сувенирной лавки. Разве перед финалом, где разноцветно-пастельные девичьи халаты прощально летят с верхнего яруса «Палаты», накатывает слеза: перед пламенем несгибаемые болгарки теснятся, аки «голубицы» (они же ласточки) на карнизе печального пристанища. А когда начинается дым да огонь! Кстати, очень перекликается со сценой самосожжения раскольников из финала «Хованщины».

Что касается надшлемных самаркандских «хвостов», к ним нас с декабря приучает, если так можно выразиться, новая республиканская эмблема: на ее всаднике точно такой же головной убор. В общем, визуально мужские персонажи получились в духе нашего времени.

МЕЛОС, ГОЛОС И ПРИЗРАК ОПЕРЫ

Музыкальные силы, собранные на проект, оказались достаточно убедительными, чтобы можно было оценить звонкое сопрано Наргизы (Гульнора Гатина) и сокрушительно красивый тенор ее жениха Турыбатыра (Рузил Гатин), благородного злодея Карабатыра (бас-баритон Артур Исламов) и совсем неблагородного Мамата (отличный характерный тенор Денис Хан-Баб). Но главной достойной изумления силой предстал камерный оркестр центра Губайдулиной «Новая музыка». Дирижер Анна Гулишамбарова управляла коллективом, не давая ему остыть в лирике и заставляя на всем скаку влетать в сокрушительные crеscendi. Профессионально любуясь агрессивными звуковыми эпизодами, всеми этими битвами, поединками, истязаниями и испытаниями, она со своей дирижерской позиции как-то смогла провести черту, удержавшую в границах вкуса и инструментального качества все то, что на радость людям сочинил Эльмир Низамов.

Раздумывая над опусом, в первоначальной формулировке названным «рок-оперой», на самом деле понимаешь, что этот микст мелодийного с ритмическим, симфонического с эстрадным ближе всего к мюзиклу хотя бы по типу рождаемых ассоциаций. Да и петь, в идеале, должны в радиомикрофоны, — на премьере этому помешала какая-то техническая накладка. Конечно, в подкорке сочинения угадывается чертеж культовой рок-оперы Эндрю Ллойд Уэббера «Иисус Христос — суперзвезда». И все же у Уэббера пели настоящие рок-звезды — Иэн Гиллан и другие, а у Низамова поют носители академической оперной манеры. Прямого выхода в надтреснутый, «разветвляемый» хрипами, криками запредельный гиллановский космос здесь и не требуется. Требуется умелый, где смелый, а где и настойчивый вокальный форсаж. И главные герои справляются с ним без видимых усилий, сообщая «Черной палате» какое-то неиссякающее молодежное громкозвучие.

В сочетании с контактной лексикой композитора, чей упоительный мелодизм — местами избыточнный — держит все сочинение, наподобие надежного клея, в общем, и проступает то настроенческое целое, которое не то чтобы ошеломляет, скорее обезоруживает. Потому что думая про национальную легенду, использованную в либретто, так или иначе спотыкаешься о понятие «антиглобализм». В то же время, думая про музыку, где этнического меньше, чем оперного, а оперного меньше, чем эстрадного, понимаешь ее как нечто «антиглобализму» противоположное. То есть комбинация получилась достаточно неповторимой, чтобы ее оказалось не с чем сравнивать. И настолько самодостаточной, чтобы не побояться предложить ее экспертам «Маски» в качестве возможного претендента в номинации «оперетта, мюзикл».